Kill la Kill - Огонь, Лед и... Кислота.

От удачной жизни песни не пишутся, Ищем, только не факт, что отыщется, Севером струны гитары отмечены, Жизнь коротка, только запах от вечности. Запах надежд и немного затасканной Пахнет она больше палкой, чем ласкою. Реже мечтами, чем серыми буднями, Мы дети по определению блудные Алексей Пономарёв — «Дети Зимы/Всё это мы…» POV Рюко Выхожу перед обломками башни, снесённой в ходе битвы за Осаку. На небе почти нет облаков, и Луна освещала всю эту разруху. Довольно прохладно, однако. И тихо. Тишина слишком уж не вяжется с картиной подобного разорения. Эта несовместимость нагнетает. Вспоминается ранняя жизнь. Невесело от этого. Хочется верить, что Рюкочка выстоит, Рюкочка со всем справится… Но внутри я себя такой уж сильной никогда не чувствовала, кто бы что со стороны не думал. Одна я бы не справилась… Я столько всего видела, что и не знаю… Меня всегда что-то отличало, хотя мне это было фиолетово. Вроде простая девчонка, но постоянно вокруг меня крутятся какие-то события, которым нет конца. А много ли я видела? Не похоже. Такая ли я особенная? Мне так не кажется. Но всё же хорошо, когда рядом есть такие… Как они. Кровавый. Мако. И им я действительно кажусь особенной, хотя сама я не понимаю до сих пор, почему. Но они не разбираются. Просто… любят и всё. Такой, какая я есть. Увы, прежде мне было это неведомо. Люди порой бывают страшны в своей основной массе. Я это усвоила с раннего детства. Я была маленьким ребёнком, которого гоняли и над которым смеялись все. Считали странной, смешной. Это было обидно. Непонимание, как правило, причиняет больше всего боли. А слёзы ещё больше смешат это сборище мудаков. Папа — занят. Мамы — нет. Никто не поможет… Но с возрастом приходит новое ощущение. Приходит, когда понимаешь, что никому нет дела до твоей боли. Это — злость. Кулаки сжимаются до боли в костяшках. И вот, в один прекрасный день я накостыляла хулиганам из своего детского сада. Это было чертовски приятно! С тех пор я вошла во вкус… И уже не сдерживала свой гнев, превратившись в настоящего монстра. Ко мне боялись даже близко подходить. Можно сказать, что я победила, научившись постоять за себя, пусть и неподобающим для девушки образом. В принципе, это — самый лучший выход, какой я могла придумать. И всё равно я оставалась одинокой. Никто меня не любил, я часто бродила одна, по улицам. По сути — жила на улице. Училась и ночевала в заграничной школе, в которую меня отправил отец. Никому не была нужна Рюкочка. Совсем никому. Сидишь себе на каком-нибудь заборе, хорохоришься от прохладного ветра, как воробей. Лишняя везде, для всех… И так встречала я и рассвет, и закат. И не жаловалась. Думаете, я так гуляла напропалую по всем улицам, абсолютно бездельничая? Попробовала устроиться на работу. Развозчиком сладостей. Наниматель, жирный небритый кабан, не упускал случая наорать на меня из-за очередного пустяка. Пожаловаться я, естественно, не могла, этот вонючий боров урезал бы мне зарплату. Но меня страшно выматывал график, а продавец нажимал с каждым разом всё сильнее. Я уже не высыпалась, мопед из рук валился. Правда, прохожим по барабану было. «Смотри, куда прёшься! Глаза разуй, недотёпа!» — слышу вслед. Но в один прекрасный день я со счастливой улыбкой зазвездила этому уроду коробкой с пончиками. Те прилетели к нему на мегагалактической скорости и, разумеется, вся его морда стала намного слаще с виду, чем прежде, ха-ха! Разумеется, он швырнулся бумажкой, захлёбываясь криком «Уволена!», и я вымелась оттуда летящей походкой. «Вымелась летящей походкой». Даже звучит как-то убого, бли-и-ин! Я потом вроде посмеялась над этим. Но всё равно смеяться у меня не получалось. Ну что это за смех? Какая-то смесь лёгкого безумия и горечи. Больно мне. Сижу, обхватив себя руками, и ничего не могу поделать с собой. Больно… В обеих школах меня называли злобной и психически неуравновешенной. Хотя, любой подросток ведь психически неуравновешен. Но мне в моём неравновесии никто не пытался помочь. Всё копилось внутри… Спустя пару лет я вылетела из школы. По счёту, уже со второй. Вылетела за пару набитых морд. Ну ладно, ладно, десяток морд, но кто считает-то? Никто, конечно же, не обратил внимания, что эти недоноски меня постоянно домогались. Ну, и доигрались! Но их богатенькие и влиятельные папики утёрли носы своим сосункам, пообещали расправиться с обидчицей (!) во что бы то ни стало, и надавили на директора школы. Меня отчислили. Затем меня, спустя некоторое время, направили в академию Покаяния. Боль и непонимание в детском саду — первое настоящее потрясение. С ними я свыклась в течение жизни в школе. Но этого было мало. И отец, которого я видела, наверное, раз в несколько и то, совсем мало, бегло — погиб. А дом… который я тоже с трудом могла назвать домом — сгинул в пламени. Я действительно оказалась на улице, в том числе по документам. Дома-то нет! Ничего нет. Кроме тайны, которую оставил Матои Ишшин и половины этих дурацких ножниц! Ножницами, кстати, оказалось ещё удобнее колотить обидчиков, ручка ведь такая увесистая, просто класс! Я отправилась бродить по свету. В один прекрасный день меня вызвали в какую-то контору, и я услышала об академии Покаяния и Сацки Кирюин. Вот тогда я и решила припереться в академию, сев зайцем на торговую баржу. Дальше что было, вам и так известно. Я — боец. Боец по жизни. Без жара схватки я не смогла бы выстоять. Я шла, а порой и ползла вперёд, стиснув зубы. Со скрипом, с тяжестью, — только ВПЕРЁД. Иначе я не найду свой путь. Но в академии Хоннодзи даже всего этого оказалось мало. Здесь все опытнее меня, умнее. Однако упорства (или упёртости) у меня оказалось намного больше, чем у большинства студентов академии. Но даже этого не хватало для более-менее твёрдых шансов на победу. Эти шансы мне подарили они. Те, кто по-настоящему поддержал меня в этой адской катавасии. Друзья. Семья. Настоящие. Мако. По характеру абсолютно бестолковая, но добрая, отзывчивая. Её порой она глупо и безрассудно встревала там, где не следовало бы. И это спасало меня в самую что ни на есть безнадёгу. Она всё отдаст, только чтобы мне было хорошо. И я это ценю. В её семье все почти такие, как она. Микисуги. Да, у него извращённые манеры и ещё он страдает дебильным, на мой взгляд, чувством юмора, но вроде как тоже помогает. Уже за это ему стоит сказать спасибо. Хотя что-то мне тут мешает. Может, стесняюсь? Непохоже, чтобы я была слишком уж стеснительна. Хотя, может, потому, что он вечно сверкает своей нагой фигурой перед моим лицом, вынуждая меня смущаться? Ох, ну и сволочь! Чужой. Хотя нет, о нём пока мне сказать нечего. Я ничего о нём не знаю, к сожалению. Хотя помочь пытается. Ну, и долбанутый он, как оказалось. Среди собственных же сородичей. Кто бы мог подумать, что он пришелец, да ещё такой кровожадной породы?! И наконец, Кровавый. Чудная матроска, созданная из Тканей Жизни моим отцом. Встреча с ним вышла, правда, крайне дурацкой. Но разве самые лучшие находки не бывают случайными? Храбрый, верный, добрый… Во всём советуется со мной, даёт подсказки. Конечно, кровушку пьёт, но как иначе он активируется, чтобы дать мне силу для схватки? Помнится, когда мы по ночам с ним болтали о всякой всячине, он порой говорил, что сожалеет, что ему приходится вытягивать из меня кровь для синхронизации. «Эх ты, дуралей! Уже который раз бы я пропала без тебя.» — говорю ему. Какой же он замечательный друг. И даже то, что он создан на основе каких-то там инопланетных организмов, не делает его хуже. Он гораздо человечней многих, кого я знаю. Совсем как человек, действительно. Как жаль, я иногда забываю ему сказать «спасибо»! А он достоин и большей благодарности с моей стороны. Вот я дура! И здесь, на самом лезвии опасностей, чувствуется их истинная ценность. Я могу быть уверена в завтрашнем дне, могу быть уверена, что всё, за что я сражаюсь — не напрасно. Уж и не знаю, чему нужно случиться, чтобы выбить из-под меня эту уверенность. И вот, теперь перед нами стоит очевидная угроза -возможное пробуждение инопланетных организмов… косящих под одежду и мечтающих сожрать человечество. Да уж, что тут скажешь — безумие тут перешло все допустимые человеческим воображением границы. Но ведь я своими глазами видела… Вот она, Осака. Вернее, то, что от неё осталось. Интересно, что думает Кровавый? — Это Осака? Кошмар… — Так и есть. — соглашается Сенкецу. — К этому привела сила Ткани Жизни, в том числе и наша с тобой сила. Выходит, Микисуги был прав, что молчал до сих пор. Даже когда смотришь на всё это, с трудом верится, что Ткань Жизни — пришелец. Я присаживаюсь на обломки, задумчиво уставившись на обломки разрушенной телебашни. Хотя, чего на них смотреть? Развалина — она и есть развалина. Лучше на небо посмотреть, оно в эту ночь такое красивое. Не знаю, с чего меня на это потянуло, вроде нечасто обращаю внимание на подобные вещи. — Хмм, кто бы говорил! Наверное, это страшно? — спрашиваю я. — Как бы это сказать… Будто простая драка переросла в войну за судьбу человечества, выживание вида. Да и всякую другую непонятную фигню. Да плевать мне на всё! Вот что мне хотелось сказать. Но всю вину за свою злость я переложила на тебя. — Нет, ты правда рассердилась. — отрицает Кровавый, прищурив глаз-повязку. — Такой уж ты человек. Я улыбнулась и погладила его по воротнику. Он ведь любит это, я его знаю! Раздалось шипение. Обернувшись, вижу Чужого. — Смотрю, вам приглянулось местечко. С вами можно? — Ну, усаживайся! — А не страшно? — оскалилось чудище. — С чего это вдруг? — хмыкнула я. — Я всегда думал, что страх — это нормальная реакция человека на угрозу, даже потенциальную. — протянул Чужой, сев на корточки. — Ведь ты уже знаешь, насколько я опасен… — Не для меня точно. Хоть ты и тоже пришелец. Ты специально на психолога учился, чупакабра космическая? Смотрю, ты слишком хорошо разбираешься в людях для пришельца. Слишком хорошо. — Тоже возможно… — скалится тварь. Тут раздаётся треск пулемётов. Мы увидели Цумугу, тренировавшегося в стрельбе по мишеням в виде… одежды. И внезапно рядом с нами заговорил Микисуги: — Когда профессор Матои испытывал первый образец боевого камуи, сестра Цумугу, которая была первой помощницей у профессора, вызвалась добровольцем для тестирования. Кинуэ Кинагасе с профессором по итогам проведённых исследований пришли к выводу, что только Ткань Жизни может противостоять Ткани Жизни. Они пытались создать такую разновидность Ткани Жизни, которая следовала бы воле человека. Но первый камуи был несовершенен и перегрелся в результате испытаний, в результате чего контроль над ним был утерян. Когда доктор Матои и Цумугу ворвались в помещение, нейтрализовав камуи, было слишком поздно. — Помнится, в первый раз он мне говорил про некую глупую женщину, которую поглотила одежда. Он сказал, что меня ждёт та же судьба. — вспомнилось мне. — «Продолжайте эксперименты» — таковы были последние слова Кинуэ. Профессор Матои провёл дальнейшие усовершенствования и создал камуи Кровавый. При проектировании Сенкецу использовалось ДНК твоей центральной нервной системы. Именно поэтому только ты можешь общаться с ним и носить его. Это живая боевая форма, которую профессор создал специально для тебя. — Что?! — я не поверила. Так выходит, Кровавый носит в себе часть моего ДНК?! Во дела. — Зачем ему вообще это было нужно? — По его словам, чтобы защитить тебя. — ответил Айкуро. — А-ах, да что же это такое! — выдыхаю я. Мне по-прежнему ещё не всё ясно. Впрочем, людей часто терзает неопределённость будущего. Наверное, это нормально?.. Нет, это полная, тупая, дурацкая хрень, которая мешает жить! И точка! *** Шестнадцать лет назад, космопорт «Севастополь». POV Чужой. Профессор был удивлён, когда услышал об истории перед моим появлением на станции и, естественно, тому, кем я оказался. Мы шли по коридору и общались. Нас хотя бы по камерам не увидели, так как часть камер на нижнем этаже госпиталя «Сан-Кристобаль» не работала. Что неудивительно: на станции дохренища чего не работало! — Да, вы, двуногие, странные. — изъяснялся я тогда ещё довольно бедно, это спустя годы я уже научился шутить. А тогда я был немногословнее Чака. — Носите тряпки на спине и ногах, когтей нет, зубов нет, поэтому вы носите с собой огнеплюющие штуковины… — Огнестрельное оружие. — подсказал профессор. — Да, оно. А ещё вы… Эмоции. Слишком много эмоций у вас. — Естественно, мы же люди. Эмоции это важная часть нас. — впервые слышу о таком. Сложные и разнообразные эмоции — нечто важное составляющее вида? Да ну, бред какой!.. И меня потянуло объяснить, что он неправ: — Это неправильно. Многие из тех, кого я съел, поддались эмоциям. Страху. Панике. Они умерли, когда могли подумать правильно и спасти себя. — проворчал я, не сумев понять, в чём ценность человеческих эмоций. Но вдруг я вспомнил кое-что важное: — Кстати, ты подгузники забыл для маленькой. Интересно, как она там… Хотелось бы снова увидеть эту кроху. Профессор вскинул голову: — Рюко? — Так вот как её зовут… Ну да. Можно к ней? Она любопытная. Занятно. Мне интересно. Профессор подумал и кивнул: — Конечно. Следующий поворот был последним. Дверь автоматически открылась и мы зашли в помещение. Никаких следов после моего последнего вторжения. Ну, а что. Всего-то пару коробок перевернул, царапина на автоматической двери с внутренней стороны от дроби (не понимаю, как у ребёнка после звука стрельбы температура не поднялась? Как она вообще могла спокойно спать, без кошмаров?!). Я в первую очередь — к кроватке. Подхожу тихо, буквально крадусь. Наблюдаю, как крошка потягивается в своей кроватке и зевает во весь беззубый ротик. Глаза ещё совсем сонные, слипаются, но упрямо стараются «разлипнуться». Давай, давай, просыпайся, я не тороплюсь. Итак, сознание побеждает сонливость, и маленькая Рюко наконец широко раскрывает глазки. О-о-очень широко. Не ждала? Всё-таки я вернулся! Опять зеваешь? Ведёшь себя так, как будто монстров здесь и нет. Неужели я совсем тебе не страшен?! Впрочем, и правильно, конкретно я тебе не угроза. — Ну привет… крошка Рюко. — Мда, кажется меня она совсем не боится. Более того, она улыбается. Не могу поверить, малышка всё равно улыбается при виде меня! И снова тянет ко мне руки, которыми неловко и коряво хватает меня за протянутую в кроватку лапу. Чувствую, как внутри меня что-то съёжилось. Но не отдавал себе отчёта. Просто впитывал всем своим существом что-то новое, незнакомое мне до этого… Что-то хорошее. Приятное. *** Прошло приблизительно пять дней от нашего знакомства. Почитай, я поселился в одном помещении с ними. Мне пришлось проверить все потенциально опасные маршруты, по которым андроиды «Сигсон» могли сюда попасть, в первую очередь транзит от башни «Сигсон Синтетикс», где велись работы по программированию, проверки пригодности к эксплуатации и ремонту местных синтетиков. Большинство лифтов на «Севастополе» не работало в результате разных аварий или по инициативе местного населения. С тех пор я большей частью поселился на нижнем этаже госпиталя «Сан-Кристобаль». Блин, неужели все подумали о том же?! Как я только мог проморгать Кульмана на высшем этаже, а?! Потом я раздобыл случайно профессору патроны для дробовика (которые собрал с трупов тех, кого убил) и болтомёт. Последний покруче дробаша будет против синтетиков. Я позаботился о доставке медикаментов, съестных припасов и… пелёнок. А как думали, ребёнку всего чуть-чуть года нет! Очень скоро мои основные заботы были направлены на обеспечение маленькой Рюко, и я нашёл себе новое занятие. Девочка любила поиграть, но, как свойственно такому возрасту, была весьма крикливой. Приходилось её развлекать. Я играл с ней, пока профессор был занят своими экспериментами. Кстати, я всё время ощущал что-то постороннее среди его пробирок, микроскопов и прочего хлама. Что-то живое. Но я тогда почему-то решил, что это не моё дело… На шестой день узнал от профессора, что дети любят игрушки. И задумался: а у ребёнка-то даже игрушек нет. Чем вообще думал профессор Матои, когда сюда собирался?! Как только Рюко засыпает, я немедля высказываю своё недовольство, повернув свою ксеноморфскую черепушку в сторону Матои Ишшина, стоявшего у микроскопа: — Эй, чокнутый профессор! — да, тогда я уже начал пробовать шутить… — А игрушки ребёнку взять забыл?! Ты же сам мне говорил, что детям против скуки хорошо помогают плюшевые медвежата, зайчата, слонята и прочий подобного рода детский специнвентарь? Почему у неё всего этого нету? Тебе девочку совсем не жаль? — давлю ему на совесть. — Эмм… Знаешь, когда я пытался здесь скрыться, то собирался в спешке и больше думал о том, как… Скрыть свою личность. — Он разгладил свою густую рыжую бороду. — Всё приходилось делать в спешке, собирать документы, приборы; для Рюко же в первую очередь — одежду и предметы детского питания. А вот об игрушках не подумал. — Не подумал он… Хм. — в этот момент всматриваясь в профессора, понимаю, что есть что-то неестественное в его фигуре. — Что? — обеспокоился Ишшин. Впрочем, заострять внимания пока не стал. — Да нет, ничего. Я пойду поищу, может, кто-то из местных забыл детские вещи, когда удирал отсюда. — я повернулся и пошёл. Мне не показалось, или я заметил под шеей у него складку кожи? *** Да, чапать по этим мрачным и унылым коридорам не самое весёлое занятие. Хотя, окружающая картина стала немного красочней. За счёт засохших пятен крови то тут, то там. И пары-тройки трупов, куда ж без дохляков в тёмном и мрачном коридоре? Слышу вдруг поблизости крик. Вместе с ним слышался другой голос, механический: «Давайте по-хорошему.» Чёрт, да задолбали уже, поганые синтетики! Откуда эти уроды лезут?! И мать вашу, «Сигсон», вы чем думали, когда своих «Фантомасов» создавали?! Дёшево не всегда хорошо, потому что если качество фуфло, то лучше не ждать популярности изделия у покупателя. Слышу, бедняга уже хрипит и булькает, значит, андроид душит его. Так, тут дверь заблокирована одним из тех, кто в панике покидал башню, код искать долго и накладно, поэтому — в вентиляцию! Выйдя с обратной стороны, я увидел, как в коридоре белый манекен в оранжевом комбинезоне «Сигсон» усердно запихивал в рот несчастному журнал мод, свёрнутый в трубку. У человека, которого робот насильственно усадил в подвернувшуюся коляску для инвалидов, уже закатились глаза и посинело лицо, горлом пошла кровь. Этого уже не спасти… Хотя, не особо и хотелось. Что насчёт остальных жителей: связи всё равно нет, «Вэйланд-Ютани» и «Сигсон» вроде как не станут интересоваться такой рухлядью. И люди, как оказывается, тут тоже никому не нужны. Закончив, андроид повернулся ко мне и заговорил: «Нарушение карантина. Кто вы?» Ага, его база данных и система «Аполло» (искусственный интеллект станции «Севастополь», компьютер, руководивший действиями андроидов и доступом в некоторые зоны.) меня не распознаёт. Точно, не знает: «Кто вы? Неизвестное существо.» Ещё минуты две этот тупорылый гад ходил за моим сегментированным хвостом, повторяя эту тупую фразу. Но в одном помещении я нашёл вещи тех, кто его покинул, и я решил, что время порыться в вещичках. Может, пара мягких игрушек найдётся? И тут опять, сука: — Нарушение карантина. Кто вы? Разбиваю его голову об монитор терминала. Ему что, пластинку заело? Наконец, можно приняться за поиски. Перерыв шкафчики и ящики, я достаю маленького плюшевого мишку. Башка большая, глаза вылупленные, улыбочка идиотская. Блин, неужели нормальных игрушек уже не делают? Но материал хотя бы качественный. Ещё тут свинья, вполне симпотная и тоже мягкая. Берём. Моей крохотульке очень даже сгодится! Стоп, с каких пор «моей»? Интересно… На фоне остальных игрушек выше упомянутый медведь смотрелся ещё вполне симпатично, в то время как остальные либо уродливые, либо пластмассовые, отчего детям около года не годились в принципе. Поэтому забираю с собой медведя и свинью. И кстати, устранить робота стоило, так как он мог слить данные о моём поведении «Аполло» и потом эти сведения угодили бы не в те руки. Например, Рэнсому, этому проклятому махинатору и мошеннику. Ненавижу эту крысу, как и вся станция наверняка. Ну ничего, однажды и от него избавлюсь, а пока надо прибраться. Пусть он и не имел доступа к «АПОЛЛО», но лишней эта предосторожность не была. Приблизительно через час поисков я с задратым хвостом и триумфальной поступью возвращаюсь в наш кабинет, и увидев недоумение Матои Ишшина, узревшего меня в белой дряни, объявляю: — К нам опять андроид влез. — от раздражения у меня аж дыхательные трубы встопорщились. — Что, очередной проник? — Угу. Наползают как тараканы! — и тут я почувствовал весьма сильный запах. Слышу, как Рюко крутится во сне, и до меня доходит, в чём дело: — Пора подгузнички менять… *** После того, как я закончил менять дитю памперсы (с моими шестью когтистыми пальцами это не особо удобно), я торжественно вручил ей обещанные игрушки. Весёлый хохот девочки наполняет комнату. В крошечных ватных ручонках мишка был стиснут, словно клещами. Ещё такая маленькая, но толк в игрушках уже знает! А сколько счастья в её глазках, как улыбается в обнимку с плюшевым мишкой. Смотрю, она временами поглядывает на меня. Помнишь, значит, меня? Да, точно, помнишь, я тогда приходил к вам из своей вентиляции. Что улыбаешься, хитрюга? Я весь такой большой, чёрный и блестящий? Хочется потрогать, пощупать, потискать? Я разворачиваю над кроваткой хвост, разворачиваю широко, будто павлин. К счастью, ребёнок не пугается. Только удивлённо распахивает глаза, заворожённо впиваясь в меня. Невероятное создание… А вот свинью девочка приняла немного оживлённей, чем медведя. Нет, игрушка понравилась. Но больше всего Рюкочке понравилось кидаться этой игрушечной свиньёй в меня! Неловко размахивая руками, она «катапультировала» хрюшку прямо в мою морду. Поглядите, а ей смешно! Вот веселуха! А-а-а-а, ещё хочешь? Ну давай! Ах ты, хулиганка! Прямо профессору в его аппаратуру! Я и ребёнок вовсю хохочем над профессором, который спешно исправлял беспорядок на столе. — Эй, у тебя под повязкой новый глаз не прорезался? — угораю над ним. И в шутку получаю от профессора свиньёй! Рюко стало ещё смешнее, она уже просто ухахатывается. И тут это: «И-ик». В ответ моё: «Опа». И тут опять: «И-ик.» — А это ещё что она делает? — спрашиваю у профессора, впервые слыша у человеческого ребёнка подобные звуки. — Икает. Смеялась слишком много. — отвечает сгорбленный старикан. И в придачу ко всему, она ещё и зевает. Крайне осторожно беру ребёнка на руки, для мягкости держу девочку на одеяльце. С каких пор я стал нянькой?.. Сзади подходит профессор Матои, желая что-то сказать. — Ей надо спать. Человеческие дети много спят, чеши отсюда и лупись в свой микроскоп сколько влезет. — шикаю на него. Икота, в принципе, много хлопот не доставила и прошла сама через пять минут, также внезапно, как и возникла. А вместе с этим и Рюко стала пристраиваться набок, закрывая глаза. Маленькая, тёплая… Вот и всё, она уже сопит, и носик задрался, открыв две дырочки. Эх, лапуся! *** Мы с профессором сидим под тусклым светом севастопольских ламп, тише воды, ниже травы. Я собрался на очередной запланированный обход станции в поисках выживших от голода, но перед этим потянуло меня на разговоры. — Хорошая она. — задумчиво протянул я, намекая на девочку. — В самом деле? — посматривает на меня профессор, потягивая чай из стакана. — Да. С ней как-то… спокойно. И знаешь, она напоминает мне… Меня. Как бы сказать — при рождении такое же слабое существо. Беспомощное. Но с такой жаждой жить — пусть у вас, людей, это и проявляется иначе. Во всех этих игрушках и веселушках, вместо борьбы за выживание. — при этом я выдыхаю через пасть, издав почти неуловимое стрекотание через свою страшную пасть. — Кстати, а ты давно носишь на лице резину? — вопрос довольно странный и непонятный для стороннего наблюдателя. Но профессора он ни с того ни с сего поставил в замешательство. Он чуть не поперхнулся чаем: — С чего ты взял? — У тебя лицо резиновое. И ещё тебя под шеей торчит край резины. И по запаху думаю, что ты намного моложе чем на самом деле. — Это… Это грим такой. Маска. Было бы так всё просто объяснить. Но у меня нет возможности этого сделать, к сожалению. — замявшись, ответил Матои Ишшин, разгладив бороду. — Почему? А самка твоя, кстати, как это принимает? — Самка? А, жена… — догадавшись, профессор стал хмурен с виду. — Лучше бы ей не знать. Страшнее её я никого на свете нет. Даже и не знаю, что она за существо такое, чтобы быть столь… жестокой. Отчуждённой. Уже не уверен, что она всё ещё… человек. — голос дрожит. — От одного её присутствия душа замирает в страхе. Видишь ли — несмотря на то, что мы женаты, я стараюсь держать Рюко подальше от неё, потому что мать для неё опасна. Как раз из-за неё я здесь. Я пытался уехать в какое-нибудь захолустье под хорошим предлогом, и поэтому сказал ей, что отправился в командировку. — И тебя угораздило остановить выбор на «Севастополе». — заканчиваю я за него. — Да уж, тут я что-то не подумал. — соглашается Ишшин. — Но я уже и не знаю, где ещё можно спрятаться от палок в колёса и слежки этой… этого существа, на котором когда-то женился. Хоть когда-то и было оно… она человеком. Я даже любил её. — замечаю, что «человеком» назвать её он побоялся. — А что с ней за проблемы? Романы крутит? Интрижки строит? — интересуюсь, не забыв подколоть — что-то зачастил я юморить, понабрался от «местных» жителей, за бытовыми проблемами которых нередко наблюдаю, ведь люди интересные, хоть и странные, глуповатые существа. Но у профессора появляется задумчивая ухмылка, какой я у него ещё не наблюдал ни разу. Ни до этого, ни после. Он усмехается: — Эх, лучше бы она романы крутила, дружище-пришелец! — и он смеётся. Но у меня почему-то какое-то жуткое впечатление от этого смеха. Да, меня это напугало, ведь смех получился неестественным каким-то, для него точно. Лишь много лет спустя я понял, что это был обречённый смех, смех человека, которому собственное будущее представляется мрачным. — Ладно… Я не стану тебя впутывать в это. Не хочу. Тут меня привлёк искусственный голос за дверью. Ещё один «Фантомас» приполз! Ненавижу их, запарили, грёбаные роботы, одни хлопоты с этими болванками, которые крутят постоянно одно и то же из своей программы! Выхожу за дверь и отправляю андроида в вечный режим «offline». Затем, вернувшись, говорю: — Я по делам. Если сунется андроид, бей в него из болтомёта, и сразу в голову, так он быстрее сломается. — и, взмахнув хвостом, умчался на охоту. *** …Пускаюсь вдогонку за человеком, бежавшим в подвал. Я не спешу, у него нет при себе оружия, или чего-либо ещё. А даже если и так, то что мне оружие?! На станции нету ничего, чем меня можно убить, так что гуляем! Это ничтожное насекомое ничего мне не сделает и никуда не денется, я просто играюсь с ним. Из подвала он перебегает в отсек, названия которого я, по правде говоря, не знаю. Не видел нигде, как он назывался. Но там было много технической аппаратуры и прочее, и прочее. Я следую за ним. И бахает дверца в соседнем переходе. Ха, тоже мне, мастер игры в прятки! Наигранно начинаю ходить вокруг да около. Всегда так играюсь с едой. Но тут… В отчётах и документах профессоо находил сведения о медицинском судне «Патна», которое было специально пришвартовано у госпиталя «Сан-Кристобаль». Как я выяснил, оно сдвинулось со своего прежнего гравитационного якоря в ходе какой-то аварии и его отнесло в неизвестном направлении. Оно совсем недалеко от медицинской башни «Сан-Кристобаль, я вижу корабль через иллюминатор станции. И если постараться — его можно пристыковать. А значит, с «Севастополя» есть хороший шанс убраться куда подальше. Слышу, как за моей спиной медленно шуршит дверца. Человек думает, что я не слышу — что ж, пусть так думает, я позволю ему. Не двигаюсь… А затем резко разворачиваюсь, набрасываясь на бедного паренька, который был обречён стать моей добычей всё это время. *** Да, насыщенная жизнь у меня была на станции «Севастополь»! Да, меня вновь тянет к девчонке. Но я понимаю, что «happy end'a» не будет. Почему моя привязанность лишена смысла? Всё просто — мы разные существа, из разных миров. Монстр человеку нянькой быть не может. Монстру полагается каждого, кто встаёт у него на пути, рвать на части. А не играть с детишками… Что же, значит, займусь новым планом. И в этот раз я не облажаюсь, как это было с «Севастополем», нет. Тогда решение оставаться «гнездовать» на станции не было реально выполнимым, хотя бы из-за «приказа 939» и «Вэйланд-Ютани», которая претендовала на «особое содержимое» станции. Ведь стоило ей только явиться забирать ксеноморфов, мне пришлось бы собирать вещички, либо я попал бы в руки прибывшего отряда наёмников Компании. Да и пища в виде тех немногих выживших однажды могла просто закончиться. Но станция сгорела раньше, и мне заодно удалось удрать. В академии «Хоннодзи» на этот раз всё выйдет лучше. Думаю, никто не будет особо интересоваться, когда остров Хонно забросят после устранения Рагё и Тканей Жизни. Уж «Нудистский пляж» наверняка придумает какую-нибудь мистификацию. И тогда… POV прерывается *** Рюко уверенно шагала в направлении туалета, куда направился Ксеноморф. — Кровавый, как думаешь, стоит ему устроить допрос из-за той станции? — Не знаю. Может, не стоит? Всё равно это нас не касается. — глаз-платок Кровавого сверкнул в несколько тёмном коридоре искрящим огоньком. — Я думаю, он не захочет отвечать на этот вопрос. — Думаешь, он тоже набрасывался там на людей, как и его сородичи? — она заходит в помещение с несколькими раковинами и шкафчиками, стоящими в ряд. Ученица подходит к зеркалу и пускает воду. Набрав в ладони воды, она торопливо всполаскивает лицо. Потом, опираясь руками об раковину, смотрит на себя несколько мгновений. — Нет, я не стану его об этом спрашивать. Пусть… — Рюко! Кто-то идёт! — стараясь говорить как можно тише, забил тревогу Кровавый. Рюко обернулась к выходу, услышав тяжёлые шаги в коридоре. Люди так не ходят. Эти шаги могли принадлежать лишь Чужому… (Саундтрек «Alien reveal» — Alien: Isolation ost) Коротко чертыхнувшись, Рюко бросается к ближайшему шкафчику, стараясь закрыться в нём как можно быстрее, но тихо, без шума. Тварь вошла в комнату, подойдя к тому самому зеркалу, у которого она только что стояла. Купол обтекаемого, изогнутого черепа поднялся, и Чужой уставился на себя в зеркале. Довольно долго и задумчиво он рассматривал себя. Рюко, стараясь тише дышать, смотрела на него через щели на дверце. Затем послышался мелкий, частый топот, и в помещение причапал Чак. — Слушай, так что мы теперь будем делать? Всё это время рядом с нами находились эти организмы и представляли для нас угрозу. Они угроза для всех. И кроме того, я не понимаю, зачем мы всё это время сражались… Ксеноморф повернулся к бегуну, наставив на него когти, и сдавленно зашипел: — А потише не можешь?! Мне и без твоих воплей ясно, что с этими Тканями Жизни нужно покончить, и как можно скорее! — Да, но я ещё тут подумал… — Ачпх! — короткий чих раздался из шкафчика. Рюко округлила глаза, поняв, что сейчас её раскроют. Девчонка зажала рот руками. «Блин, меня сейчас спалят!» — в какой-то лихорадке подумалось ей. Несмотря на то, что Чужой был её союзником и не тронул бы её, но ей не хотелось «спалиться» раньше времени. Чужой медленно подошёл к шкафчику и пододвинул к прорези морду, из пасти стекла маленькая струйка слюны. Покачивая головой, он прислушивался и присматривался. Рюко пришлось задержать дыхание… Вскоре существо отошло от шкафчика и вернулось к прерванному разговору. — Я говорю: нам стоило бы объединиться с людьми, которые называются «Нудистским пляжем». У них мы могли бы найти прикрытие от тех плохих людей. — продолжал Чак. — От ищеек Компании? — Да. — По-моему, Чак, ты в кое-что не въезжаешь, — на этом моменте бегун склонил голову от недоумения, вызванного словом «въезжаешь», но потом поторопился сделать вид, что ему всё понятно, когда его босс начал терять терпение. — Я не думаю, что «Нудистский пляж» нам теперь союзник. Ведь после того, как я рассказал им, кто мы такие, они нас скорее всего начнут бояться. Они борются против Тканей Жизни, а что из себя представляют Ткани Жизни? Правильно — инопланетных паразитов. А мы с тобой тоже инопланетные паразиты, весь наш вид! Даже если Айкуро не станет рассказывать никому, то вот что касается второго, Кинагасе, я не уверен, что он теперь не захочет однажды взять пушку помощней и избавиться от нас. Всё-таки в этом плане он мне кое-кого напомнил… — Аманду? — догадался Чак. — Да. — «Альфа» подтвердил догадку, судя по всему неприятную для обоих существ. — Ну и что? — увы, но Чак всё равно не понимал суть ситуации. — Да как до тебя не доходит: мы монстры для них!!! Нам не место среди них! Нас с тобой прибьют быстрее, чем твоя тупая башка успеет сообразить об этом! — телепатически рявкнул Ксеноморф, при этом что-то по-настоящему человеческое проскакивало в его крике. Эмоция — ярость, гнев, недоумение. Раздражение, свойственное только тем, кто злится на кого-то довольно глупого или недоходчивого. — Они — люди, а мы для них просто те, кто может их сожрать, так что на добрососедство лучше не рассчитывай! Если они узнают, что я питался людьми на «Севастополе» — тем более возьмутся за оружие! Конечно, Рюко не особо «зашёл» сей разговор, особенно когда она услышала о том, что тварь гробила пачками людей. Но… ведь существо и не убивает тех, кто не трогает его. Значит, это существо боится людей, потому что их самих считает почти поголовно нетерпимыми агрессорами. Чистое выживание, и ничего личного… Она осторожно прильнула к щели, присматриваясь к существам в полумраке туалета. — Тогда что дальше? — спросил Чак. — А вот что, Чак: плевать на людишек, забираем академию себе. Когда всё закончится, «Ревокс» развалится, обанкротится, а потом придёт «Вейланд-Ютани». На этот остров же все забьют. Студентам дадим уйти, но тех из работников «Ревокс», кто остался — съедим. — сознание Рюко утекает на какое-то дно. Дно всего разумного. Выходит, голодная до живой плоти тварь задумала отвоевать у Сацуки академию Покаяния! Она в бессильной злости сжимает кулаки. — А что с этой Рюко? — спросил Чак. — Её защита всё ещё приоритетна? — Да. — ответил альфа. — Причём это — приоритет номер один. Даже захват академии не настолько первостепенная задача, как это. Я не могу позволить ей пострадать. Пусть уходит с миром. — А насколько первостепенна эта задача? Как её защищать? — поинтересовался Чак. — Если тебе будет понятней, то слушай внимательно: её следует оберегать на уровне Королевы. Даже больше. Нет: она и есть Королева. Запомни и охраняй. — Трутень хотел, чтобы бегун приступил к исполнению данной задачи на уровне инстинктов для больше гарантии. Но понял, что в одном моменте он проглядел, когда Чак задал вопрос: — Гнездо для неё строить? В ответ «Альфа» повернулся к нему сам не свой от негодования. Разведчик понурил голову, осознав, что сморозил глупость. Старший ксеноморф не стал его отчитывать. Ксеноморф повернулся спиной, но не услышав привычного топота, снова обернулся назад, и увидел, что Чак по-прежнему сидит на месте. — Ты всё ещё здесь?! А ну бегом, ты, четвероногая пустая коробка из-под мозгов!.. — начал он подгонять бегуна, который тотчас умчался в коридор. Рюко продолжала наблюдать через прорези. Чужой тоже с громкими шагами пошёл прочь оттуда. Осторожно открыв дверцу через пару минут и, подойдя к выходу, девушка заглянула за угол. И впрямь окончательно ушёл… — Ты слышал? — дрожащим голосом спросила она. — Я-то думала, его чисто раздражает Сацки. Но он хочет отхапать себе целую академию в качестве охотничьих угодий. С ним будет ещё хуже… Он же их убьёт. Как людей с той станции. — Рюко смотрела в пустой коридор, в котором было тихо до дрожи. Казалось, она только нашла ответы на свои вопросы: зачем создан Кровавый, кто убил отца, над чем он работал… Но тут новые вопросы, на которые нет ответа. И оказываётся, монстр и впрямь всё время был сам себе на уме.