Замок из песка

В последнее время они стали разговаривать все чаще и чаще. В тот раз Акутагава не обманул Ацуши, и действительно рассказал ему обещанную историю, прям с утра, как только зашла речь про книги. Акутагава говорил, и видно было, что говорил с удовольствием, хотя ему и нелегко это давалось. Приходилось все время останавливаться и переводить дух. Или же его начинал мучить удушающий кашель. Но Ацуши отнесся к этому с терпением и пониманием, и выслушал до самого конца. В конечном итоге это чем-то напоминало Ацуши его обычные беседы с больными, только те рассказывали о себе, о своей жизни, о тех, кого любили или любят, о том, что у них болит, а Акутагава пересказывал истории, которые читал когда-то и которые ему нравились. Ацуши ничего не имел против этого. Если гордость не позволяет Акутагаве жаловаться, то пусть выскажется хотя бы так. В свою очередь Ацуши не лез, куда его не просили, и читал вслух те книги и рассказы, которые были ему интересны. Между ними установилось что-то типа взаимного понимания. Оно мало походило на дружбу, потому что Акутагава все еще оставался противной и вспыльчивой задницей, и к Ацуши намертво прицепилось клеймо «бездельник». Но Акутагава уже не пытался действительно больно уколоть Ацуши, а тот не обращал на чужие чудачества и обидные прозвища никакого внимания. Они даже заскучали друг без друга, когда каникулы кончились и Ацуши большую часть дня проводил в школе. А потом, еще подолгу скрючившись на стуле, делал уроки возле постели Акутагавы. Акутагава не мешал, он ждал когда Ацуши закончит, ждал терпеливо и даже силился не кашлять, чтобы не отвлекать того от занятий. Да и сам Ацуши ловил себя на мысли, что ждет звонка с последнего урока, как дня рождения, и со всех ног мчится в больницу после, забивая на все остальные кружки и встречи с одноклассниками. Потому что когда приходилось задерживаться, Акутагава злился и даже обижался, он подолгу лежал, надутый, игнорируя всякое присутствие Ацуши в плате, но разговорить его, а еще лучше взбесить, не составляло никакого труда и буквально через каких-то полчаса, все обиды и непонимание уходили на задний план. В конечном итоге не так уж было много у них времени в распоряжении, и оба это знали. Ацуши заметил за Акутагавой одну странную особенность. Он постоянно, когда кого-то не было рядом, или когда на него нападали приступы меланхолии, смотрел в окно, которое с появлением Ацуши постоянно было закрыто. Он смотрел в него с такой тоской и болью, что это причиняло Ацуши почти физические страдания. Ему очень хотелось в такие минуты взять Акутагаву за руку и допытаться у него, что случилось, но он не решался. Памятуя обо всех рассказах Мори-сана и слишком ценя хрупкий мир, установившийся с Акутагавой, Ацуши не решался лезть к нему в душу. И совершенно не знал, как помочь в такой ситуации. План созрел сам собой. День выдался такой радостный и солнечный, такой тихий и безветренный, что Ацуши решился на весьма рискованный поступок, который обоим мог стоить спокойствия. Он предложил Акутагаве погулять. Погулять недалеко, всего лишь по скверику, который располагался на территории больницы, но Акутагава идею не оценил и уставился на Ацуши как на придурка. — Ты же в курсе, какой у меня диагноз? — на всякий случай уточнил он. — Да, я знаю. — И что это ты запретил мне открывать окно, потому что не положено? — Да-да, это сделал я. — И что изменилось? — Ты. — Я? — Да, мне надоело смотреть на то, как ты чахнешь, уставившись в это дурацкое окно. Если ты хочешь на улицу, то я хочу предоставить тебе такую возможность. Акутагава умолк, очевидно, что-то очень долго и скрупулезно обдумывая. По его лицу, по тому, как он поджимал и кусал собственные губы, как он хмурится, было видно, что он колеблется. Наконец Акутагава решил уточнить: — Мори-сан знает об этой прогулке? — Нет, — Ацуши прекрасно понимал, в какую сторону клонит Акутагава. — А ты знаешь, что тебе будет за то, что ты так своевольничаешь? — Знаю. — Тогда нет. — Но почему? Ацуши почувствовал себя маленьким мальчиком, который пытается выпросить у родителей увлекательную поездку. Акутагава посмотрел на него сурово, но без злобы. — Потому что если Мори-сан узнает, а он узнает, — Акутагава особенно подчеркнул этот момент, тем самым показывая, что не потерпит никаких возражений, — Ты вылетишь отсюда. — Но я готов, — начал было Ацуши, но Акутагава поднял руку и накрыл его ладонь своей. Это был первый раз, когда Акутагава решил к нему прикоснуться, а потому Ацуши даже вздрогнул от неожиданности. Настолько тонкой и невесомой была эта рука, высохшей. На ум невольно пришли слова Мори-сана о том, что болезнь иссушила Акутагаву. — Если тебя выпрут отсюда, то ты больше не придешь. Дважды объяснять не пришлось, Ацуши все понял. Но вместо того, чтобы обреченно сдаться, он пошел искать Мори-сана. *** Найти его, впрочем, оказалось не так уж и просто. В кабинете Мори-сана не оказалось, и, как после выяснилось, он пошел на обход. Ацуши бегал за ним по всей больнице, постоянно натыкаясь на одну и ту же фразу: только что вышел. Это было похоже на игру в догонялки. Мори-сан как будто чувствовал, для чего он срочно понадобился Ацуши и исчезал в тот самый момент, когда вот-вот должен был быть пойман. Наконец спустя полтора часа поисков, Ацуши наконец-таки удалось обнаружить Мори-сана в курилке. Нечесаный, небритый, он выглядел уж слишком помятым. Очевидно, у Мори-сана наступила очередная пора депрессий. — Да, Ацуши-кун, что ты хотел? — Разрешите мне, — Ацуши вдохнул, собираясь с духом, — разрешите мне взять Акутагаву на прогулку. — На прогулку? Мори-сан казался озадаченным, он все жевал фильтр сигареты и чиркал зажигалкой. — Вы против? — Вообще-то в его положении — не желательно. Просто забавно, что ты бегал за мной по всей больнице, чтобы получить этот ответ. Ацуши разочарованно опустился на единственный стул, что находился в курилке. — Знаете, Мори-сан, он постоянно смотрит в это чертово окно. Смотрит, словно тоскует по ком. Я не могу у него спросить, я не знаю, о чем он думает, но в последнее время он стал чувствовать себя хуже. Возможно, Акутагава и сам не замечает, но, — Ацуши облизал пересохшие губы. — Но он стал больше спать, ему все сложнее говорить и четко мыслить. Иногда он заговаривается, или засыпает на середине разговора или рассказа. А когда очнется, выглядит таким потерянным, словно совершил, что-то нехорошее. Он боится, Мори-сан, я это чувствую. Но он никак не может поговорить со мной об этом. И я подумал, что если мне удастся вывести его в сквер, то возможно, он смягчится. Возможно, мне удастся его разговорить и на этот счет. Мори-сан цокнул языком. — Все равно не положено. Он может подцепить простуду, а она его убьет. Ацуши обхватил свою голову руками и зарылся пальцами в волосы. — И что же мне делать? — Я даже и не знаю, что тебе посоветовать. Никогда не думал сделать это в тайне ото всех? Тут, конечно же, слишком людно, и сложно сказать, что вашу парочку никто не приметит, но вы все же еще так молоды, молодости доступны глупые и даже идиотские поступки. — Но... — Нет, конечно же кто-нибудь обязательно найдется, кто-нибудь из медицинского персонала, кто прибежит и все расскажет Мори-сану. Как считаешь, Мори-сан страшный человек? Ацуши посмотрел на него и усмехнулся: — Иногда он меня действительно пугает. А Ёсано-сенсей называет его задницей. — О, как это грубо с ее стороны, — картинно охнул Мори-сан. — Но не исключено, что этот импозантный мужчина просто ей нравится. — Она никогда вам не признается. — А жаль. Они оба немного помолчали и каждый думал о своем, наконец Мори-сан докурил свою сигарету и ответил. — Я не одобряю эту прогулку, Ацуши-кун, но если кто-то прибежит ко мне с докладом, что видел, как ты вывез Акутагаву за пределы больницы, я могу и позабыть об этом. Моя дочь сказала, что в моем возрасте подобное легко возможно. Ацуши засмеялся. — Вы прибедняетесь. — А ты мне льстишь. Будь осторожнее, Ацуши-кун, не попадись на глаза нашим медсестрам! Потому что у некоторых из них рука тяжелая, а Акутагава-кун тебе в драке не помощник. Когда Ацуши вернулся обратно в палату, Акутагава чуть не подпрыгнул на месте. Было видно, что он раздражен. Очевидно, решил, что Ацуши убежал на целый день, и оставил его одного. Ацуши в знак примирения поднял руки вверх и засмеялся, а затем вернулся за дверь и вытолкал кресло-каталку в больничную палату. Акутагава недоверчиво уставился на Ацуши. — Он разрешил? — Сказал, что забудет, если нас кто-то увидит и сдаст ему. Акутагава фыркнул: — Как благородно. — А ты не очень-то его и жалуешь, да? — Ацуши подошел к кровати и аккуратно, так чтобы не навредить, поднял Акутагаву на руки. Он оказался таким легким, что Ацуши это даже несколько озадачило. Кожа да кости, не человек, а ходячая анатомия. Ацуши усадил Акутагаву в кресло и укутал в одеяло. Эти тощие руки и ноги, Ацуши внезапно подумал, что если ему взбредет в голову мысль обхватить ногу Акутагавы рукой, она запросто поместится у него в ладони. — Мори-сан все это делает не для меня, — тем делом мрачно вещал Акутагава. — А для кого? Для того твоего родственника, который умер? Акутагава на этих словах дернулся, как от удара током. — Ой, прости, — Ацуши стушевался, — кажется, я сказал лишнего. — Он и тебе рассказал, — сквозь зубы процедил Акутагава. — Ну, он сказал, только то, что у тебя был родственник, и он умер. И он просил позаботиться о тебе. Ацуши выкатил инвалидную коляску в больничный коридор и, озираясь по сторонам словно воришка, медленно, но верно покатил ее в сторону выхода. — Да, он умер. Покончил с собой. — Прости, — Ацуши вздрогнул. Уж слишком печально и обреченно прозвучали эти слова. — Да нет, я давно уже смирился. «Врешь», — подумал Ацуши, но возражать и уточнять детали произошедшего не стал. Если он сейчас начнет вопрошать, что же такого случилось с этим таинственным родственником, их приятная прогулка может превратиться в настоящую катастрофу. В больничном скверике было невероятно красиво. Сентябрь выдался теплый, поэтому деревья все еще стояли зеленые, а если и пожелтели где, то это не было заметно. Поздние цветы также не успели отцвести и радовали глаз. Тихо, так непривычно тихо и красиво, колеса инвалидного кресла мягко шуршали по дороге и Акутагава, который долгие-долгие дни только и делал, что сидел и бесцельно смотрел в свое маленькое окно, вертел головой как ненормальный. Ацуши не без улыбки следил за ним. В этих больших черных глазах отражался почти детский восторг, Акутагава явно силился запомнить, запомнить все, что попадется на глазах, запечатлеть каждый цветок и каждое дерево, каждый куст и каждую птичку, что попадалась им на пути. Да-да, он запомнит, он обязательно запомнит эту прогулку, в этом Ацуши даже не сомневался. Возможно, потом, когда они вернутся обратно, Акутагава, все чаще забывающийся болезненным сном, наконец-то выспится, и приснится ему больничный парк, и в том сне, он не будет прикован к инвалидному креслу, а будет здоров, и пройдет вместе с Ацуши на своих ногах. А возможно после этой их вылазки болезнь окончательно убьет его, или он простудится и не вынесет осложнений. И словно в подтверждении этих слов, Акутагава закашлялся, и кашлял так мучительно долго и страшно, что Ацуши в панике чуть не побежал за медсестрами, ненароком подумав, что Акутагава умирает. Но тот схватил его своими костлявыми пальцами за руку и не отпускал до тех пор, пока приступ кашля не прошел. Когда Акутагава отнял от лица платок, на подбородке его осталась слюна красного цвета. Кровь. Кровавый кашель так же стал почти постоянным его спутником. Ацуши бережно отнял его пальцы от своей руки и, достав из кармана собственный платок, принялся оттирать лицо Акутагавы. — Паршиво я выгляжу, да? — Ты и раньше красавцем никогда не был, — хмыкнул Ацуши, заканчивая свое занятие. — А моя сестра красивая, — впервые за долгое время их знакомства Акутагава улыбнулся. — Твоя сестра? Случаем, не такая миниатюрная, хрупкая девушка, с длинными волосами? Акутагава тут же нахмурился. — Странное описание, но, допустим, я тебя понял. Откуда ты знаешь? — В тот день, когда я пришел к тебе в первый раз, она, кажется, выбежала из твоей палаты и даже натолкнулась на меня. Только она была вся такая взбалмошная и отстраненная, что мы и поговорить толком не успели, тут же убежала. — Да, это была она. Я прогнал ее и велел больше никогда не приходить. — Прогнал собственную сестру? — Да. — Почему? — Потому что люблю ее, бездельник, что здесь непонятного. Слова про любовь из уст Акутагавы звучали противоестественно, Ацуши и правда его понял, но прикусить собственный язык и смолчать не смог. — Это нечестно, Акутагава. — Что конкретно тебе кажется нечестным, бездельник? — Ты отталкиваешь от себя всех, кто тебя любит и беспокоится за тебя, а ведь им тоже больно. Акутагава тяжело выдохнул. — Просто… это все бессмысленно. Похоже на дурацкий замок из песка, что строят детишки на берегу у моря. — О чем ты? — Ацуши удивленно смотрел на него. — Каким бы красивым не был замок из песка, и сколько бы сил ты в него не вложил, утром придет волна и смоет все твои старания. А утро всегда наступает, как и смерть. Они оба умолкли, и молчали бы еще долго, каждый думая о своем, если бы Акутагава не заговорил первый: — Поворачивай обратно. — Ась? — Я сказал, возвращаемся. — Что? Но почему? Тебе не нравится гулять? — Нет. Я устал, и мне только не хватало еще одного приступа кашля. Я хочу... Хочу спать. Ацуши молча кивнул и развернул инвалидное кресло, до палаты они ехали в полной тишине и не сказали больше друг другу ни слова. Уже перед самым уходом Акутагава окликнул Ацуши и сипло сказал: — Нечестно заставлять меня утешать их, когда я сам нуждаюсь в утешении. *** Ацуши спал, и ему снился очень странный сон. Словно они вместе с Акутагавой бредут вдоль песчаного берега. Пахнет морем, кричат чайки, ярко светит солнце. Акутагава крепко держится за руку Ацуши, и тот понимает, что бесконечно счастлив. Ему хочется хохотать от радости, бежать вприпрыжку так быстро и долго, насколько хватит сил. Но он боится за Акутагаву. Он не кашляет, но выглядит все еще болезненно тощим. Акутагава старается спрятаться от жаркого солнца за полями большой соломенной шляпы и Ацуши находит это невероятно милым. — Эй, — зовет он Акутагаву. — Не хочешь построить замок? — Замок? — Да, из песка! Давай же, будет весело. Акутагава неуверенно улыбается и соглашается. Они долго возятся с постройкой, таскают воду, укрепляют стены. Оба к завершению работы совершенно выбиваются из сил, и оба радостно смеются. Они счастливы. Они лежат на песчаном пляже возле песчаного замка и греются под лучами летнего солнышка. Все меняется в одно мгновение. Сизые тучи затягивают небо, налетает жуткий ветер. Ацуши вскакивает на ноги и видит страшную картину: песок под Акутагавой словно затягивает в землю. Акутагава кричит что-то, тянет руки, просит о помощи. Ацуши изо всех сил старается удержать его, тянет назад, но чувствует, как сам начинает вязнуть в песке. Страх, жестокий, безжалостный страх холодной рукой хватает Ацуши за горло, он все еще не выпускает руки Акутагавы, когда со стороны моря их накрывает гигантской волной. Ацуши понимает что тонет, он захлебывается, легкие жжет, нечем дышать. Если он сейчас отпустит, то выживет! Ацуши знает это точно. Знает, как всякий спящий человек, сообразивший, что все кошмары происходят не наяву. Но тогда Акутагава умрет? Погибнет, погребенный либо под водой, либо в песке. Нет! Нельзя отпускать, ни в коем случае, нельзя отпускать! А потом вода уходит так же, как и появилась. Ацуши обнаруживает себя сидящем на берегу, он крепко сжимает в руке нечто, похожее на морское растение. Но, присмотревшись, обнаруживает, что это змея и брезгливо отшвыривает ее в сторону раньше, чем та успевает укусить его. Змея злобно шипит на Ацуши. Но ему плевать! Акутагава! Надо найти Акутагаву! Он напрасно будет звать его и плакать. Напрасно станет рыть мокрый песок, в попытках отыскать. Акутагава исчез, словно никогда и не было. Будто бы его смыло волной, как тот замок из песка, что они построили вместе. Ацуши чувствует, как сердце его разрывается на части, он готов сам броситься в море… Будильник противно позвякивал, пробиваясь сквозь кошмар. Ацуши рывком сел на кровати сжимая ладонями виски. Сердце бешено стучало, а пережитый во сне ужас никак не хотел исчезать. Болезнь Акутагавы! Она всему виной. В конечном итоге именно она в скором времени должна отнять его у Ацуши, как та самая гигантская волна и коварный песок. Но пока не отняла. Пока она не отняла, Ацуши не собирался сдаваться, пусть он бессилен против недуга Акутагавы, но он все еще может для него кое-что сделать. С этими мыслями Ацуши откинул одеяло в сторону и, выключив злосчастный будильник, направился в ванную комнату. *** Бумажный журавлик, который Ацуши принес Акутагаве вечером, ему жутко не понравился. Акутагава всей своей недовольной миной выказал презрение к подобному искусству и обозвал Ацуши сентиментальным болваном. — Ну, вот так всегда, стараешься ради тебя, стараешься, и где благодарность? — Это ведь предпосылка к той самой легенде, правда, бездельник? — Какой такой легенде? — Не притворяйся дурачком и не отвечай вопросом на вопрос! Тысяча журавликов, если сложить тысячу, то желание исполнится. Вот только люди, занимающиеся подобной ерундой, постоянно забывают одну простую вещь — Садако Сасаки умерла, так и не сложив свою тысячу. Я тоже не смогу. — Ты сдаешься, так и не начав, — Ацуши покачал головой. — Болван. — Ты уж определись, болван я сегодня или бездельник. — Ты и то и другое, а еще слишком наивный, настолько, что меня иногда тошнит! — Если тебе так плохо, я могу уйти и оставить тебя одного, глядишь и полегчает. — Нет! — Акутагава сказал это так громко, что возражать и язвить у Ацуши пропало всякое желание. — Ты даже не представляешь, насколько ты напоминаешь мне его. — Его? — Ацуши удивленно приподнял бровь. — Моего брата, не родного, троюродного. По большому счету мы были родственниками весьма условно, так, седьмая вода на киселе. Но, когда родители умерли, его семья забрала нас с сестрой к себе и воспитывала как родных. А он... Он тоже постоянно маялся всякой дурью, как и ты. Вообще он был тем еще лентяем и мечтателем, все хотел стать то художником, то писателем, то врачом, то бандитом, но если кем и стал, то только пьяницей и торчком. Ацуши медленно опустился на стул напротив кровати Акутагавы. Сердце громко стучало в груди, неужели, наконец, удалось достучаться, неужели Акутагава решил поведать ему все, что на душе лежит? Поверить в собственное счастье было весьма и весьма непросто. — Что с ним случилось потом? — Мне почем знать? — раздосадовано ответил Акутагава, и тут же пояснил. — На него иногда находило, что-то типа депрессий, но не таких, которыми страдает Мори-сан, а покруче. В такие периоды он как с цепи срывался, пил, гулял, приводил домой то женщин, то мужчин, добился того, что собственный отец выставил его вон из дома за такое отвратительное поведение. Но я все равно любил его, любил, потому что он один из немногих, кто был к нам с сестрой добр! Его родители, конечно же, заботились о нас и добросовестно выполняли свой долг, но каждый из нас знал, что они это делают, потому что так надо. А Дазай, Дазай проявлял сочувствие, беспокойство, пускай и такое, пусть и искаженное, да черт с ним даже в хмельном угаре. Мне было достаточно и этого. — Этого человека звали Дазай? Неужели тот самый? — Да, Осаму Дазай, что утонул вместе с девушкой в реке прошлым летом, все газеты еще писали. Он заговорил о самоубийстве в тот день, когда я заболел. Когда выяснилось, что у меня эта проклятая болячка. Пришел ко мне как ни в чем не бывало и заявил, что так мол и так, если ты умрешь, то пожалуй, я даже готов умереть первым. Когда я спросил зачем это ему, он рассмеялся и сказал, что я дурачок, это, конечно же, для того, чтобы подготовиться и встретить меня как полагается. Кажется, я тогда впервые подумал, о том, что не выберусь из этой передряги. — Как-то он не очень хорошо поступил, уж если быть совсем честным, — Ацуши невольно скривился, пытаясь представить себе эту ситуацию. — Он поступил как мудак! Как самый настоящий мудацкий мудак! Он шутил об этом каждый день, не прекращая, еще вопросы задавал, как, мол, лучше это сделать: удавиться, вскрыться, утопиться? Как ты думаешь, Акутагава-кун, что мне выбрать? — Акутагва постарался изменить голос, в попытке передразнить Дазая, но потерпел неудачу и закашлялся. А когда перестал кашлять и перевел дух, продолжил. — В итоге он решил, что непременно совершит двойное самоубийство и сделает это так ловко и красиво, что еще во всех газетах, про него напишут. Мы считали его восторженным дурачком, мы думали, он протрезвеет и успокоится, все, совершенно все считали, что он шутит! А потом его труп выбросило на берег и это стало началом конца. Акутагава замолчал и Ацуши молчал вместе с ним, не решаясь задавать никаких вопросов. Акутагава, рассказывая об этих ужасных событиях, что творились в его семье, выглядел чуть более чем потерянным. Ацуши испытал внезапный порыв, пересесть со стула на кровать, обнять Акутагаву и покрепче, и держать так в своих руках, пока он не успокоится. Но Акутагава не нервничал, он даже не плакал и Ацуши остался сидеть на своем месте. — Знаешь, я никогда не мог его понять. Молодой, красивый, обеспеченный, здоровый, — последнее слово Акутагава особенно подчеркнул, — чего ему не хватало? Почему? Его любили все, без него мир рухнул, раскололся на до и после. Зачем он это сделал? Ведь смерть... Смерть это навсегда, что будет, когда ты умрешь? Что? Кто знает ответ. Тебя просто не станет, ты пропадешь, исчезнешь, все эти сказочки про душу и духов, про перерождение, чушь собачья! Даже если оно и так, ты об этом никогда не узнаешь. Тебя не станет! Не станет! Ничего не будет. Кремируют и спрячут пепел в урну. Голос Акутагавы начинал дрожать, он сидел, уставившись в одну точку, но по-прежнему не плакал. Было видно, что он сдерживается, что он вообще всегда сдерживается. — Накаджима, — это был первый раз, когда Акутагава назвал его по имени. — Если бы ты только знал, как мне страшно. Как я боюсь... боюсь заснуть и не проснуться. Ведь я, я даже не узнаю, что умер! А если, если смерть поступит по-другому? Если я однажды начну кашлять, кашлять, как вчера, когда мы гуляли. То, что тогда? Как тогда мне быть? Как себя вести перед лицом смерти? Она давно стоит за моей спиной, я ее чувствую, и чувствую, как ее костлявые пальцы сжимают меня за глотку! Акутагава не говорил, он шептал, отрывисто, нервно и на последних словах, что есть силы, схватил себя за шею. Ацуши не выдержал, он бросился к нему на встречу, он отнял его руки, прижал к своим губам, он так крепко обнял Акутагаву, что, казалось, задушит его сам, задушит в своих объятьях и прекратит эти бесконечные мучения. — Я трус, — выл Акутагава. — Я не могу признаться ни себе, ни другим в этом! Я так сильно боюсь умирать, но у меня нет никакой надежды, нет с самого начала и не будет! Даже если я сложу не тысячу, а десять тысяч журавликов, смерть меня не отпустит, и не вернет мне тех, кого я любил. Ты, понимаешь это? Понимаешь? — Да, — хрипло ответил Ацуши, качая его на руках как ребенка. — Я тебя понимаю. — А он, он не боялся! Он ничего не боялся, он сам выбрал свою судьбу. Я иногда думаю, почему он это сделал, как ему было не страшно? И завидую. О, как я завидую ему! А порой меня посещают совсем безумные мысли, мысли о том, что я хотел бы... хотел бы чтобы это он болел, а не я. Все равно смерть уже забрала его. Я мог бы и пожить. Мне всего лишь двадцать и я умру! Возможно сегодня ночью, а я так и не пожил, как следует. Наконец Акутагава не выдержал и, уткнувшись в плечо Ацуши, горько расплакался, и сам Ацуши, он тоже плакал, горько и долго. Весь ужас сказанных Акутагавой слов дошел и до него. Мысль о том, что возможно да, завтра он придет после занятий, как ни в чем не бывало и найдет вместо Акутагавы пустую застеленную постель, внезапно болезненно резанула по нервам. «Он может умереть в любую секунду», — подумал Ацуши и сам удивился тому, насколько ужасной показалась ему эта мысль. Они бы так и сидели, рыдая в объятьях друг друга, но тут с Акутагавой случился такой сильный приступ кашля, что Ацуши был вынужден бежать за врачом и медсестрой чтобы те облегчили его страдания. Приступ Акутагава пережил, его уложили в кровать и отправили Ацуши домой. Но до дома он добрался не скоро. Все бродил и бродил до позднего вечера по городу, стараясь измотать себя как можно больше и не думать ни о чем. Не получалось, перед глазами все стояло измученное лицо Акутагавы, как он плакал, как он кашлял, кровь на платках, и эти жестокие фразы: — Я боюсь! Мне страшно! Теперь страшно было и Ацуши. Он сам не смог бы объяснить почему, потому что с самого начала знал, что именно смертью все и закончится, причем по прогнозам Мори-сана, самой что ни на есть скорой. Акутагава и без того прожил дольше всяких прогнозов. Мори-сан говорил, что два месяца, но сейчас шел уже третий, когда же Ацуши успел забыть, что Акутагава умирает? На самом деле умирает, по-настоящему. Ацуши запрокинул голову и тяжело выдохнул сквозь зубы. Пора было идти домой, отец и без того последнее время без конца злился, что Ацуши совсем забросил учебу и только и делает, что пропадает черти где после уроков. А нотации о том, что он должен побеспокоится о своем будущем, задуматься о поступлении и волноваться о себе, а не о больных, стали почти ежедневными. Не хватало только того, чтобы отец разозлился еще из-за того, что Ацуши поздно возвращается. Поправив сумку на плече, он нехотя потопал по направлению к дому. *** Потянулись долгие, серые, мрачные и безрадостные дни. Акутагава все реже и реже приходил в себя и все больше спал. Когда Ацуши приходил в больницу, то почти постоянно заставал его спящим. По привычке садился на стул, который стоял уже не около окна, а возле кровати, доставал учебники и старался заниматься как можно усерднее. Если Ацуши нахватает плохих отметок, отец обещал запретить ему его волонтерство, а мысль о том, что Акутагава так и умрет без него, приносила Ацуши самые настоящие страдания. Как будто от того, что он находился рядом, смерть боялась забирать Акутагаву. Ацуши без конца прислушивался к тому, как тот дышит, хрипло, с трудом, болезненно вздыхая. Или то и дело отвлекался, наклонялся над Акутагавой и поправлял ему одеяло. В короткие часы сознания Акутагава Ацуши улыбался. Просил его что-нибудь почитать, и слушал, так же молча, не огрызаясь и даже не злясь, когда Ацуши спрашивал: — Акутагава, ты спишь? — Нет, продолжай. Однажды Ацуши поймал в коридоре Мори-сана. Он со всей серьезностью и строгостью стал расспрашивать его о самочувствии. — Ты выглядишь так, словно заболел, Ацуши-кун. — Вы ошибаетесь, Мори-сан, — только отмахивался от него Ацуши, — я в полном порядке. — Ты врешь, возможно, тебе стоит взять отпуск и не приходить какое-то время сюда? — Нет! Мори-сан удивленно вскинул брови. — Простите, я не могу, я ему обещал. Я обещал быть с ним до конца. — Вот оно что, — Мори-сан задумчиво потер подбородок. — Ну, раз обещал, тогда да, я тебя останавливать не в силах. Только, Ацуши-кун, не перетрудись. На кладбище достаточно и одной могилы. С этими словами он удалился, а Ацуши медленно добрел до ближайшей лавочки, сел на нее, и, уткнувшись носом в ладони, заплакал. Он и правда изматывал себя, работал на износ. Мало ел, плохо спал, много учился, и не менее много переживал. Стресс и нервное напряжение стали почти постоянными его спутниками и Ацуши с ними сжился. Каждый день он проводил как последний, и каждый день был готов к чему угодно. Но однажды Акутагаве вопреки всем прогнозам стало лучше. Это продлилось всего ничего, всего какой-то короткий день, но и этого дня было достаточно, чтобы Ацуши вновь почувствовал себя живым и счастливым человеком. Акутагава улыбался. Он рассказывал, что мало помнит из того, что ему снится, что даже не уверен, что это не сон, а реальность. Но последнее время он все чаще и чаще стал видеть скверик возле больницы и как они все вместе гуляют по нему. Он, Акутагава, Ацуши и Гин. — Кто такая Гин? — решил уточнить Ацуши. — Это моя младшая сестренка. Кажется, ты говорил, что видел ее. А возможно и не ты говорил. Но скорее всего ты. — Если хочешь, я схожу за ней, думаю, она будет рада увидеть тебя, — но про себя Ацуши подумал совсем другое. Гин будет рада проститься с тобой. Акутагава же, находившийся под сильнодействующими лекарствами, видимо ничего не понял, и не распознал подвоха в этих словах. Он ответил лишь: — Да, хочу, — и видимо слишком устал и вымотался, после столь долгого бодрствования, потому что закрыл глаза и уже собирался уснуть. — Хорошо, я приведу ее к тебе, только исполни одну мою просьбу. — Какую? — Помнишь в тот вечер, когда ты мне рассказал о своем троюродном брате, ты назвал меня по фамилии. — Нет, не помню, я действительно рассказывал тебе что-то такое? Ацуши горько улыбнулся этому вопросу и, встав на колени перед больничной койкой, произнес: — Это неважно, я просто хочу, чтобы ты наконец назвал меня по имени. Не бездельник, не дурак, не волонтер и даже не Накаджима, назови меня по имени, ты же его знаешь? — Знаю. — Ацуши-кун, ты приведешь мою сестру? — губы у Ацуши задрожали, он поднялся на ноги и вытер рукавом глаза. — Можно просто — Ацуши. Да, я сделаю это для тебя. И после того как Акутагава заснул, Ацуши внезапно осознал, что забыл спросить у него адрес. *** Сложнее всего оказалось выпросить адрес Акутагавы у Мори-сана. Он ни в какую не соглашался давать личные контакты больных, отвечая что, во-первых он и так постоянно делает Ацуши поблажки, во-вторых Ацуши совершенно перестал беспокоиться о себе, а заботится только об Акутагаве, а в-третьих не хватало еще того, чтобы он помимо Акутагавы, заботился еще и о его родственниках. — Мертвецам уже не помочь! — уверенно заявлял Мори-сан. — Вы ошибаетесь, Мори-сан, Акутагава еще пока не мертвый. — Нет, но будет мертвым! И очень скоро, ты сам видел, в каком он состоянии, хватит с ним нянькаться, отпусти уже его и дай спокойно умереть. — Да, но вы сами! Сами назначили меня ему в помощники. — Увы, я совершил такую оплошность, если бы я знал, что на тебя это настолько повлияет и ты буквально с ума сойдешь, я бы тысячу раз подумал, прежде чем такое делать! Ацуши-кун, я хотел, чтобы ты вел себя как будущий врач, а не как спаситель, который пытается вытащить из личного Ада пропащую душу. Я, конечно же, очень рад, что за последнее время вы с Акутагавой-куном так сблизились, что ты помог ему и скрашиваешь его последние мгновения. Но мой тебе совет, еще раз: Побереги себя! И не суйся более в эту чокнутую семейку. — Почему? — Потому что ее члены имеют свойство умирать! И делать людей, которые их любили, несчастными. — Мори-сан? — Ну, чего тебе еще? — Акутагава рассказал мне о своем троюродном брате и о том, как он погиб. Это ведь ему вы обещали заботиться об Акутагаве? Мори-сан замолчал, а потом полез в карман и, достав из него пачку сигарет, закурил прямо в кабинете, не открывая окна. — Да, это был Дазай, и я любил его и воспитывал как младшего брата. Но, увы, упустил, и этот гаденыш сумел сбежать ото всех. — Теперь умирает Акутагава. Мори-сан, я не думаю, что если я пойду к сестре Акутагавы, то мне хоть как-то захочется с ней сблизиться, и она потом умрет. Я просто хочу, чтобы они увиделись, вы сами понимаете, в каком Акутагава состоянии. Пусть хотя бы попрощаются. Мори недовольно хмыкнул, и зарылся пальцами в свои волосы. — А ты настырный, все продолжаешь терзать себе сердце. И мне. — Простите, Мори-сан. Мори фыркнул: — Бог тебя простит, пиши адрес и телефон. Когда Гин по телефону услышала, кто такой Накаджима Ацуши, она долго молчала. Ацуши даже пришлось на нее прикрикнуть, приводя в чувство. Он торопливо и сбивчиво объяснял девушке, что происходит, и в каком состоянии ее брат. Что он почти не приходит в себя, что еще немного, и они с ним навсегда попрощаются, что он хочет видеть ее. — Но он же сам прогнал меня. — Ваш брат — дурак, и в этом тоже признался. — Вы врете, — тихо ответила Гин. — Он никогда бы не сказал так о себе. — Да, вы правы. Так вы придете? — Приду. Они договорились встретиться у входа в больницу. И на этот раз Гин показалась Ацуши еще более хрупкой и миниатюрной чем в прошлый, когда они невольно встретились у входа к палате ее брата. — А, это вы, — она ласково улыбнулась ему. — Так вы запомнили? — А не должна была? — Вы были такой рассеянной, что я подумал, никого не видите и не замечаете. — Да уж, это все из-за брата. Он очень, очень сильно переживал всю эту ситуацию, мне не хотелось его бросать, но и прийти я не могла, иначе бы он рассердился. Если вы его друг, вы должны знать, как он сердится. Ацуши засмеялся. И, правда, истерики, которые умел закатывать Акутагава, кого угодно с толку собьют. — Он рассказал мне о вашем родственнике, о том, который умер. Гин повернулась, и серьезно посмотрела прямо в глаза Ацуши. — В самом деле? И что он вам рассказал? — Все. Кажется, он осуждает, что тот сделал с собой и со своей жизнью. Гин задумчиво покачала головой. — Нет, брат бы никогда не смог его осудить. Он очень любил Дазай-сана, любил по-настоящему и не как брата, вы понимаете, о чем я говорю? Ацуши густо покраснел и кивнул головой. Он понял. У него были мысли подобного рода, но он старался гнать их от себя как можно дальше, как оказалось — зря. — Дазай-сан был для брата всем. Солнцем, небом, землей, звездами. Он очень переживал, когда дядюшка отлучил Дазай-сана от дома. Он убегал к нему и никакие угрозы и наказания не могли удержать брата на месте. Он говорил мне, что Дазай-сан единственный человек который его понимает, который вызывает в нем хоть какие-то чувства. Знаете, Ацуши-сан, до встречи с Дазай-саном, мой брат никогда и ни к кому не проявлял никаких эмоций. Он даже не плакал на похоронах родителей, когда все нас жалели, обнимали и называли бедняжками. Еще спросил меня, почему я плачу. Я ответила: потому что мне больно! Потому что мамы больше нет! А брат... Брат в свою очередь пожал плечами и сказал, что ничего не чувствует. Дазай-сан был его первой любовью. Мой бедный, глупый брат, даже не пошел лечиться, только бы не разлучаться с ним, и в итоге был брошен, весьма жестоко брошен, как мне думается. Ацуши молчал, пытаясь переварить полученную информацию, почему-то ему сделалось гадко и горько, а в носу засвербело. Если бы он встретил в реальности этого Дазая, то наверняка бы ударил его со всей силы. Гин долго просидела у постели Акутагавы. Он так и не пришел в себя, только бормотал что-то и без конца бредил. Но она не сводила с него добрых любящих глаз и все гладила по высохшей руке, иногда тихо, еле слышно произнося: — Мой бедный, бедный брат. Не выдержав этой сцены, Ацуши сбежал в курилку и вновь наткнулся там на Мори-сана. — Ну, что? — поинтересовался он. — Пришла наша красавица? — Да. Он не приходит в себя. Но я думаю, она и так сможет с ним попрощаться. — Сможет, она добрая девушка. — Мори-сан? — Что? Ацуши тупо уставился на него, но не в силах был не выдавить ни слова, хотя спросить: а Акутагава и тот человек Дазай правда были любовниками? — хотелось и очень сильно. — Нет, ничего, просто я узнал кое-что и это меня мучает. Но я думаю, как-нибудь сам с этим справлюсь. — Вот как? — Мори улыбнулся и, подойдя поближе, достал из пачки сигарету, протянул Ацуши. — Вообще, курить вредно. Очень вредно, но иногда жизненно необходимо. Можешь сделать с ней все что захочешь. Выбросить, выкурить, отдать кому-нибудь, я просто оставлю здесь на всякий случай зажигалку. С этими словами Мори отвернулся и пошел прочь. Но, не дойдя до двери, внезапно остановился и повернулся к Ацуши. — Если я правильно понял, то, что ты узнал и хотел спросить, то ответ будет — да. Дазай погубил в конечном итоге сразу троих. И, Ацуши-кун, не позволяй ему погубить еще и себя! Мори-сан ушел прочь, а Ацуши, чиркнул зажигалкой и, закрыв глаза рукой, закурил в первый раз в своей жизни. *** Акутагава умер. Сгорел буквально за несколько дней. У него поднялась высокая температура, его всего лихорадило, а сознание так и не соизволило к нему вернуться. Ацуши приходил для того, чтобы увидеть, как медсестра грустно качает головой, и подолгу сидел в коридоре. Он больше не ходил к другим больным. Те, кто был с ним знаком, в основном уже выписались, иные, встречая его на своем пути, здоровались, пытались завести разговор, но Ацуши стал плохим для них собеседником. Его не покидало чувство одиночества и тоски, то самое утро, в которое замок из песка должен был исчезнуть с лица земли, приближалось и приближалось. Ацуши думал, что в палате умирает не только Акутагава, умирало что-то очень важное. Он вспоминал их разговор, вспоминал, как Акутагава боялся, и горько усмехнулся собственным мыслям. В конечном итоге Акутагава действительно не запомнил момент своей смерти и умер в тот момент, когда Ацуши находился в школе. Он просто пришел и увидел в палате Акутагавы Мори-сана. Окно было открыто настежь, и Мори-сан стоял перед ним, не боясь простудиться. Ацуши все понял без слов. Застеленная постель могла сказать больше, чем тысяча объяснений. — Его уже отвезли в морг, — словно в никуда произнес Мори. — Все-таки жизнь порой несправедлива. Ацуши кивнул, сейчас при всем желании он не смог бы дать связный ответ. Просто смотрел перед собой, смотрел на свои руки и молчал. Плакать не было сил, все съела жуткая усталость, которая тяжело навалилась на плечи и не давала поднять сейчас голову. — Ты знаешь, мы стали убираться здесь, и нашли в тумбочке кое-что. Я, если честно, не думал, что Акутагава-кун настолько сентиментален. — Что вы нашли? — подал тихий голос Ацуши. Мори подошел ближе и вложил ему в руки маленького, аккуратно сложенного бумажного журавлика. — Их было много, меньше тысячи, но много. Около двухсот, я просто посчитал. Такое ощущение, что он постоянно их складывал, пока не начал бредить и перестал приходить в себя. Ацуши почувствовал, что у него дрогнули губы. Он попытался сглотнуть комок, что подступил к горлу, но не получилось. — Его желание так и не сбылось. Интересно, что он хотел попросить, когда дойдет до тысячи, как думаешь, Ацуши-кун? — Не знаю, — хрипло ответил Ацуши. — Эй, ты плачешь? Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого лишь покачал головой. Ацуши все еще не плакал, хотя велико было желание выскочить из комнаты и рвануть как можно дальше от проклятой больницы. Обманщик! Акутагава, какой же ты обманщик! Ты до последнего надеялся на что-то, до последнего боялся смерти, ты так и не раскрылся полностью. Ацуши вспомнил тот момент, как Акутагава скривил нос при виде бумажной птички. А сам все это время складывал их, так старательно и так бережно. — Мори-сан, наверное, не выйдет из меня врача. Простите, — Ацуши встал с больничной койки и поклонился. — Эй, неужели этот случай так сильно на тебя повлиял? Просто, не знаю, не могу тебя судить, но я думал, ты скорее наоборот захочешь помогать людям. Спасать их от смерти, разве нет? Ацуши покачал головой. — Не думаю, что должен. Мне кажется, я теперь еще долго не смогу подойти к больнице. Просто не смогу. Поэтому извините, что больше не буду приходить и помогать вам по хозяйству. Мори-сан, спасибо вам большое за все! Вы преподали мне весьма ценный жизненный урок. — Да, но… Ацуши-кун? Ацуши-кун, постой ты куда?! Сил оставаться в той белоснежной палате, где кроме Мори-сана больше никого нет, у Ацуши не осталось. По больничному коридору он пронесся как ветер, выскочил на улицу, жадно ртом хватая воздух и только тогда заметил, что сжимает в руке бумажного журавлика. Замок из песка смыло. Утро всегда наступает так же необратимо, как приходит смерть. Ацуши подумал, что еще несколько месяцев назад он был счастлив, провожая Кёку. Всего каких-то несколько месяцев назад. А теперь, теперь он уперся в одну из колонн на входе больницы, и, не стесняясь никого, громко завыл. Он рыдал и рыдал, пока не охрип, и все это время прижимал к груди журавлика, сделанного из бумаги.