Перо Света и Крылья Тьмы

С того дня человеческая женщина больше не появлялась в темнице Астрид. Её появление оставило после себя неприятный осадок в виде комка в горле и злости в руках. День страшного суда. Вроде как, звучало слишком уж официально, но Астрид с содроганием думала об этом дне. Ей страшно было представить, что там будет происходить, поэтому она старалась думать об этом как можно меньше, ведь хорошего не было ничего. Ярость рвала изнутри. Хотелось убежать из этого паршивого места. А ещё сильнее хотелось, чтобы Иккинг пришел к ней. Из-за того, что ей совершенно не оставили выбора, Хофферсон чувствовала себя совершенно бесхребетным и апатичным существом. Хотелось все разрушить и разбить, вопя о несправедливости Эклипсима. Но все было бессмысленно. За каждую попытку произнести хоть слово её грубо затыкали. Астрид потеряла счет времени, а потому не знала, который был час или день. Она чувствовала себя совершенно опустошенной. Еды приносили редко, но каждый раз она жадно набрасывалась на неё, невзирая на то, что там мог быть яд. Ведь слова женщины о том, что она пока нужна им живой, являлись доказательством тому, что еда не могла быть отравлена. Без тренировок её тело стремительно теряло силу, становясь слабее и слабее с каждым днем. Раны Астрид потихоньку заживали, но в силу того, что ей не была оказана медицинская помощь, исчезали гораздо медленнее. Оглядывая свои руки и ноги, она с недовольством и грустью отмечала, что одежда стала сидеть на ней свободнее, тем самым подавая сигнал о том, что девушка заметно исхудала. Женщина сказала, что ей всего лишь требуется призвать Перо Света, чтобы обойтись без жертв, но как бы Астрид не хотела этого сделать, она совершенно не была знакома с тем, как призывать древние артефакты. Она пробовала мысленно воззвать к нему, но, её просьба была тихая, неуверенная, ведь девушка сама не верила, что у неё получится вызвать хоть что-то. К сожалению, результатов не было никаких, поэтому она быстро отчаялась. Ей оставалось лишь не терять саму себя в переживаниях, злости и грусти, ведь нельзя было становиться рабом Эклипсима. Это было даже хуже, чем плен. И все-таки, Хофферсон была уверена, что время, которое она не по своей воле проводит тут, по-любому оставит отпечаток на её психике. Эклипсим научил её ненавидеть. И бояться. Хофферсон с уверенностью могла сказать, что она ненавидит каждого демона, кого мысль о том, чтобы держать Покровителя в плену, казалась интересной или забавной. Ночью всегда было холодно. Холод пробирал, и пусть он был никчемным по сравнению с ледяной водой водопада Равновесия, но все же он пробирал, так как в беспомощном и растерянном состоянии все кажется иным, гораздо хуже, чем-то, с чем ты сталкивался раньше. А ещё ночью всегда было очень темно. Не в силах погрузиться в тревожный сон, Астрид судорожно вжималась в угол, стараясь убежать от призраков темноты. Тело иногда до сих пор вздрагивало, словно чувствуя на себе отголоски электрических разрядов. Из-за этого девушка чувствовала себя ещё более униженной. Она поддавалась страху. А это недопустимо. Страх делает её ещё более слабой, чем отсутствие тренировок. Астрид не знала, который сейчас день и час, поэтому, когда дверь с громким лязгом резко отворилась, ударившись об стену, она содрогнулась всем телом, а все внутренности сжались в ужасе и немой просьбе прекратить все это. Хофферсон тут же бросило в холодный пот, и она с опаской развернулась, настороженно и со страхом смотря на стражника. Тот, заметив расположения духа девушке, усмехнулся едко и так неприятно, что страх даже на секунду перекрылся желанием резко отвернуться, чтобы не видеть его лица. — Правильно делаешь, что боишься, — хрипло заговорил стражник. — Поднимайся, — его голос стал холоден, как лед. — Сегодня день суда. Хофферсон едва ли не плакала от досады. Она ничего не сделала за эти дни. Возможно, если бы она на хоть что-то была бы способна и смогла бы призвать Перо, то может быть смогла бы использовать защитный механизм, и за счет артефакта точно вынести всех? Тогда, она может быть, спасла бы и Мэй, и себя. Но нет. Астрид глупо полагалась на то, что Иккинг придет и спасет её, как всегда это делает. Но нет. Иккинг ей не поможет. Эта та ситуация, из которой она должна была выбраться самостоятельно. И она провалилась. Никто не спасет её в последний момент, как это бывает в книжках. Это ведь просто плод чужого воображения. Такого не бывает. Ты сам. Сам справляешься и выбираешься из своих проблем. А иначе не жить. Когда её вели, истерика нарастала внутри. Сейчас наверняка будет что-то плохое. Да даже день допроса она до сих пор вспоминает с ужасом, а электрические разряды и голос судьи до сих пор заставляли её подскакивать посреди ночи с криками о помощи. В кого она превращается… Нет, не так. В кого Эклипсим её превратил? В безвольную скотину. Затолкали её в клетку собственных страхов. Дают еду только в том случае, если она будет вести себя покорно. Астрид казалось, что её личность в свете последних событий стало какой-то бледной, чуть ли не призрачной, словно она теряет себя в водовороте переживаний и в ней есть лишь одно: безвольная покорность. Это так пугало, что она чувствовала себя трепещущей от любого шороха газелью, словно она боялась, что её душа в любую секунду растворится в страхе. Она не хотела сопротивляться даже в тот момент, когда двери вновь распахнули, открыв взору уже не незнакомый зал, в котором над ней не так давно проводили допрос. Очень сильно хотелось завопить. Да так громко, чтобы у всех свернулись уши, чтобы отголоски этого ужасающего вопля дребезжали на каждом лепесточке в радиусе тысячи километров. И тогда бы. Тогда бы демоны Игниса бы услышали. Поняли бы, что Астрид, черт подери, жива. Что в ней бьется сердце. И она взывает о помощи. Что Покровитель желает всей душой воссоединиться с демонами, мир которых находится у неё в руках. Судья невесело усмехнулся, наблюдая за Астрид. От его взора не укрылись раны на теле Покровителя. Одежда тоже изрядно потрепалась. Да и сама Хофферсон выглядела так, словно уже никогда не избавится от затаившегося внутри страха, что сейчас её пронзит электрический разряд. Девушку колотило так, что зуб на зуб не попадал, и это вызывало в каждом демоне, находящемся в зале, большое удовлетворение. Астрид, наблюдая за этим, вспомнила слова женщины о том, что любой, кого изрядно потрепала пытка страхом, сознается не потому, что хочет, а потому, что уже не знает, что правильно, а что нет. В нем кипит лишь одно желание: чтобы его оставили в покое. В груди больно кольнуло. Девушка начала лихорадочно шарить взглядом по большому залу, силясь найти знакомое лицо. И нашла. Мэй, жутко уставшая, измученная и напуганная, стояла рядом со стражником, который держал её за плечо, со связанными руками. В её глазах более практически не осталось чего-то яркого и веселого. Это на секунду заставило сердце Астрид пропустить удар. По венам потекла обжигающая ярость. Не только на демонов Эклипсима. Но и на себя. «Да что же с тобой такое?! — истерично заорало сознание. — Посмотри на Мэй! Этот девятилетний ребенок измучен и изранен. Она здесь только из-за ТЕБЯ. Да как ты можешь нюни распускать при ней! Она ведь наверняка ждет поддержки и помощи именно от тебя!» Основная проблема заключалась в том, что маленькая Мэй, хоть и ожидала наивно поддержки и защиты со стороны Астрид, но к сожалению Хофферсон и свою натуру не могла успокоить, не говоря уж о том, чтобы защищать остальных. Это убивало Астрид, ведь собственный страх делал её гораздо слабее, чем она есть на самом деле. Это выбивало землю из-под ног, мешало стоять твердо. В зале на этот раз было немного побольше демонов, чем в предыдущий раз. Видимо, судебный состав так увлекся описаниями о «страшном суде», что от соблазна посмотреть, что же там будет такое, да и ещё и с участием Покровителя, был велик. Их гнусные рожи были преисполнены таким торжеством, что стало ещё противнее. Словно её окунают в грязь. Да она и так уже там. В самой большой грязи этого мира. В логове демонов Эклипсима. Астрид проволокли по первой половине зала, наглядно открывая обзор демонам на человека, гордо величавшего себя Покровителем. У многих демонов на губах застыла холодная улыбка, которая говорила о том, что Хофферсон выглядит очень нелепо, пытаясь сопротивляться в тисках демонов, которые могут легко раздавить её, стоит лишь надавить чуть сильнее. Хофферсон остановилась вместе со стражниками около клетки. Уже знакомая клетка номер один не внушала ничего хорошего. Хотелось унести ноги, взяв с собой Мэй, да так лихо, чтобы никто и никогда не догнал их. Зловещий скрип клетки заставил сердце пропустить удар. Как же страшно, больно и обидно. Она никогда ещё не чувствовала себя такой безнадежной. Нет никого, кто мог бы помочь ей. Нет никого, кто мог бы подуть ей на болячку, словно маленькому ребенку. Нет никого, кто бы вытащил её из непроглядной пучины тьмы. Астрид спиной почувствовала на себе сотню ехидных взглядов, пронзающих насквозь, а потом они сменились мощной и крепкой ладонью, которая с силой толкнула её в клетку. От неожиданности Астрид даже не успела ничего сделать. Её руки так и остались безвольно болтаться, как макаронины, пока она летела вперед. Приземление на каменный пол вышло очень болезненным, учитывая то, что Хофферсон не успела выставить руки перед собой в качестве защиты. От удара в голове помутилось, а ребра опасно затрещали. Но все же девушка не издала не звука. Щека, с силой проехавшись по полу, получила пару новых ушибов и царапин. Несколько демонов в зале разразились неудержимым хохотом, словно это было презабавное зрелище. Хотя, для человека, который так уверенно величал себя защитников Игниса, такое положение было действительно невероятно унизительным, а со стороны — самым, что ни на есть, смехотворным. С трудом приподнявшись на дрожащих руках, Астрид, спустя некоторое время, удалось развернуться и сесть на коленях лицом к залу. Глаза судьи были холодными и ничего не выражающими, как у акулы, а улыбка сдержанной, но ничуть не скрывающей насмешку. Он положил подбородок на тыльные стороны ладоней с переплетенными пальцами и негромко заговорил: — И вот Вы вновь здесь, Мисс Хофферсон. Девушка в ответ на эту реплику тактично промолчала. Ей не хотелось лишний раз подавать голос, ведь, возможно, за неправильную реплику, содержащую в себе хоть 0, 0001% оскорбления, все это может закончиться не очень удачно. А именно — смачным таким электрическим зарядом. Судья, поняв, что его речь была благополучно прослушана, но осталась без ответа, продолжил: — Вы даже не представляете, как мы рады, что за все эти дни Вы не одичали окончательно. В зале раздались надменные смешки, кое-кто запрокинул голову, не в силах справиться с приступом смеха. — Да что Вы говорите? — язвительно произнесла девушка, пытаясь сохранить на лице абсолютное безразличие, словно эта реплика была сказана в качестве снисхождения. Хотя то, что она пыталась быть равнодушной, забавляло в этом зале всех демонов без исключения. Ведь такое зрелище, как Хофферсон, грязная, оборванная, униженная, с холодной злостью смотрела на судью, а тот, заутюженный и аккуратный, гордо восседал за своим столом, смотря на неё чуть ли со снисхождением и словно через силу выслушивая её речь, было очень контрастным зрелищем, словно показывая, насколько они разные, насколько один возвышается над другим. Судья удовлетворенно хмыкнул, словно именно этого он и ждал от девушки. — Судя по всему, Вы не смогли призвать Перо Света. Эта фраза, конечно же, была лишь частью личной игры судьи с Астрид. Естественно они прекрасно знали, что она не смогла призвать Перо Света за тот срок, что был отведен ей женщиной с белоснежными волосами. Если бы у Астрид это получилось, вести бы со скоростью света разнеслись бы по всему Эклипсиму, а Перо было бы немедленно отнято и передано в руки Матери Смерти. Хофферсон вновь промолчала на это заявление, так как не имеет смысла что-либо отвечать. Все равно ход событий от этого не изменится. Судья говорил это демонстративно громко, чтобы весь зал знал о том, что Астрид Хофферсон неудачница, которое даже собственное орудие призвать не смогла. Судья достоит уважения среди самых подлых существ, так как именно он заставлял и заставляет Астрид до сих пор дрожать от желания убить его мучительно и мерзко. — Вы ведь знаете, что это ведет за собой. И знаете, что произойдет с Мисс Лэндон в случае Вашего молчания. Судья игрался. Он провоцировал, задевал за больные места, дергал за важные ниточки души. И одна из этих ниточек оказалась спусковым крючком к последующим действиям и словам. С бешенством взглянув на судью, Хофферсон сжала кулаки сильнее, гневно процедив: — Я сказала Вам, что ничего не знаю. Вы и сами прекрасно знаете, что я не могу ни призвать Перо Света, ни доложить Вам информацию. Вы решили действовать в самый неподходящий для этого момент. Я не обучена магии совершенно. Я не могу ни атаковать, ни обороняться. Я ничего не знаю ни о пере Света, ни о том, как оно действует, ведь я даже, черт подери, на руках его не держала! — последние слова она выговаривала, уже громко вопя на весь зал, чтобы это слышал каждый. С лица судьи исчезла улыбка, после чего он произнес ровным, ничего не выражающим голосом: — Вы гордо величали себя Покровителем лишь для того, чтобы сейчас заявить, что ни на что не годны? Эта фраза взбесила Астрид ещё больше. Её огненное бешенство вперемешку со страхом полностью блокировалось ледяным спокойствием судьи. Да как в одном существе может уместиться столько тьмы и злобы? Как может быть в нем столько подлости, лицемерия и двуличности? За сдержанной улыбкой скрывался кровожадный оскал, за скупыми и четкими движениями — грация настоящей подлой твари, за уважительными обращениями — самое сильное презрение. Судья ведет свою игру с ней, и это похоже на шахматы, которые построены на его правилах. А Астрид даже не владеет собственными фигурами, потому что игру полностью ведет судья. Это игра, в которой он заранее является победителем. Эта тварь предусмотрела каждый ход, каждый шаг и каждое её действие. Она знает, чем все закончится, и от этого ей становится скучно. И в перерывах между этими самыми ходами, тварь потешается над отчаянием своей жертвы, потешается над тем, в каком она безвыходном положении. Ей кажется забавным, что жертва сопротивляется, а одна только мысль, что можно за секунды сдавить ей горло и заставить испускать предсмертные хрипы, приводит её в абсолютный восторг. Но твари не нравится, когда все идет не по её плану. — В таком случае Вы совершенно не предусмотрительный демон, раз не предугадали, что мне не по силам призвать орудие, которое я ни разу не держала в руках! — перешла на крик девушка, полностью забыв о том, с кем разговаривает, и какую боль собеседник способен причинить ей. В зале повисла тишина, а судья страшно молчал. Кажется, что даже воздух в помещении потяжелел. — Вы не в том положении, Мисс Хофферсон, чтобы дерзить мне, — он говорил это очень тихо и гневно, но тем не менее, его голос был слышен в каждом уголке зала. Астрид уже раскрыла рот, чтобы хоть что-то произнести, но судья неожиданно резко заорал: — Замолчите! Если Вы сейчас же не закроете свой поганый рот, я убью Вас немедля! Сердце Хофферсон затрепетало, и она сжалась, понимая, что сейчас ни в коем случае даже слова произносить нельзя. Никто из демонов не произнес ни слова. Стоящая рядом со столом судьи Мэй невольно съежилась и втянула голову в плечи, словно хотела убежать от собственных страхов. Её тонкие руки с маленькими ладонями лихорадочно сжали ткань тонкой рубахи, которая наверняка никак не грела ночью. Астрид пересеклась с ней взглядами. Лэндон смотрела на неё обреченно, но где-то на дне её глаз теплилась надежда. Такого взгляда больших глаз было достаточно того, чтобы у тебя разорвалось сердце. Астрид с болью отметила, что Мэй очень сильно исхудала. Судья дышал прерывисто, словно только что пробежал довольно длительный марафон, а потом, поправив очки, сделал глубокий вдох и выдох, заговорив нервно и надрывно: — Стража, проведите Мисс Лэндон ко второй клетке, — он взглянул на человеческого ребенка с таким отвращением, словно делает ей величайшее одолжение. Астрид почувствовала, что сейчас умрет. Её сердце попросту не выдержит переизбытка чувств. Оно не выдержит обилия злобы и страха. А уж тем более, не выдержит взгляда Мэй, которая, судя по тому, какое лютое отчаяние отобразилось на лице Покровителя, начала понимать в чем дело и что её ждет. Тело Лэндон затрепетало, и она, бледнея с каждой секундой все сильнее и сильнее, дышала так, словно задыхается, пока стражник весьма ощутимо пихал её в сторону второй клетки, находившейся слева от Астрид. У блондинки был такой убитый и обреченный взгляд, что Лэндон поняла, что совсем скоро она испустит дух. Что завтра уже не настанет. — Мисс Хофферсон сделала свой выбор, — пророкотал судья, скрестив руки на груди. — Нет… Нет!!! — завопила Мэй уже на четвертом шаге, когда клетка оказалась в двух мерах от неё. Она мертвой хваткой отросших ногтей вцепилась в руку стражника, едва ли не раздирая кожу по швам. — Пожалуйста!!! Не надо!!! Пустите!!! Астрид чувствовала, как желудок сделал кульбит. Было невероятно страшно наблюдать за этим жутким зрелищем. Мэй, будучи неглупой, прекрасно знала, что в клетке номер два ничего хорошего её не ждет. А потому сражалась за свою хрупкую жизнь изо всех сил. Перед тем, как открылась дверь в клетку, ей развязали руки. Хофферсон склонила голову, чувствуя подступающие слезы. «Мэй… Пожалуйста, пожалуйста, прости меня. Если бы не моя слабость, ты бы не оказалась тут… Ты жила бы со своим папой, не зная бед… И никто бы твою семью не тронул. Мэй, прости… Прости.» Тело ребенка с не меньшей силой, чем тело Астрид проехалось по каменному полу. Громкий вскрик боли Мэй всколыхнул что-то в теле Хофферсон. Голова тут же начала лихорадочно соображать, почему Лэндон швырнули именно в клетку. Ведь так до неё нельзя достать. Будет бессмысленно и нелепо пытаться пронзить её чем-то сквозь прутья клетки. Её можно лишь чем-нибудь… поразить… Жуткая догадка, вначале призрачная и невзрачная, заставила Астрид перестать дышать. Она, посмотрела на судью настолько ошарашенным взглядом, что тот не смог удержаться и ликующе ухмыльнулся, устраиваясь поудобней в своем кресле и ожидая самое интересное развитие событий. — Судебный состав предлагал сотворить с ребенком ужасные вещи. Причем настолько, Мисс Хофферсон, что у Вас бы кровь в жилах застыла. Там было бы море крови, обилие синяков, жутких воплей. Но я отклонил каждое из них. И выбрал способ поизящнее. Чтобы сделать это не слишком быстро, но и не затягивать. Притом не марать лишний раз руки. Мэй растерянно смотрела то на судью, то на Астрид, совершенно не понимая, в чем дело, что происходит и что с ней собираются сделать. Почему на лице у Астрид столько отторжения, неприязни и ужаса одновременно, а у судьи в глазах плещется такое ехидство и насмешка, словно он только что отомстил своему самому заклятому врагу. — В день Вашего допроса, Мисс Хофферсон, мы были Вас электрическими разрядами. Их сила была рассчитана на то, чтобы причинить Вам огромное количество боли, но тем не менее, Вы бы не погибли даже после нескольких десятков разрядов, так как их сила не настолько велика. После того, как Вы спровоцировали стражника, он обрушил на Вас самый сильный электрический удар. От него Вы и в конечном счете и потеряли сознание. Надеюсь, Вы хорошо запомнили этот удар, — судья кровожадно улыбнулся, — Потому что тот, который сейчас обрушится на Мисс Лэндон, будет в разы больнее. Хофферсон чувствовала, что ей становится плохо. У девушки было лицо бледное, словно она увидела собственную смерть. А само выражения лица было такое, словно её вот-вот вырвет от наполнившего сердца ужаса. Она даже не отдавала отчет тому, насколько сильно её организм был истерзан злобой и страхом, и в каком она ужасе пребывала каждый день, что провела тут. Слезы соскользнули по щекам. Они обжигали холодную, практически ледяную кожу девушки, которая пребывала в холоде уже больше недели. Они обжигали её свежие раны, образовавшиеся в результате неудачного падения. И они обжигали её заледеневшую душу, которая не была наполнена теплом радости и искренности. Словно из девушки забрали все живое, что когда-либо было в ней до этого. — Три, Мисс Хофферсон. Вначале Астрид не поняла, о чем идет речь. В голове сразу начали зарождаться мысли и догадки, но судья продолжил раньше, чем они приобрели четкие очертания: — Трех зарядов хватит, чтобы Мэй Лэндон умерла от боли. Каждый заряд будет бить её ровно одну минуту. В течение трех-четырех минут Вы должны сказать нам все, что знаете. А иначе, — голос судьи понизился до зловещего шепота, но он все равно звучал в каждом уголке сознания Астрид. — Мы будем поочередно приводить сюда жителей Вашей деревни и убивать их на Ваших глазах. Хофферсон казалось, что ей наносят удары кинжалом. Они резкие, внезапные, острые и неприятные. И иногда даже забываешь, как больно может быть, если лезвие зайдет чуть глубже в кожу. Боль обжигающая, отвратительная, хочется завизжать от неприятных ощущений. Но Астрид оставалось лишь сжимать зубы. До того момента, как судья отдал сигнал о том, что можно бить током. Хофферсон ломанулась к прутьям и дернула их на себя ровно в тот момент, когда стражник запрокинул руку, чтобы сотворить электрический разряд, который, скорее всего, будет силен настолько, что разорвет сознание несчастной Мэй на куски. — Не трогайте ребенка! — её вопль потонул в треске электрического разряда. Зрелище, которое видела Астрид в тот момент, наверняка можно было назвать одним из самых страшных в её недолгой жизни. Самым первым была смерть родителей. Астрид была достаточно далеко от клетки Мэй, но электрический разряд был так силен, что девушка почувствовала его жар, и как больно он может сделать. Тело Мэй в неестественной позе билось и дрожало так, словно Лэндон стоит на чем-то невероятно неподвижном. Её тело пронзал жуткий искривленный разряд, и Хофферсон даже задумалась о том, что это зрелище не раз будет посещать её в самых страшных кошмарах. А как был ужасен вопль Мэй… Она кричала так, что Астрид чувствовала образовавшуюся в животе глыбу льда, мурашки на затылке и ощущение, что она сейчас сойдет с ума и поседеет. На коже ребенка тут же проступили кошмарные жуткие ожоги, с которыми ожоги и раны Астрид даже в сравнение не шли. Кажется, Хофферсон разрыдалась в этот момент так громко, словно било разрядом не Мэй, а её. — Не трогайте её! — всхлипывая, кричала она так, что горло першило, — Прекратите… Не надо… пожа-алуйста!.. — она запрокинула голову вверх, заходясь в новом приступе рыданий, которые изо всех сил старалась держать. — Она же ничего не сделала… Не трогайте её… Оставьте ребенка в покое… — Хофферсон обняла себя руками, впервые чувствуя такой холод в груди и такое жуткое чувство, что в целом мире она осталась одна. Разряд перестал пронзать тело Мэй вновь и вновь, и девочка просто упала на пол без единого движения. Её тело лежало в неестественной скрюченной позе на полу, а из уголка рта текла слюна. Её серые глаза закатывались, и Хофферсон даже показалось, что она даже и не дышит. От её тела исходил дым и кожу покрывали кошмарные ожоги. Зрелище было настолько отвратительным, ужасным и страшным, что Астрид едва подавила рвоту. Несколько секунд царила гробовая тишина, после чего её прервал голос судьи, холодный, полный ледяной ярости: — Говорите же. — Я не знаю!!! — заорала Астрид так, что собственные уши заложило. Она начала бить руками о каменный пол, плача, захлебываясь в собственных слезах. — Я ничего!!! Ничего не знаю, ясно?! Прекратите же это!!! Хватит её истязать!!! — приступ ярости прошел, сменяясь надрывными и частыми всхлипами и выдохами, словно у Астрид началась паранойя. — Не трогайте ребенка… Пожалуйста, я… Я что угодно сделаю!!! — она умоляюще посмотрела на судью, чувствуя себя втоптанной в землю, потерявшую все, чем гордилась до этого. Судья смотрел на неё так злобно, столько ненависти было в его глазах… — В таком случае, Вы должны доложить информацию и сдохнуть, подобно псине! — сплюнул он, вновь вскидывая руку. Во второй раз Мэй уже не кричала. Её тело просто содрогалось в конвульсиях, пока электрический разряд бил по нему с такой силой, что от боли уже и не было ни слез, ни криков. Демоны, увлекшись этим зрелищем, совершенно не обращали внимания на Астрид. Судья, вовсе делая вид, что ему на неё абсолютно наплевать, смотрел на Мэй, не отрываясь. Астрид же зажмурилась, с силой кусая губу, не в силах стерпеть подобной зрелище. Вот бы хоть кто-нибудь пришел бы сюда. Хоть кто-нибудь, чье лицо бы она узнала. Иккинг, Хедер, Стоик… Да хоть Драго Блудвист, лишь бы это безумие, лишь бы это истязание над ребенком прекратилось бы хоть ненамного. Хоть бы кто пришел. Кто-нибудь. Кто-нибудь… Вначале Астрид, практически утонувшая в водовороте собственной обреченности и отчаяния, не заметила этого ощущения. А уже потом, когда её всхлипы ненадолго затихли, это ощущение пробилось в сознания, окутывая его чем-то… Мягким, теплым. Что-то нежное и трепетное пылало в груди Астрид. Лучистое и светлое. Настоящее и живое. Словно мама ласково гладит её по голове, когда она плачет. Это чувство, такое яркое и искреннее. Оно с такой силой полыхало в ней. Оно кричало «Сражайся же! Борись!». Оно было сильным и сносящим крышу. И оно было до ужаса родным. Вначале Астрид не поняла совершенно, в чем дело. На секунду в её голове проскользнула мысль, что это Иккинг прислал ей что-то вроде мысленного сообщения, но эта догадка растворилась, как в кислоте, когда Астрид чуть сжала правую руку. Сжала. Правую руку. И что-то внутри всколыхнулось, когда пальцы сомкнулись на чем-то мягком, легком и невероятно теплом. С каким-то абсолютным недоумением Астрид медленно, старясь не привлекать всеобщего внимания, опустила голову вниз, все ещё не веря в происходящее. Потому что оно настолько невозможно, что сносит крышу и дрожит все тело. В руке, переливаясь мягким, золотистым светом, было Перо Света. Хофферсон застыла в полной прострации. В голове образовалась гробовая шина. Казалось, что даже крики Мэй исчезли. осталась только она и Перо, находящееся в её руке, и излучавшее такой красивый свет, что хотелось плакать. Словно она оказалась дома. И словно её держит за руку кто-то очень дорогой сердцу. Вот, что испытала Астрид Хофферсон, впервые в жизни ощутив свое орудие в руке. Это секундное ощущение резко снесло волной волнения и новых тревог. Из теплого, спокойного места она вновь перенеслась в клетку, сидя на коленях на пыльном полу, а треск разряда сводил её с ума. Новые мысли из разряда «а если твое орудие увидят?», «тебя сейчас ударят, чтобы его отнять», «что делать и как выбраться отсюда?», «как спасти Мэй?». Эти мысли проносились в голове с такой скоростью, что девушка сама с трудом разбирала их суть. Она вновь бросила мимолетный взгляд на свое орудие и стала лихорадочно соображать. Перо Света оказалось тут не просто так, ведь она не призывала его. Она взывала лишь о помощи. Значит ли это, что кто-нибудь другой управляет Пером? Нет, это даже звучит абсурдно. Как можно управлять чьим-то орудием? И все же, если Перо Света тут, значит Астрид может что-то сделать. Но как же жаль, что она совершенно не знала что же делать. В ней нет ни силы, ни смекалки. По крайней мере их недостаточно, чтобы выбраться из поместья, в котором есть куча ильных демонов, с ребенком на руках, при этом хоть остаться в таком состоянии, чтобы суметь передвигаться. «Орудие дополняет Покровителя.» — так было написано в Томе Великих. Так ли это? Возможно, сам Том Великих уже давным давно сгорел в пожаре поместья Хэддоков. Возможно, что все, что там написано, лишь предположения, чьи-то задумки или догадки. В любом случае, Хофферсон не может утвердить этого, так как в ней практически нет боевых навыков в плане магии. Она посмотрела на свое орудие с плохо скрываемой надеждой и закрыла глаза. «Сосредоточься.» — мысленно одернула она себя. И стоило сжать орудие в руке сильнее, как сознание тут же смыло горячей волной, унося все тревоги, весь страх и злобу. Эта волна оставила лишь за собой немного теплоты и целый океан безмятежности. Этот океан омывал разум, заставлял расслабиться, впускать в голову любые идеи, которые покажутся разумными. Но этот океан безмятежности — лишь затишье перед бурей, так как мысль, которая застыла в голове, никак не является той мыслью, которая ведет за собой спокойные последствия. «Защитный механизм.» Внутри что-то екнуло, а Астрид широко раскрыла глаза. Слезы исчезли, осталась лишь глубокая задумчивость на лице и тяжкое дыхание. Ритм собственного сердца стучал в висках. В голове всплывали фразы Стоика на тренировках. «Защитный механизм — твой самый большой источник сил на данный момент.» Дыхание потихоньку стало чуть сбиваться с привычного ритма. Сердце забилось часто-часто, и Астрид потихоньку начинала осознавать всю основу этой идеи. «Он срабатывает в минуты ярости или животного страха.» Руки посильнее сжали орудие, и на них стали постепенно проступать вены. «Первый раз он сработал во время отсчета на водопаде Равновесия.» В голове сразу возник отрывок из воспоминаний, в котором Стоика и Иккинга снесло потоком вибрации и с силой пригвоздило к каменной стене водопада. «Второй раз он сработал, когда ты покоряла землю, и она едва тебя не поглотила.» Жуткие моменты всплывали в сознании. Где она, борясь с корнями, вытянула раскрытую руку вверх, а вокруг её лица, практически закрыв все, вырастали все новые и новые корни. «Источник защитного механизма находится в твоем сердце. А источник твоих собственных навыков — в голове. Поэтому свою магию ты используешь осознанно, а силы защитного механизма — нет. Потом, когда ты достигаешь профессионального уровня во владении магией, ты можешь объединять эти два источника, используя большую мощь, но при этом осознанно. Единственное, что ты можешь сделать самостоятельно — выпустить энергию из защитного механизма, а далее тело работает по инстинктам.» В голове что-то щелкнуло, и рядом с Астрид мелькнул первый всполох огня. — Выпустить… — лихорадочно зашептала она. Стражник, стоявший возле клетки с Покровителем, недовольно посмотрел на Хофферсон. Та склонила голову вниз. — Выпустить, выпустить, выпустить, выпустить… — девушка шептала это, как молитву. — Чего ты там бормочешь? — громко гаркнул стражник, подходя к клетке. Девушка молчала, не произнося ни слова. — Эй! — грубо крикнул стражник, с силой вцепившись рукой в прутья. А после, его глаза мгновенно расширились, и он с громким криком одернул руку от раскаленной решетки. Он прошелся недоуменным взглядом по обоженной ладони, чувствуя внутри нарастающий приступ паники. — Ч-что такое?.. Девушка даже не взглянула на него, а после, как-то странно усмехнувшись, она встала на ноги, и стражник с животным ужасом увидел у неё в руках Перо Света. — С. Судья!!! — заорал он, привлекая к себе всеобщее внимание. Тот, кого с таким ужасом окликнул стражник, заинтересованно и слегка раздраженно повернулся в сторону кричавшего. Он проследил за его взглядом и увидел, что Хофферсон твердо стоит на ногах, не поднимая головы. А в руках у неё голубым светом сияло Перо Света. Какой-то болезненный румянец проступил на его щеках, а глаза лихорадочно заблестели. — Это оно… — восхищенно зашептал он. — Это оно… И только он хотел отдать приказ, чтобы Хофферсон немедленно обезоружили, как увидел, с каким страхом стражник прижимает к себе обоженную ладонь. И то, что прутья решетки плавятся, как масло на медленном огне. Ни судья, ни стражник, ни кто другой в зале не понимали в чем дело. Они видели лишь Астрид с зажатым Пером в руке. Но когда Астрид подняла голову, каждый из демонов ощутил первобытный страх перед Покровителем. Перед тем, чья мощь заставляет землю сотрясаться. У Астрид было самое ожесточенное и яростное выражение лица. Но не это напугало демонов. Глаза Астрид горели таким же небесным цветом, как и Перо. Это был знак. Знак того, что сила Покровителя пробудилась. Таким же огнем, таким же правосудием горели глаза Бьерна Ржавого, одного из сильнейших Покровителей всего мира на изображениях в Томе Великих. — Теперь, — раздался рычащий голос, и все не сразу поняли, что это говорила Хофферсон, а пламя, до того неясно мелькающее где-то рядом с ней, увеличилось в десятки раз за секунды и с силой закружило в зале, превращаясь в адский огонь. Девушка, диким взглядом посмотрев на судью, заорала: — Я не пощажу никого из вас!!!