Животное

Три утра. Нет, почти четыре. А чувство, что еще ночь, хотя небо светлеет. Самое тихое время. Самое спокойное. Единственное, с чем я могу согласиться. Мысли в голове приводятся в порядок — им положено «спать» в это время, когда тело бодрствует. Как бы я ни старался все привести в относительный порядок, построить логическую цепочку, выработать план «на жизнь», происходит сдвиг, и все меняется. Все вновь приходится начинать сначала. Как игру, в которой есть запасные жизни. Жаль, не знаешь, сколько у тебя осталось, и приходится жить одной так, будто она последняя. Может, и так. Небо через стекло кажется грязным, немного мутным, и будто кто-то, разозлившись на вечно пасмурное небо, изрезал его острым ключом, оставив царапины. Но сейчас небо было красивым, я давно такого не видел. Горизонт из неровного зубчатого нагромождения высоток, будто из черных поломанных зубьев расчески, освещался нежным персиковым цветом. Таким, какой остался из воспоминаний детства, когда этот цвет казался мягким, таким… с пушком, сладким и сочным. Сейчас можно найти сотню газировок с таким нежнейшим цветом — спасибо красителям. Но чуть выше, где практически все дома уже переставали расти, появлялся нежно голубой, больше розоватый цвет, переходящий в фиолетовый, а потом синий. За спиной он должен был быть дегтярно-черным. Даже не стоило оборачиваться. Градиент красивый. Блин, слово-то какое, от Сары в голове еще что-то осталось, а я думал, что забыл все, о чем она молотила мне часами напролет. Но черт, градиент с персикового до фиолетового и правда был красивый. Мысленно можно признаться в этом, вслух — ни за что. А дома были не такие черные, где-то внизу — предположительно, — трасса освещалась мелкими белыми фонарями. Практически упорядоченно, если бы не дополнительное освещение. Фонарный беспорядок мне нравился больше, он успокаивал. Взгляд расфокусировался, вместо города появилось отражение вагона. Двери, поручни, граффити на стене, указательные стрелки на синем фоне, какая-то реклама, еще окно. Никого, кажется, я был один. Черт, и не заметил сразу. Так спокойнее. Холодно утром. Из щелей дует. А еще из щелей слышится неприятный тонкий свист из-за быстро мчащегося вагона. Никогда его раньше не слышал, обычно только треск рельсов. Надо размяться, тело не может находиться в подвешенном состоянии, либо оно будет спать в три, нет, почти четыре утра, либо уже будет бодрствовать. Для первого нужна кровать, для второго кофе. Ни того, ни другого в наличии нет и вряд ли будет как минимум час или больше. Улица. Нагромождение домов. Пятьдесят оттенков серого, блин. Небо тут густого черного цвета, перемешанное с блеклым туманом, оно закрывает верхние этажи небоскребов, будто поглощая их. Сто этажей тут уже не кажутся вечностью — она кончается на сороковом, особенно под утро. Кое-где горят окна офисов. Свет желтый, бывает белый, вывески горят красным, светофор зеленым. Практически вся палитра радуги. И все равно это очень красиво. Город кажется мужчиной, этаким деловым офисным пингвином в черно-белом фраке, с сигарой, ежедневно выпуская густой серый смог. Он держит пачку новых газет — запах типографской краски уже стал запахом утра, — запивает информацию кофе и курит, курит, курит и курит. Кажется, что это не прекратится никогда. Застыл где-то посередине улицы и задрал голову наверх. Просто так. Нет осуждающих взглядов, нет тихой ругани из-за того, что резко остановился, никого нет, оттого спокойно. Черное небо над головой, изредка падают звезды — самолеты разлетались. И вроде никто не должен смотреть, а ощущение все равно осталось. Привычка вести себя прилично — это просто хорошо замаскировавшаяся совесть. Вякает иногда, не пристает особо, когда все остальные инстинкты уже дохнут от бездействия. Зашел за дом, огляделся, увидел лестницу. В голове нечетко промелькнули остатки прошлых воспоминаний, как мы были здесь с другом. Он показал мне это место, смеялся, сказал, что будет круто. Как часто эта фраза бывает обманчива. Залез на мусорный бочок, прыгнул на лестницу, пошатнулся и полез выше. Одно время просто лез наверх, стараясь действовать тихо — мысли, как и людей, грохот может разбудить. А будить неприятные мне мысли я не хотел, пусть спят, они и так каждодневно разрушают мое самомнение лучше любого моего друга. И врагов иметь не нужно, они всегда есть в голове. Забрался на крышу и улыбнулся. Офигенное место, что тут сказать. Еще никем не оборудованная площадка. Без зелени, с проржавевшими перилами — благо, что хоть вообще есть, — и небольшой каменной коробкой. Официальный выход на крышу был закрыт, а дверь для надежности подперта старой балкой. Прошел до самого края и широко раскрыл руки. Туман скользнул по щеке, дотронулся до волос и залез под куртку. Как назвать то чувство, когда физически неприятно, но эмоционально кайфуешь? Что-то странное, это точно. Опустил взгляд вниз и увидел что-то черное на широком парапете. Пару минут соображал. Смог сообразить только на горшок. Видимо, смотрел я на него слишком долго, потому что горшок взял и медленно переместился к самому краю. Сказать, что творилось у меня в голове, просто невозможно. Как ни странно, но в этот момент в животе все перевернулось — никогда бы не подумал, что чувство страха живет именно там. Через еще пару минут, когда глаз различил в этих сотнях оттенках черного намек на хвост и голову, я понял, что это был бесстрашный кошак. — Там высоко, а ты не летучая мышь, — тихо сказал я ему. Кот отреагировал тем, что дернул ухом. Ему было явно пофигу на меня. Фактически, мне бы тоже должно быть пофигу на него. Но вот… как-то не было. Одно дело, когда отвечаешь за свою жизнь, и совсем другое, когда невольно за чью-то другую. Сделал попытку и подошел ближе на шаг, кот сделал ровно такой же к краю. Удивительно, как он не сверзился с крыши, когда я только подошел сюда. Может быть он, точно как и я, не сразу заметил компанию? Хоть в чем-то мы были похожи. Подумал и присел, вытянул руку и стал делать «кыс-кыс», на что кот смерил меня до того уничтожающим взглядом, что я сам себе показался придурком. Видимо, различать человеческую речь он мог. — Тогда не валяй дурака и иди ко мне. Если хочешь, я куплю тебе бургер, — даже человек среагировал бы на такое, а кот ни в какую. Я оценил ситуацию и дернулся вперед, просовывая руку через перила и облокачиваясь на них всем своим весом. Схватил кота, перила дернулись и сломались. Мгновение, и я оказался над пропастью, успев схватиться другой рукой за край парапета — доверять перилам я теперь не мог. Те же, что отвалились, прошлись по руке, вызвав холод, ударили кота и, просочившись через руку и мелкое тельце, упали вниз. Через пару секунд послышался жуткий грохот. Судя по тому, что машины не начали сигналить, и никто не заорал — я все-таки никого не убил. Закинув кота на карниз, подтянулся уже двумя руками и забрался. Лег на долбаную крышу и растекся по ней, стараясь отдышаться. После выброса адреналина начался истеричный смех, который я никак не мог прекратить, сотрясаясь всем телом, как желе. Открыл глаза, видя прям перед носом того кота, он смотрел на меня своими желтыми глазами и так же тяжело дышал. Только сейчас вспомнил, что он некоторое время висел над пропастью, удерживаемый лишь моими пальцами от недолгого, но смачного полета вниз. Видимо, сейчас переваривал это, а потому внезапно поднял лапу и мягко опустил мне на нос. Мой смех, едва прервавшийся, стал громче. Наверное, со стороны наша ситуация выглядела странно: парень, который обрел единение с крышей, и кот, который бил того по лицу мягкими лапками, стараясь заглушить смех. Лишь чуть позже я собрал конечности, взял кота, запихнул в куртку, застегнул ее и полез вниз. Рисковать жизнью больше не хотелось. Как и хотел, купил бургер и начал жевать, запивая горячим кофе, кот, до этого не подававший признаков жизни, мявкнул, и я расстегнул куртку, заглядывая внутрь. Пригревшийся, он успел аккуратно зацепиться когтями за футболку и теперь голодным взглядом смотрел на меня. — Не заслужил, я сказал, что дам тебе пожрать, если ты пойдешь ко мне — ты не пошел, значит, остался без бургера, — безжалостно отчеканив, я продолжил жевать, идя по улице к себе домой. Топать нужно было долго, транспорт не ходил. Обидевшись, кот впил мне в грудь когти, и я дернулся, зарычав. — Мелкий нахал, я тебя спас, согрел, а ты вздумал меня драть? — я вновь заглянул в куртку, надеясь увидеть сожаление, но вместо этого заметил на себе злой прищуренный взгляд. Через секунду кот оказался на улице, а я пошел дальше. Один дом, второй. От первого бургера ничего не осталось, второй был в кармане и грел меня через тонкую подкладку куртки, кофе в стаканчике еще оставался горячим. Перед глазами появился кот. Нет, не просто, как воспоминание, а настоящий, видимо, все это время шел за мной. Я посмотрел на него, оценил повинный взгляд и присел перед ним, заглядывая в глаза. У него был очень странный взгляд, словно, все обдумав, он понял, что царапать меня было лишним, и сейчас, казалось, ему было за это очень жаль. А еще он был голоден, но не просил еды, просто посмотрел на свернутую бумажку у меня в руке, подергал носиком и глубоко вдохнул еще теплый запах, опуская голову вниз. Я не думал, в голове было пусто. Как мне кажется, так было проще, чем выдумывать плюсы и минусы своего поступка. Я просто взял кота и сунул в куртку, где тот уютно разместился, вновь цепляясь когтями за рубашку, чтобы не сползать. Наконец, я дошел до дома, кофе к этому времени кончился, и я зашел в свою маленькую квартирку, ставя пустой стаканчик на полку, выпуская кота и сбрасывая кроссовки. Прошел до кровати и стянул куртку. Голова к этому времени уже совершенно не соображала, а тело было радо холодной постели, и даже стаканчик свежесваренного кофе не мог перебороть это желание. Вовремя вспомнив про бургер, вытащил, замечая в темноте квартиры сверкнувший взгляд желтых глаз, проигнорировал, развернул еду, и только тогда глянул на кота. — Ты хлеб ешь? Животное в полнейшей степени удивленно посмотрело на меня, потом на еду — такого взгляда надежды не увидишь даже у людей, — и облизнулось. Отломив половину, я положил на пол перед котом, а остальную часть завернул, мысленно делая ставки, что обнаружу утром. Правда, я до последнего думал, что останется все, кроме мяса. Разделся, по большей части скидывая одежду на пол, и завернулся в одеяло, дрожа от холода. И опять то чувство — физически неприятно, но эмоционально кайфуешь. Лежу и слушаю, как кот ест, и вроде тихо жрет, а все равно легкий чавк в пустой квартире очень слышен. Сам не заметил, как вырубился.