Замок из песка

Ацуши неторопливо шел по коридору больницы, сжимая в руках большой шелестящий пакет. В нем находилась игрушка — подарок, плюшевый заяц, он предназначался для Кёки, маленькой девочки, которую сегодня как раз должны были выписать. Когда Кёка к ним только-только поступила, ее история показалась слишком трагичной и безнадежной даже для Ацуши. Страшная авария унесла жизнь сразу обоих ее родителей, а сама девочка получила такие травмы, что врачи сильно сомневались, сможет ли она ходить. Мори-сан после осмотра еще долго с мрачным видом курил и все качал головой: — Тут поможет только чудо. Что за поломанный ребенок? И хотя врачам уповать на чудо слишком безрассудно и не положено по статусу, на скромный взгляд Ацуши именно оно, чудо, и произошло. Кёка, их милая маленькая поломанная пациентка, ожила. Захотела вылечиться, проявила такое воистину взрослое рвение и упорство, которому многие бы позавидовали. И смогла, она выжила, встала на ноги и сегодня ждала выписки. Ей повезло, у ее матери нашлась дальняя родственница, которая, узнав о трагедии, примчалась из другого города для того, чтобы оформить опеку над ребенком. Ацуши раньше ее никогда не видел, поэтому немного нервничал перед встречей, почему-то это казалось ему важным. Вообще к врачебной практике он имел весьма косвенное отношение. Однажды Ацуши надеялся подать документы в медицинский университет и стать настоящим врачом как Мори-сан или Ёсано-сенсей. Но пока его отец, всячески поддерживающий идею сына стать уважаемым человеком, не без помощи дядюшки Фукузавы, отправил его волонтером в одну из ближайших больниц, для того, чтобы Ацуши поближе познакомился с выбранной профессией. Ацуши приходил в больницу каждый день после уроков, общался с больными, поддерживал их в трудную минуту, выполнял всякие поручения от врачей и младшего медицинского персонала, и, одним словом, идеально сумел вписаться в больничную среду. Пациенты от мала до велика его обожали, все время ждали прихода Ацуши как праздника, старики могли беседовать с ним часами и каждого он внимательно слушал, стараясь поддержать беседу. А малыши просили то почитать сказку, то поиграть с ними. Молодые люди и люди среднего возраста также находили компанию Ацуши очень приятной. Для всех и каждого у него было несколько ободряющих слов. Не стала исключением и Кёка. Первый раз, когда Ацуши ее увидел, она напоминала ему маленькую птичку с перебитыми крыльями. Кёка почти не шевелилась, ни на кого не реагировала, смотрела, не моргая, в одну точку и даже не плакала, хотя трагедия сделала ее сиротой. Она увядала день изо дня. И когда Ацуши начал ухаживать за ней в качестве сиделки, то однажды Кёка все-таки не выдержала и горько расплакалась, громко заявив: — Я должна была умереть вместе с мамой и папой! Я должна была быть вместе с ними! Наверняка они меня теперь ненавидят, ненавидят за то, что я все еще тут! Ацуши даже немного растерялся в тот момент. Он бросился утешать девочку, но все без толку: Кёка рыдала, не успокаиваясь, изо всех сил своего измученного тельца вцепившись в рубашку Ацуши. Все то нервное напряжение, что как ком копилось в ее душе, вышло разом на поверхность, и на какой-то миг Ацуши даже испугался, что она задохнется от своего горя. Он крепко взял Кёку за плечи и, отцепив от себя, негрубо, но достаточно ощутимо, тряхнул. — Эй! Что за мрачные мысли приходят в твою голову? Твои родители ненавидят тебя? Как бы ни так! Они оба отдали свои жизни, а ты выжила. Это ли не знак, что они бы хотели... Хотели для своей дочери лучшей участи, чем быть похороненной в одной могиле? Кёка все еще всхлипывала, во все глаза глядя на Ацуши. Но судя по всему мало разбирала из того, что он говорил ей. Ацуши вздохнул и крепко ее обнял. — Послушай, я уверен, родители хотят, чтобы ты жила. Они ведь тебя любили? Кёка кивнула. — А ты их? Снова кивнула. — Ни одна мать в добром уме и твердой памяти, не захочет, чтобы ее дочь умерла. И ни один отец не будет желать своему ребенку смерти. Эй, Кёка, посмотри на меня. Живи, слышишь? В твоих силах выздороветь, вновь встать на ноги и жить, жить ради них обоих. Понимаешь? Кёка дернула носом и закусила нижнюю губу. — Тебе сложно, больно и одиноко, — Ацуши старался улыбаться ей как можно ласковее. — Я могу тебя понять, моя мама тоже умерла, когда я был совсем маленьким. Но любовь к ней я сохранил вот здесь, — с этими словами Ацуши положил руку себе на грудь, там, где обычно бьется сердце. — Я думаю, она бы могла гордиться мной таким... Кёка? Что ты делаешь? Кёка без лишних слов ткнулась Ацуши в плечо и обняла его сама. Так началась их крепкая дружба, и Ацуши, заходивший проведать Кёку каждый день, не без радости и даже гордости, отмечал про себя и ее настроение, и маленькие успехи в борьбе с долгой изматывающей болезнью. И Кёка справилась. Она снова смогла ходить. Она стала улыбаться, смеяться, а когда узнала о приезде тети и, что у нее снова будет дом, искренне обрадовалась. Как радуются только маленькие девочки тринадцати лет. И вот сейчас стоя рядом с Мори, который разговаривал с красивой, нарядно разодетой женщиной — той самой тетей, что взяла опеку над Кёкой, Ацуши от всей души радовался за их маленькую пациентку, и вместе с тем ощущал некую грусть. Все закончилось, Кёка уедет к своей тетке и будет счастлива, или не будет, но он, Ацуши, уже никогда об этом не узнает. Их крепкая, но короткая дружба закончится здесь и сейчас, как только Кёка переступит порог больницы. У нее в качестве воспоминаний о нем останется плюшевый заяц, а у него... А у Ацуши есть его хорошая память. Мори-сан всегда говорил, что не стоит слишком сильно привязываться к своим пациентам, если не хочешь закончить карьеру в комнате с мягкими стенами. И уж тем более не стоит брать от них никаких сувениров. — Иначе однажды правоохранительные органы постучатся в твою дверь и спросят, а не маньяк ли ты? Все эти подношения чреваты судебными издержками и прочими неприятностями. Когда Мори-сан говорил об этом, то всегда недобро улыбался, словно вспоминая какую-то историю из собственной жизни. Ацуши, который очень его уважал, старался изо всех сил соблюдать все напутствия, коими Мори-сан осыпал его, как из рога изобилия. Правда, где-то глубоко в душе, втайне ото всех, Ацуши нет-нет, а подозревал, что во многом Мори-сан просто подшучивает над ним, что называется, глумится над чужой неопытностью и юностью. Но подозревать в таких ужасных вещах Мори-сана было крайне некрасиво со стороны Ацуши и он постоянно одергивал сам себя. — Еще раз: спасибо, что позаботились о моей бедной Кёке, — в очередной раз поклонилась ее тетя. — Ну что вы, Коё-сан, мы действительно счастливы, когда наши пациенты выздоравливают. А то, что не только выздоравливают, но и находят семью, вселяет в душу надежду, что чудеса ещё случаются. А за лечение даже не благодарите! Мы просто делали нашу работу. Коё-сан повернулась к Ацуши и, улыбаясь, протянула ему свою изящную руку. Ацуши несмело, но все же пожал ее. — И вам, молодой человек, огромное спасибо, — Коё-сан подмигнула ему, и Ацуши почувствовал, что густо краснеет. — И за подарок тоже. Она кивнула в сторону Кёки, которая прижимала к груди подаренную игрушку. Ацуши почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Разве можно быть настолько сентиментальным в присутствии двух дам? Что за глупость! Он быстро заморгал, и вежливо поклонившись Кое-сан, протянул руку Кёке. — Настала пора прощаться. Будь счастлива, Кёка! Но она проигнорировала протянутую ладонь, вместо этого бросилась Ацуши на шею, и, жутко стесняясь и смущаясь, поцеловала его в щеку. — Кёка! — возмутилась Коё. Но она их уже не слушала, все так же, не выпуская зайца из рук, не оборачиваясь, быстро шла по больничному коридору. — Ты смотри, — радостно заметил Мори. — Смотри, как улепетывает, видимо и правда выздоровела, раз способна так резво ходить. До свидания, маленькая леди! — и повернувшись уже к Коё, добавил. — И вам до свидания, Коё-сан, а еще лучше — прощайте. Ацуши все еще стоял, удивленно держась рукой за щеку, в которую его поцеловала Кёка. Все-таки поверить в такую смелость и прыть от Кёки было сложно. На плечо легла рука Мори. — Ацуши-кун, надо поговорить. Он только рассеянно кивнул, и, еще раз бросив взгляд на дверь, за которой скрылись Кёка и ее тётя, поспешил вслед за Мори. — Уникальный случай, — он начал разговор без лишних вступлений. — Девочке невероятно повезло. — Она очень хотела поправиться, Мори-сан. — Да я не об этом, — Мори досадливо махнул рукой. — Я обо всей ситуации в целом. Нам ее привезли, как безнадежно больную сиротку. А выписалась она вполне себе здоровой, и эта внезапная удача с родственниками. Видимо, судьба ее любит, раз спасла сначала от смерти, а потом от инвалидного кресла и сиротского дома. Но ты, Ацуши-кун, большой молодец! — Я? Но я же ничего не сделал. Просто ухаживал за ней, вот и все. Я же не врач и даже не медбрат. Настоящее чудо совершили вы и Ёсано-сенсей. — Да. Ёсано потрясающе талантливый хирург. Но, знаешь, она и я будем бессильны, если пациент отчаялся и потерял тягу к жизни. Подумай сам, Ацуши-кун, вероятность, что малышка зачахнет, была гораздо больше, чем то, что выберется. — Что вы хотите этим сказать? — Ацуши почувствовал, что снова краснеет. — Что ты все сделал правильно. Подобрал нужный ключ к сердцу этой бедняжки, и теперь мы если ее и увидим, то, скорее всего, на плановом осмотре. Хотя ха-ха! Кто знает? Кажется, девочка тайно влюблена в тебя! — Мори-сан! — Или не совсем тайно! О, эта первая невинная любовь, она так прекрасна, Ацуши-кун. — Пожалуйста, прекратите! — Хе-хе. Ладно-ладно, не сердись. Просто прими, как данное: у тебя получилось и ты молодец. Они вместе дошли до кабинета Мори. — Но ведь вы позвали меня не только за этим, да? — Ацуши терпеливо ждал, переминаясь с ноги на ногу, пока Мори возился с дверью. Замок постоянно заедало, и попасть внутрь было не такой уж и легкой задачей. Мори, обычно дотошный до всяких мелочей, почему-то никак не желал его заменить (отшучиваясь и ссылаясь на дырявую память). — Да, ты прав. У меня есть к тебе... Хм, скорее просьба, чем задание. Да что же это за проклятье такое! Почему бы тебе просто не взять и не открыться? Дверь наконец поддалась, и Мори с Ацуши все же оказались в кабинете. Он был светлый, просторный и на первый взгляд казалось, обставлен слишком просто. Это уже потом посетитель, если его распирало любопытство спросить о подобной скромности Мори-сана, узнавал, сколько стоит стульчик, на который его усадили, и хватался за сердце. Благо, что за медицинской помощью долго бежать не надо было. Мори-сан всегда любил щегольнуть перед пациентами и коллегами, хотя нередко позволял он себе также являться на работу небритым, в мятом халате и плаксивом настроении, заявляя всем и каждому, что у него депрессия, а его дорогая доченька снова отказалась целовать папочку перед уходом на работу. Ацуши только раз видел этого избалованного со всех сторон ребенка и остался о дочери Мори-сана не лучшего мнения. Впрочем, мнение свое Ацуши предпочитал держать при себе и в чужие дела нос не совать. К тому же Мори-сан не производил впечатление самого несчастного человека на планете, ну, кроме тех случаев, когда начинал жаловаться на возраст. — Так что у вас за просьба, Мори-сан? Мори подошел к своему столу и взял лежащую на нем папку с документами. — Как дядя? — Спасибо, хорошо. — На здоровье не жаловался? В его-то возрасте о нем уже стоит побеспокоиться. — Нет, не припомню, — Ацуши нервно улыбнулся. — Мори-сан? — Что? — Вы тянете время! Что вы собирались мне поручить? — У нас есть один пациент в онкологии. Он безнадежен. Ацуши невольно дернулся, как от удара. Уж слишком легко и просто произносил Мори-сан эти слова. Даже не так, была в его тоне какая-то особая досада. — Я хочу, чтобы ты уделил ему внимание. Не знаю, поиграй с ним, развесели, скрась как-то его мрачное существование. — Я вас, наверное, не совсем понимаю, — честно признался Ацуши. Мори уселся в собственное кресло и скрестил перед собой руки. — Случай с Кёкой, Ацуши-кун, это исключение из правил. Мы уже говорили сегодня об этом. Гораздо чаще пациенты, оказавшиеся в почти безвыходной ситуации, умирают. Ты хочешь быть врачом, потому ты и поступил сюда волонтером. Ты охотно поддерживаешь всех, кто нуждается в помощи или утешении. Но ты еще никогда не встречал по-настоящему тяжелых пациентов. Если хочешь, это мое тебе испытание. Иногда людей в больницу отправляют умирать. Справишься с этой работой, сможешь утешить больного в его безвыходном положении, то считай экзамен прошел. А если нет, то, возможно, стоит подумать о какой-нибудь более спокойной работе, где бы ты мог помогать людям? Ацуши вспыхнул от злости, но промолчал. Иногда Мори-сан говорил и вел себя как самая настоящая задница! Ёсано-сенсей нередко одаривала его этим не особо лестным эпитетом. — И кто такой этот ваш безнадежный пациент? — Его зовут Акутагава Рюноске. Он почти твой ровесник, ему всего-навсего двадцать лет. И у него рак легкого. Акутагава-кун — тяжелый случай. Но даже такие люди нуждаются в утешении и сочувствии. *** Ацуши не сразу пошел выполнять поручение Мори-сана. Сам не зная, почему, он изо всех сил старался оттянуть этот момент. Навещал больных по второму разу, вызвался помочь санитарам, сходил в столовую, прополол и привел в порядок пару клумб в скверике при больнице, в общем, старался найти себе какое угодно занятие, только бы не ходить к Акутагаве. Ацуши и сам не знал, почему так делает, во всяком случае, раньше он особой трусостью не отличался. Да и сейчас, по сути, не боялся, просто не хотел. Мучило его нехорошее предчувствие на этот счет, странное беспокойство, словно эта встреча могла что-то изменить в нем. Мори-сан сам сказал, что это проверка на вшивость. Но Мори-сан много чего говорил, не всегда его хотелось слушать. В конечном итоге волков бояться — в лес не ходить, а от того, что он отложит свой визит еще на полчаса, задание никуда не денется. — Просто сделай это! — напутствовал Ацуши сам себя. Наверное, ему стоило бы подготовиться. Придумать, что сказать или что принести с собой, как вообще начать разговор и объяснить постороннему человеку, зачем он, Ацуши, к нему приперся? С другими пациентами все как-то было проще. К ним он приходил сам, по доброй воле, и они его ждали, а тут так с порога и не заявишь: — Привет! Я Накаджима Ацуши. Я скрашу твои последние дни, пожалуйста, положись на меня! Звучит как-то не очень вежливо и жизнеутверждающе. Возможно, следовало сходить в магазин? Купить каких-нибудь гостинцев? А если этому Акутагаве приписана какая-нибудь сложная диета? Тогда Ацуши сядет в лужу со своими гостинцами, будет стыдно и неловко. Или стоит взять из библиотеки какую-нибудь интересную книгу. Многие пациенты любили, когда Ацуши читал им вслух всякие захватывающие истории или научные журналы. А вдруг Акутагава не любит книги? Или Ацуши ошибется с выбором, тогда что? Снова будет неловко. Ужасно неловко! Нет-нет-нет! Ацуши опустился на скамейку, что стояла в коридоре больницы, и обхватил свою голову руками. Он слишком много думает. Слишком много размышляет, как быть, когда стоит просто войти, поздороваться и быть самим собой. Да, этого будет вполне достаточно, так Ацуши и сделает. Поднявшись со скамейки, он твердым шагом направился к отделению онкологии, но уже на половине пути от его решимости почти ничего не осталось. Беспокойство в душе вновь развернулось шипящей змеей и с каждым шагом возрастало все больше, и больше, и уже остановившись перед дверью, схватившись за ручку, Ацуши понял: сейчас он развернется и убежит. И будь что будет. Ацуши знал, понимал, что нет в этой больничной палате ничего страшного, что там обычный больной, такой же, как и все, но знание это нисколечко не успокаивало. Он просто не хотел этого видеть, не хотел видеть Акутагаву, который в свои двадцать лет приехал в больницу, чтобы умереть. Дверь резко распахнулась и навстречу Ацуши выскочила молоденькая красивая девушка. Миниатюрная и такая хрупкая, как фарфоровая куколка. Они чуть не столкнулись лбами, уж очень девушка спешила. Ацуши успел поймать ее и удержать от столкновения, она же в свою очередь удивленно на него посмотрела. И это был странный взгляд, взгляд, который всякого заставит поежиться. Ацуши готов был поклясться, что она его не видит, не замечает. Так смотрела Кёка, когда ее привезли в больницу. Девушка моргнула и быстро пролепетала: — Простите, я вас не заметила. — Да все в порядке, — Ацуши отпустил и хотел спросить, что ее так встревожило, но девушка с завидной ловкостью прошмыгнула мимо него и быстро зашагала по направлению к выходу. Было слышно только, как стучат ее каблучки по кафелю. — Странная какая, — проворчал Ацуши и снова повернулся к двери в палату, она оставалась открытой. Стоило ли ему постучаться? Наверное да, но в тот момент Ацуши, и без того утопающий в своей нерешительности, просто толкнул дверь ладонью и зашел внутрь. Палата показалась ему не просто белой, а ослепительно белой, несмотря на то, что была очень и очень маленькой. Сразу же возникло желание зажмуриться или закрыть глаза ладонью, чтоб поберечь их от этого белого цвета, но Ацуши сдержался. Окно, вопреки всем больничным правилам, было распахнуто настежь и сквозняк явно ощущал себя в комнате полноправным хозяином. Ацуши тут же почувствовал себя замерзшим. На больничной койке, такой же белой, как и все остальное в этой палате, лежал человек. Невероятно худой и бледный. В какую-то секунду Ацуши даже показалось,что он ошибся этажом и попал в морг. Очевидно, это был Акутагава, но он никак не реагировал на вошедшего, очевидно спал. Что ж, картинка и правда не вселяла никакой надежды. Однако Ацуши недолго ей любовался, быстро вспомнив, что вообще-то Акутагава страдает от рака легкого, а открытое настежь окно и холодный воздух не только ему не помогут, но и могут привести к осложнениям. Откинув все сомнения в сторону, Ацуши твердым шагом подошел к окну и одним резким движением закрыл его. — Ну и кто ты, черт побери, такой, и что тут делаешь? — Услышал Ацуши за спиной тихий, еле слышный голос. Акутагава, открыв глаза, приподнялся на локтях и недовольно сверлил его взглядом. Ацуши невольно засмотрелся на это совсем еще юное лицо, острые скулы, впалые щеки, а из-за почти аномальной худобы и без того большие черные глаза, казались огромными. Акутагава производил впечатление не просто больного человека, а живого скелета. Ацуши сглотнул подступивший к горлу комок, и ответил: — Я — Накаджима Ацуши. По правилам больницы, тем более в вашем состоянии, окно должно быть... — Что ты там лепечешь? — недовольно перебил его Акутагава. — Я, по-моему, тебя человеческим языком спросил, кто ты такой и что здесь делаешь? На этот раз Акутагава говорил четче и злее, особенно сделав акцент на словах «кто ты такой и что здесь делаешь». Ацуши почувствовал себя неловко. Еще более неловко, если бы он заявился с неположенными по предписанной диете гостинцами, или абсолютно неинтересной книгой. — Я волонтер, меня прислали ухаживать за вами. — Волонтер? — в первый момент Акутагава даже казалось, удивился, впрочем, удивление это продлилось недолго. Лицо его почти тут же перекосило от злобы. Губы задрожали, в глазах появился гневный блеск. — Убирайся, — тихо выдавил из себя Акутагава. — Но, — начал было Ацуши. — Я сказал, убирайся, бесполезный бездельник! Мне не нужна ни твоя жалость, ни твой уход! Ацуши эти слова больно задели за живое, он сделал шаг навстречу к Акутагаве, словно не особо понимая происходящее. Ацуши вообще первый раз видел, чтобы люди так нервно реагировали на него. Он же еще ничего не сказал, не успел предложить или сделать. Как Акутагава прям так сходу может говорить такие жестокие вещи? Да еще и обзываться. — Послушайте, я все понимаю, вы болеете и вам нездоровится, но Мори-сан сказал... — Твой Мори-сан может поцеловать меня в задницу, — процедил сквозь зубы Акутагава. — Уходи. Ацуши замер посреди комнаты в совершенной растерянности. И как тут быть? Что делать? По идее он должен был как-то успокоить Акутагаву, найти слова, объяснить, что он ему не враг и плохого не сделает. Ацуши уже открыл рот, собираясь применить все свое красноречие, но не успел. В его сторону весьма бесцеремонно швырнули подушку и, что надо отметить, попали. Прямо по лицу, не больно, но ощутимо, откуда только у этого тщедушного заморыша хватило сил на такой бросок. Ацуши почувствовал, что зол. Нет, не просто зол, он был в бешенстве. Медленно, почти на автомате он поднял с пола подушку, так же медленно направился в сторону Акутагавы. Хотелось придушить ублюдка. Ацуши же волонтер? Акутагава безнадежно болен. Вот и будет помощь, просто приложить к мерзкой роже подушку и надавить посильнее. Никакой жалости, обращайтесь! Но Акутагава видимо почувствовал его злость, он весь подобрался на кровати, как загнанный в угол зверек, и недобро смотрел на Ацуши. На лице Акутагавы играла почти полубезумная улыбка, он словно скалился, словно пытался так нелепо защитить себя, Ацуши внезапно понял, что с ним на полном серьезе собрались драться. Акутагава собрался драться с ним! Вот умора, Мори-сан наверняка знал, что Акутагава может провернуть что-нибудь такое, вот и распалялся перед Ацуши у себя в кабинете про долг и честь. Ацуши внезапно стало противно. Противно от самого себя и от всей этой ситуации в целом. Он не заслужил такого отношения. Совершенно точно не заслужил, он ничего не сказал и не сделал, просто закрыл окно и представился. А его уже успели обозвать бездельником, послать на все четыре стороны и даже ударить (пускай подушкой, но все же). И теперь этот тощий, больной, продрогший Акутагава, который выглядел ничуть не старше подростка в больничной пижаме, собирался с ним драться и чуть ли не шипел как разобиженная кошка. Ацуши швырнул ему подушку на кровать и, не говоря ни слова, вышел из палаты. Акутагава, кажется, что-то кричал еще вдогонку, но Ацуши его не слушал, да и не слышал. Наверняка какая-нибудь гадость, или проклятье, или пожелание, чтобы Ацуши больше никогда ему на глаза не показывался. А возможно угрожал, что все расскажет медсестрам. Впрочем, это все Ацуши уже придумал сам, пока плелся домой, спрятав руки в карманы. Медсестра в приемной еще удивилась, что он, Ацуши, сегодня так рано уходит. Вот не зря он не хотел идти к этому Акутагаве, как чувствовал, что в итоге ввяжется в подобную ситуацию. Правда ситуация оказалась даже хуже, чем Ацуши мог себе представить, а самое главное, что делать, если Акутагава пожалуется на него тому же Мори-сану? Как оправдываться, что не просто не успокоил пациента, а скорее наоборот, довел его до истерики. Хотя, кажется, Акутагава сказал, чтобы Мори-сан поцеловал его в задницу, следовательно, они не особо ладят. А сам Мори-сан, неужели ничего не знал о своенравном пациенте? Наверняка ведь Ацуши не был единственным парнем, который посмел закрыть в той белоснежной палате окно и получил подушкой по морде. Невеселые мысли и предположения о том, что может случиться, что будет завтра, когда Ацуши придет на работу, захватили его полностью. Придя домой, Ацуши даже не стал ужинать или переодеваться — в чем был, так и завалился на постель, устало прикрыв глаза. А ведь день так хорошо начинался! *** Всю ночь Ацуши никак не мог заснуть. Он без остановки ворочался, перекатываясь с одного бока на другой, на спину, живот. То откидывал одеяло в сторону, то заворачивался в него с головой. Наконец просто уставился в потолок, раскинув руки в разные стороны, и мрачно обдумывал все произошедшее с ним за этот день. День, который начинался так многообещающе, а закончился так по-дурацки нелепо! Этот Акутагава самый настоящий капризный кусок дерьма! Даром, что умирает. Ацуши всякое видел и слышал за время своей работы в больнице, но чтобы люди так откровенно хамили в ответ на предложение помощи, такое с Ацуши случилось впервые! Сразу же в памяти всплыли слова Мори-сана: «Акутагава-кун — тяжелый случай». Да уж! Куда тяжелей? — Он даже подушкой в меня кинул, — безрадостно пожаловался в темноту Ацуши. Почему-то было стыдно. За себя, что не сумел ответить и дать отпор. Просто молча выслушивал весь поток брани в свой адрес. Нечестно! Ацуши просто растерялся, не ожидал. Пустите сейчас его в ту палату, он бы не посмотрел, что Акутагава такой тощий и больной. Дал бы ему хорошенько по шее и дело с концом. Эх, а все-таки больных обижать нехорошо, мало ли что у Акутагавы случилось. А с другой стороны Ацуши ему тоже в няньки не нанимался. Все, что он делает, это простой жест доброй воли! Ему даже никто не платит за эту непростую и, как теперь оказалось после встречи с Акутагавой, опасную работу! Завтра же Ацуши пойдет к Мори-сану, и пусть он говорит, что хочет. Одно дело безнадежные больные и другое дело — агрессивные безнадежные больные. — А может быть Мори-сана он так же отшил? В любом случае в больнице полно людей, которым нужна забота и уход, и которые не ведут себя, как Акутагава! Ацуши закрыл глаза и, нахмурившись, кивнул сам себе в знак подтверждения своих намерений. Он все решил, но сон почему-то все равно не шел. Ацуши все мерещилось перекошенное злобой лицо Акутагавы, эти большие полубезумные глазища, и жестокие слова, которые он так резко бросил Ацуши прямо в лицо: — Убирайся, бесполезный бездельник! Мне не нужна твоя жалость! — Я не бездельник, — тихо проворчал Ацуши, и накрылся одеялом с головой. *** Говорят, что утро мудренее ночи. Ацуши позволил себе искренне усомниться в этом высказывании, когда разлепил глаза со второй попытки. В это утро будильник звенел по-особенному противно, а голова предательски гудела и была почти неподъемной после бессонной ночи. Ацуши ожидал долгий день. Очень долгий день. Для начала, стоило поговорить с Мори-саном, и такая крепкая уверенность в собственных словах, решениях и правоте за ночь почему-то успела почти улетучиться. Всю дорогу до больницы Ацуши мысленно сочинял речь. Что он скажет, и что ему ответят, и что на это возразить. Диалог так славно сложился в его голове, что когда Ацуши подошел к кабинету Мори и постучался, то он уже был уверен в исходе разговора. Все, что оставалось, просто высказать все свои предложения Мори-сану. — Войдите, — раздался голос по ту сторону двери, Ацуши дернул ручку, вошел, открыл рот и тут же Мори его оборвал. — Доброе утро, Ацуши-кун. Я вижу, что Акутагава тебя послал куда подальше, да? Ацуши сильно смутился такому приему и потупил взгляд. Отрепетированная речь тут же стала ненужной, судя по всему, Мори-сан и так обо всем знал. — Не ты первый, кто приходит ко мне после визита к Акутагаве-куну. Ты бы слышал, как на него медсестры жалуются. Мори сегодня был одет прямо с иголочки, причесан и гладко выбрит. Он смотрел и разговаривал с Ацуши не как вчера, без лишней наигранности или ехидства. Мори-сан был предельно серьезен и Ацуши почувствовал себя маленьким-маленьким мальчиком, который попался на шалости. И теперь учитель, его добрый учитель, должен отчитать его. Но Мори-сан не спешил читать нотации Ацуши, который, не выдержав гнетущий тишины, набрался храбрости и спросил: — Если на него и правда все так жалуются, то почему вы его держите здесь? Почему не переведете в другую больницу, или... — Кажется, я говорил тебе вчера, что он безнадежен? — Да, но это же не повод терпеть его хамские выходки и мучать персонал, — Ацуши сам себе удивился, насколько малодушно прозвучали сказанные им слова, а потому быстро постарался поправиться. — Простите, Мори-сан, я совсем не это хотел сказать. Мори ухмыльнулся. — Ну отчего же, Ацуши-кун, ты прав. Наверное, в подобной ситуации я именно так бы и поступил, только вот меня, если честно, сдерживает обещание, данное давнему другу. — Обещание? — Да. Акутагава-кун родственник одному человеку. Этот человек давным-давно учился у меня. Тогда-то я и пообещал ему позаботиться об Акутагаве-куне. — А где сам сейчас этот человек? Почему он не заботится о своем родственнике, а спихнул его на вас? — Он не может о нем позаботиться. Он умер. А теперь умирает Акутагава-кун. Это очень печальная семья. И невеселая история. Ацуши почувствовал, что морщится. Но морщится не от презрения или брезгливости, а от накатившего чувства обреченности. С ним бывало такое каждый раз, когда он слышал что-то печальное, что-то, что был не в силах изменить. — У Акутагавы рак легкого. Четвертая стадия. Метастазы распространились уже и на соседние органы. Ты же видел, какой он худой? Болезнь высосала из него жизнь чуть более, чем полностью. В нашей больнице он не живет, доживает. И каждый день каждый вдох дается ему все труднее и труднее. Акутагаве не бывает хорошо, ему всегда больно. Поэтому ничего удивительного, Ацуши-кун, в том, что у него скверный характер. — Да, но. Он меня вчера так грубо прогнал, что мне показалось... Ему совсем не нужна ведь помощь, Мори-сан. Мне показалось, что он просто хочет, чтобы его никто не трогал. Мори посмотрел прямо в глаза Ацуши и снисходительно улыбнулся. — Нет, все обстоит немного иначе, Ацуши-кун. Просто Акутагава-кун безумно хочет жить. Жить, как не хотел ни один из тех пациентов, что тебе попадался до сих пор. Я уже достаточно с ним знаком, чтобы понимать, насколько он жалок в этих своих бесполезных попытках схватиться за крохи своей паршивой жизни. Что даже лежа в больничной палате, испытывая жуткую боль, постоянно задыхаясь, он не хочет умирать. Но скрывает это ото всех. Ацуши нервно сглотнул. Слова Мори сыпались на его голову, как град. И каждое из них вызывало странное, неправильное, ничем не обоснованное чувство стыда. Чувство стыда за то, что с ним, с Ацуши, все относительно в порядке. — Почему он это скрывает? — тихо спросил Ацуши. — Потому, что если он расскажет это тебе или мне, мы отнимем у него эту надежду нашей жалостью. По моим прогнозам он не проживет и двух месяцев. Но поди и скажи ему. Примириться с такими прогнозами значит примириться со смертью, но Акутагава-кун к такому шагу не готов. — Я не понимаю, — Ацуши без приглашения уселся на стул, напротив стола Мори, но тот возражать не стал. — Не понимаю, почему вы решили, что я подойду для этой работы? Что вы хотите, чтобы я сделал? Если поддержать его невозможно, и надежды никакой нет, и со смертью он не смирится, то для чего ему нужен я? — Потому что помирать одному слишком грустно, не находишь? Шучу, Ацуши-кун, не делай такое лицо. На самом деле я поручил его тебе, потому что это и правда подготовит тебя к взрослой жизни и настоящей работе. Если ты действительно станешь врачом, смерть будешь видеть столько же раз, сколько и выздоровление, а то как бы и не чаще. Иногда больным приходится говорить страшные вещи, иногда отказывать им в надежде на выздоровление. Работа врачом это не только поддержка больных, штопанье их постельного белья и всяческий уход за ними. Это тяжкий труд, и ты должен облегчить любое страдание, даже самое жуткое или нелепое. И не всегда за твою работу кто-то скажет тебе спасибо и поцелует в щечку. Ацуши сжал руки на коленях, на глаза навернулись непрошеные слезы, а Мори, тем делом, продолжал: — Но ты очень отзывчивый человек, Ацуши-кун. Люди к тебе по-настоящему тянутся. Ты словно обещаешь спасение всем и каждому. Они чувствуют в тебе эту надежду для себя и все пытаются навязать свои проблемы. Рассказывают, как им плохо в поиске утешения, и, что самое главное, они это утешение находят. Ласковое слово всякому приятно. Акутагава-кун, никогда не расскажет тебе, как ему плохо, можешь мне в этом поверить, но это не значит, что ему не нужна помощь. Или не нужна надежда. В конечном итоге, какая разница, когда и как он умрет, если он сможет умереть хотя бы чуточку счастливым? Ацуши продолжал молчать, не смея посмотреть на Мори. Тот, в свою очередь, говорил так красиво и убедительно, что все доводы против, все возражения, все не хочу и не буду, так и остались невысказанными. Ацуши было просто стыдно за себя и за свое поведение. Что еще ночью он про себя ругался и мечтал настучать по шее и без того больному и несчастному человеку. Что был готов вмазать Акутагавае тогда в палате, когда он бросил в него подушкой. Внезапно в памяти возникла недавняя картина, как Акутагава сидит на своей кровати, весь сгруппировавшись, и скалится. — Я не знал, — произнес Ацуши, скорее сам себе, чем в ответ Мори. — Я ничего о нем не знал. — Ну, а теперь знаешь. Конечно же, ты можешь отказаться, я не стану тебя ругать, выгонять или настаивать, дело исключительно добровольное. Но, Ацуши-кун, если ты попробуешь, хотя бы попробуешь найти с Акутагавой-куном общий язык, я был бы тебе благодарен. — На это может уйти весь остаток его жизни, Мори-сан, — Ацуши недобро усмехнулся. — Значит такова жизнь, — Мори только развел руками. *** Вновь оказавшись перед дверью в палату Акутагавы, Ацуши уже не боялся. Не боялся сказать или сделать что-то не то. Поговорив с Мори, он понял одну простую вещь: чтобы он ни сказал, и не сделал, Акутагава не примет это от него. Сочтет он это за жалость или насмешку, не имело значения, поэтому Ацуши уже знал, как стоит себя вести. Поправив торчащую подмышкой книгу, он глубоко вздохнул, и без стука решительно отворил дверь. И опять ослепительная белизна комнаты и открытое окно встретили его. — Снова ты? — Акутагава на этот раз не изображал живой труп, он сидел на кровати, обняв колени, и что-то читал. — Разве я не говорил тебе не приходить сюда больше? Ацуши, полностью игнорируя все выпады, молча подошел к окну и первым делом закрыл его. Потом обернулся, оглядел комнату в поисках стула и, найдя оный, подтащил его поближе к окну и сел. — Эй! — окликнул его Акутагава. — Ты что, оглох? Ацуши проигнорировал и это. Даже когда в него очередной раз запустили подушкой, он только увернулся от этого мягкого снаряда, и, подложив ее себе под спину, раскрыл книгу. — Да кто ты такой?! — Акутагава явно начинал беситься. Ацуши только хмыкнул, заложил пальцем страницу и, подняв голову, улыбнулся самой милой из всех своих улыбок. — Я — Накаджима Ацуши. С этого дня я буду приглядывать за тобой. — Да пошел ты! — рявкнул на него Акутагава. — Я не обязан тебя терпеть здесь! Мне не нужна сиделка! — Тогда ты всегда можешь встать с кровати и попробовать вытолкнуть меня из палаты. Но учти, я буду сопротивляться, и тебе силенок сдвинуть меня с места вряд ли хватит. Акутагава замолчал, явно пытаясь переварить случившиеся. Ацуши внимательно, но без особого любопытства наблюдал за ним. И правда, похож на зверька в клетке. Достаточно дикого зверька. Недоверчивый, нервный, во всех видит угрозу и от всего ждет опасности. Он очень хочет жить. Но здесь скорее выживает, чем живет, ведя совершенно идиотскую войну со всем миром. Судьба, возможно, к Акутагаве и несправедлива, и не обласкала и наградила жутким диагнозом во цвете лет, но Ацуши искренне не одобрял такой метод борьбы с болезнью. Другие совершенно не виноваты в том, что случилось с тобой. Акутагава должен был понять это. Если не смириться со своим положением, то хотя бы просто понять, что он не животное, и никто его не запирает здесь в клетке. Он сам себя запер. — И что ты намерен делать, волонтер? — раздосадовано спросил Акутагава. Ацуши пожал плечами. — Пока что ничего. Буду сидеть здесь, читать и не давать тебе открывать окно. Акутагава презрительно фыркнул: — Ты хоть в курсе, чем я болен? — Да, и в твоем состоянии подцепить пневмонию легче простого. Или не менее противную болезнь. Тогда все кончится быстрее, чем ты ожидаешь или надеешься. Если запланировал покончить с собой, то это не самый легкий и безболезненный способ. — Заткнись! Акутагава рявкнул это так громко, что Ацуши даже вздрогнул. Вообще у него еще было, что сказать и рассказать этому любителю холодного воздуха, но одного взгляда на Акутагаву и на его лицо было достаточно, чтобы понять: так делать не стоит. Видимо, эта тема задевала Акутагаву за живое. — Как скажешь. Но я останусь здесь, буду читать, если захочешь, ты всегда можешь попросить, и я почитаю тебе вслух. Если нет, то ничего страшного, не бойся я не стану тебе докучать. — Ты уже мне докучаешь, — Акутагава вытянулся на кровати и закрыл лицо ладонями. — Чем же? — Своей идиотской рожей и существованием в принципе. Ацуши только улыбнулся и вновь уткнулся носом в книгу. В такой обстановке они провели целый день, и два других тоже. Ацуши приходил, садился у окна и принимался за чтение. Акутагава покрывал его с ног до головы ругательствами, а после, полностью выматываясь, отворачивался на другой бок и спал. Или не спал, а без устали пялился в закрытое окно, смотрел на проплывающие мимо облака и глаза его в эти минуты не были безумными, скорее очень печальными и уставшими. Ацуши поймал себя на мысли, что больше разглядывает Акутагаву, чем читает. Иногда приходила медсестра, которая ухаживала за Акутагавой и, пересаживая его в инвалидное кресло, увозила на процедуры. Как оказалось, сам Акутагава ходить мог с большим трудом из-за общей истощенности организма. Но каждый раз он умудрялся поцапаться и с медсестрой и с Ацуши, если тот рисковал вмешиваться. И последний постоянно удивлялся, откуда в Акутагаве, больном и жалком Акутагаве, который даже самостоятельно ходить не может, столько энергии на ругню и ненависть. Однажды вечером, спустя примерно неделю со дня их знакомства, когда Ацуши уже собирался уходить, Акутагава окликнул его: — Эй, бездельник, что ты читаешь? Акутагава никогда не называл Ацуши по имени. Обычно он удостаивал его клички «бездельник», когда был более добр, то называл Ацуши «волонтером». Но добр он был не так уж и часто, если не сказать никогда. — Сборник рассказов одного очень хорошего автора, — Ацуши, несмотря ни на что, все равно почувствовал радость. Как-никак это первый раз, когда Акутагава заговорил с ним, и начал разговор не со слов «убирайся прочь». — В школе задали? — стараясь говорить как можно более безразлично, уточнил Акутагава. — Нет, в школе сейчас каникулы. А читаю я просто потому что мне нравится. Акутагава негромко хмыкнул. — Знаешь, бездельник, я так и не закончил старшую школу, — Ацуши открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь ободряющее, но тут же вспомнил, что это Акутагава и стиснул зубы так сильно, что даже стало больно. Промолчать сейчас — лучший выход. — Как называется рассказ, который ты сейчас читаешь? — «Муки Ада». Акутагава хрипло рассмеялся и почти тут же закашлялся, Ацуши встал с места, чтобы в случае чего помочь ему. Он уже как-то имел удовольствие наблюдать приступы кашля Акутагавы, когда тот почти синий задыхался от мучившей его болезни и сплевывал кровью. В белоснежной палате, на белоснежных простынях, эта кровь смотрелась по особенному страшно и противоестественно. Акутагава поднял вверх руку, останавливая Ацуши в его порыве броситься на помощь, и, вытерев рот платком, произнес: — Я.. кха... в порядке... Просто подумал, какая нелепая ирония с этим Адом. — Извини, я не подумал, — Ацуши и правда почувствовал себя не в своей тарелке. — Забей, — отмахнулся Акутагава от его извинений, как от назойливой мухи. — Лучше расскажи мне, о чем он? — Об одном художнике, которого император попросил нарисовать муки Ада. Этот художник был настолько талантливый, что мог изобразить все, что видел своими глазами или чувствовал. — Вот как. Жаль, что я не художник, я думаю, у меня бы получилась забавная картинка, реши я изобразить что-то подобное. — Я могу принести тебе бумагу и карандаш, если ты захочешь. — Нет, не надо. Лучше, прочти мне рассказ, про эти муки Ада, хочу послушать. Только отлепись от окна и сядь ближе. Ацуши почувствовал волнение и легкое головокружение. Так бывает, когда что-то, на что тратил силы и нервы, начинает сбываться, превращаясь в явь. Неужели Акутагава и правда устал драться и решил пойти на контакт? Поверить было слишком сложно, но Ацуши повиновался и, пересев ближе, начал читать рассказ. За время чтения Ацуши пару раз казалось, что Акутагава, не выдержав долгого повествования, уснул. Но стоило только запнуться или замолчать, как он тут же открывал глаза и подгонял Ацуши недовольным ворчанием. Когда рассказ был прочитан, Ацуши захлопнул книгу и спросил: — Ну и как тебе? — Дурак. — Эй! А можно не обзываться, я вообще-то ради тебя старался. Акутагава покосился на Ацуши: — Ты, конечно же, тоже дурак, но я говорил о художнике. — Вот как? И почему же? — Потому что с самого начала было понятно, кого сожжет император. Когда просишь о чем-то подобном, надо учитывать все факторы и риски, иначе можешь лишиться чего-то очень дорого тебе, или, — тут Акутагава запнулся и тихо добавил, — или кого-то. — Кажется, этот рассказ тебе понравился, — Ацуши искренне улыбался во весь рот. Акутагава ничего ему не ответил. Молчание затягивалось. Тогда Ацуши поднялся со стула и начал собираться. — Что-то я слишком засиделся сегодня, отец меня убьет. Прости, я должен бежать, если ты захочешь, то я могу почитать тебе еще что-нибудь завтра. У этого автора есть много отличных произведений! Он гений литературного мира, это уж точно. — Бездельник? — Что? — Ты когда-нибудь слышал рассказ про чиновника, который мечтал стать поэтом, но из-за гордыни и высокомерия превратился в тигра? Ацуши серьезно призадумался: — Нет, не знаю такого. — Я так и думал. — А что, стоящая штука? — Вали домой, волонтер. Я и так достаточно тебя задержал сегодня. Ацуши фыркнул, но не зло. Злиться и обижаться на Акутагаву не имело смысла, просто он был. И был таким. Уже у самой двери, он окликнул Ацуши. — Волонтер? — Что? — Я тебе завтра расскажу эту историю про чиновника. Если, конечно же, захочешь слышать и, — на какую-то долю секунды Ацуши показалось, что Акутагава покраснел, — спасибо. Губы как-то сами по себе сложились в ласковую улыбку. — Доброй ночи, Акутагава. — Угу. Уходя, Ацуши заметил, что Акутагава вновь смотрит своим немигающим взглядом в окно.