Тернистый путь. Дорога Смерти

Мы смотрим наши былые мечты, Но будто все угасли они. Никто не слышал, как я молилась за мечту… до конца. Забыв про всё, изменили себе, И нам осталось теперь Кричать истошно в эту пустоту…* Всё кончается, мой друг. Разрывают кольца рук. Свитые в тугую сеть: Боль и сказка, свет и смерть. «Мельница — Мертвец»

      Как же порой правы другие существа, твердящие без устали, что человек — самое эгоистичное создание на планете. Ему всё будет казаться не так, он будет всё менять, порабощать и убивать. И я с этими мыслями согласна. То, что у меня было, я не ценила, а теперь… Поздно исправлять. Остаётся смотреть в прошлое, понимать, что была и будешь дурой и проклинать себя, желая наихудшей кары на свою голову. Но куда хуже? Разве может быть что-то хуже, чем сейчас? Сейчас… когда в теле нет души, а только разум, который мечется из стороны в сторону, когда тело увязло в противной жидкости, когда внутренности медленно затягиваются и кровь прекращает свой ход? Что делать, если сердце не бьётся, но сжимается от боли, стучит от ярости и гнева, но больше не выполняет своей природной функции?       Кто я? Что я?       Во что меня превратили?       Что у меня было? У меня была семья. Как бы странно это ни звучало, какой бы странной она ни была. Но она была. У меня были два старших брата. Именно брата. Пусть и не со всеми нас связывали кровные узы. Именно к нам относится фраза «семья — это не обязательно узы крови». У меня была сестра-близнец, которую я сначала не любила, которая меня раздражала и только тогда, когда до меня дошло, что я её потеряю, поняла простую вещь — люблю, какой бы она ни была: глупой, смешной, весёлой, легкомысленной, доброй, отчаянной, смелой. У меня была детская любовь, сказка и огорчение. Всё это вызывало улыбку — он был мне и приёмным отцом, и воспитателем, и учителем, и тренером. Был всем, старался дать всё. И теперь я стыжусь ошибки своей вспыльчивости: он старался для нас, оберегал, защищал, любил.       Теперь этого нет.       Глядя в бело-чёрный плиточный потолок, понимаю, что моя жизнь закончилась ночью от удара моего врага. Куда он ударил? Теперь не разберу, но помню последние слова от кого-то, что удар повредил диафрагму. Всё.       Слова соперника шелестят сейчас в моей голове, подобно осенним листьям на аллее. Он предупреждал, намекал, говорил… Кто я — дура или всё-таки умная, что не поддалась ему?       Я ничего не чувствую, кроме горечи и боли. Тупая боль в груди. Дыши, не дыши, а всё равно болит. И не стучит. Или стучит? Или эхом отдаёт стук в голове теперь?       Из коридора доносятся шаги. Дверь со скрипом открывается. Мои ладони сжимаются в кулаки, а оттуда, где сердце, ядом расползается ярость. Знакомое чувство… до дрожи в теле. Перестав созерцать потолок, опускаю взгляд, впиваясь взглядом в ненавистное лицо. В лицо потенциальной жертвы, если он сию секунду не вернёт меня назад. Во Тьму. Туда, где приходится ждать живых.       Верни меня, тварь, назад.       Я не принадлежу твоему миру.       Я не живая.       Я не вампир.       Верни назад…       — Как себя чувствуешь?       — Мёртво, — цежу это слово сквозь зубы и встаю из ванной, глядя в эти глаза. — Сволочь! — ярость клокочет внутри. — Как ты посмел так поступить со мной?! — ярость кипит и хочет разорвать мою грудную клетку, чтобы кислотой сжечь Его лицо, чтобы увидеть Его муки здесь и сейчас. — Почему вы не даёте мне умереть спокойно?! — голос срывается на крик, а вампир напротив хватается за свою шею и кашляет, будто у него приступ при туберкулёзе.       — Пре…к…рати…       — Да ладно?! — в голосе издёвка, хорошо различимая, чтобы понять мою ярость и тот гнев, которые могут обрушить на его голову не просто цунами. В природе ещё не появился такой катаклизм, чтобы описать то, что могу сотворить теперь я.       Потому что во мне выключили тормоза.       Где-то внутри умоляет здравый смысл, стонет и стоит на коленях, как и вампир, чтобы я выдержала и не убила того, кто объяснит мне всё, какого чёрта всё затеяно, причём тут я? Я хочу убить. Осмысленно. С желанием. И только отголоски былой меня просят успокоиться, подождать, обдумать.       «Господи, кто я?», — шепчет отчаявшийся в голове голос.       Я — монстр…       — Мичиру, прошу тебя, — он смотрит в глаза со страхом и виной. Только его взгляд, полный сожаления и вины, не вернёт меня на тот свет и не подарит покоя. Я рада бы сейчас завыть в голос, но мёртвые не плачут, не стонут, не дышат. Им ничего не нужно, кроме двух вещей.       Взмахиваю руками и отпускаю из тисков чистокровного. Он напуган. Он кашляет. Он напоминает мне одну сумасшедшую историю.       Обессиленно падаю на колени и обнимаю себя руками. Мне было плевать, что я стою перед взрослым братом нагая. Мне плохо.       — Мичиру…       — Заткнись, — грубо шиплю я. Ненавижу!       Как докатились? Кем я стала и кем теперь буду? У меня много имён, а теперь их будет ещё больше. Раньше меня звали Кросс Мичиру, ещё раньше Габриэль Конте, ныне…       Кто я?!       — Мичиру… — десять, девять, восемь… — Ты нужна нам… — семь, шесть, пять… — Я тебя понимаю. Я прошёл через это… — четыре, три, два… — Ты сильная. Ты…       — Заткнись, Куран!!! Ты превратил меня в монстра и требуешь помощи?!       Это был не крик, это был рёв монстра внутри меня. Того монстра, который не принадлежал моей душе и моему разуму; того монстра, которого я сдерживала годами, питаясь отрицательными чувствами и эмоциями.       Стоило одному зеркалу попасться мне на глаза, как я поняла, что случилось. Задыхаясь, схватилась за волосы: они не вырывались клочками, на коже не оставались раны от ногтей. Уставившись на Курана, как на свою жертву, я поняла, что тормозов не существует.       Их нет.       Есть я и мой голодный монстр.       — Я тебя заберу с собой на тот свет, Куран, — мрачно сообщила я. В голосе звенели гнев и сталь. Вампир вспомнил об инстинкте самосохранения. Поздно…       Он пробудил то, что изначально должно было спать во мне мёртвым сном.       Теперь в игру вступает монстр без тормозов.