Песнь Ворона

      Тучи начали собираться ещё с полудня. К вечеру же небо почернело и разразилось страшной грозой. Карн, Верховный жрец бога Мичи-и-Мано, владыки погоды и правителя Небесного дворца, поежился, плотнее кутаясь в шерстяной плащ. Странная погода была, странная. Вроде и жертвы принесли вовремя, вроде и Священный огонь Первой Грозы не затухал, но, кажется, этого было недостаточно. Жрец пригляделся получше к мрачным тучам. Они всё прибывали и прибывали, но, похоже, не сверху, как и положено, а с севера. Задули ветры, тоже северные. Проклятые ветры Актакана, Заброшенной земли. Карн нахмурился. Самые старые люди его селения рассказывали, что Актакан уже пять тысяч лет, как заперт, закрыт от остального мира. А ведь они это слышали ещё от своих прапрапрадедов, а те от самой Фины, богини судеб, когда та в последний раз спускалась к людям. Старик медленно пошёл обратно в святилище, на ходу бормоча:       — И был ещё один, Андаром зовущийся. И не желал он подчиниться воле старшего в роде своём. И создал он оружие, способное уничтожить всех богов. И был он за чёрный замысел свой низвергнут, а колдовской его меч уничтожен.

***

      Не только старый Карн испугался туч, но ещё кое-кто.       То была Семери, богиня мёртвых. Она была одной из самых старших богинь, а потому волосы её были седыми. Носила Семери серое с чёрным поясом платье и чёрную шаль. Наряд её был расшит серебряными саламандрами и темно-синими, почти чёрными, опаловыми стрелами. В руках же богиня держала серебряный лук, а на плече её висел колчан с серебряными стрелами. Стрелами, что никогда не кончались. Стрелами, что обрывали человеческую жизнь.       Семери впервые за всю свою долгую жизнь испугалась. Испугалась возвращения Андара и потери Ниты, будущей богини милосердия.       Сзади зашелестели шаги. Мерно застучали счёты, послышался скрип перьев и уханье сов.       Она оглянулась. То был мужчина средних тысячелетий, хоть и казался довольно юным. Возраст выдавали его глаза, вечно с мудрой хитростью глядящие на мир. Волосы его были небрежно собраны в хвост, а одевался он в старую ученическую сутану. В руках бог вечно носил счёты. Сопровождали его совы, держащие в лапах листы пергамента и перья, коими нещадно скрипели по листам, что-то подсчитывая, решая и записывая.       — А, Вед, — кивнула Семери. — Доброго дня.       — Доброго, Семери, сколько душ упокоилось сегодня? — поздоровался Вед.       — Что ж, не много, но и не мало. В самый раз, — с улыбкой ответила та.       — Во имя Солнца, Семери, ты хоть когда-нибудь расскажешь мне о данных своего царства? Твои подданные единственные, кто всё ещё не подсчитан, — Вед во всём любил порядок.       — Смерть бесконечна, Вед. Её жертвы неисчислимы. Их не посчитать. Они не поддаются границам нами узнанного, — пояснила Семери.       Вед кивнул и тоже поглядел вдаль, а затем кинул взгляд куда-то вниз, в сад Богов. Там, у озера, сидела Нита и разговаривала с полуптицами-полузмеями, посланниками Фины.       — Как-то странно она ведёт себя последнее время. Она, конечно, всегда была гордая, всегда сама по себе, но не так. И подарки мои принимать перестала, а вчера вообще просила, чтоб я её забыл, даже не посмотрела, — грустно ответил Вед.       — Боюсь я, Вед, боюсь. Уж если вдруг она узнала про брата, а ещё хуже, если брат её про неё вспомнил, то Богов ждут тяжелые времена, да и не только Богов, — заметила Семери.       — Мы не можем этого допустить, — раздался сзади громовой голос.       Вед и Семери обернулись и поклонились. Мичи-и-Мано, а это был именно он, медленно подошёл к говорившим.       — Не можем допустить, — повторил он. — Если понадобится, мы сотрём Андара из любых источников и воспоминаний, но нельзя допустить второй Аккаллон. Нельзя. Второй раз мир может и не выдержать того, что земля под ногами на тысячу лет снова станет огненной.       — Фина этого не дозволит, — задумчиво произнесла Семери.       — Уж с собственной женой я как-нибудь договорюсь, — буркнул Мичи-и-Мано, направляясь в Святилище Судьбы. На небе медленно начинали образовываться облака. Вед вздохнул.       — Да простит меня Солнце за такие слова об отце, но пока он не научится контролировать свой характер, под небесной твердью будут вечно идти дожди, — заметил он.