***
Эта девочка я, Женя Кравцова. И на этом пароходе я переезжала в новую жизнь. Папа мой в то время был животноводом; он разводил свиней, овец, коров, курей и лошадей. Но, к несчастью, на нашу деревушку опустилось стихийное бедствие, уничтожившее половину нашей фермы, так что нам пришлось переехать. Переехать на север. Я совершенно не хотела этого; здесь были мои друзья, моя любимая дворняжка Лила, школа и наша ферма, но папа настоял, и я не могла ослушаться его, - мне было от силы лет девять. Нам пришлось распрощаться со всем скотом, потому что перевозить его было не выгодно, но на некоторых мы всё же потратились. На одну свинью и пять красивейших лошадей. Папа назвал их "серебряная пятерка", потому что они были белоснежные, и только двое из них сверху были покрыты желтоватыми пятнами, а их гривы... гривы, словно платиновые нити, - на свету переливались. Свинью папа оставил потому, что сравнивал её с нашей матерью. Представляете? Так и говорил: - Эту свинью мы с собой возьмём. Она мне твою мать напоминает. Фотографий от неё не осталось, хотя бы свинья будет. Она такая же отвратительная, дикая и грязная тварь, как твоя мать, а может и лучше. Папа не любил её, но не говорил мне почему. Мать я свою от рождения не знала. Но знаете, меня особо и не волновало это. Мне хватало и отцовской любви.***
В тот день - двадцать третьего - меня совершенно не клонило в сон. Мне наоборот хотелось прыгать, бегать, резвится, играть. Я зашла в стойло к лошадям, чтобы посмотреть на них, и зажгла три лампадки. Я любила наших лошадей до смерти. Всей душой любила расчесывать им их гривы, чистить копыта, мыть их, скакать на пятерке верхом. Иногда, закрывая глаза, я представляла, что я какая-нибудь принцесса, которая скачет на церемонию или бал дебютанток, хах, глупо... Но в тот день мне не хотелось расчёсывать им гривы или чистить копыта... мне хотелось заглянуть к ним в глаза. Их чёрные, словно омуты, глаза. Хотелось понять, о чем они думают, чем живут. Захотелось стать лошадью, хотя бы на час. Тогда меня прервал слегка выпивший отец, пришедший проверить лошадей, и наказал идти спать, ибо завтра рано вставать, ибо завтра должно было быть много дел. Он поцеловал меня в лоб и улыбнулся самой тёплой улыбкой, которой только мог, при своём душевном положение. Я понимала, что его нужно оставить одного с лошадьми - они придавали ему сил - поэтому быстро ретировалась к себе в каюту, надеясь, что быстро засну. Далеко за полночь меня разбудили сильные завывания. Это были завывания ветра. Ближе к трём часам ночи ветер усилился, и не на шутку разбушевалось море. Оно начало стремительно раскачивать небольшой пароходик, будто играясь с ним, а ветер ему помогал. Честно, я сначала обрадовалась, что смогу понаблюдать за подобным природным явлением. Штормом. Но потом я увидела, как затревожился народ. Началась работа. Все куда-то бежали, что-то делали, что-то кричали и обильно жестикулировали, никто не сидел без дела, кроме меня. Хм, я даже почувствовала себя обделённой. Чем дольше тянулось время, тем сильнее усиливался шторм. Я слышала из разговоров что-то про "восемь баллов" и " пять метров в высоту". Я не понимала о чем они, но следя за их реакцией насчёт производящего, усвоила, что мы не доедем без проблем и приключений. Я хотела пойти за отцом. Думала, что он до сих пор в стойле, но меня за руку взял мужчина, приказав вернутся в каюту. Я испугалась и решила не пропускать его слова мимо ушей, а последовать его приказу. Волны поднялись настолько, что вода охватила поверхность палубы. Мои новенькие голубые туфельки тут же окрасились в темно синий от влажности; я поёжилась от холода. Мне стало страшно от той суматохи, что творилась вокруг меня, и я поспешила в каюту. Пароход трясло очень сильно - мне пришлось идти вдоль стенки. В одном мгновение волна вместе с ветром ударили по нашему судну так, что его накренило в бок. Люди, и я в том числе, покатились кубарём вниз, пару моряков даже свалились в море! Но... последнее, что я увидела перед тем, как ухватится за железный столб - это огонь, охватывающий стойло с лошадьми. Моё сердце рухнуло в пятки. Пароход вернулся в изначальное положение. Палуба уже вся была охвачена водой, а стойло - огнём. Я ринулась к дверям, но не смогла подбежать слишком близко из-за людей, что черпали воду с палубы, бросая её в огонь. В следующую секунду я услышала пронзительный лошадиный крик, а топот, казалось, окружил все пространство вокруг меня. Я услышала команду "Бегом отсюда!". И в тот же момент распахнулись двери стойла. Горящие лошади. Из стойла с криками о боли выбежала горящая "серебряная пятёрка". Их грива опадала на пол обожженными лоскутами. Они кричали, стонали, топтали все, что видели: людей, вещи, палубу. Их чёрные, словно смоль, глаза были переполнены слезами и страданиями. Они мотали своими головами из стороны в сторону, пытаясь избавиться от огня, который уже добрался до их мрачных глаз. Они издали свой последний крик и под завывания ветра прыгнули в бушующее море. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Ноль. Все до одного скинулись в холодное, бушующее и злое море. И их уже не видно среди той темноты, среди того хаоса, что творился вокруг. Минута. Две минуты. И пятёрка уже на дне... Я осела на пол и начала громко плакать. Мне, правда, не хотелось добавлять ещё больше воды на затопленную палубу, но мне было так плохо, что, казалось, я умру. Я посмотрела в сторону догорающего стойла и увидела руины. Как же все могло сгореть за считанные секунды? Я уже не теплилась надеждой, оглядываясь на почерневшие деревяшки, о том, что мой отец жив. Я просто сидела на палубе и плакала, представляя чёрные, словно смоль, испуганные глаза и горящую гриву своей любимой "серебряной пятёрки". Пароход пошёл ко дну. Он решил присоединиться к лошадям. Он пошёл ко дну вместе со всеми людьми, матросами, капитаном, отцом и свиньей. Он пошёл ко дну и со мной.