Глава 7
— И отчего он такой мокрый? — уже в который раз пробормотал себе под нос Астор, разглядывая кошель с монетами. Мало того, что он не висел у него на поясе, а просто валялся рядом, так еще был хоть выжимай. — Видимо, от росы, — пожал плечами Ран-Кади и под подозрительным взглядом друга удивленно взмахнул длинными ресницами. — А что еще тут можно подумать? Или ты хочешь сказать, что я ходил с ним купаться? — Не хочу, — предположение было и правда слишком дикое. Ран-Кади, может, в свое время и промышлял тем, что выманивал у мирных жителей полезные вещи, но никогда бы не покусился на добро Астора. Правда, Вица тоже пропал. Нехорошие подозрения зародились в сердце Астора Кридрока. Новый спутник ему нравился, но…, а что если он зря заступился за него? Что если не таким уже и ложным было обвинение в воровстве? Может, Вицу и правда поймали на горячем? Тогда почему кошель цел? — Не видел, — ответил на его вопрос Ран-Кади. — Правда не видел. Вроде бы спал, когда я вернулся. А сейчас и котомки нет… Куда он делся? Друг говорил все это ровно. Не пряча глаза, не юля, не прячась за недоговорками, но поверить ему Астор не мог. Правда, и обвинить было не в чем. Он мрачно замолчал, коря себя за то, что спал слишком крепко. Хорошо еще если крыльями во сне не шевелил. С него бы сталось. Он не мог долго отмалчиваться. Ран-Кади, отправившийся в этот путь с ним за компанию, пугающий его дикими разговорами о каней, шагал рядом бодрый, веселый, беспечный и ни сердиться на него, ни грустить не выходило. Вица исчез без следа, словно и не было его вовсе. Воспоминания о нем постепенно померкли, высохнув на солнце вместе с утренней росой. Они приближались к цели.***
Родник они увидели издалека. Даже не родник, а высокую деревянную арку, возвещающую о том, что путь подошел к концу. Арка была выкрашена белой краской и выглядела так, словно ее буквально вчера установили здесь. Ни ветер, ни солнце, ни непогода не оставили своих следов на ней. Жрецы Эрраш тщательно следили за этим. Внутри арки были вырезаны сцены, изображающие богиню в зверином обличье, которая исцеляла калек и дарила молодость древним старикам. Крупная жаба в ореоле света сидела на кочке, и от одного ее сияния хромые бросали костыли, а смертельно больные поднимались с постели. Проходя через арку следом за остальными, Астор склонил голову в приветствии, Ран-Кади смотрел во все глаза. Тут росли обвешанные лентами деревья, дающие тень, стояли обтесанные бревна, приглашающие присесть на них и отдохнуть с дороги, а дальше, в прохладной тени за каменными ступенями, ведущими в правильной формы расщелину, тихо пел он — родник Слезы Эрраш. А еще здесь толпился народ. Паломники — прибывшие ранее и почти вместе с ними — молились, отдыхали, выстраивались в очередь к целебной воде, вязали обрывки ткани и припасенные ленты на зеленые ветви. Астор устало подумал, что придется ждать самое лучшее до вечера. А то и дольше. — Астор, друг мой, а это что за ужасная статуя? — Ран-Кади как навязчивый ребенок потеребил его за рукав и показал куда-то в сторону тянувшейся к лестнице людской вереницы. Там в густой тени Астор заметил еще две мраморные фигуры и не смог сдержать улыбки. — Подойдем ближе. Их богов, кроме Небесной Матери и Небесного Отца, редко изображали в человеческих обличьях. Но даже когда осмеливались, то делали это так, словно Великие только-только сменили звериный облик, и то не до конца. Эрраш была изображена сразу в двух ипостасях.Уже виденная большая жаба сидела на коленях полнотелой невысокой женщины. Неизвестный скульптор сделал ее круглолицей, короткошеей и большеротой, но как казалось Астору, не лишенной особого шарма. Мраморная богиня была не красива, но прекрасна. Правда, Ран-Кади считал иначе. — Боги должны быть красивыми, — прошептал он на ухо Астору. — Это… Эрраш, да? Почему она не красивая? — Потому что мы не совершенны, а Боги, принимая человеческий облик, становятся подобны нам. И не только нам, — Астор кивнул на лоб Эрраш, покрытый жабьей шкуркой, и неожиданно рассмеялся — на меленький ладонях богини были заметны перепонки. — Посмотри на нее. Почти как у тебя. — Ничего не почти, — обиженно надулся южанин, которому отчего-то совсем не понравилась ни в чем не виновная статуя. — Мои в сто сотен тысяч десятков раз красивее и изящней. Он спрятал кисти в свободные рукава своей вылинялой расписной рубахи и обиженно отошел в сторону. Астор не стал гнаться за ним да допытываться. Кто знает, что творилось в голове Ран-Кади? Может он, противник идеи избавления от крыльев, ощутил удивительную силу этого места и оттого расстроился. Может, понял, что скоро объединившая их беда пропадет? Астор тихо попросил у богини прощенья за вредного иноверца и пошел следом за другом.***
Это был жаркий и длинный день, проведенный в пестрой шумной толпе. Ран-Кади дул щеки и мрачно молчал, больше разглядывая цветные ленты с молитвами и просьбами, чем смотря на Астора, сам же крылатый наблюдал за теми, кто поднимался по ступенькам от ручья вверх. Слезы Эрраш не отращивали потерянные ноги и не залечивали уродливые шрамы, но те, кто возвращался, припав к ним, двигался бодрее и с надеждой в глазах. Астор не ждал, что крылья отвалятся прямо под целебными солеными струями, но надеялся, что на второй день, а может, на третий или через пятидневье они хотя бы уменьшатся в размерах. А как сладко было бы найти их отвалившимися и запутавшимися в складках рубахи. Он бы закопал их тихо и забыл бы навсегда. А потом бы узнал, как это — спать на спине, снимать рубашку в жару и купаться при свидетелях. И главное бы — вернул себе свои земли и разобрался с Грананом. Он должен заглянуть ему в глаза и просить «почему?». А главное, «за что?». — Глупый-глупый Астор, — пробубнил у него над ухом Ран-Кади. Уже сгущались сумерки и череда людей, спускающихся к роднику, постепенно сокращалось. Кто-то ушел, получив свое. Кто-то не дождался своей очереди и решил подождать до утра. Последние уходили за белую арку, чтобы не осквернять святое место, и там жгли костры и в последний раз перед возвращением разбивали лагерь. Друзья уже могли уловить запах готовящейся еды. Они сидели в стороне от всех на остывающих камнях и ждали. Ран-Кади молчал так долго, что Астор успел забыть о нем. — Что? В полумраке смуглый Ран был едва различим. Только зубы блеснули, когда он ответил ему: — Глупый-глупый Астор. Думаешь, вернешься домой другим и никто не удивится? Все сразу поймут, кем ты был. — Не поймут, — уперся Астор, стараясь не повышать голос. — Для всех, кроме посвященных, я просто несчастный с горбом-наростом на спине. Это будет просто чудесным исцелением. Даже врать не придется. Ран что-то проворчал себе под нос и отвернулся. Коса укоризненно закачалась маятником. — Я должен. Я же тебе уже говорил. Эти… — он понизил голос до шепота и примиряющие коснулся плеча Ран-Кади. — … крылья — моя огромная беда. Они мне всю жизнь портят. Хочу, чтобы их не было… — Глупый-глупый Астор! Острый локоть врезался Астору в ребра — чуть кости не затрещали. Ран выкрутился из-под его руки и сполз с камня. Коса бешено раскачивалась, скользя по расписной рубахе. — Глупый- глупый, Астор! Совсем дурак! Совсем шаги шане трай! — последнее Ран-Кади произнес с таким жаром, что без толмача было ясно — серьезно оскорбил. Может, это, а может, удар стал последней каплей, но Астор разозлился. Пусть недавно он убеждал себя, что много чем обязан янтарноглазому южанину, который в тяжелый час стал его другом, но по сути, а стоят ли все те проблемы, создаваемые им, такой компании? Ран-Кади сам похитил его из Большой Рыбки, сам увязался следом, сам возомнил, что Астор хочет связать с ним судьбу, а теперь еще и отговаривает. Мало ему было перед встречей с липовым магом! — Послушай… — начал он раздраженно. — Это моя жизнь! Я хочу ее исправить, и я ее исправлю. А ты можешь сколько угодно мучиться дальше. Я хочу быть человеком. Ран отмахнулся от него, показывая, что не желает больше слушать. — Если ты уберешь их… — в голосе его слышались слезы. На материке плакать для мужчины считалось постыдным, но островитянин так легко предавался слезам, что Астор был уверен — на островах и в этом все иначе. — Если ты уберешь их — наши дороги точно разойдутся навсегда, — голос Ран-Кади уже откровенно дрожал. — Ты больше не захочешь бродить по этому миру вместе со мной. И ты никогда… никогда не станешь моим каней. — Да не собираюсь я быть твоим каней! — гнев крылатого, только стухнувший, запылал с новой силой. — Откуда ты взял, что я собирался им стать? Сам же говорил, что тебе для этого нужно жениться. И… И у нас так не принято! Разговоры, ходившие о связи его дяди с Лесной Тишиной, Астор, конечно же, слышал не единожды, но верить им упорно отказывался. Воин, едва не ставший его убийцей, был предан своему спасителю, только и всего — по крайней мере, так это видел Астор. Если бы была между ними неестественная чуждая их народу связь, то разве держались бы они так спокойно? Разве не таились бы? Разве осмеливались ходить всюду вместе? — Шаги шане трай!!! — голос Ран- Кади перебил поток его мыслей. — Иди куда хочешь! Да хоть утопись в этом роднике. Глупый-глупый… Астор! — он захлебнулся плачем и отвернулся, спрятав лицо в ладонях. На их голоса сбежались бы люди, если бы пришедших к Слезам Эрраш волновало что-то кроме собственных бед. Астор повернулся к пустой каменной лестнице. Вытоптанные белые камни словно светились в полумраке. — Твои кости будут легкими, как и раньше… Это все равно ничего не изменит, — услышал он за спиной тихий голос Ран-Кади. «Изменит», — мысленно возразил ему он. «Если богиня будет благосклонна, она отберет у меня не только крылья. Она сделает меня человеком». Стоило только шагнуть на первую ступеньку, как бормотание Ран-Кади утихло, как голос коварной нечисти после защитного знака. Полированный камень под подошвами сапог дарил больше надежды, чем все фальшивые амулеты и резные двери в доме ложного мага. Истинная сила, таящаяся в тихо журчащей воде и в самом этом месте, открылась ему, и Астор благоговел перед ней. Медленно спускаясь по скользким ступенькам в сгущающейся темноте он наконец-то по-настоящему верил, что все эти поиски и блуждания были не напрасными. Даже если он не станет человеком сегодня, то через день, два или через пятидневье слезы богини унесут его недуг прочь. Ручей был уже близко. Сойдя с лестницы, Астор смог четко различить массивную каменную чашу, в которую текла пробившаяся себе путь в земле и камне тонкая пенящаяся струйка воды. Может, глаза его привыкли, а может, возле сотворенного богиней родника правда было светлее. Целую минуту он медлил, решаясь. Потом дрожащими от волнения руками стянул с себя пропитанную пылью и потом рубаху. Холодный ночной воздух тут же вцепился в его зудящие, запревшие крылья. Они успели опять затечь так, что первая попытка их расправить отозвалась болезненной судорогой. — Ничего, — тихо сказал себе Астор. — Осталось совсем немного потерпеть. Помогая себе руками, он кое-как расправил надоевшие отростки. Склонился к чаше и зачерпнул полные горсти воды. Сначала умылся, прислушиваясь к себе. Вроде бы обычная родниковая вода — холодная, свежая, только самую малость солоноватая. Именно этот привкус помог ему решиться. Астор повернулся спиной и медленно опустил кончики крыльев в каменную чашу. — Не надо! Не надо! Не надо! — зашипел где-то рядом Ран-Кади. Астор от неожиданности подпрыгнул и… взлетел. Даже не взлетел, взмыл на колено над землей, растерянно взмахнув болящими крыльями. Целебные капли полетели во все стороны. — Ты что делаешь? Иди отсюда! Я все решил! — Не надо! — Ран-Кади, который незамеченным пробрался к роднику, умоляюще вцепился в руку. — Я слышу эту воду! Это ийно ваи! Плохая вода! Плохая Ваи! Нельзя трогать! — Это Слезы Эрраш! — Ран-Кади был хорошо его тяжелее, но Астору удалось стряхнуть его с себя. — Целебный родник нашей богини. Может, для тебя, иноверца, она и плохая, но я чувствую — она мне поможет. Пусти! — Астор, не надо!!! Не надо!!! Не надо! Не надо… — голос южанина заглушил плеск воды.***
Его разбудила боль. Она зародилась глубоко в костях и медленно поднималась наружу, проникала в мышцы, жгла изнутри кожу. Тяжелый сон, вызванный усталостью и переживаниями, отступил, вспугнутый этой болью. Астор, уснувший в тот миг, когда голова его коснулась согнутых рук, не сразу понял, что все это происходит наяву. Отведя руку назад, он ощупал основания крыльев — болящие отростки все еще были частью его. От короткого прикосновения кожа под несколькими слоями ткани отозвалась мучительным зудом. Это разбудило его окончательно. Еще только серело. Небо на востоке, в том месте, где оно соприкасалось с землей, только-только румянилось. Обильная роса промочила насквозь их одеяла, небрежно брошенные в отдалении от остальных паломников, и теперь холодила кожу. Астор поднялся и снова ощупал крылья. Боль немного ослабла, но вместо нее усилился зуд. Чесалось все — кожаные перепонки, выпирающие суставы, тонкие лучи костей, участок между крыльями. Воображение Астора нарисовало тысячи мелких перышек, которые вот-вот пробьются наружу. Стоило немного почесать, как стало еще хуже. Крылья вместо того, чтобы утихнуть, отозвались такой судорогой, что едва не разорвали ему рубашку. Астор панически огляделся. Все, включая свернувшегося калачиком Ран-Кади, еще мирно спали. Если судорога повторится — может, и свезет не попасть на глаза постороннему. И словно в ответ на эти мысли, крылья выгнуло с новой силой. Затрещали суставы, а с ними и ткань рубашки. Сцепив зубы, Астор вернул непослушные отростки на место, силой затолкав их под ткань. Собственное тело совсем взбесилось и не желало слушаться. Крылья выгибались, не повиновались и рвались наружу. Шум и его тихие ругательства разбудили Ран-Кади. Друг, с которым они, казалось, вчера разругались в пух и прах, сел, сонно потирая янтарные глаза. — Что такое… О-го-го-го! — восклицание, вырвавшееся еще при первой встрече, снова сорвалось с его губ. — Астор, друг мой, а что… — Не знаю, — выдохнул крылатый. — Они с ума сошли. Ему было совестно после вчерашней размолвки просить помощи, но и не потребовалось. Ран тут же поднялся и потащил его к деревьям, дающим надежную защиту от чужих взглядов. Уже там, не боясь, что кто-то раскроет его тайну, Астор избавился от рубашки. Крылья тут же распрямились, едва не подняв его в воздух, еле-еле устоял. — Ох, бедные… — вырвалось у Рана. И кое-как вывернувшись, Астор понял, что его напугало. Нет, они не обросли перьями и не увеличились в размерах, как начало ему казаться. Но даже в скупом предрассветном свете он разглядел, что они опухли и покраснели. Везде, где вода коснулась ее, кожа горела и страшно чесалась. — Ийно ваи, — южанин, как всегда, когда был испуган или взволнован, перешел на родной язык, но спохватился. — Плохая вода. Это все плохая вода… Говорил же? Солнце и луна, что же делать теперь? — он прижал перепончатые ладони к смуглым щекам. — Ничего. Может, это так надо. Может, они потом отпадут, — наследник владений Кридроков не собирался так легко терять надежду. Он верил в чудо, он чувствовал силу богини и ее творения, он ждал, что исцеление настигнет его — пусть не сразу, пусть придется подождать. А где-то в самом темном уголке сознания зазвучал тихий испуганный шепоток: «А если даже милосердной Эрраш противно Диво? А если я проклят? Если это богиня карает меня за то, что посмел, грязный выродок, прикоснуться к ее роднику?». — Не отпадут, — Ран-Кади вместо ответа уверенно обхватил Астора поперек туловища и без труда поднял. Кости друга оставались такими же по-птичьи легкими. — Это все плохая вода. Просто плохая вода… Я сейчас… Ран ушел, быстро переступая плохо приспособленными для ходьбы ступнями, и вернулся с мокрой тряпицей, в которой Астор распознал его алый шейный платок. Щели ложных жабр темнели на его шее темными отметинами чьих-то когтей. — Не бойся. Это обычная вода, — Ран-Кади пресек вялое сопротивление друга и развернул его к себе спиной. — Я хочу попробовать смыть ийно ваи с твоей кожи. Я думаю, это может помочь. — А… — Мокрый платок даже лучше, чем сухой. Мне будет так даже приятней. И не бойся, я еще раз его простираю. Доверься мне, мой друг. Как много раз ранее, в другом месте, в другое время, Ран-Кади бережно развернул пострадавшие крылья Астора и с откровенной нежностью провел по ним мокрым платком. В серой предрассветной дымке, во влажной прохладе горного утра, за стеной дремлющих деревьев он с медитативной неспешностью пядь за пядью протирал горящую бледную кожу, словно им нечего было бояться и некуда было спешить. И Астор, мучимый совестью, не стал его подгонять. Когда Ран-Кади закончил, утро уже вступило в свои права. Когда выглянувшее из-за горизонта заспанное солнце взглянуло на них, кожа на крылья Астора уже вернула себе прежнюю белизну и теперь блестела от влаги. От Слез Эрраш не осталось и следа. Стоит ли говорить, что и два дня спустя, и спустя пятидневье, когда белокаменная дорога осталась далеко за спиной, крылья Астора все так же росли из его спины, а кости были все такими же легкими? Наследник Кридроков снова находился в поисках.