Но хорошее рано или поздно кончается.
Пуля прошибает все мягкие ткани и ломает кости в могучем позвоночнике. Капитан оседает на колени, его глаза застилает пустота, катаракта, пелена, означающая конец, завершённый жирной точкой. Тони зверски пробивается сквозь толпу зевак и журналистов, падает около его тела, хватает холодеющие руки, не может ни произнести ни слова, ни вдохнуть воздуха. Его глаза уже не горят лазурью, их заслонили тучи, навсегда. Вокруг суматоха, время словно замедлилось, прежде чем стало все понятно. Из глаз горячими струями брызнули соленые капли слез, капая на любимую рубашку в голубую клетку. У Тони на руках кровь. Не своя, а такое ощущение, что это его пуля прошла насквозь. Его пытают отцепить от бездыханного тела, запихать в рот успокоительных, но попытки тщетны. Он кричит. Зовёт его по имени. Нет его голоса в ответ. Лишь губы приоткрыты в каком-то изумлении, и они никогда не скажут его имя так, как Стив его говорил. У Старка все же отбирают его, держат, пытаются обнять, удержать, а он расталкивает всех, бежит вслед за чёрным фургоном, падает от бессилия, сдирает ладони в мясо, до тончайшего слоя кожи./И мира нет. Он рухнул за пять минут у Тони на руках. Окрасился в красный, а потом в серый. Энд.
Его скручивают, увозят в больницу, пичкают успокоительным и снотворным, ставят ненужную капельницу. Все равно кровь ему не нужна. В тот же вечер он выдирает из вены иглу, пуская лентой по запястью алую жидкость, наполненную плазмой, раскрашивая белоснежный кафель в пятнистый. Спокойно уходит из больницы, отрубая охранника и пуская пулю в лоб паре врачей. Ночью приходит на свежую могилу с тысячами цветов. Падает перед ней на колени, не обращая внимания на ливень. Все так и заканчивается, хэппи энда не бывает. Плачет, воет на луну от горя, как волк. Ни капли не легче. Нет больше Стива Роджерса. Нет больше нежного взгляда. Не с кем делить холодную постель, нет широкой, горячей спины, которую нужно обнимать, нет. Все кончено. Остались лишь воспоминания. Стива нет. Тони некого любить. И внутри пустота, вакуум, лишь с оболочкой, мыльным пузырём… Никто никогда не заполнит. Тони принимает пачку за пачкой валиум, запивая виски, в надежде сдохнуть, покинуть эту пустую больную оболочку, но не получается, то ли он слишком сильный, то ли таблетки слабые. Тони украшает руки шрамами. Как росписью на дорогой посуде. Моральная боль есть, осталось получить физическую. И это успокаивает ненадолго. Позже Старк начинает принимать Реланиум. Помогает. Он просто лежит в прокуренном насквозь подвале, где воняет разложением и кровью, прямо на ледяном полу, и темнота начинает поедать его кружок света, намереваясь достать его, заставить захлебнуться тьмой. За стеклянной дверью кто-то стоит, выжидает… Широкоплечий, в рубашке в клетку… И хочется пойти к нему, Тони тянет руки, а он отдаляется. Он встать не может, ноги не держат. Мирок темнеет. Тьма сгущается, пеленает, манит. И Старк отдается ей. Доверяет. Лампочка гаснет. Кажется его болезнь называют Маниакальным Депрессивным психозом. Тогда у него самая последняя стадия. Паранойя. Шизофрения. Он неизлечим. Ему бы в смирительную рубашку, да в комнату — изолятор, биться о стены.Но Тони знает, чего хочет. И Тони сделает то, что хочет.
Старк просто огородился колючей проволокой. И теперь не знает, где реальность, а где воображение. А гаечки, болтики летают вокруг да около, манят, может, знают куда подевался этот ублюдок Роджерс… Забрали бы с собой и, может, там и было бы все удачно. Как в сказке. Но Тони — просто человек, обычный мешок с костями, которому уже ничего не нужно. Он пуст. Но Старк есть Старк. Человек мстительный. Он отомстит. И он только сейчас понял, насколько он увяз в болоте, так, что жижа потихоньку ползет по его носоглотке вниз, прямо к лёгким, пищеводу, занося инфекцию. И осталось-то принять в себя последнюю пачку Реланиума, но феечка крестная не прилетит за подопечным на выручку, и тогда убийца Стива останется безнаказанным. Поэтому Тони лежит, смотрит в, как казалось ему, бесконечный потолок с одинокой точкой лампы, и уже гаечками и болтиками оказываются уродливые мотыльки, кружащие над ним как стервятники. Он дико улыбается, не может пошевелится. Еле поворачивает голову на бок, чувствуя во рту железный привкус. Из глаз катится нечто ледяное, солёное, заставляющие чувствовать, что он ещё здесь, в этой мембране с костями и ненужными органами переработки, но с таким великим концом он скоро выплюнет печень. К чертям, желудок, верно, тоже. В ушах стоит звон, словно кто-то настойчиво звенит над ухом, в голове каша, словно херачили некогда великий мозг гения бейсбольной битой. Видел бы его сейчас Стив, обязательно повез в больницу, заботился… Но его нет, он внизу под фунтами сырого чернозёма и грунта, душа его наверняка путешествует по облакам… Интересно, скучает ли он по Тони? Конечно, скучает! Медленно с уголка рта стекает чёрное, в свете лампы, варево. От него идёт пар, доказывая, что в подвале не по-детски холодно. А Старку всё равно. Он лежит между небом и землёй. Смотрит вперёд затуманенными глазами, осознаёт, что пусть у него было всё, но не было главного. И это он потерял. Тони сглатывает ком желудочного сока в горле, на озябших трясущихся ногах ползет к лестнице сквозь сумрак, чувствуя, как его тела касаются уродливые тени. Шепчут, что всегда ждут его. Он знает, либо вернётся, наглотается валиума и реланиума, либо его руки скрутят тугими жгутами за спину. Изолируют подальше от внешнего мира. Чтобы о нем ходили легенды, мол, величайший Старк свихнулся. Пусть это правда. Он превратился в клубок нервов из гения, миллиардера. И был он плейбоем, но неважно. Был известным индивидом, но сейчас он лишь инь без своего ян. Потерян. А из правого сердечного желудочка не идёт кровь в левое предсердие. Большой круг кровообращения не работает. Механизмы отказали. Тони Старк точно псих. Подавив все страдания, собрал свои чувства на злости, ненависти, ярости. Месть будет сладка. Так сладка, что можно почувствовать сок на своих губах. Прекрасно. И никого не будет жаль. Он пускает сизый дым в кислород, засоряет воздух, превращает в углекислый газ, чтобы совсем нечем было дышать. Чертова химическая реакция. Любовь — это химия, а с химией всегда пиздец. Никому не даётся легко. И Тони продолжает любить. Зубрить, оттачивать, создавать уравнения реакций, подходящее ему и Роджерсу, чтобы вышел хороший итог. Семья же могла быть. Стив, Тони и Питер. Маленькая мечта, которой не суждено сбыться. Старк отслеживает Шэрон. Ту самую, лишившую его человека. Сквозь туман смотрит ей в глаза, видит в них своё отражение. Они такие большие, как два зеркала. Она извиняется, умоляет. Ей назначен суд вроде бы, правосудие не стоит на месте, но ему плевать. Он приставляет пушку прямо ко лбу девушки, смотрит как по щекам бегут дорожки слез. Фальшь. Он видит в ней не убийцу, нет… Он видит в ней жертву, которую загнали в угол, лишили выхода. И никак не выбраться. Сдохнет. Чувствует. — Зачем? — этот вопрос она слышит не сразу. Картер округляет глаза, поражается насколько пусты зрачки, обрамлённые карией радужкой, на бледном, лице Старка. Под глазами залегли тёмные тени, пахнет крепким алкоголем вместо дорогого одеколона. Не тот, при жизни Стива он был другим, совсем. А этот, что сейчас загнал её в угол, выглядит как зомби, псих. И это чертовски пугает. Так ещё и пистолет с глушителем к её лбу приставил. — Тони, это не я… Мной управляли. Красный череп… Это он. Прошу. Тони. Я не хотела. Прости меня… — Шэрон задыхается в слезах, всхлипывает. Тони корчится, щурится. Не верит. На его месте, она тоже бы не поверила. — Но сделано это твоими руками, — его голос холоден, как метель. Он так спокоен, словно и не приставляет пушку к её голове. Лицо покрывают морщины. Когда он успел так постареть? Шэрон сжимается в калачик, оседает на грязный пол, мычит. Страшно. Она-то понимает, убьет, будет счастлив. Будет жить дальше, а её тело найдут с пробитой башкой в подъезде. Ирония прямо. Барабан щелкает. Ледяной метал исчезает, его не чувствует кожа. Он разворачивается и уходит. Она смотрит вслед, не может понять. С ума сошёл. Лишился здравого смысла. Он мог убить.Мог.
Так почему не нажал на курок? Озарение приходит через минут пять.Стив бы этого не допустил. И Тони это прекрасно знает. Не смеет его ослушаться.
Ему слишком тяжело. Он один. Думал если отомстит, станет легче. Не смог. Не дали. Раз. Он потерял Пеппер. Два. Он потерял костюмы. Три. Он потерял Стива. Всего три цифры, а столько боли, словно его тело нашпиговывают свинцом. Он заебался до мозга костей. Устал. Его покинуло все дорогое. То, что поддерживало в нем жизнь, ушло, пропало в бездне, и теперь в нем нет вселенной. Одна чёрная пустота.Уходят все. Рано или поздно. И он уйдёт.
Тони возвращается в то место, которое он когда-то величал домом. Когда Стив поутру готовил завтрак, когда подходил сзади, обнимал со спины за талию, вдыхал терпкий кофейный сонный аромат Тони. А от Роджерса всегда пахло шоколадным гелем для душа, волосы были пропитаны ароматом шампуня Старка. И это так по-родному. Целовать его в макушку, когда он читал перед его реактором. Ощущать его руку на груди через сон, пусть Старк хоть и очень редко спал в совместной постели. И это ведь главное.Кэп принимал Старка каким есть.
В отличие от той же Пеппер, которая не раз просила забросить эти костюмы и мастерскую и заняться, в конце концов, семейным делом. Стив единственный, кто открыл Тони до конца. Заглянул внутрь и увидел истину. Лампочка на чёрном потолке покачивается из стороны в сторону от сквозняка. Тони снова глотает таблетки, чтобы избавится от чувства вечного одиночества. Хрипит, взрывается лающим хохотом, видя в проёме двери до боли знакомую фигуру. Таблетки действуют немедленно.Стив всегда был единственным. И им останется.