Fabula de tribus fratribus

POV Котаро Амон       Перелистывая папку с документами, нещадно и чуть ли не до треска по швам забитую завершёнными мелкими делами, поглядываю на Курео-сана, выглядевшего куда спокойнее, чем я от него ожидал. Дело с Фуегучи не завершено до конца, плюс ко всему добавилась новая проблема в лице жестокого гуля, имя которому «кролик». Неужели он так уверен… — Именно, Котаро, — скрипучий, как всегда пугающий своей неожиданной точностью, словно Курео-сан мог читать мысли, голос начальника вывел меня из размышлений, — день-два, не больше, и девчонка будет ликвидирована. Сейчас мне куда интересен тот гуль-укаку. Меня не покидает чувство, что отыскав ребенка, мы наткнёмся и на «Кролика». — Разве «Кролика» нельзя приписать к таким гулям, как «Гурман» или «Джейсон»? Все они отличались жестокостью, а также им характерно было работать в одиночку. — Я тоже об этом подумывал, — задумчиво ответил Курео-сан, потирая подбородок и устремляя горящие диким блеском глаза в никуда. — логичнее предположить тогда, что в следующий раз он нескоро ещё объявится. Но вот на ярость и так и кричащее желание убить я не мог не обратить внимание. Для таких эмоций нужен весомый повод, а на ум приходит только то, что «кролик» и Фуегучи были знакомы. — Я об этом как-то и не подумал… Ваше предположение мне кажется куда правдоподобнее… — Это всего лишь догадка, Котаро. Не стоит так скоро отказываться от своих слов, только из-за несхожести мнений. Умей отстаивать, но и умей принимать, потому как никто не скажет тебе наверняка, верно ты поступил или нет.       Этот странный, чудной во всех смыслах, пугающий старикашка, как часто отзывались о Курео прочие следователи, в такие моменты вселял в меня чувство гордости и полного доверия. Опыт, ум и поразительная интуиция сделали его ценным и великолепным следователем. Я в который раз замечаю, что просто не могу не восхищаться Мадо-саном. — Амон, чуть не забыл! Не мог бы ты сходить в архивы и оформить новое дело о «кролике»? — Будет сделано. ***       Спускаясь все ниже и ниже, убедился в который раз в том, что чем ближе архивы, тем реже встречается кто-либо из сотрудников. Нагнетающая слабым освещением, редким количеством (а то и вовсе отсутствием) окон, пыльными и огромными, тянущимися в самые темные уголки стеллажами и полками с ценными бумагами атмосфера ничуть не вселяла в меня страх.       Отсутствие табличек и других способов сориентироваться и найти верный путь делало из обычного задания по оформлению нового дела почти невыполнимую миссию. Но нет, Мадо-сан надеется на меня, я обязательно выполню его поручение! Спустя 15 минут. — Есть здесь кто?! — вот же… Связь не ловит, стены как будто стали сужаться, а не без того часто мигавшие лампочки грозились испустить последнюю искру света в любой момент. Кажется, будто стало холоднее. Чем больше здесь плутаю, тем более не по себе начинаю себя чувствовать. Пора бы уже с этим заканчивать… — Ах вы ж нелюди! Кто дропнул чайник?! — злобный вопль, огласивший просторы лабиринтного архива, ввел меня скорее в праведное недоразумение, нежели испуг. Грубоватый мужской голос раздался со стороны одной из многочисленных улочек. Живая душа, здесь есть кто-то, кто сможет подсказать, как выбраться отсюда! Это мой шанс! — Простите! Не могли бы вы помочь мне… — Здесь никого нет! — в ответ тот же голос, мгновение назад возмущавшийся о порче имущества. — Не верьте этому спекулянту, следователь-сан! — еще один голос, тоже мужской, но более молодой и с нотками злорадства. Меня все больше поражает рабочий коллектив служащих в архивах… Мне, конечно, говорили, что там довольно-таки «необычные» сотрудники, но чтобы настолько… — Что за шутки?! Мне сообщить об этом вышестоящим?! — не выдержав, пускаю в ход предупреждение, о чем позднее пожалел. — Очень интересно будет на это посмотреть. — с издевкой сообщил некто, находившийся поблизости. Голоса все четче, однако я не чувствую чьего-либо присутствия или приближения. Жуткие типы. — Сначала найди выход, а уж потом предпринимай свои смехотворные попытки нас напугать! — Так мне кто-нибудь скажет, чьи кривые ручонки доломали микроволновку?! — На скотче и степлере она бы и так долго не протянула! — И вообще это была Учи… — Ах ты ж мелкий… — словесная перепалка в потемках, затем отчетливый звук хлесткого шлепка, от после которого отовсюду стал слышен всеобщий хохот.       Вслед за этим из очередного книжно-бумажного проулка буквально вылетел уносящий ноги паренек, яростно избиваемый судя по всему мокрой тряпкой, коим оружием вооружилась девушка, явно превосходившая беднягу в скорости и ловкости лавирования между стеллажами.       Служащая архивов, внезапно заметившая мое присутствие, прекратила неравный марафон и запустив напоследок кусок мокрой ткани вслед стремительно спасавшемуся, подошла ко мне.       Основываясь на пережитом, я предполагал увидеть перед собой существо, сбежавшее с дурдома ну или хотя бы вытрезвителя, однако сейчас, пусть даже и в потемках, я разглядел вполне адекватную на вид девушку. Строгая форма, слегка взъерошенные короткие волосы, многим ниже меня — это все, что удалось более менее увидеть. — Вы что-то хотели или дорогу к выходу ищите? — учтиво поинтересовалась она, с нескрываемым любопытством оглядев меня и явно о чем-то сосредоточенно размышляя. Вовремя вспомнив о поручении, сообщаю о своих поисках нужного отдела, — Так он совсем в другой стороне, следуйте за мной.       Ориентируясь по спешно отдалявшейся бледно желтой блузке, я вскоре дошел до более-менее освещенной комнаты. Размером она походила на обычный кабинет, однако здесь работник мирно посапывал за столом на кипе бумаг, ими же обустроив себе баррикаду на пути к нескольким шкафам.       Спешно растормошившая сотрудника девушка, которую сейчас я мог увидеть более отчетливо, возмущенно отчитывала спящего на ходу непутевого работника. Как бы описал мой коллега: «не сногсшибательная, но весьма миловидная», нормостетичного телосложения. На вид около двадцати. Несмотря на свою так старательно скрываемую детскость поведения, отчего это еще более заметно, она старается это компенсировать трудолюбием и чувством ответственности. Похвально. Кое-как наконец-то оформив новое дело, могу с чистой совестью покинуть это место. На обратном пути я узнал имя сотрудницы, неплохо с ней разговорившись не заметил, как быстро мы дошли до выхода. — …а еще ходит у нас слушок о проклятом четвертом отделе, куда вход строго настрого запрещен. — увлеченно рассказывала она о пусть и нелепых, но захватывающих байках архивов. Ее глаза так восторженно светятся, что неволей засматриваешься и с выражением лица ребенка, увидевшего самое что ни есть чудо, представляешь в голове самые невероятные образы, начиная от шамана-уборщика, орудующего исключительно после обеда по вторникам и заканчивая таинственными случаями исчезновения следователей, — …но вся штука в том, что следователи уже вдоль и поперек обыскали это место, а четвертого отдела не нашли. Сразу за третьим следует пятый, и никто не может объяснить почему и отчего иногда пропадают люди, ранее утверждавшие, что видели этот самый четвертый отдел. — А ты в это веришь? — черт, и жутко, и интересно, отчего как мальчишка с замиранием сердца жду продолжения. — Кто знает, кто знает…, но вот к примеру один мой знакомый следователь, он, кстати, тоже очень походил на вас, как-то рассказал мне о том, что лично видел этот отдел, однако потом его… — Настигла смерть! — выскочившая из ниоткуда щуплая фигурка того самого паренька, поплатившегося за слова мокрой тряпкой по тощему заду, заставила таки вздрогнуть. Стая мурашек и дружный смех двух работников архивов проводил меня до самого выхода, где мне и пришлось проститься с новыми знакомыми и поблагодарить за оказанное «гостеприимство». — Приходите к нам еще! — похожий на воробья парень попутно пытался мне втолковать, что завтра будет знаменательное событие по совмещению сломанной микроволновки со сгоревшим чайником. Естествоиспытатели, понимаешь… — Будем ждать, — приветливо добавила Учи, провожая меня взглядом.       Жуткие, странные, живущие на своей волне и не поддающиеся логичному объяснению… Но, черт возьми, интересные. Конечно же я вернусь. Конец POV Котаро Амон.       У входа в архивы неуверенно копошился следователь, поглядывая на время и недовольно то и дело бормоча под нос. Ему явно не хотелось входить в это едва освещенное место и сейчас приходилось вот так отсиживаться у входа. — Ты там долго?! Мне еще на совещание… — Да помню, помню… — наконец-то вынырнувшая из темноты девушка, победно вскинув голову и ожидавшая хотя бы приветственных объятий, получила в ответ лишь монотонно зачитанный список обязанностей на сегодня. — Скучный ты… Эх, так куда там надо после доктора Нозоми? — После осмотра в лаборатории и выявления изменений перепишем характеристики, а вечером на тренировки… — Помню, помню, — еще более печально отреагировала девушка, направляясь вместе со следователем к вышеупомянутым лабораториям. — Не нравится мне настрой этого Току… Я тоже буду присутствовать во время тренировок, — слегка неуверенно, словно эту мысль он долго обдумывал и не раз отговаривал себя от этого, добавил долговязый следователь, отчего Учи не могла не удивиться, ибо у Юдзиро или вконец чувство самосохранения снесло, или ему будет просто скучно и одиноко отсиживаться в квартире, пока два гуля занимаются не пойми чем и без его ведома. POV Кодзи Току — Ты где пропадал, засранец? — своеобразное «здравствуй» и приветственный вертухан, от Шинджи я другого и не ожидал. Мой щеткоголовый друг, агрессивно выделявшийся среди обычных прохожих одним своим грозным видом и избитой временем черной кожанкой, проводил воспитательные работы по отчитыванию меня безответственного. Аж стыдно стало…а нет, показалось. — Я уж думал, что наконец-то заживу спокойно, но ты все-таки явился. А теперь топай к Татаре-сану, сам перед ним отчитываться будешь. — Ши-кун, п-просто с-скажи, что с-скучал, а то прот-тиворечишь с-самому себе, — вот оно! Убийственный взгляд и угрожающе занесенный кулак. Почему-то на ум всплыло слово «мазохист». К чему бы это?.. — Ещё одно слово и к Татаре-сану поползешь. — ох, какие мы грозные, ща у кого-то бомбанет… — Понял-понял, б-больше не буду д-докапываться к тому, к-кто н-не хочет п-признаваться другу в любви и к-кто с-стесняется раз-зделывать д-девиц… — Умолкни! — вовремя увернувшись, спасаю себя от процесса длительной регенерации, запечатлев в памяти исторический момент покрасневшего густым румянцем лица Шинджи. — С-мутил ц-цундерку… — Зато я, в отличие от некоторых, не занимаюсь с жертвами теми извращениями, что ты мне так красочно рассказывал каждый раз, когда я собирался поспать или собраться с мыслями. — Р-разве тебе н-не понравилось? Р-рассказывая о таком, я в-всю душу и в-все самые прек-красные воспоминания вкладывал, к-как наприм-мер с од-дной с-студенткой… — Пожалей хотя бы уши прохожих, — и правда, в нашу сторону уже поглядывали зеваки, заинтересованные эмоциональным диалогом двух больных на голову. — Л-ладно уж, — неохотно соглашаюсь на предложение перевести разговор на другую тему, — как там Од-дноглазый Король? — Ест исключительно свежие одуванчики, относится дружелюбно исключительно к Татаре-сану. — Т-так тебе н-не только с д-девушками, н-но и с ж-животными н-не везет? — ну не удержался, ну получил заслуженный пинок, ну поорал он на меня малость, зато как приятно-то на душе… Я не вредный, просто так свободно я могу общаться только с ним, пусть Шинджи и не считает наши разговоры «нормальным» общением. Как дети малые… *** — Ну здравствуй, дорогуша. Твоя инфантильность так никуда и не делась? — З-здравствуй, старушка-с-сан. Ваше люб-бопытство и гордыня т-так никуда и не делись? — И как тебя Шинджи терпит? — тихо посмеиваясь, сдалась Это-сан, вольготно расположившись в кресле и приглашая меня занять соседнее. — О том же могу с-спросить и Вас. Чем я так з-заинтерес-совал, что теперь об-бязан участившимися н-нашим «пос-сиделкам»? — усаживаясь, невольно снова и снова обвожу взглядом пропитанную таинственностью, вперемешку с вечерней прохладой, комнату, полную исчерканных, разбросанных тут и там бумажек и блокнотных листков. Компьютерный стол завален пустыми кружками. Мне нравилась эта заваленная пыльными книгами атмосфера. Само нахождение здесь и долгие разговоры с писательницей были мне не в тягость, однако причину такого любопытства к моей персоне узнать все же хотелось. — Не льсти себе, мне просто скучно, — самодовольно ответила писательница, покинув кресло и исчезнув за дверью, ведущей на кухню. Тихий звон посуды и что-то напевающая себе под нос Это-сан внушали еще большее ощущение спокойствия и уюта. — Да и ты хочешь выговориться, верно? — С-с чего бы вдруг? — почему она так решила? Не очень то хотелось вечерок с халявным кофе превращать в психологический сеанс. — Хот-тите что-то услышать? Т-так мне жалко… — Не нужно мне тут одолжения делать, — вернувшись в гостиную с подносом и свежезаваренным ароматным кофе, Это-сан отставила принесенное на столик, а сама поспешила плюхнуться обратно в кресло, — когда рассказываешь сам, тебя перестают сдерживать сомнения и ты полностью погружаешься в повествование. Отвечая на вопросы, есть вероятность того, что ты мне соврешь или просто не захочешь отвечать. — Похоже на допрос…, а выпытывания будут? Меня еще не разу не пытали, так что это мой первый раз… будте, пожалуйста, нежнее. — Дурачка включает или полный идиот или тот, кому есть что скрывать. Я тебя не первый день знаю, так что если не хочешь разговаривать, так и скажи. — неодобрительно по-хитрому зыркнув в мою сторону и перекинув ногу на ногу, моя собеседница явно что-то хотела от меня услышать, вопрос только что именно она хочет знать. — «Предатель», «Сын Чумного доктора», «Отступник 9го района»… — Если Вам интересно мое прошлое, спросите кого угодно, они Вам в красках расскажут обо всем. Что-то еще? — эти вопросы мне не раз доводилось слышать, знал бы кто, как мне хотелось оторвать в такие моменты головы этим любопытствующим лицемерам. Нашла, понимаешь, тему для беседы. — Другие в красках приукрасят, а мне хотелось бы узнать, что было на самом деле. — И с чего вы взяли, что я возьму и так просто начну ностальгировать по своему счастливому детству? Даже будучи выпившим, я не опустился бы до такого... — Чего ты стыдишься? — проигнорировав мой вопрос, настаивала Такацуки, — А знаешь… Я тут припомнила один способ, который как раз поможет тебе впредь не чувствовать тяжести от своего «камня» на душе… — Выговориться? А вы упрямы… — разворошила, разозлила и заставила вспомнить… начав спрашивать она уже победила, зная, что теперь мне и деваться от накопившихся и накипевших воспоминаний некуда. Может и правда поможет. — В семье Кодзи я был старшим сыном. Мать была обычной домохозяйкой, отец посвятил себя лаборатории, но это не значит, что я и две мои младшие сестренки росли без его любви. Напротив, он любил нас всем сердцем. Когда мне было двенадцать, отца поймали голуби и почти три года держали в Кокурии, мать нас прятала как могла. По правде говоря, она нас не только борьбе за жизнь и охоте научила… Сестренки боялись ее, считали жестокой, а я принимал ее такой, какая она есть. Я был любопытен и с жадностью запоминал и принимал все, что она мне рассказывала и показывала… Такацуки-сан, помните события десятилетней давности? Когда газеты пестрили заголовками о предложении детям в возрасте от пяти до семнадцати поучаствовать в безопасном, а главное высокооплачиваемом эксперименте. Тысячи желающих, всех, не важно гуль или человек, претендентов было много, однако количество не прошедших отборочные тесты, в том числе был и я со своей самой младшей сестренкой, приближенно было равно числу подавших заявки. На тот момент мы также были пойманы в Кокурию и единственным способом избежать смерти, было согласие принять участие в эксперименте. Нас отпустили и мы тот час подали заявки. Сестренка Учи и еще около трехсот детей прошли, всем гарантировалась безопасность участников, потому как по большей части теми, кто прошли все тесты, были гули, и неприкосновенность их семей… Мы пошли на это только потому что мама не раз говорила о том, как ей все тяжелее содержать нас троих. Нам было жаль ее. Мы хотели хоть как-то помочь. А потом вернулся и отец. Его выпустили из Кокурии, предложив свободу в обмен на сотрудничество со следователями. Он согласился и ему поручили руководить этим экспериментом вместе с доктором Нозоми. Он и меня с собой взял. Знал, что я любитель всего нового и интересного… В течении месяца мы следили за состоянием всех 314 детей. Со многими я успел тогда сдружиться, многие рассказывали о том, что купят первым делом на вырученные деньги, многие по вечерам звонили своим родителям и сообщали, что скоро все закончится и они вернутся домой… Я помню лица и имена практически всех. Да что тут «помню», они до сих пор мне снятся… Как мы в перерывах между осмотрами сбегали на балкон, а нарочито строгий доктор Нозоми грозился вернуть нас в Кокурию за плохое поведение, хотя на деле с какой-то родительской любовью относился к каждому из нас… — Потом в газетах и по всем каналам крутили о несчастном случае во время эксперимента, — впервые за все время перебила Это-сан, представляя перед собой те же картины, что возникали и в моей голове, пока я рассказывал. Как странно, становится все тяжелее, но в то же время и легче. — Да, после проведенных над каждым ребенком операций, результаты стали ухудшаться. День за днем они гибли. Тихо и в муках, днем и ночью, внезапно и предчувствуя заранее близость смерти… CCG просто не могли сообщить о смерти практически всех участников. По плану, после успешного завершения эксперимента детей должны были перевести на время реабилитационного периода в немецкий исследовательский центр, однако в связи со случившимся всех умерших детей погрузили в тот самый самолет, на котором их должны были отвезти и инсценировали авиакатастрофу. В Токио осталось пятнадцать подопытных. Тяжелее всего было доктору Нозоми, он не в силах был вкалывать выжившим что-либо еще, в итоге его понизили до ассистента и он просто сидел день и ночь с детьми и пытался утешить как мог, молился и тихо плакал. Отец перепробовал все, чтобы остановить процесс, однако что бы он ни делал, все выходило из рук вон. Меня отец отправил домой, несмотря на мое желание остаться и помогать ему до конца. Простившись уже с восемью оставшимися и доктором Нозоми, я вернулся домой. Через несколько дней вернулся отец и Учи, сообщив, что из всех выжила она и еще один мальчик. Но с тех пор отец прекратил свою работу в лабораториях, он словно был одержим поисками чего-то или кого-то. Но в одну ночь все закончилось. Отец не вернулся, вместо него домой примчалась раненая мать, сообщив о том, что отец нас предал и следователи вот-вот проведут зачистку 9го района. Мы прятались как могли, плакали и молили о спасении, но нас нашли. Голуби схватили Учи, мать успела спасти лишь меня и Сейку. О предательстве отца весть разлетелась быстрее, чем зачистили район. Нашу семью заклеймили врагами всех гулей, а я, во многом помогавший отцу, стал мишенью на уничтожение номер один. Мать мягко намекнула о необходимости покинуть ее и младшую сестренку. Я для них был опасен и мне пришлось уйти. То время также не могло не оставить на мне свой след… Хотя вы и сами знаете о дальнейшем. Головы коснулась холодная, источавшая нежное сочувствие рука. Ха, не хватало мне еще перед ней разреветься, хотя кого я обманываю, щеки уже обжигают предательские слезы. — Но уже все хорошо! — боже, почему так тяжело говорить? Смахнув ладонью слезинки, барабанившие по сжатым в кулаки ладоням, сам не знаю почему начинаю улыбаться, — вот видите, Такацуки-сан, столько лет прошло, а Вы все продолжаете слушать мое нытье. Выходит вы взрослеете и становитесь мудрее и умнее, а мне, видимо, суждено оставаться плаксивым мальчишкой. Ну, я хотя бы могу похвастаться своей стабильностью. — я нес полную околесицу, пытался придумать хоть что-то, способное развеять эту пренеприятную атмосферу. На душе скреблись кошки, в горле вместо накопившейся горечи теперь осталось недосказанное нытье на свою жизнь, на несправедливую участь тех трехсот четырнадцати детей, на бездействие и безразличие Учи, на найденную, но вновь потерянную младшую сестренку. — Току-кун, иди домой, — словно принимая недополученное от матери тепло и те самые нужные слова, нехотя, но покорно встаю со своего места, стараясь не смотреть в полные жалости глаза писательницы. — можешь на днях еще ко мне зайти, если конечно хочешь, — тут же добавила она, провожая меня до выхода. — Прос-стите меня за все. — все еще стараюсь не поднимать взгляд, пока настойчивый жест Это-сан, поднявшей мой подбородок и заставившей посмотреть прямо в ее проницательные глаза, не заставил меня отвлечься от самотерзания. — Не извиняйся за то, что не смог предотвратить; не стыдись перед теми, кто не зная того, что знаешь ты, смеют судить о тебе.