Всего на один день, лишь на час, на одну минуту, И тогда я успею кое-что сказать. Слышишь, мистер самолёт, Остановись на чуть-чуть iKON - Airplane
— Когда уже кончится эта жара, — Бобби ноет и в несколько глотков осушает стакан с прохладным лимонадом, который заботливо приготовила для них мама Ханбина. За дверью слышатся тихие разговоры его родителей, Ханбёль проходит мимо комнаты, разговаривая с кем-то по телефону. Вскоре слышится хлопок двери: видимо, ушла в свою спальню. В комнате Ханбина кондиционера нет, только старый вентилятор, и Чживон сейчас сидит прямо возле него, мокрый от пота и блаженно улыбающийся прохладе от быстро крутящихся лопастей. После посиделок на крыше Чживон повёл Ханбина в кафе, потом затащил в кино на какой-то сомнительный американский боевик, но фильм его всё равно не интересовал, и он просто лапал Ханбина все полтора часа сеанса. А после кино расставаться он всё ещё не хотел и напросился к Ханбину. Хотя тут и упрашивать не пришлось, достаточно просто сказать «мы идём к тебе», и Ханбин только пожмёт плечами. Говорить что-то против всё равно бесполезно, да и не хочется. За окном солнце медленно опускается к линии горизонта. Красные и жёлтые лучи его нитями тянутся поверх крыш домов напротив, прорезают кроны деревьев. Бобби ложится прямо на пол и наблюдает за тенями, которые очень медленно ползут по стенам и потолку. Он просит Ханбина включить какую-нибудь музыку фоном, и тот роется в своих плейлистах, понятия не имея, что включить и что понравится Чживону. Наконец он натыкается на песни, которые когда-то кидал ему Бобби, и включает их. Тихая музыка заполняет собой комнату. За окном щебечут птицы, соседские дети играют в догонялки, чья-то мама зовёт своего сына домой на ужин, а он упрашивает её позволить погулять ещё пять минут. Ханбин садится на пол рядом с лежащим Чживоном. Тот смотрит на Ханбина несколько секунд как-то задумчиво, а потом отводит взгляд в сторону, но ничего не говорит. Так проходит ещё около десяти минут в молчаливом слушании песен, хотя, кажется, каждый думает о своём и в музыку не вслушивается. — Ханбин-а, — хрипло произносит Бобби. Ханбин вопросительно поднимает на него глаза. — Насчёт поступления… Ты же спрашивал. — Это больше не вселенская тайна? — Я буду поступать в Штатах. Ханбин ничего не отвечает. Музыка продолжает играть, дети на улице расходятся по домам. — Меня берут из-за баскетбола. Я хорошо играю, поэтому… — Чживон пытается объясниться просто чтобы нарушить молчание. Ему оно не нравится. — Мы ездили туда зимой из-за этого. Нужно было уладить вопросы… Зимой. Лето уже заканчивается. Ханбин догадывался, что всё это не просто так, но быстро эти мысли отметал. — Понятно, — говорит он. — Эй, Ханбин-а! — Чживон резко садится и хватает его за руку. — Что ещё за «понятно» ?! Возмутись хотя бы, скажи хоть что-нибудь ещё. Ханбину не хочется устраивать драм. Ему может быть и обидно, но он старается запихать это противное чувство куда-нибудь поглубже. Ему ведь больше не 8, он всё понимает, всякое в жизни случается. Чживон почти всю школьную жизнь в Штатах провёл, привык к жизни там… Ему здесь сложно. Ханбин понимает, что придумывает оправдания за Чживона, и вздыхает. Смотрит на их руки, Бобби сильно сжимает его ладонь. — Я не злюсь на тебя, чтобы возмущаться, —тихо говорит Ханбин. — Я буду приезжать на каникулах. Надеюсь на каждых. И я буду писать тебе. Каждый день. — Только не шли мне свои фотки на унитазе, пожалуйста, — Ханбин слабо улыбается, а Бобби смеётся. Очень заразительно. — Не могу этого пообещать, — честно признаётся он.***
Скучная речь директора Пак растягивается на долгие двадцать минут, и после таких же неинтересных наставлений учителей его слушают, кажется, единицы. Ханбин один из этих стойких ребят, хотя что он там хочет услышать? Эти заезженные пластинки они не меняют, наверное, из года в год, говоря ровно то же самое каждый выпуск. Чживон косится на внимательного Ханбина и закрывает глаза, опуская голову. Директор говорит что-то про «смело шагните в светлое будущее». Единственное, куда ему хочется шагнуть после таких вдохновенных слов — объятия Морфея. Бобби чуть не подскакивает, когда по большому залу разносятся радостные аплодисменты, и кажется, школьники и их родители радуются тому, что этим длинным монологам наконец пришёл конец. Чживон хлопает пару раз для приличия и хорошенько тянется. Он смотрит на свой аттестат, большой и красивый, и даже как-то слабо верит, что этот этап его жизни пройден. Он больше не школьник, и от этой мысли ему очень странно. На улице перед школой вчерашние ученики делают фотографии на память с аттестатами и букетами в руках, рядом с родителями и друзьями. Кого-то они сегодня видят в последний раз, с кем-то возможно когда-нибудь встретятся на встрече выпускников, если её будет не лень организовывать и если найдётся время в водовороте взрослой жизни. Людей часто связывает между собой лишь этап их жизни, место, в котором они находятся: школа, университет, работа. Завершается этот этап, прекращаются и связи. От этих мыслей становится совсем не весело. Чживон смотрит на Ханбина, который фотографируется с мамой и Ханбёль, и думает. А не случится так же и у них? На плечо вдруг ложится чья-то рука, и Чживона притягивают к себе ближе. — Ты наконец-то выпустился из школы, а вид такой, будто кто-то умер, — Чжиун треплет его по волосам, которые так старательно ему с утра пыталась уложить их мама. — Улыбнись для фото хоть. Госпожа Ким их фотографирует, и Чживон, как и попросил его брат, широко улыбается, выставляя вперёд свой аттестат, а сам думает о том, что закончилось что-то очень важное.***
После выпускного всё стало развиваться как-то слишком быстро. После холодной зимы наконец наступила весна, и первокурсник Ханбин начал своё погружение в студенческую жизнь. Он не рассчитывал поступить в один из лучших университетов, хотя этого очень хотела его мама, но его баллов хватило, чтобы стать студентом чуть менее, но всё ещё престижного столичного вуза. Учёба ему нравится, но как-то слишком непривычно стало заниматься и не видеть рядом Чживона. Всё-таки за это время он слишком привык к взбалмошному, немного дурацкому Бобби. Чживон встретил Ханбина после занятий и повёл на детскую площадку недалеко от его университета. Помимо них тут гуляет только один мальчик лет трёх под присмотром своей мамы. Солнце медленно скрывается за многоэтажками, но даже без него на улице всё ещё жарко. Середина августа. Завтра у Чживона самолёт. — Ну, готов к учёбе? — Ханбин спрашивает это, просто чтобы нарушить молчание. Чживону грустно, он видит, он и сам не очень-то весел. — Я всё ещё сомневаюсь, что из меня выйдет годный маркетолог, — Чживон усмехается. — Вдруг втянешься, — пожимает плечами Ханбин. — Сложно понять, куда податься после школы. — И как в этом разобраться? — Только пробовать, наверное. Чживон хмыкает. Ханбин делится, что и сам до сих пор не уверен, правильный ли он сделал выбор. Наверное, такие страхи нормальны. Бобби поднимается и протягивает ему руку. Чживону хочется уйти в более укромное место, где никто не будет на них смотреть. Он хочет целовать Ханбина, обнимать его, говорить с ним или даже молчать. Они проводят много часов в парке недалеко от своего района, забравшись на самый его верх, где никто по темноте уже не ходит. Панорама ночного Сеула завораживает, тут и там горят яркие огни, свет в окнах многоэтажек то загорается, то гаснет, слышно, как рядом проезжают машины. Они забрались на скамейку с ногами, сняв кроссовки, и, держась за руки, бесконечно целуются, будто надеясь, что этого всего им хватит до того самого момента, пока Чживон не вернётся в Корею на каникулы. По домам они расходятся на рассвете.***
Рейс в час дня. Чживон приезжает в аэропорт с Ханбином и своими родителями. Чжиун как всегда слишком занят работой. Международный аэропорт Инчон огромен и полон людей. Мимо идут озирающиеся вокруг туристы с огромными рюкзаками за спинами, члены экипажа самых разных авиакомпаний то и дело проходят, везя за собой небольшие чемоданы. Ханбин и Чживон, оба не то чтобы бодрые, отошли чуть в сторону от родителей и как-то неловко замолчали. Ханбину грустно, конечно, расставаться вот так с Бобби снова, и от всего этого очень веет дежавю, вот только тогда, давно, Чживона он не провожал. — Обещай хорошо учиться, — говорит Ханбин, перестав разглядывать людей, скрывающихся в зале ожидания, и снова смотря на Чживона. — Ханбин-а, моя стипендия зависит от баскетбола, — Чживон посмеивается, но, увидев строгий взгляд Ханбина, всё же обещает стараться учиться, насколько сможет. Последняя фраза Ханбина пугает. Он всё-таки снисходительно улыбается. — У тебя синяки под глазами. Ты хоть немного поспал сегодня? — в голосе Ханбина отчётливо слышится забота и даже обеспокоенность, но Бобби отмахивается и говорит, что у него впереди куча часов в самолёте, успеет поспать. Чживон помолчал с полминуты и всё-таки заговорил снова, немного неловко подбирая слова. — Ханбин-а… — он снова замолчал, но вскоре продолжил, — меня долго не будет. Хотел подарок сделать на память… В общем, — он что-то вытащил из кармана светлых джинсов и вручил Ханбину в руку, — вот. Ханбин разжал ладонь и увидел серебряное кольцо, на котором тонко выгравирована единственная буква J. — У меня такое же, — Чживон протянул свою руку, чтобы Ханбин смог увидеть на его пальце точное такое же кольцо, только на нём значится тонко высеченная H. Ханбин едва улыбнулся. — Ты что, замуж меня зовёшь? — Подумаем о свадьбе, когда я стану суперуспешным маркетологом и смогу купить нам дом у моря, — говорит Бобби, и Ханбин смеётся, надевая кольцо на палец и пару секунд рассматривая его. — Ребята, время заканчивается, — рядом как-то неожиданно оказывается отец Бобби, и Ханбин кидает взгляд на табло. И правда, пора прощаться. Он смотрит на Чживона и закусывает губу, как вдруг Бобби притягивает его к себе и крепко обнимает. — Взгляд такой, будто вот-вот заплачешь, — едва слышно. — Замолчи, — беззлобно отвечает тот с улыбкой и сжимает сильнее ткань широкой футболки на спине Чживона. — Я люблю тебя, — Бобби говорит это тихо-тихо, в самое ухо, чтобы слышал только Ханбин, и сразу же отстраняется. Ханбин с неохотой разжимает пальцы и делает шаг назад. — И я тебя. Бобби улыбается. — Я знаю. Чживон уходит, а Ханбин стоит у стеклянной стены аэропорта до того момента, пока самолёт Сеул-Ньй-Йорк не оторвётся от земли.