***
James Arthur — Certain Things
— Я проиграл, все проиграл, понимаешь, Мартина? — это был разочарованный голос Диего, который с ужасом осознавал всю безвыходность ситуации. Он хмурился, стискивая зубы, а Виолетта боялась заплакать. Она чувствовала себя такой слабой, такой беззащитной, такой наивной в этом жестоком мире, а Эрнандес не раз твердил ей, чтобы она было жестче, но с собой сложно бороться. — Что делать? Откуда взять столько денег? Они ведь придут! Мне страшно, Диего, — она начинала не на шутку паниковать, нервно ходя из стороны в сторону. Глаза предательски наполнились слезами, которые девушка все еще пыталась сдерживать, но парень видел ее реакцию и, будучи сейчас слишком нервным, начинал злиться. Его злость была вовсе не кстати, но Диего не мог ее контролировать, прекрасно понимая, что потом, когда остынет, он будет дико себя ненавидеть за то, как ведет себя, но сейчас это сильнее. — Сядь, Мартина! — получилось грубее, чем он ожидал, поэтому, заметив это, парень постарался продолжить мягче. — Я не знаю, что делать, но если они придут за мной, я могу сбежать. Мы можем. — на этот раз голос стал серьезнее, а пристальный взгляд остановился на глазах девушки, явно не ожидавшей таких слов. Уехать? В пятнадцать? Серьезно? Это рискованно, но Кастильо все же надеялась на то, что все обойдется. Уехать — это слишком рискованный вариант для такого подростка, как она, но еще рискованнее — это остаться здесь и позволить им уничтожить твою жизнь. Виолетта умолкла, подпирая подбородок руками и тяжело выдыхая. Видимо, сдерживать слезы продолжительное время ей не удалось, поскольку, сидя в таком положении и опуская взгляд в пол, шатенка почувствовала, как капля горячей соленой жидкости скатилась по ее щеке, невольно заставляя девушку ощутить солоноватый привкус на свих пухлых губах. Она снова сдалась, снова опустила руки и осталась слабым звеном в этой беспощадной игре, позволяя судьбе разрушить свою жизнь. Переполняющее чувство безвыходности, страха и горечи оттого, что она совсем ничем не может помочь, просто убивало изнутри. А она ведь говорила, просила Диего остановиться, зная, чем это может закончиться, но он был слишком упрям, чтобы послушать даже любимого человека. Он проиграл абсолютно все, что имел, а Виолетта с ужасом понимала, что не смогла его уберечь от таких масштабных потерь. С каждой подобной мыслью чувство вины только усиливалось, а дышать становилось труднее. Бесконечные слезы, которые девушка уже не могла контролировать, громкие всхлипы, полная потеря граней реальности и вымысла — это нереально. Такого не может быть. Это происходит с кем-то другим… Самообман. Даже он сейчас бессилен. И, поднимая тяжелые от слез веки, она видела переполненные злостью глаза Диего, прожигающие ее насквозь. Он был зол, с силой сжимая кулаки, но молча держал все в себе, чтобы не сорваться и не потерять контроль. Должен же быть здесь хоть кто-то, кто видит границы между собственными иллюзиями и реально происходящими событиями. — Тише, не плачь. Я знаю, что ты винишь меня, я и сам виню себя за то, что вляпался в такое дерьмо и втянул туда тебя, но мы справимся, слышишь? Мы найдем выход, и все закончится, я тебе обещаю, — голос стал мягче, а злость начала отступать. И если поначалу слезы девушки просто выводили его из себя, то сейчас, видя, в каком она состоянии, Эрнандес понимал, что кроме него и отца у нее никого нет. Ей нужна поддержка, наверно, больше, чем кому-либо другому сейчас. Больше, чем ему самому. Он нежно обнял Виолетту, бережно поглаживая ее слегка растрепанные волосы, а свободной рукой стирая слезы с ее лица. Она такая хрупкая, невинная и беззащитная, что Диего чувствовал себя еще большим кретином, подвергая ее таким страданиям. Да, это полностью его вина, но не в его правилах бесполезно сидеть сложа руки, уничтожая себя этим бесконечным чувством вины. Он был уверен лишь в одном: они справятся. Они должны справиться.***
Виолетта прикрыла лицо руками и зажмурила глаза, стараясь не заплакать. Когда-то отец сказал ей, что любовь живет три года. Эти слова врезались ей в память, и только сейчас она начала понимать, что он был чертовски прав. Но если это так, то почему сейчас так больно? Все потому, что воспоминания губительны. Они словно камнем упали на ее хрупкие плечи, а вся построенная за эти годы защита рассыпалась, словно кирпичный дом под действием взрыва. На часах уже почти три часа утра, а сна до сих пор ни в одном глазу. Уже через пару часов начнет светать, а безумный поток мыслей не перестает забивать голову юной девушки. Это и причиняющие боль воспоминания, и до сих пор не прошедшая злость на Диего, и великолепное свидание с его лучшим другом — Леоном. Это казалось ей предательством по отношению к Диего, и чем-то неправильным по отношению к Леону, ведь они даже целовались, а по ночам ее все равно тревожат воспоминания. Она не должна была соглашаться, не должна была приходить, не должна была снова позволить кому-то привязать ее к себе. Да, пусть сейчас привязанности еще нет, но внутри что-то давит, что-то постоянно гнетет и тревожит. Ей страшно. Страшно снова довериться, а потом потерять все, как в прошлый раз.***
James Arthur — Safe Inside
— Вылет через 1,5 часа. Подумай, пожалуйста. Мы заживем по-новому, мы оставим здесь все, чтобы начать новую историю. Сейчас тяжело, я знаю, но ты сильная и сможешь перебороть свой страх. Останься, — Диего не понимал, чего она боится. Да, он старше, он смелее и решительнее ее, но ведь она тоже сильная, тоже боевая девочка, которая добьется своего, если ей нужно. Эрнандес был уверен, что она решится, он до последнего надеялся, что она поймёт, почему он соврал, простит его за то, что по его вине все рушится, и согласится уехать, но он прогадал — она предпочла уйти. — Я хотела. Я на самом деле хотела начать заново, в другом городе, с другими мыслями и планами на жизнь, но сейчас, когда у меня есть шанс сделать это, я понимаю, что слишком слабая для того, чтобы бросить все и уехать. Мне плевать на этот город, плевать почти на всех людей здесь, но меня что-то держит, будто толстая цепь, которую я рву изо всех сил, а она только крепнет и становится с каждым разом все короче, держа меня на коротком поводке. Я трусиха, да, и я спасовала перед трудностями, не сумев принять верное решение. Прости меня и просто знай, что я любила тебя, Диего. Я правда очень тебя любила и люблю, но я не могу уехать, я боюсь. Я… правда не могу. — снова небольшие паузы между словами, которые давались ей с трудом. Она выбежала на улицу, мало понимая, что вообще происходит. Слезы уже невозможно было остановить, подступающая истерика накрывала с головой, а все имеющиеся в голове мысли сбились в одну кучу. Все тело дрожит, бесконечные всхлипы и тот факт, что шатенка уже просто задыхается от собственных слез, уже мало ее беспокоят. Ее больше волнует то, что это конец. Самый настоящий конец, в котором все далеко от завершения романтической мелодрамы. В жизни все совершенно иначе, и, как бы больно не было это осознавать, но рано или поздно всему приходит конец. И здесь есть только два варианта: позволить сломать себя или бороться. — Это не может быть концом, почему я такая глупая? — Кастильо тряхнула головой и попыталась унять слезы, которые до сих пор непрерывно катились по ее щекам. Дрожащими руками она достала из сумки телефон и взглянула на время: до отъезда остался час. Она еще может успеть на рейс и сбежать с ним. И плевать на то, что с собой нет даже документов. нет ничего. Плевать. Все еще можно исправить. Все еще можно вернуть. И только стоя посреди темной улицы и дрожа от холода и слез, Виолетта поняла, что готова. Готова сбежать, готова бросить все и начать все сначала с тем, кого любит. Только осознание того, что еще шаг — и она все потеряет — помогло ей пойти навстречу своим страхам, улыбнуться им в лицо и с гордым видом пройти дальше. Время идет, но для Виолетты оно будто остановилось. Она изо всех сил бежала к аэропорту, надеясь найти Диего там, обнять, уткнуться носом в его крепкое тело и никогда не отпускать. Она прекрасно понимала, что это далеко, но мысль о такси почему-то в этот момент не пришла в голову. Надежда в ее мокрых от слез глазах все еще горела и придавала сил. Наверно, она никогда еще так не бежала, задыхаясь от нехватки воздуха, но она должна успеть. Нельзя позволить себе все потерять. Потерять его, значащего для нее слишком много в этой жизни. В этот момент она забыла обо всем, полностью окунувшись в омут с головой. Это была ее вина. Ее и ее страхов. Нужно все исправить. Она почти на месте. Время поджимает, сил нет, но как только раздается звук, объявляющий отлет самолета до Нью-Йорка, будто включается второе дыхание. Кастильо делает глубокий вдох и снова бежит из последних сил, грубо расталкивая толпу людей, выбегает ко взлетной полосе — и дыхание замирает. Время снова останавливается, но на этот раз не потому, что ей больше не страшно, а потому, что вот он — настоящий конец. Самолет, набрав достаточную скорость для взлета, быстро поднимается в воздух, рассекая потоки холодного воздуха. Она опоздала. Опоздала всего на пару грёбанных минут, но сейчас именно эта пара минут решила все. Одновременно с колющей в груди болью на Виолетту навалилась и дикая усталость. Ноги совсем перестали ее держать и, чувствуя это, Кастильо рухнула на траву, хватаясь за голову дрожащими от холода руками и снова начиная истерически плакать. Кастильо только сейчас осознала, какое расстояние пробежала за такое короткое время. Этому рекорду, наверно, позавидует любой спортсмен, только вот от этого ничуть не легче. Это настоящий конец. Конец, которого бы не было, если бы не ее страхи, переступить через которые она смогла слишком поздно. Эта мысль непрерывно повторялась в голове девушки, продолжая давить на больное место. Сейчас ею завладело чувство вины, чувство обиды и даже злости. Она винила себя настолько, что могла даже ненавидеть свои поступки, ненавидеть себя за такую душевную слабость. Все закончилось быстро и глупо, но глупо в этой истории винить кого-то. Винить себя, винить его… Здесь никто не виноват, просто у всех свои слабости, и в этой истории ошибки каждого сыграли свою роль, приведя к тому, что есть сейчас.James Arthur — Train Wreck
Виолетта сидела на траве, не в силах даже пошевелиться. Слез будто не осталось, но все равно хотелось плакать, поскольку иного пути выплеснуть свои эмоции шатенка не видела. Охранники косо поглядывали в ее сторону, тихо перешептывались за ее спиной, но Кастильо даже не шевельнулась, продолжая смотреть в сторону пустой взлетной полосы, где буквально пару минут назад был самолет, решающий всю ее судьбу. Стало еще холоднее, а расстегнутая кожаная куртка давно перестала согревать. Все тело дрожало, руки были похожи на льдинки и казались еще более холодными, чем бывали обычно. Пора уходить, но нет сил даже двигаться. Виолетта нахмурилась, пытаясь подняться на ноги, и только сейчас почувствовала эту душевную и физическую тяжесть, которая в прямом смысле опускала ее к земле. Собрав всю волю в кулак, Вилу достала из сумки телефон и набрала сообщение отцу, понимая, что не доберется до дома одна. Разумеется, ее ожидает долгий и утомительный допрос — этого хотелось меньше всего, но Кастильо искренне надеялась, что отец поймет ее и не станет читать массу бесполезных нотаций и задавать миллионы вопросов, пытаясь узнать, что произошло и что она здесь делает. «Забери меня из аэропорта. Пожалуйста, папа.» Сообщение было отправлено, и уже буквально через десять минут отец стоял на парковке перед зданием аэропорта, дожидаясь Виолетту. Девушка медленно плелась по переполненному людьми зданию, не обращая внимание ни на косые взгляды в ее сторону, ни на разговоры — ни на что. Ее не волновал и собственный внешний вид, который явно заставлял желать лучшего: растрепанные волосы, красные и опухшие от слез глаза, расстегнутая кожаная куртка и следы от травы на джинсах и футболке — ее сейчас вообще ничего не волновало. Дойдя до машины, шатенка молча уселась на переднее сидение и пристегнула ремень, за всю дорогу не проронив ни слова. Отец что-то говорил по пути домой, что-то спрашивал и открыто обращался к ней, но Виолетта молча уставилась в боковое стекло и наблюдала за постоянно меняющимися пейзажами, полностью погрузившись в свои мысли. — Где Диего? Это он тебя обидел? — голос отца был не на шутку встревожен, ведь не каждый день его дочь просит забрать ее из аэропорта в таком состоянии. Он знал, что что-то случилось, но не хотел давить, терпеливо дожидаясь хоть какого-то ответа. От вопроса о Диего на глазах девушки снова заблестели слезы, и в этот момент Герман понял, что причина в нем. Она расскажет сама, когда будет готова, она всегда так делала. Он знал это, поэтому молчал, а Виолетта была искренне благодарна ему за то, что тот избавил ее от бессмысленных допросов. Не это ей сейчас нужно, увы, не это. Кастильо, ничего не ответив на вопрос отца, молча прошла в дом, сразу же направляясь в свою комнату, чтобы не показывать своих глаз. Ее глаза были пусты также, как и все внутри. Кроме боли, обиды и разочарования в них больше ничего не было. В жизни возможно все, когда есть надежда, но теперь даже тот одинокий огонек надежды, горевший в глазах девушки по пути в аэропорт, погас, оставив после себя пустой след. Виолетта прошла в комнату и обессиленно упала на кровать, чувствуя себя настолько опустошенной, что складывалось ощущение, будто это просто бесконечный кошмар, не имеющий светлого конца. — Тини, — отец тихо пробрался в комнату дочери, без малейшего намека на разговор усаживаясь на ее кровать и хотев просто поцеловать ее на ночь, как обычно делал, но Виолетта подняла глаза на него, будто хотела что-то сказать, только не могла. Или боялась, или просто не хотела. Нельзя было просто взять и рассказать отцу про казино, про огромный долг, про то, что она собиралась бросить все и уехать с Диего, но опоздала на самолет и потеряла его навсегда. Отца хватит удар, как только он это услышит, поэтому единственное, на что хватило смелости и сил, так это сказать о том, что Диего уехал. — Хочешь об этом поговорить? — видя глаза дочери, Герман тяжело выдохнул, чувствуя, как и внутри его самого что-то сильно сжимается от боли. Это все ее безжизненные, наполненные разочарованием глаза. Глядя в них ты сам начинаешь чувствовать ее боль как свою. — Нет, — ответ был коротким, но для разговора Кастильо сейчас была совершенно не готова. Сказать что-то другое она не могла, но внутри все сжималось еще и оттого, как она ведет себя с отцом сейчас. Он ведь хочет ей помочь, а она как последняя эгоистка отталкивает его, и, осознавая это, шатенка начинает винить себя еще больше. — Хорошо, я понял тебя, но я хочу сказать тебе одну вещь: не позволь сломать себя, слышишь? Не позволяй. Ты еще слишком молода, чтобы ставить крест на своей жизни. Ты сильная, я ведь знаю тебя и верю, что ты справишься. Нужно просто найти, во что верить, и вставать каждое утро с улыбкой. Верь в себя, верь в свои силы, верь в то, что справишься. — Герман сделал небольшую паузу, говоря все это медленно и с толком. Он прекрасно знал, о чем говорит, ведь он тоже был подростком, тоже имел повод страдать, даже несмотря на то, что он мужчина. Задумавшись над своими словами, Кастильо продолжил: — Говорят, что любовь живет три года. Знаешь? Я не верил в это, пока сам не убедился. Я безумно любил твою мать, знаю, что и ты ее любила и любишь, но, потеряв ее, я должен был жить дальше, не опускать руки и не сломаться. Я знал, что она никогда не простит мне слабости и даже оттуда узнает, когда я сдамся. Но я не мог. И, услышав эту фразу однажды, я начал считать дни. Три года. Это так много и так мало одновременно, только я понял, что это на самом деле так. Да, ты никогда не забудешь свою первую подростковую любовь, эта любовь почти всегда приносит много боли, но именно она оставляет в твоем сердце заметный след, именно она заставляет тебя повзрослеть. Ты будешь хранить приятные воспоминания о нем, теплые чувства, но не любовь. Она пройдет, и через три года ты еще вспомнишь мои слова, даже если сейчас тебе кажется, что я несу полнейший бред. Возможно, вспоминая через три года этот момент, внутри что-то предательски заколет, отдаст неприятным ощущением в сердце, но так и должно быть. Нельзя выбросить дорогого человека из памяти бесследно, для него, так или иначе, в груди останется отдельное место, но будет уже так не больно. Все проходит, нужно просто подождать. Я люблю твою мать, люблю ее всем сердцем, но я живу, и, знаешь, теперь уже не так больно. Нужно просто жить, учиться на своих ошибках и идти вперед, — пока Герман увлеченно говорил, Виолетта молча слушала его со всем вниманием. Это было странно и даже удивительно, ведь они никогда не разговаривали на такие серьезные темы, но сейчас она была безумно благодарна ему за то, что, даже не зная сути проблемы, он понял ее и нашел нужные слова поддержки, которые были так нужны. — А теперь спокойной ночи, Тини, — он крепко обнял дочь, аккуратно поглаживая ее волосы, а Виолетта что есть силы обняла его в ответ, желая почувствовать поддержку и тепло. — Спокойной ночи, папа, — отстраняясь от таких крепких, но необходимых сейчас объятий, шатенка проводила взглядом отца к выходу, добавив в конце: — И спасибо. Дверь закрылась и девушка, откинувшись на подушку, прикрыла глаза, обдумывая все, что сказал ей отец. В его словах было так много смысла, так много правды и так много жизни, что поток мыслей в голове просто невозможно было остановить. Сейчас она сломлена, опустошена изнутри, но теперь в ее глазах есть пусть и маленький, но упрямый огонек надежды на то, что она справится. А она справится, если захочет. Потому что нужно коснуться дна, полностью потерять себя, прежде чем подняться. Потому что именно там, на дне, мы начинаем понимать, как же все-таки хотим жить. Все силы уходят на то, чтобы выбраться, и у нас получается, потому что за плечами нет ничего, что бы тянуло нас назад. Мы бы не опустились на самое дно, если бы нас что-то держало на поверхности, а раз мы все-таки там, значит терять уже нечего. Именно это помогает осознать, что все зависит от нас самих и что мы можем идти вперед, не оглядываясь на вещи и на людей, которых больше нет. Поднявшись, мы больше не врем себе, мы врем другим, чтобы защититься. Ставим вокруг себя бетонную стену и боимся, что ее сломают, и мы снова упадем. Мы лжём не ради выгоды, мы лжем ради того, чтобы просто спасти себя. Эта ночь перевернула все. Виолетта поняла, что благодаря этим событиям только закаляет свой характер и заставляет себя быть сильнее. Она должна стать увереннее, холоднее, эгоистичнее, ведь эти качества давно пытались проявить себя в ее поступках, но ее застывший стереотип невинной овечки перекрывал им дорогу. Она обманывала сама себя из страха потерять свое окружение, пытаясь быть той, кем никогда не являлась, но сейчас пора меняться. Она впервые почувствовала себя чуточку сильнее и увереннее, давая себе слово, что больше никогда не покажет своей слабости, не позволит себе заплакать и не привяжется к кому-либо. Привязанности делают больно, они делают нас зависимыми от других людей, которые, понимая это, могут запросто нами манипулировать. Привязываясь к людям, мы заранее обрекаем себя на страдания, потому что рано или поздно они все равной уйдут, сделав нас чуточку сильнее, а те, кто останутся с нами до конца несмотря на попытки оттолкнуть их, сделают нас счастливее. За эту ночь она вывернула наизнанку весь свой мир, полностью меняя приоритеты и планы на будущее. И теперь утром она проснется новым человеком. Теперь она не Мартина, теперь она — Виолетта.***
Каждый по-разному справляется с болью и поднимается со дна. Кто-то находит спасение в алкоголе и наркотиках. Кто-то пускается во все тяжкие, обозлившись на весь мир и становясь тем, кем думал, что никогда не будет: убийцей, вором или просто сумасшедшим агрессором. А кто-то переворачивает весь свой прежний мир с ног на голову, барьером защищаясь от своих страхов, перечеркивает прошлое и начинает все с чистого листа. С новым городом, с новым именем, с новым собой.