метампсихоз

Вдох-выдох.. Вдох-выдох.. Он был обычным немецким мальчишкой провинциального Гюнцбурга. Прилежный средний сын успешного фабриканта, старательный ученик, примерный der Junge. Его отцу, которого он подчёркнуто вежливо звал герр Карл, было не до детей. Вечные рабочие выходные, дипломатические манёвры в гуще бастующего рабочего класса, упрямо не хотевшего за «такую мизерную зарплату» собирать сельскохозяйственную технику, партийные посиделки в закрытых заведениях, после которых у матери наутро были неизменно красные глаза. А маму Вальбургу, к слову, было крайне нелегко довести до слёз. Громкая, прямая, жёсткая, она вихрем носилась по трём этажам их большого дома и организовывала свою домашнюю контр-коалицию из прислуги и сыновей против простачка-супруга. Он для неё так и остался обычным деревенщиной, часами восхваляющим шелест баварской ржи и терпкое пенное, и примкнувшим к национал-социалистам исключительно ради хорошей сигары по пятницам и золотого значка с чёрным «паучком», немного отвлекающего от нелепого извиняющегося взгляда. Это мнение супруга не поменяла даже после того, как сам Гитлер выступал с речью перед народом именно с трибун на фабрике её недостойного мужа. Не в пример ей, потомственной аристократке с хорошим столичным образованием и кругом влиятельных друзей, способных поддержать разговор и о комбинаторике Лейбница, и о меццо-сопрано Вальтрауты в вагнеровской «Гибели богов», и о лебединой грации главного архитектурного творения Людвига II. Власть Вальбурги безраздельно охватила домашние дела, банковские счета, личную жизнь отпрысков – она была крайне занятой женщиной. Настолько занятой, что не хватало и минутки на обычную материнскую ласку, тепло и внимание. Вместо этого сыновья постоянно испытывали психологический прессинг и получали сессию уроков, демонстрируемых на немых слугах – публичная порка в центре кремово-золотой гостиной, пощёчины с разворотом о косяк, служанок она любила воспитывать небольшой деревянной дубинкой по животу. А после того, как у одной из них случился выкидыш, фрау Вальбурга стала применять это наказание в разы чаще, ведь она обнаружила напропалую гулящую незамужнюю потаскуху, которая, ни для кого не секрет, была беременна от её мужа. Из детей чаще всего попадало именно среднему: как водится, младший так и ходил в «малышах», пока не женился и не покинул родовое осиное гнездо, а старший был главной надеждой семьи и помощником отца, впрочем, так и не оправдавшим возложенного на него груза ответственности. После школы была кафедра стоматологии в университете Мюнхена и шокирующие, но заражающие воображение лекции профессора Эрнста Рудина, смысл которых сводился к простой аксиоме: существуют жизни, которые не стоят того, чтобы их нужно было проживать, а врачи имеют право исключать подобные жизни из популяции. Он рьяно поддерживал расовую теорию Розенберга и евгенику Гальтона, часами пропадая в библиотеке и упёрто разыскивая философское обоснование собственным дерзким мыслям и желаниям. Это-то мягко и привело его в социалистическую организацию «Стальной шлем», где он на удивление быстро овладел искусством контактного боя, отточил мастерство стрельбы из разнокалиберного оружия и проявил себя как неформальный лидер и хороший стратег. Но военная карьера его интересовала меньше, чем врачебная практика. Блестящее освоение профессии вкупе с возросшими до небес пронацистскими взглядами завершилось выпускной работой «Расовое морфологическое исследование нижней челюсти в четырёх расовых группах», а на семейном совете было принято решение об отъезде его во Франкфурт для научной работы по направлению наследственности и расовой чистоты. Национал-социалистическая немецкая рабочая партия вовсю владычила в бурлящей негодованием Германии; шла мировая война, охватившая уже всю Европу и выползающая на восток. Он просто не мог остаться в стороне, желая применить свои знания и насытить амбиции, и ушёл на фронт, где три года честно отпахал военным врачом на передовой. Пока не получил то злосчастное ранение, из-за которого его комиссовали, вручив два железных креста, в том числе и за спасение солдат из горящего танка. В будущем у него появилась тысяча возможностей спасти кого-то из огня, но он ни разу ей больше не воспользовался. Так началась громкая история Йозефа Менгеле, одним осенним утром прибывшего в польский Аушвиц для своей почти двухгодичной миссии на благо арийской расы и эволюции человечества в целом.

***

Гауптштурмфюрер CC Йозеф Менгеле, назначенный на должность главврача Биркенауской резервации Освенцима два месяца назад, степенно прогуливался по бесконечному периметру своих новых владений, огороженных двойной колючей проволокой под высоким напряжением. С самого утра у Менгеле раскалывалась голова, а настроение было несколько подавленное – его первый эксперимент по сшиванию близнецов закончился крахом – пятилетние испытуемые скончались накануне с интервалом в два часа. Он успел препарировать грудину и брюшину Близнеца №1, чтобы наблюдать процесс распада искусственного соединения и выявить слабое место и в отказывающих органах, и в своей гипотезе. Всё дело было в селезёнке – затяжная анестезия затормозила её работу и ухудшило кроветворение. В следующий раз, а конкретно в текущий четверг, ему следует применить.. Вдруг размышления озадаченного доктора прервали громкие звуки. Нет, он давно не обращал внимания на вопли заключённых, поэтому не сразу понял, что же так привлекло его внимание. Он завернул за угол каменного одноэтажного барака и увидел нескольких солдат, расправляющихся с пленником, который стоял на коленях, откашливаясь кровью, и громко нецензурно бранился на ломаном немецком с сильным еврейским акцентом. Охрана, в свою очередь пыталась разрядить в голову заключенного обойму из некстати заклинившего вальтера. Вот, что удивило Менгеле: тут давно уже никто не лез на рожон, открыто не сопротивлялся, предпочитая тихо сдать своих, чем попасться самому; не считая самоубийц, конечно, или псевдогуманистов вроде того священника, подставившегося вместо незнакомого многодетного польского сержанта. Но этот был определённо не из их числа. Дерзкий, ненавидящий взгляд, слишком живой, слишком упрямый для этого места. Заключённый завидел доктора и сплюнул в его сторону, моментально припечатанный сапогом лицом в грязь. Доктор успел разглядеть на его полосатой робе нашивку в виде пересечения жёлтого и розового треугольников, образующих звезду Давида – еврей, да ещё и гомосексуалист. Странно, что он ещё не в топке. Скорее всего, прибыл в субботу, когда Менгеле был на сборах в Мюнхене; он не помнил своих сомнений в какую сторону махнуть стеком – в правую, что означало бы «жизнь» и пригодность для работы или опытов, или левую, что сулило верную смерть в газовой камере. Должно быть, у его замещающего по сортировке вновь прибывших в забитых под завязку вагонах была очень веская причина продлить существование этому субтильному парню, на первый взгляд ни к чему не пригодному. - Обершутце, - обратился доктор к старшему из группы охранников, - немедленно доложите обстановку. Тот подобрался в натянутую струну, бряцнув сведёнными голенищами, и взметнул руку в приветственном жесте. - Герр гауптштурмфюрер, обершутце Фиршц! Докладываю: заключённый 12521 неподобающими словами высказывается о Третьем Рейхе и священной арийской расе, а также выдвигает угрозы руководящему составу лагеря, подстрекая заключённых на восстание. Мы с оберманн Тилем и оберманн Шнуаце объясняем 12521, как расе зверей, к которой он принадлежит, надо выказывать уважение по отношению к предкам гиперборейцев. Доктор чуть больше заинтересовался происходящим и подошёл вплотную к пленнику; он присел на корточки перед нарушителем порядка и приподнял его подбородок верным стеком. Очень молод, здоров, хотя на лицо уже признаки начинающегося истощения. Работник из него никакой, для экспериментов сгодится, но не тех, что сейчас актуальны для Менгеле. Его судьба, увы, предрешена, но отчего-то хотелось даровать парню шанс или хотя бы выяснить зачем его оставили в живых. - Какая у тебя группа крови? – мягко спросил доктор заключенного, глядя в вороний глаз на расплывающемся синевой лице. Во взгляде того мелькнуло сомнение, он явно не хотел попасть под программу Менгеле, предпочтя скончаться от голода или побоев. Но что-то всё же вынудило ответить на вопрос, слегка копируя манеру участливого врага: - Нулевая. Чистая кровь, лишённая антигенов, а значит, подходит для переливания во все остальные группы. Мог бы сойти за донора, но.. к чему эта возня с непригодным материалом – завтра прибудет новая партия более подходящих заключённых, а свободных мест в браках не так много, да и лагерь не резиновый. Доктор резко распрямился, чуть качнувшись от стрельнувшего виска. Он принялся барабанить по кобуре, застыв словно под гипнозом этого немигающего вороньего глаза. - Адам! – вскрикнул кто-то в стороне. Менгеле на мгновение удалось отвести взгляд, и боковым зрением он заметил бегущего в их сторону человека. Он развернулся и увидел как парень – точная копия дебошира – бросил в сторону тачку, из которой высыпалась куча обуви, изъятой у прибывшей партии заключённых. За парнем уже гнался солдат и перезаряжал автомат на бегу. Доктор прикрикнул и изобразил отменяющий жест, снова склонившись к лежащему на земле, и дружелюбно протянул ему руку: - Значит твоё имя Адам? А я доктор Менгеле. Думаю, мы подружимся с тобой и.. твоим братом. Парень не принял его руки, а тяжело поднялся сам, со смесью ужаса и злости уставившись на брата-близнеца, который остановился неподалёку от них и не решался подойти ближе. Доктор заметил, что тот не смотрит на других присутствующих, его брови по-детски сведены, он кусает губы и что-то бормочет под нос, обхватив себя руками: у парня на лицо психическое отклонение скорее всего шизоидного генеза. Какая удачная прогулка – пара свежих близнецов, один из которых душевнобольной – доктор широко улыбался, демонстрируя красивые зубы с небольшой щербинкой. - Обершутце Фиршц, - доктор даже не взглянул в сторону надзирателей, заботливо отряхивая свой новый трофей для исследований, кружа вокруг него и пальцем подзывая его дубликат, - эту парочку в течение часа припишите к моей лаборатории со всем скарбом и личными делами. Выполнять! - Яволь! - отозвался охранник, с исполнительностью овчарки принявшийся хлопотать по новому заданию главврача.

***

Он был похож на сошедшую с экрана кинозвезду. Такой аккуратный, подтянутый в своей зелёной форме в нашивках и фуражке, сдвинутой чуть набекрень, с черепом на кокарде. Родинка на левой щеке, тщательно уложенные волосы и чистого голубого оттенка глаза – невольно, но абсолютно гипнотически притягивали взгляд. Его внешность не была идеально арийской: тёмные волосы, смуглая кожа - южный, швабский германский тип. Господин Совершенство, хотя Адам за глаза уже придумал ему кличку - герр хер. Только голову ещё большего больного ублюдка могли посещать подобные мысли, когда его жизнь вот-вот оборвётся, а любимый беспомощный брат останется в концлагере один на растерзание мразям в униформе. Сам-то Адам никогда не боялся боли, слишком много её успело случиться в его недолгой жизни, но слабое место у него всё же несомненно имелось – близнец-аутист, сломать которого ничего не стоит, он бы явился идеальным полотном для издевательств и глумлений фашистов. А пленный народ, вповалку помирающий от голода и каторжного труда в неотапливаемых бараках, дружно смирился, лишившись детей и родителей в первый же день прибытия в Освенцим. Все каждый день провожали как последний, мечтая не проснуться наутро и остановить мучения так бессознательно и безболезненно - просто исчезнув. Глупо было предположить, что здесь могло кому-то нравиться. Даже надзиратели, персонал и герр комендант каждый вечер надирались и шли в лагерный бордель, чтоб забыться и перестать думать. Ведь думать это опасно и преступно не укладывается в срикошетившую в сердца целых стран теорию Геббельса – день и ночь кратко, примитивно, а главное, страшно лги своему народу, давя пропагандой на эмоции, но не интеллект! Народ с готовностью подобрался, когда ему указали на конкретного врага и виновника внутренней разрухи и безработицы. Добавьте сюда громогласного решительного лидера, не дающего скучать зевакам то шумным путчем, то Ночью длинных ножей. Военные тряпки от «Хьюго Босс» с целым набором помпезной нацистской символики: благородный дубовый лист, гармонический коловрат свастики, парящий орёл, мёртвая голова.. Цацки для инфантильных дураков, с первобытным рвением верящих в их объединяющую и магическую мощь. И не последним пунктом стало хорошее жалование и полное социальное обеспечение семей военнослужащих. Кто откажется от таких подарков судьбы в трудные времена? Да, в Освенциме никому не могло бы понравиться. Если, конечно, ты не неизменно улыбающийся и трезвый, как стекло, Ангел смерти доктор Менгеле. Или брат Адама – Марк.