Не говори о слабостях.

Наполненное странностями утро субботы началось у обоих мужчин, ночевавших в этом доме, по-разному. У одного — с раскатов грома, бьющих по ушам и буквально встряхивающих пол со стенами, с колких ударов стучащих в стекло капель проливного дождя, с пронизывающего дуновения ледяного, обжигающего кожу ветра из оставленной открытой на ночь форточки. А у другого — с тяжёлого похмелья и резкого аромата выпечки с утра — двух абсолютно несовместимых ощущений. До слуха Линкольна на фоне шума не стихающего дождя донесся протяжный и жалостливый стон из гостиной. Недвусмысленный и словно говорящий, дескать, люди добрые, принесите водички страдальцу. Несложно было догадаться, что юный друг темнокожего сейчас переживает десятый круг ада и мычит так жалобно не без причины. Настроение Линкольна было на высоте, хоть он и сам не понимал, почему. Несмотря на хмурую отвратную погоду и незавидное состояние Джорджи, утро казалось ему удивительно лёгким и спокойным, будто бы и не было ничего, а только эта бодрая мелодия, доносящаяся из динамика радио, порой прерывающаяся даже нисколько не раздражающими Клея помехами. Возможно, всё из-за того, что он увлёкся когда-то горячо им любимым занятием. Клей всегда любил готовить, а особенно — готовить для кого-то, когда его об этом не просили. До того, как проснулся Маркано, на кухне шумно скворчало масло на сковороде и отчуждённо шуршало радио из угла уютной комнаты. Кажущийся таким крупным сильным и неуклюжим громилой, мужчина с неожиданной ловкостью управлялся с мукой, молоком, яйцами. Орудовал на кухне лучше любой хозяйки, в фартуке перемещаясь от стола к плите, от плиты к холодильнику. Встряхивал получавшиеся блинчики, с расслабленной улыбкой складывал готовые на тарелку, друг-на-друга. Однако зашел бы кто в этот момент на кухню — точно картина вызвала бы у него на лице понимающую теплую улыбку. Так забавно у плиты крутился этот здоровяк и насвистывал лёгкую мелодию. У всех ли нас есть подобные неизвестные почти никому хобби, любимые занятия? Тут и сомневаться не стоит. Готовку можно счесть за скелет в шкафу Линкольна, и удивительно, как только он так спокойно знакомит Джорджи со своими тайнами, готовя для него такой подарок с утра. На стон в комнату является Клей, подобно спасителю-апостолу держа в одной руке стакан воды, а в другой — пачку аспирина. Он сам на своей шкуре ощущал последствия после подобных времяпровождений и просто-напросто не мог не помочь в дурной ситуации. Мужчина сел на край дивана, на котором корчился от головной боли Маркано младший, и похлопал его по плечу с беззлобным смешком. — Что, приятель, умираешь? Я воды принёс, давай, полегчает сейчас. Расслышав друга, Джорджи кивнул и как бы намекнул своим жестом, что способен адекватно воспринимать происходящее вокруг, и то, что он, хоть и отвратно себя чувствует, но всё же находится «Здесь и сейчас». Было сложно приподняться с теплой лежанки на трясущихся и сгибающихся волей-неволей руках, но он пересилил себя и вновь выдал сдавленный стон, явно расстроенный утренними мучениями. Ладонь шатена принимает стакан из рук темнокожего и, присев поудобнее на жестком диване близ Линкольна, Маркано принимается жадно глотать принесенную воду, однако по своим давно принятым устоям он откладывает таблетку на потом. Ведь всегда Джорджи чтил краткий план действий в случае похмелья. Вылакал стакан воды, поскулил, проглотил аспирину и умылся. Сей алгоритм парня никогда не подводил и хреново было ему всегда одинаково, впрочем, стабильность это хорошо. Вот вновь сгущающиеся тучи выдали неожиданный для Джорджи, очередной раскат грома, и тот даже вздрогнул от того, как резко почувствовался удар, неприятный для ушей. Его реакция вызвала у Линкольна смех и широкую улыбку, отчасти понимающую, но всё же его позабавила такая поистине детская реакция на природное явление. Это напоминало ему какую-то абсолютно малышёвскую ситуацию, вроде истерики при виде муравья или безобидного паучка. — Ты что, боишься грома? — Он насмешливо поинтересовался и принял из рук парня опустошённый стакан. — Нет… Это просто было неожиданно. — Хриплым с бодуна голосом Джорджи постарался оправдаться, хоть и достаточно безуспешно и протер виски пальцами, щуря глаза, от чего на его моложавом лице появлялось больше забавных морщинок на лбу и у глаз. — Да полно тебе, я же пойму, если… — он не договорил, глуповато посмеиваясь. — Нет! Я что, мелкий по-твоему? Тоже мне, ничего я не боюсь… — Джорджи так по-мальчишески разозлился и буквально сполз с дивана, чтобы удалиться в ванную под беззлобной улыбкой Линкольна. В ванной он встретился с чем-то страшным — со своим отражением. Волосы были взъерошены, торчком стояли на голове и местами походили на пучки сладкой ваты. На красной отлёжанной щеке зияла вмятинка-след от браслета, который Джорджи забыл снять, а глаза парня были красными, окруженными припухшими веками. Вот он, глядя на себя, проводит пятернёй по мягким, несмотря на своё состояние, волосам, и внезапно начинает беззвучно смеяться, а улыбка его обнажает белоснежные зубы и порождает на щеках ямочки. С этим смехом и улыбкой, Маркано задумался. Смотрел себе в глаза и молчал, в голове путались с утра мысли, они словно запинались друг о дружку и наваливались вместе грузом. Может, его головная боль как раз от странных душевных раздумий, о вчерашнем вечере, о необъяснимой заботе Клея, а не от того, что он выпил? Но скоро он успокоился и решил, что повода для глубоких дум нет, открыл кран, плеснул на лицо ледяной воды, чтобы взбодриться, и позвал Линкольна из ванной комнаты. — Эй, я одолжу твою щётку, ага? — Он не дожидается ответа Клея и преодолевает головную боль, скаля своему «я» зубы, водит головой и оценивает состояние торчащих и достаточно длинных по сравнению с остальными зубами клыков. В голове Маркано проносится мысль о том, что зря он так отчаянно в детстве отпирался от отвратительных железяк во рту — брекетов, и сейчас, если бы он носил тогда коронки, то не походил бы на сбежавшего из заброшенного замка вампира. Пока он наскоро сполоснул щетку с мылом и уже начал чистить зубы, опомнился до того наливающий чай Линкольн и явился в ванную. Из дверного проёма показалась голова темнокожего и его рука с брюками Джорджи. — Чего? Щётку? Чувак, ты даже и дня без своих принципов не протянешь? — Без злобы он говорит и удаляется в коридор, предварительно оставив на корзине для белья элемент одежды, с блаженством ожидая реакции гостя на приятную утреннюю неожиданность на кухне. И спустя какие-то минуты три восхитительный аромат приводит уже одевшегося в штаны Джорджи в небольшую комнату, где его сегодняшний сосед уже с энтузиазмом отправляет в рот очередной блин, политый кленовым сиропом. Две чашки чая нашли себе место у аккуратно обложенных блинами тарелок, рядом вилка с ножом. Открывшаяся картина вызывает у Маркано младшего смешок и он, улыбнувшись во все тридцать два, разводит руки в стороны. — Надо же, я засыпал бухой в стельку с негром в одном доме, а проснулся с любящей темнокожей женой-красавицей, которая теперь готовит мне завтраки! — его шутку по началу скептически воспринял Линкольн, но она не могла не вызвать усмешки на его лице, пока тот пережёвывал кусок завтрака. — Надо же, вместе с женой у тебя появилось чувство юмора! — Они довольно беззлобно подкалывали друг-друга, потому любой подумавший, что это был обидный стёб, будет неправ. Джорджи смеётся с ним в унисон и усаживается за свою порцию напротив. — Нет, правда. Ты чего, каждый день так паришься насчёт завтрака? — Джорджи с довольной миной стал пережёвывать кусок блина. — Не каждый, но иногда мне просто нравится готовить. — Во даёшь. — С усмешкой парень отхлебнул уже порядком остывшего чая, и поднял глаза на Клея, когда внезапно играющая на фоне приятная мелодия оборвалась. Радио затрещало, запыхтело, и с того конца провода послышался голос диктора с радиостанции. Оба замолчали и внимательно слушали объявление. «Оставаться дома до затишья бури», вот оно что. После того, как порекомендовавший отключить радиоприёмники голос диктора пропал, а на смену ему пришёл шум помех, рука Линкольна щёлкнула кнопку на динамике и в комнате воцарилась тишина, что нарушалась лишь размеренным стуком бьющихся в стекло капель. — Ну и что делать будем теперь? — Линкольн утёр сироп с губы кончиком пальца и наблюдал, как Джорджи по-хозяйски раскинулся полуголый на стуле и потягивал чай. — Я знаю? Блинчики, между прочим, вкусные.