метампсихоз

Солдаты спешно и слаженно обшарили барак № 8 на предмет вещей близнецов: они спали на третьем ярусе справа, почти у самой двери, на устеленных сеном полатях, с ещё шестью заключёнными. Им был приписан небольшой моток стальной проволоки, заначка сухарей и два куска мыла, за что вменяемый близнец исправно получил от старшего конвоира, приняв на лицо ещё пару синяков. Всё их «добро» было аккуратно упаковано в коробку и отправлено вместе с понурыми заключёнными 12521 и 12522 в один из четырёх крематориев, в котором и располагалась лаборатория главврача. Менгеле с неизменной улыбкой принял их, отпустив охрану, и угостил поломанными толстыми плитками шоколада. Ладони его традиционно были затянуты в перчатки, только теперь они были не из белого хлопка, а из желтоватой резины, демонстрирующей все напряжённые вены на красивых руках. Адаму стало интересно, снимает ли вообще их доктор когда-нибудь; такое чувство, что он даже мочится в перчатках, а его чемоданчик забит исключительно новыми сменными парами. Кабинет был просторным и светлым, за счёт застеклённых металлических ячеек потолка. Высокие легкосплавные передвижные стеллажи вдоль стен, уставленные толстыми чёрными папками с символико-цветовым шифром, большой письменный стол, подарочный комплект письменных принадлежностей из натурального ‘древесного’ обсидиана, серебряный орёл со свастикой в когтях в обрамлении дубовых листьев и ровные кипы исписанных и исчерченных листов. Кушетка для первичного осмотра и беседы, фотография фюрера и нацистский флаг на стене, большой стеклянный ящик на полке у стола, наполненный землёй, взрыхленной муравьиными ходами. Марк зачаровано подошёл к ящику, уткнулся носом в стекло, разглядывая маленьких тварей. - Муравьиная ферма, - прозвучало за его спиной, и на плечи легли ладони в медицинских перчатках. - Трудолюбивые, упорные, терпеливые созданья, у которых мы должны учиться. Пример того, как за столь короткую жизнь и приняв непосильную ношу на плечи, ты создаёшь нечто грандиозное, идеальную систему взаимодействия с разделёнными обязанностями и чётким кастовым устройством. – Тут доктор погрузил в землю длинную палку, разрушая идеальные тоннели муравьиного царства, вороша белёсые кладки яиц. – Они выращивают тлю и грибы, - разрушил. – Они имеют даже больницы, в которых «хирурги» откусывают повреждённые конечности больным особям, - разрушил. – А интригам в смене «царицы» позавидовал бы любой королевский двор, - протаранил покои засуетившейся крылатой самки. – Но самое поразительное – наблюдать, как они начинают всё заново: стремительная война, очищающая огрехи прошлой власти, и дающая толчок к новому, усовершенствованному обществу. И с каждым разом они восстанавливают свой мир всё быстрее и радикальнее. – Шепот согревал ухо неподвижного зрителя. – Иногда я подливаю им кислоту, иногда подсаживаю крупного бойцового из другого отряда. И всегда они демонстрируют невероятную волю к выживанию. Внимательно слушавший его Марк увернулся от неприятного контакта и поспешил в сторону брата, периодически нетерпеливо косясь на разорённый муравейник, видимо, желая поскорее увидеть процесс восстановления. Но букашки лишь вяло шевелились, ошарашенные необходимостью снова возрождать свой мир из пепла. ..Да-да, обычный докторский кабинет. Если не знать, что большая металлическая звуконепроницаемая дверь ведёт в сеть лабораторий, операционных и боксов для экспериментально заражённых испытуемых, а матовая стеклянная – в архив из ровного ряда полок, уставленных склянками с заспиртованными органами, фрагментами человеческих тел, плодами разных сроков беременности, свидетельствами врождённых уродств и обширной коллекцией глазных яблок. А в конце помещения – глубокий бетонный колодец с формалином, в котором застыли в невесомости несколько ‘свежих’ тел, ожидающих своего размещения по колбам и бутылям. Холодильники с кровью в полимерных мешках, законсервированной и давшей осадок, и плазмой в морозильном отсеке. Цинковые ячейки с вирусными и бактериальными образцами. На губах нациста расцветала довольная улыбка. - Итак, Адам, Марк, - обратился он к братьям, - меня зовут доктор Менгеле. Называйте меня герр.. - ..хер, - звучно вставил Марк, безразлично рассматривая стенку позади спины доктора и шаря в воздухе ладонью, будто выискивая что-то. - Что ты сказал, Марк? – вспыхнул Менгеле, мгновенно стерев с лица улыбку и пристально глядя на парня. – Повтори. - Простите его, герр доктор, - быстро нашёлся Адам, одёрнув брата, тут же вцепившегося в его ладонь - это я придумал. Я говорил так при нём, он и повторил как попугай. Это моя вина. Взгляд голубых глаз в немом удивлении переместился на говорившего, через мгновение смягчился и вернул улыбку на лицо. - Больше так не делай, хорошо? – он достал свой чёрный кожаный чемоданчик с именным тиснением и свастикой и принялся выкладывать на приборную металлическую тележку медицинские приборы: стетоскоп, тонометр, градусник, измерительную рулетку. Последней на стол тяжело приземлилась увесистая регистрационная книга, которую Менгеле аккуратно раскрыл в месте закладки. – Завтра утром у вас возьмут кровь, мочу, кал, слюну и семенную жидкость на анализ. До этого времени, с сегодняшнего ужина, есть запрещается, как и ходить в туалет, это понятно? - Герр доктор, а если я завтра не смогу..? – вставил Адам, насмешливо приподняв бровь. - О, об этом даже не волнуйся – есть масса проверенных способов осуществить забор, - кивнул доктор, и Адаму явственно представились клизмы, катетеры, пункционные иглы и прочая медицинская пыточная дребедень, которой он навидался за два курса мединститута. – А сейчас раздевайся и раздевай своего попугая, - хмыкнул доктор, водружая на голову и поправляя офтальмологический рефлектор. Голый покрасневший Марк прятался за спину брата и уворачивался от прикосновений, недовольно мыча. Адам оттащил его от себя, зафиксировал за плечи и поймал его взгляд: - Два-адцать.. – Марк обмяк, внимательно слушая голос брата и позволяя доктору производить измерительные манипуляции. – Девятна-адцать.. – Он беззвучно, одними губами считал вместе с Адамом, скрипнув зубами, когда Менгеле надавил на большой синяк под рёбрами. – Восемна-адцать.. Когда осмотр и обмер дошёл до Адама, тот внимательно принялся рассматривать доктора с такого максимально близкого расстояния, периодически вздрагивая и шумно прерывисто вздыхая. - Тебе что, больно? Спокойно стоять ты не хочешь, как я посмотрю, - недовольно бормотал Менгеле, то и дело делая пометки в регистрационной книге. – Крепись, Адам, сегодняшний осмотр – самая безобидная манипуляция с тобой из тех, что предстоят. Ты послужишь великой миссии.. – измеряет, пишет, ухмыляется. – Великой. Так что придётся научиться терпеть боль. - Мне не больно, герр доктор, мне щекотно, - выдохнул Адам, глядя сверху вниз на присевшего на корточки Менгеле. У того перед лицом навис эрегированный член парня, клонясь чуть влево набекрень. – Как видите. - Я пропишу тебе бром, Адам, - констатировал доктор, отодвинувшись и сделав в книге пометку «обрезан». После он завершил замеры бёдер, щиколоток и ступней, надавил на колени, проверяя гибкость, прощупал стопы на наличие дефектов. – Знаешь, что случилось бы с тобой, не будь у тебя близнеца и попади ты в "Бухенвальд", для таких, как ты? Тебе бы вшили капсулу с мужскими гормонами в районе паха и ежедневно водили в бордель к путанам, пока не появится эффект или не наступит смерть. Там проводится весьма действенная терапия лучшими докторами Европы; возможно, ты там ещё побываешь. - По-моему, у меня абсолютно нет проблем с мужскими гормонами, - простонал Адам, когда рукав доктора случайно коснулся его, - и мне туда определённо не надо. Я предпочитаю послужить великой цели в вашем обществе. - Послужишь, уж не сомневайся, - сурово обронил Менгеле, качая головой на вальяжно подбоченившегося возбуждённого заключённого, облизывающего полнокровные губы и томно и расфокусировано смотрящего ему прямо в лицо. И который, впрочем, уже в конце недели будет качаться на потолочном крюке в холодильной камере. Эта мысль несколько охладила его раздражение, вновь вернув безмятежность и расположение на лицо. Доктор поднялся, смял в комок их полосатые робы и бросил в мусор. Взамен им были выданы серые комбинезоны тонкой шерсти, шапки, прикрывающие уши, и внушительные ботинки на шнуровке. - В бараке, куда вас отведут, - обратился он к Адаму, помогая ему с пуговицами, - сразу примите душ. Ты – холодный. И чтобы я такого больше не видел. Яволь? - Как скажешь.. скажете, - путаясь, бросил Адам, почувствовав пальцы на шее, которые очень тщательно одёргивали его белый воротничок. - Умница! – доктор прищипнул его за щёку и отошёл собирать инструменты.

***

Как и у горячо любимых доктором карликов, у лагерных близнецов всех возрастов был свой отдельный барак, в котором им довольно неплохо жилось под его покровительством. Трёхразовое полноценное питание, витамины, ежедневные гигиенические процедуры, в отличие от общелагерного раза в неделю, регулярное медицинское сопровождение, освобождение от работы. Естественно, до поры, до времени. Пока не настанет черёд идти в лабораторию, в радушно распахнутой утробе которой доктора в масках и белых халатах с улыбками примут тебя для очередных секретных, чрезвычайно важных для арийской расы экспериментов. Что конкретно там творилось, никто точно не знал, даже охрана заинтриговано перешёптывалась на отведённом для курения пятачке, пошло прихрюкивая от смешков и цедя горьковатый дым. Наверняка было известно лишь одно: никто из лаборатории Менгеле живым ещё не выходил. Очередная партия близнецов независимо от результатов эксперимента неизменно попадала в печь – реторта душегубки одновременно принимала оба трупа, будто бы возвращая их в материнское чрево. Иногда пару оставляли в боксе при лаборатории на несколько дней, но лишь для того, чтобы проследить изменения в организме под воздействием вирусов или нанесённых увечий, а после раскроить на операционном столе без анестезии, как говорится, для чистоты эксперимента и попутной регистрации статистики болевых порогов чувствительности. Близнецов Бирштейн разместили в спецбараке, оборудованном двухэтажными койками с матрасами, бельём и настоящими перьевыми подушками, с общим внутренним туалетом, душевой и даже небольшой столовой, где заключённые днём принимали пищу, а вечером играли в настольные игры. Для детей были выделены кое-какие игрушки в тесном чулане, которые им запрещалось брать в постель и надлежало каждый вечер аккуратно складывать на место. Адам занял нижнюю полку, на тот случай, если придётся защищать Марка от здешних обитателей или конвоя – в любом случае, и те, и другие смогут добраться до брата только после попытки расправиться с ним, дав немного времени второму близнецу, чтобы сбежать и спрятаться. Сначала всё шло очень даже гладко. Близнецов никто не обижал, наоборот, весь персонал вёл себя с ними внимательно, если не сказать, заботливо. Медсёстры угощали шоколадом, кухарки сами предлагали добавочную порцию, а герр доктор исправно справлялся об их самочувствии и лично брал все анализы и производил замеры. Адаму уже начало казаться, что они попали в какой-то другой, зазеркальный Освенцим. Их никто не мучил, не угрожал расправой, не трепал нервы. Он знал, что это затишье определённо не к добру, что день Х близится, часы их мнимого благополучия неумолимо исчерпывают себя. Где-то со второй недели их переселения доктор стал вызывать их в лабораторию помогать по разным мелким поручениям – Адам приводил в порядок документацию (что, впрочем, было фактически излишним, но необходимым доктору, как потом оказалось), Марк стерилизовал ёмкости, колбы, кормил страстно полюбившихся ему муравьёв. Шли недели, и братья заметно набрали в весе; буйно отрастающие ёжики на их головах сердобольные нянечки едва ли успевали подстригать до приличествующей уставом Вермахта длины. Кожа налилась оттенками сливок, их щёки и ещё одни известные места стали предметами насмешек случайно встречающихся в медблоках или на построениях конвоиров. «Эй, кинд Менгеле, опять орехов накрал и за все четыре щеки напихал?» «Цвиллинг-цвиллинг, давай рюмочку на твой торчащий зад поставлю – сможешь пять шагов пройти за сотню марок?» Всё шло действительно гладко, пока.. Пока Адам не добрался до отчётов, которые Менгеле приготовил для некоего Карла Брандта – доктор не успел запечатать увесистый конверт из водонепроницаемой бумаги и убежал отвечать на какой-то срочный звонок. Адам тут же рассыпал содержимое по столу и в ужасе уставился на фотоснимки близнецов Франкл, которых выселили из барака несколько дней назад. Яков и Иоаким стоят рядом полностью раздетые – фотографии в анфас, профиль и со спины в соседстве со сноской полных антропометрических данных. Далее, один из них на операционном столе в окружении медиков во главе с Менгеле – медсестра отводит руку с опустошённым шприцем, а доктор прижимает зажим с марлевым тампоном к месту инъекции на пояснице. Следующее фото – взмокший, в рвотных массах привязанный к койке близнец с безумно выпученными глазами мечется, выгнувшись дугой; знакомый аккуратный подчерк описывает клиническую картину: typhus recurrens, тахикардия, желтуха, пневмония, делирий. Последнее фото: препарированные трупы близнецов - здорового и заражённого тифом - с подробным сравнительным анализом процессов в органах и результаты биохимического анализа телесных жидкостей.. В тот же день Адама покинуло чувство неопределённости в его с братом судьбе. Пока однажды доктор не попросил его отпереть металлическую дверь в архив и принести «пятый объект на верхней полке слева», оказавшийся колбой с заспиртованными заражёнными раком тестикулами. Пока, наконец, в бараке не сменились все пары близнецов на новые, а братьев Бирштейн так и не тронули. По лагерю ползли упорные слухи о новых любимцах Ангела смерти, что вызвало волну недовольства среди заключённых «на особом медицинском положении». Когда в одно утро Адам почувствовал хруст стеклянной крошки на зубах, он молниеносно выбил ложку из рук голодного Марка и стал в дальнейшем куда осмотрительнее. Им подбрасывали украденные у нацистов вещи, а однажды устроили в бараке настоящее покушение. В ту ночь Марк проснулся от неприятного царапающего и щекочущего ощущения в горле, сорвавшись на кашель и почувствовав непреодолимое желание коснуться руки брата. Свесившись вниз, он увидел толпу маленьких людей, стоящих у постели Адама и производящих какие-то манипуляции. Парня мгновенно охватила паника; не зная, что предпринять, он просто мешком рухнул вниз, прямо на головы незваных гостей. Как оказалось, их навестило семейство Овиц в полном составе – любимая доктором труппа румынских музыкантов-лилипутов. Они попытались задушить Адама подушкой, вероятно, планируя после таким же образом расправиться и с Марком. Но у второго вовремя сработала телепатическая дуга, проявляющаяся в близнецовых парах в обострённых ситуациях и сегодня просигналившая об опасности, благодаря чему брат и был спасён. Естественно, вызвали доктора, который отчитал карликов прямо на месте неудавшегося преступления, но позволил им безнаказанно уйти в свой барак. А кто же ещё будет смешить его и развлекать немецкими песенками на заказ в костюмах семерых гномов? Было принято окончательное решение, о котором доктор и так стал всё чаще задумываться в последнее время, - близнецы Бирштейн должны переехать в его правое крыло комендатуры, которое он единолично занимает. Всё было хорошо именно до этого момента, что Адам явственно понял, переступая порог дома Менгеле и затаскивая следом за руку зачарованного Марка.