Антитело

      Лекарства Рытов решил купить сразу, чтоб потом не носиться. Пришлось зайти в несколько аптек, нужные препараты нашлись не сразу. От боли в колене он проглотил две таблетки нурофена. Несмотря на вторые сутки без сна, он упрямо мотался по нагревающемуся центру. Он ощущал себя собранным и ответственным, нужным. Ольга порывалась поучаствовать, но Рытов её отбрил. Не хотелось, чтобы кто-то ещё крутился рядом с Даном. Переработавший организм реагировал по инерции, но мозги уже начали подтормаживать. Добравшись до дома, он сразу от двери направился в ванную, побросав одежду на пол. Уже в кровати вспомнил, что не отписался Янычу насчёт своей задержки завтра утром, и с этой мыслью уснул.       Утром его не пустили. Зав реанимацией забрал лекарства и сказал, что пациент стабилен. Слеп, но стабилен. Рытов топтался возле неприступной двери, умоляюще пялился на каждого выходящего, и, наконец, единственное, что ему позволили, – это заглянуть в открытую палату из коридора. Дан спал. Посмотрев на знакомую острую скулу с упавшей на неё тёмной прядью, на мерно вздымающуюся грудь, Рытов прерывисто вздохнул. Волнение, которое пробирало его с момента пробуждения, улеглось. Теперь он мог поехать в офис, поработать.       – Я вечером заеду, – он посмотрел на врача вопросительно.       Тот пожал плечами.       – Если волнуетесь – заезжайте. Но частые посещения пока не рекомендуются. С головой шутки плохи, любое волнение, напряжение могут ухудшить картину.       Рытов угрюмо повторил:       – Я заеду вечером.       – Всё правильно он тебе сказал, Алеко. У него зрение отшибло, а ты к нему с разговорами собираешься! Да и мозги как в тумане сейчас, ему спать постоянно хочется и состояние оглушения, понял? Ты видел, я тебе телефон послал?       Нодари раздобыл контакт невролога в какой-то крутой клинике, а теперь возмущался на Рытовские жалобы. Вечером, когда Рытов примчался в Склифосовского после работы, стойкая дежурная врачиха его снова не пустила дальше порога палаты. Рытов смотрел на сонно моргающего Дана и успокаивался. Весь день в офисе он работал как заведённый, заранее разгребая дела, чтобы освободить побольше времени в будущем. Врачиха воодушевила его грядущим переводом Комерзана в отделение неврологии – там к пациентам пускали.       – И еду нельзя, – продолжал ябедничать Рытов, щёлкая мышкой на странице очередного магазина. – И мобильник.       – Еду нельзя – чтобы не провоцировать давление и всякую хронику. У него же отёк в голове, нужна диетическая пища, чтобы жидкость не задерживалась. Его сейчас держат на диуретиках, а то не дай бог сосуд какой… В общем, не спорь с врачами. И сиделку, чтоб кормила-поила, утку носила. Строгий постельный режим, сам понимаешь. Ты колено лечишь?       Рытов согласно промычал в ответ. Прошерстив несколько магазинов, он наконец нашёл что искал. Наведя мышку на крутую надувную кровать с насосом, он нажал «добавить в корзину».       В отделении неврологии всё было не так, как в реанимации. Людно и довольно шумно. В коридоре ходили, ковыляли с клюшками, катились на инвалидных креслах пациенты в сопровождении родственников. Пахло столовской едой и хлоркой, но бежевый линолеум, пухлые бордовые диванчики из кожзама и свежепокрашенные стены с перилами вдоль всего коридора создавали даже некое подобие уюта и комфорта. Под потолком бурчали новости на плоской плазме, а под экраном стояли весы, на платформу которых можно было водрузить взрослого барашка. Следом за Рытовым по коридору семенила тихая девушка-узбечка, найденная впопыхах на патронажном сайте.       – Комерзан в шестой. Подождите, проверю. Если спит – не будите и не шумите, подождите в коридоре.       Симпатичная тётка на посту поднялась со своего места, прошла чуть дальше по коридору и заглянула в палату с шестёркой на двери. Перед тем, как пустить его внутрь, она негромко предупредила:       – Доктор уже осматривал с утра. Прописан покой, никаких волнений. Еда только больничная. Через пять минут капельницу поставлю.       Рытов кивнул, подошёл к двери и неожиданно заволновался. Он всё утро думал, как общаться с Даном в его состоянии. Что, если тот винит его в своей беде, прогонит, не станет говорить? Рытов посмотрел на часы, засёк плюс пять минут и толкнул дверь.       Палата была на четверых, но один, видимо, вышел. Дан лежал возле стены с открытыми глазами. Двое больных посмотрели на вошедших с вялым интересом и ничего не сказали. Рытов неуверенно поздоровался, не зная, можно ли вообще с ними разговаривать, и двинулся к Дану. Тот уже повернул голову в его сторону, взгляд гулял в пространстве. Рытов произнёс практически шёпотом, будто боялся его разбудить:       – Дан, это Олег, – и на всякий случай добавил: – Рытов.       Дан моргнул, уголок его рта вдруг пополз в расслабленной кривоватой ухмылке.       – Это ты мой высокий брат?       Рытов неожиданно для себя смутился, оглянулся на соседей – не слышат ли. Дина – сиделка, начала боязливо выкладывать содержимое пакетов на стул рядом, пытаясь слиться с обстановкой. Рытов ободряюще ей улыбнулся. Насмешливый тон Дана прибавил ему оптимизма.       – Нет, я твой высокий и симпатичный брат.       Дан приподнял брови с неискренним сожалением.       – Ну не знаю, мне Катерина сказала, что из нас двоих я самый симпатичный.       Рытову окончательно полегчало на сердце. Надо спросить у врача, что за чудо-препараты они тут колют. Две шутки подряд от Комерзана! Но тут же себя одёрнул: а смех не спровоцирует давление? Он откашлялся, спросил по возможности серьёзно:       – Как ты себя чувствуешь?       Дан поджал тонкие губы. Секундная пауза, и вдруг Рытов как-то сразу понял, что тому… неловко, он смущён. Неудобно перед посторонним за свою слабость, практически инвалидность, которая обрушилась на него как снег на голову.       – Ну как… Теперь я могу спать с открытыми глазами.       А юмор-то не от лекарств. Мальчик в панике и опять задраил все люки. Снова держал его на дистанции, только теперь с помощью шуток, ибо быть крутым и независимым в его положении невозможно. Рытова будто оцарапало этой его колючей проволокой. Он стушевался, судорожно придумывая удачный ответ, подходящую фразу. Дан словно дрожал под тяжестью всего произошедшего. Рытов услышал шаги в коридоре, затем тихий скрип дверных петель. Неужели пять минут уже прошли? Он подался ближе к Дану, заговорил негромко:       – Послушай меня. Твоя главная задача сейчас – отдыхать и идти на поправку. Обо всём остальном я позабочусь. С работой, с квартирой, если надо куда-то позвонить, достать лекарства – это не твоя забота. Сейчас выкинь из головы всё, кроме выздоровления. Сейчас важно только это. Обещаешь?       Серые глаза расширились, лицо удивлённо вытянулось. Губы дрогнули, словно Дан хотел что-то сказать, но растерял все слова. Рытов спохватился.       – С тобой пока посидит Дина, она поможет тебе... со всем, что понадобится.       Дина прошелестела "здрасти" и тут же поправила Дану сползшее одеяло. Тот повернул голову в её сторону, кивнул, будто поклонился. Опережая вопрос, Рытов соврал:       – Это от компании.       Дан опять кивнул, вроде как поверив, на его лице мелькнуло неясное выражение облегчения, затем будто слегка смягчился подбородок. И если бы Рытов не пялился так на него жадно, наверно не сразу бы понял, какое напряжение тот испытывал, находясь здесь в одиночестве. В темноте, слепоте, зависимости от чужой доброй воли и настроения. Если бы понял.       Сзади нарисовалась медсестра с капельницей. Рытов послушно пробубнил «уже ухожу». Дан вдруг неуверенно протянул руку в его сторону.       – Олег, – Рытов тут же поймал его за пальцы и замер. – Спасибо тебе.       В груди стало так горячо, будто сердце закипело и лопнуло. Рытов как мог беззвучно вдохнул, почти захлебнулся воздухом, боясь пошевелиться. Медсестра тронула его сзади за локоть, и он, наконец, ответил:       – Всё будет хорошо. Отдыхай, я приеду вечером.       Он вышел словно оглушённый. Пока обсуждал детали ухода с Диной, пока знакомился с лечащим неврологом и диктовал свой мобильный на случай любых вопросов, пока шёл по коридору и спускался по лестнице – в голове стоял какой-то ватный гул. Всё это было очень важным, очень огромным. Дан, он, они вместе – это было где-то за границами его повседневной жизни, работы, мыслей, планов. И это не Дан был тем, кто поразил его только что. Это был он сам. Он не знал, не догадывался, что может так.       К обеду Яныч его спросил:       – Ты что, в лотерею выиграл? Прям сияешь.       Рытов оторвался от монитора, попробовал осознать своё выражение лица, сдвинув брови на всякий случай. Яныч подозрительно хмыкнул и отстал.       Работа спорилась, будто сама собой. Рытов строчил письма и задания, разруливал проблемы, даже вставил дельные предложения на собрании у генерального. Заряженный мобильник Дана лежал на столе. Он не рискнул его включать.       Было ощущение, что он вот-вот оторвётся от пола и взлетит. Будь он на вечеринке, решил бы, что ему что-то подсыпали в выпивку. Даже его мозгов не хватало на то, чтобы проанализировать это состояние. Можно было притянуть сюда давнишнюю симпатию к хорошенькому мальчику и вытекающие отсюда гормональные кривые. Или радость за то, что Дан очнулся и не спустил на него всех собак. Можно было даже всё списать на похвалу от генерального. Но чего стоили те измышления? Это как со светом давно умерших звёзд – можно принять, но не понять. И Рытов сейчас жил в этом светлом непонимании. И оказалось, что понимание – это не всегда главное. Логика блаженно молчала.       Медсестра была всё так же бдительна – покой, прикорм диетический. Рытов послушно кивал.       Дан полусидел, откинувшись на приподнятое изголовье кровати, и смотрел перед собой. Сосредоточенно прислушивался – он явно уловил звук открывающейся двери и выжидал. Дина сидела рядом, но увидев Рытова, тактично поструилась в коридор. Подойдя к кровати, он негромко окликнул:       – Дан, привет, – аккуратно придвинул стул к кровати, стараясь не громыхать. – Как ты? Голова не болит?       Он положил руку рядом с рукой Дана, не касаясь. Сердце бухнуло, когда на бледном лице появилась улыбка. Словно рефлекторно, Дан дёрнул пальцем и на секунду коснулся его руки.       – Не болит. Как на работе?       Они почему-то перешли практически на шёпот, и Рытову приходилось наклоняться ближе.       – Все передают привет, желают, чтоб выздоравливал, дамы наши вон пакет полезностей собрали, – и чтобы разбавить сахар, добавил: – Проставили больничный. Так что…       Дан опять дёрнул пальцем, будто привлекая внимание. Рытов замолчал выжидающе.       – Олег, мой мобильник у тебя?       – Да. Но врач не разрешает…       Рытов разглядывал его не отрываясь, будто дорвался. Дан попросил отправить смс маме, написать, что за городом и связи нет, что отзвонится, когда вернётся. Рытов говорил «конечно, не волнуйся» и смотрел, смотрел. На щетину, что начала пробиваться за эти дни. На спутанные волосы сосульками. На пульсирующую ямочку между ключиц. Их пальцы опять соприкоснулись, но ни тот, ни другой не отдёрнули руки. Рытов спросил, не нужно ли что из дома, и опешил, когда Дан сказал «зубная щётка». Мысленно отвесил себе щелбан, почему он сам про это не подумал! «Упал ты, а мозги отшибло у меня», – пошутил он, и Дан улыбнулся. «Как ты спишь?» – спросил Рытов, а Дан ответил: «Постоянно». А потом сказал, что каждый раз надеется перед тем, как открыть глаза, но... А Рытов сказал, что ничего не понимает в неврологии, но у него есть предчувствие, что всё будет хорошо.       – Капельница, – сообщила сестра, притащив флаконы на стойке. – Закругляемся.       Дан сразу сник, и у Рытова сжалось сердце. Он тянул время, оглядывался по сторонам, говорил «ну что ж», двигал стул туда-сюда. Сестра взяла Дана за руку с катетером, вкрутила систему. Рытов не раздумывая накрыл его ладонь своей.       – Отдыхай, я приду завтра с утра.       Вещи он купил в магазинах поблизости: щётку, пасту, расчёску, полотенце, шампунь, пару белья и футболку – всё приволок строгой сестре в тот же вечер. С коробкой конфет. Очередной незнакомый дежурный врач не сразу сообразил, о ком его спрашивают, а когда вспомнил, сообщил дежурное «наблюдаем». Рытов разузнал насчёт результатов анализов на предмет консультации со своим врачом. Выяснилось, что результаты МРТ «на вынос» нужно записывать на диск, а это платно, и Рытов тут же сгонял в кассу, не откладывая.       Машина мыкалась в пробке, москвичи пёрлись на дачи в летний пятничный вечер. Рытов был спокоен. Гудение клаксонов и наглецы, влезающие перед ним, его не раздражали. Его вообще перестали раздражать люди, кстати. Пашка, взявшийся названивать по нескольку раз на дню, так и сказал ему: «Ты стал радикально добреть». Рытов ответственно отписался матери Дана и тут же выключил телефон, подальше от греха. А потом отзвонился своей, и ему были не в тягость её обычные жалобы и причитания – он вдруг впервые подумал, что ей действительно бывает тяжело. И грустно. И страшно. «Да не переживай, мать. Всё наладится». Почему он не говорил ей этого раньше? Совершенно незатратная поддержка, которая чуточку облегчает людям их путь. Рытов смотрел на оранжевое небо на западе между высотками домов. Что изменилось? Ведь его убеждения, суждения, мысли – всё это осталось прежним. Почему он чувствует себя иначе? Рытов наконец вырвался из пробки в свободный съезд и нажал на газ. Может, он тоже шибанулся башкой на той лестнице, а не коленом?       Суббота выдалась похлеще иных понедельников. Для начала, Дина попросила её отпустить на несколько часов, что было справедливо, и Рытов даже предвкушал, как будет носиться с уже встающим с кровати "братом". Но не успел он возликовать, как выяснилось, что Дана уже отвезли на оплаченный МРТ, – пришлось сидеть под дверями, разглядывая больничный народ в ожидании. Через час пациента прикатили на кресле-каталке, и вид он имел бледный. Рытов кинулся помогать, но больше мешался. Комерзана пересадили на кровать, и тот, как показалось, немного оживился, услышав его голос.       – Как всё прошло? – Рытов поправил подушки, помог Дану устроиться на кровати.       – Громко, – улыбнулся тот, разглаживая одеяло на ногах. – Врач разрешил ходить. Удалось написать маме?       – Да, написал, как ты сказал. Типа, сплавляюсь в Карелии, телефон не алё.       – Хитро. Она точно не просечёт.       Он устало улыбался, водя застывшим взглядом перед собой. Рытов вдруг подумал – а как бы он переживал свою слепоту? Ёбнулся бы, наверное. Мимолётный укол ужаса тут же отбил у него всё желание шутить.       – Мне посоветовали одного суперврача, он посмотрит твои снимки. Я читал в сети, что такие травмы в большинстве случаев проходят в первые недели. Так что…       Он врал. В сети писали разное, и чаще ужасное. И он запретил себе лезть в эти форумы-страшилки раз и навсегда.       – Я пытаюсь быть готовым к любым вариантам. Но пока что получается не очень.       Дан впервые заговорил о своей слепоте. Должно быть, это единственное, о чём он думает все эти дни в полной темноте. Слава богу, что его всё время клонит в сон, тут у кого хочешь крышу сорвёт от таких поворотов. Рытов протянул руку, но не решился дотронуться – положил на край кровати.       – Будем исходить из ситуации. Есть хорошие шансы, что зрение восстановится.       И он опять врал – он ни черта не знал про шансы. За мозги не мог поручиться ни один специалист.       – Наверное, – поддержал Дан его фестиваль вранья, а Рытов поддакнул «конечно».       Сестра с заметным облегчением передала Дана чужой заботе, и Рытов рьяно взялся за дело, игнорируя смущение пациента. В обед, когда буфетчица принесла поднос, он уселся на кровать и кормил Дана с ложки.       – Я не парализованный, – в его голос вернулись знакомые стальные нотки.       – Я только наберу, – не обращал внимания на его суровый вид Рытов. – На.       После обеда Дан попросил отвезти себя в душевую.       – Только отвезти.       – А там что?       – А там я сам. Дай, пожалуйста, полотенце.       На месте продолжился торг. Сам, сам, сам.       – А как воду включишь?       Дан поджимал губы, хмурился.       – Включи, пожалуйста.       Рытов зашёл в холодную кафельную комнату. На стене душ, на полу резиновый коврик. Он повернул вентили, отрегулировал температуру.       – А мыло как возьмёшь? Как шампунь выдавишь?       – Как-нибудь, – Дан злился, но не на Рытова, а вообще на всё.       Рытов понимал.       – Дан, я тебя понимаю, но ты первый день ходить начал. Давай не будем рисковать. Всё-таки сотрясение.       Тот промолчал, но промолчал в знак согласия – дураком он не был. Он скинул туфли, в которых его привезли, затем стянул с себя носки. Послушно протянул руку, позволяя себе помочь. Поднявшись со стула, начал снимать футболку. Никогда раньше Рытов не прилагал столько усилий, чтобы не касаться мужчины. Он держал Дана под локоть и нёс какую-то хрень про доработки по мобильному приложению. Когда дело дошло до брюк, а потом до трусов, Рытов побоялся дать петуха, поэтому сделал вид, что закашлялся.       – Надо тебе шлёпки привезти, а то что ты в туфлях… У тебя какой размер?       И тут же спохватился от упоминания размера в такой ситуации.       – Куда идти?       Дан повернулся на звук льющейся воды. Он весь пошёл мурашками, а лицо и шея порозовели. Рытов подвёл его к двери, завёл на коврик.       – Нормальная вода?       Как бы самому с инсультом не слечь с такими купаниями. Рытов прикрыл дверь, оставив щель, чтобы подавать то мыло, то шампунь. Ему казалось, что мир вокруг меняется с какой-то сумасшедшей скоростью. Эта вынужденная близость была откровенней иного секса. Он до сих пор не знал, кто такой Дан, о чём тот думает и что чувствует, но сейчас они были не просто рядом. Они были вместе.       После душа Дану стало очевидно хуже – его шатало, он двигался осторожно, почти не говорил. Рытов запаниковал и позвал сестру. Та явно испугалась, оказалось, что на такие вылазки нужно было спрашивать разрешение врача. Рытова оттеснили в коридор, мимо него пронесли очередную капельницу. Вслед за капельницей в палату прошмыгнула Дина. Пашка отругал его по телефону, а доктор – в лицо. Забрав результаты анализов для блатного врача, Рытов потащился домой. Оттого, что он даже не попрощался, на душе было погано.       Весь вечер и тревожную ночь он боялся звонка с плохими новостями. Завтрак не лез в горло. Он успокоился, только когда сестра молча кивнула ему из-за своей стойки. Значит, ничего страшного не произошло.       Дан не обмолвился о вчерашнем инциденте, а Рытов не стал спрашивать. Разговор вообще клеился плохо, Дан будто снова закрылся. Дина смущённо улыбалась, отводила глаза, видимо, чувствуя настроение своего подопечного. У мужчины на соседней кровати тоже были посетители. Он постоянно что-то громко мычал, видимо, после инсульта у него отнялась речь. Слушать эти потуги было физически тяжело. Рытов уговорил Дана съездить в коридор, но и там тот по большей части молчал или отвечал односложно. Попытка втянуть его в разговор о проектах увенчалась недолгим оживлением, Дан быстро устал и снова затих. Рытов чувствовал, как его самого накрывает апатия. Действуя на инстинкте, он положил руку ему на плечо и легонько сжал. Дан улыбнулся одними губами и попросил отпускать Дину на ночь – ночью она ему была без надобности.       В понедельник Рытов скатался к рекомендованному неврологу, но прорыва не случилось. Тот повторил всё те же тезисы про ушиб, отёк и наблюдение. Правда, выписал два новых препарата с эпитетом «передовые» и разрешил звонить себе в любое время. Ну хоть на этом спасибо.       Дан мрачнел всё больше и больше, и Рытов не находил себе места. На работе он рычал на всех подряд. Изводил Пашку вопросами из разряда «а что, если…» или «а может, лучше…». Пашка терпеливо гундел, что положено другу, и Рытов был ему за это благодарен.       Во вторник к Рытову подошёл врач и огорошил новостью: Дан не спит.       – В его состоянии такое бывает. Тревога, апатия, депрессивные проявления. Будем корректировать медикаментозно.       Рытова крыла отупляющая беспомощность. Дан рассыпался перед ним на куски, а он ничего не мог с этим поделать. Нервная тошнота уже стала привычной, он привык быть в постоянном ожидании чего-то страшного. И, похоже, ему не удавалось это скрыть. Он смотрел на потухшего Дана и леденел от ужаса. Одновременно с ужасом неожиданно пришла злость на самого себя. Слабак! Размазня! Правильно Нодари говорил – холодное сердце. Никакого толка от тебя на этой планете, никакого.       Он придвинул стул к кровати и осторожно взял за руку.       – Дан. Скажи мне. Что тебя беспокоит? Пожалуйста.       Рытов говорил совсем тихо, чтобы только Дан его слышал. Он продолжал просить, говорил, что ему тоже страшно, что нельзя сдаваться. Незаметно для себя он начал гладить того по руке. Дан закрыл глаза, словно успокаивая себя. Наконец он произнёс:       – Звуки вокруг. Я часто не могу понять, отчего они, и постоянно напрягаюсь. И так карусель в голове, а тут ещё люди плохо передвигаются, кто-то забывает, где он и кто он. Кто-то что-то роняет, чем-то грохочет. Один пациент взялся меня трясти ночью, что-то мычать. А я… Я же не вижу! Может, он с костылём надо мной стоит, половина отделения недееспособные.       Дан открыл глаза, задышал часто. Рытов, ещё не отойдя от первого изумления, потянулся и погладил его по щеке. Тот вздрогнул, но не отдёрнулся.       – Я всё понял, всё понял, – прошептал ему Рытов, принимая решение. – Можешь больше не волноваться, я тебя посторожу. Пойду договорюсь с врачом насчёт ночёвок.       Дан распахнул глаза, лицо ожило. Он что-то начал бубнить про «да не стоит», но Рытов сжал его руку.       – Вопрос закрыт. Сейчас приду.       Рытов отпустил Дину, приплатив ей сверху ещё за один день, чем потряс чуть ли не до слёз. Девушки-сиделки приняли его за своего, тут же рассказали «новенькому», где можно позаимствовать лишний стул, прикорнуть ночью, где поесть, где покурить втихую. Дан ещё пару раз заикнулся, что не хотел никаких вахт и, возможно, слишком сгустил краски, но Рытов начинал паясничать, изображая из себя Фрекен Бок.       Это были самые необычные два дня в его жизни. У него не было ни времени, ни настроения обдумывать ситуацию – любая рефлексия сейчас казалась нелепой и непродуктивной. Днём он следил, кормил, водил в туалет, подбивал подушки, контролировал приём лекарств, прописанных «светилом», отвлекаясь от подопечного только на звонки с работы. Неотгуленного отпуска у него больше не осталось, поэтому он выпросил у Яныча дни «работы из дома». Время от времени Рытов углублялся в планшет, стараясь разгрести заваленную почту и разрулить текущие проблемы разработчиков. В моменты, свободные от процедур, Дан лежал тихо, как мышь, будто боялся лишний раз побеспокоить. Они больше не препирались насчёт этого стихийного дозора. Дан не жаловался, ни о чём не спрашивал. Можно было даже подумать, что ему всё равно. Но ночью Рытов слышал мерное дыхание, днём замечал румянец на щеках – и радовался каждому маленькому знаку возможного улучшения. После первой ночёвки на своём посту Рытов понял, что стареет. Казалось, ещё недавно он мог спать в машине, на полу, а однажды в ванной, и просыпаясь – нестись в универ или офис. Теперь же спина ныла, колено отваливалось, а голова трещала. Тело протестовало против такого сна – скрючившись, сидя на стуле рядом с кроватью, уложив голову на стопку одеял у Дана в ногах.       К четвергу Рытов решил, что лежать дальше в этом зоопарке смысла нет. Конечно, опасности здесь не было, но и покоем даже не пахло. В отделении постоянно гремели ходунки и палки, шумели больные, сплетничали сиделки, перекликались медсёстры. Оставалось только догадываться, каково Дану в этой какофонии. Рытов созвонился с блатным врачом, посоветовался с Пашкой и пошёл к заведующему отделением.       – Сколько дней лежит? – листал историю болезни бровастый зав.       – Завтра десять.       – Приём лекарств в домашних условиях обеспечите?       Рытов приободрился. От перспективы свалить даже спина перестала тянуть.       – Всё, что надо, – закивал он.       Зав что-то чиркнул на бланке и протянул его Рытову.       – Пусть лечащий врач готовит выписку с назначением. На осмотр привезёте на следующей неделе, нужно снимок повторить. Дома кто будет следить?       – Я.       – Ну смотрите.       Зав кивнул с видом человека, который сделал, что мог. Рытов, не веря в такую лёгкую победу, поскакал искать врача.       Они выкатились в большой коридор возле лестницы. Дан покрутил головой, прислушался.       – Тут никого нет, – правильно понял его Рытов.       После новости о выписке Дан окончательно притих, а спустя час попросил «проветриться». Рытов присел напротив кресла-каталки на корточки. Откашлялся, чтобы Дан смог понять его местоположение. Тот откинул со лба совсем отросшую чёлку и решительно вздёрнул подбородок.       – Олег, ты же понимаешь, что никаким образом не виноват в том, что со мной произошло?       Рытов поморщился. Похоже, Дан собирался выяснить то, что выяснять не хотелось. Оставалось петлять.       – Это ты к чему?       На минуту лицо Дана стало таким, каким Рытов его помнил по офису: сосредоточенным, безэмоциональным. Серые глаза смотрели мимо Рытова, но взгляд был уверенным и жёстким.       – Я не понимаю, зачем мне ехать к тебе домой. Ты очень поддержал меня в больнице и сделал больше, чем я мог бы ожидать от коллеги, даже друга. Но твоя идея насчёт моего переезда ставит меня в тупик. Что мы этим решаем?       Ах ты рожа аналитическая. «Что решаем». Решил расписать все условия и требования? Да пожалуйста, сейчас всё обоснуем, хуле!       – Моя задача – твоё выздоровление. Компетентные специалисты считают, что правильно подобранные медикаменты и полный покой дадут лучший шанс. Пребывание здесь может тормозить процесс восстановления, а оставить тебя дома одного – прямой путь к усугублению твоего состояния. Теперь скажи мне, что предпочтительнее: создать тебе все условия без напряга для меня и, возможно, решить проблему в ближайшее время, или неделями мыкаться, обрекая тебя и меня, как твоего работодателя, на продолжающиеся проблемы?       Рытов почувствовал, как краснеет. Он врал и манипулировал. И Дан не мог этого не понимать. Рытов умолчал о самом главном. А Дан молчал, будто раздумывал, хочет ли он это понимать. Словно божий промысел, в коридор приковылял какой-то несчастный с сиделкой и невнятно заругался на неё за что-то. Дан поморщился от громкого неразборчивого воя и опустил голову. Рытов тихо выдохнул, взглянув куда-то в высокий побелённый потолок.       – Я приеду! – судя по звуку в трубке, Пашка успевал что-то резать, препираться с Рытовым и транслировать новости пришедшему на кухню Нодари.       – Зачем ты нам там нужен? – вяло отбрёхивался Рытов, дожёвывая обрыдший шоколадный «пикник». – У тебя пароварка есть? Что это вообще?       Получив согласие всех сторон, Рытов приступил к активной подготовке. Изучил процесс проведения внутримышечных инъекций, попросил распечатать «диетический стол».       – Мне сказали: всё на пару, без соли.       Дан уже лёг спать, и он выскочил к автомату перекусить.       – Есть, мы привезём, – продолжал напрашиваться Пашка. – Могу суп привезти из цветной капусты. Постный, – и уже Нодари: – Завтра выписывают.       – Нет уж, я лучше заеду к вам по дороге.       – Нет, а чего ты боишься? Мы же не будем его щупать! Тут все приличные люди.       Рытов засмеялся, впервые за последние дни. Как же ему повезло с Пашкой…       – Иваныч, давай не завтра, а? Он и так весь на иголках, ну какие гости?       – Ладно. Тогда заезжай завтра, мамочка. Я тут приготовлю вам, на вынос.       Рытов тихо вошёл в палату. Дан лежал, равномерно дыша, вроде уснул. Уложив свои одеяла, и он умостился, протянул руку, прикасаясь к его пальцам. Так и спали.