Недоумённый контакт

      Стою на мостике, выпрямившись и сложив руки за спиной, и с лёгким интересом наблюдаю за обстановкой за обзорным окном. Ничего необычного не происходит, просто враги в очередной раз открыли огонь по «Неустрашимому». Сколько раз это уже было, и сколько раз ещё будет. Да, атака необычная, и противник неординарный – ну да нам не привыкать. Справимся.       По крайней мере, мой вид должен внушать присутствующим именно такие мысли. Плох тот капитан, что в критической ситуации вымещает растерянность и панику на подчинённых.       На самом деле положение аховое. Мало того, что Бесстрастные (которые оказались вовсе не бесстрастными) выпустили против нас полторы тысячи истребителей и бомбардировщиков. Да, слишком много для одного космокрыла, да, пилоты Арнольта будут сражаться в соотношении десять к одному, притом пять раз подряд – но это знакомо и привычно. В конце концов, мы атаковали роботов в их логове, сложно было ожидать иного. На Айриксе Мятежники выставили против имперского флота не менее двадцати тысяч малых кораблей. Так что надо сказать Бесстрастным спасибо, что против нас бросили полторы тысячи бомбардировщиков, а не, скажем, пятнадцать тысяч.       А вот что НЕ обычно – так это их скорость. Сто километров в секунду. Сто! С такими скоростями не летали ни мы, ни Инсектоиды, ни даже Гасители. Ещё час назад я не поверил бы, что такое вообще возможно!       А пришлось.       В который раз тяжело вздохнул (про себя), вспоминая доклад механиков. Вот обязательно было этим катушкам рассинхронизироваться прямо сейчас?! В норме это не слишком опасная ситуация: если прыгать надо срочно, то неисправную катушку просто отключают и полагаются на оставшиеся девять. Но у нас их всего две! Пока механики не закончат ремонт, никакой «Неустрашимый» никуда прыгать не будет. Просто физически не сможет.       – Вот уж задали Бесстрастные нам задачку, – цокает языком Бенгамин.       – Ничего. Справимся, – уверенно возражаю. – Рулевому отделению – продолжать маневрирование, случайным образом меняя курс и скорость. Бесстрастные сами осложнили себе жизнь – попасть на таких скоростях практически невозможно. Немногих счастливчиков собьют Алеф и его парни. Справимся.       Самое интересное, что я сказал чистую правду. Вот что я не сказал, так это то, что нам хватит одного попадания.       Гиперпространственные торпеды вообще – очень опасное оружие. Единственный недостаток подобных бомбардировщиков – низкая, практически черепашья скорость. А вот их огневая мощь… Одного попадания достаточно, чтобы ослабить или даже сбить щит линкора. Три-четыре оставят на месте капитального корабля месиво осколков. Последний раз я видел такое меньше суток назад, в битве при Айриксе.       Но там были линкоры, вдобавок вошедшие в осадный режим! Линейный крейсер по сравнению с ними – картонный. Да, при Крр’Гладе я смог продержаться под огнём трёх линкоров противника до подхода подкреплений, но то можно объяснить разве что чудом, и после боя корабль пришлось списывать. Нет, даже с полным щитом линейный крейсер попадания торпеды просто не переживёт.       – Инга, статус!       …а щит у нас далеко не полный.       Рыжая женщина с аккуратно увязанными в хвостик волосами не обернулась. Она продолжала колдовать над всевозможными тумблерами и реостатами, пристально наблюдая за подёргиваниями стрелочек на многочисленных индикаторах. Зря я её дёрнул, всё равно ситуация не изменится. Плох тот командир, что стоит над душой у подчинённых, ответственно выполняющих свою работу…       – Девять целых восемьдесят семь сотых процента, капитан, сэр. В ближайшие двадцать минут механики могут увеличить мощность щита ещё на четыре сотых, но, по-видимому, это предел.       Двадцати минут у нас нет, да и четыре сотых ситуацию не спасут. Да попадание одного-единственного ламилазера снимает шесть-семь сотых процента! Нет, даже если механики справятся – прибавка окажется просто смешной.       Ребята и девчата, не подведите. Именно на истребители вся надежда.       Минуты утекают как вода сквозь пальцы. Эх, если бы ремонт гипердвигателя начали хоть на полчаса раньше… а, что толку жалеть.       Истребители и бомбардировщики Бесстрастных уже близко. Нет, далеко – но по меркам их необъяснимых скоростей совсем близко. Прикрываю глаза и вхожу в Транс.       Ну же, ну же, давай! В какую сторону повернуть «Неустрашимый»? В какой момент открыть огонь? Я должен сделать всё возможное, чтобы помочь Афезу и его людям, найти тот ускользающий вариант, при котором «Неустрашимый» полностью избежит попада… чего?       Где-то в глубине души я был уверен, что чуда не произойдёт. Что две-три торпеды обязательно угодят в линейный крейсер. Более того, я опасался, что мы – вернее, наши обломки – поймаем тридцать-сорок попаданий.       То, что линейный крейсер примет в себя все полторы тысячи торпед… это было даже не страшным. Абсурдным. Всё равно что вылететь на истребителе навстречу живой луне. Разница сил настолько велика, что о шансах нет смысла даже задумываться.       – Огонь! – это уже ничему не поможет и ничего не решит. Это просто… правильно.       Кладу ладонь на рукоять фамильного меча. Сбоку раздаётся судорожный вздох Бенгамина – он тоже осознал. Остальным суждено уйти в неведении, до последнего надеясь, что Бесстрастные промахнутся.       Где-то на периферии восприятия уходят в небытие души пилотов. Раздаётся скороговорка Инги «Приготовиться к столкнове…», щит вспыхивает неразличимой чередой тёмных вспышек,       – …нию!       эээ       Э?       Мы живы?       Живы?! Каким-то образом живы?!!       Щит уцелел. Щит уцелел!!! Не знаю уж, на одной десятой, на одной сотой процента максимальной мощности – но щит выдержал всю первую волну!       – Статус!       Да, вторая волна точно нас прикончит, но пока – наперекор всему – мы живы!       – Девять целых сорок одна сотая процента, регенерация щита стабильная, в десять раз ниже штатной, пять сотых процента в минуту, – бодро и профессионально оттарабанила Инга. Замолчала. Осознала. Вскрикнула. – Капитан! Сэр! Они что, триста торпед не снесли даже полпроцента щита?! Как вы это сделали?!       Но я уже не слушал. Я отчаянно и торопливо отдавал команду. Бессмысленную. Фатально запоздавшую.       – Вернуться на борт! Всем уцелевшим истребителям немедленно вернуться на борт!       Связисты вращают ручки аппаратов, по гиперсвязи в никуда бегут экстренные сообщения, а я всё глубже и глубже погружаюсь в Транс, пытаясь найти… хоть кого. Ну хоть кого-то! Ну хоть кто-то должен был уцелеть, должен!       Бесстрастные не промахиваются. Но если «Неустрашимому» они не снесли и полпроцента щита, то для истребителей такие попадания оказались фатальны. Для всех. Всех. Ни единого следа в Трансе. На всех частотах гиперсвязи – лишь белый шум.       – На подходе вторая волна! – голос Бенгамина вытягивает меня из пучин Транса. Да? А я и не заметил…       Вновь «Неустрашимый» принимает в себя триста торпед, вновь мерцание щита сливается в неразличимую черноту, вновь Инга озвучивает невероятные, но столь прекрасные числа.       – Восемь целых шестьдесят три сотых процента, регенерация пять сотых процента в минуту, щит потерял восемьдесят пять сотых процента мощности, – и уже взволнованно. – Капитан, они бьют нас сильнее!       Но мы ещё справляемся. Если только Бесстрастные не усилятся ещё больше – мы можем пережить все пять волн.       Но… почему? Почему?! Роботы создали фантастически быстрые торпеды, бьющие с невиданной точностью. Тогда почему они установили на них оружие, которого даже крейсер устыдился бы?       Я… я не понимаю! Не понимаю! Бесстрастные явно хотят нас уничтожить, они задействовали весьма значительные силы, сбили все истребители – почему же не применили хотя бы одну-единственную гиперпространственную торпеду? Почему они используют какую-то примитивную маломощную взрывчатку, которая только против истребителей хороша?!       Очередное чёрное мерцание.       – Статус щита семь целых тридцать девять сотых процента, урон одна целая тридцать две сотых процента, регенерация… – Инга осеклась, – Капитан, сэр, что-то влияет на регенерацию! Кажется, нас атакуют откуда-то ещё!       – Противник заходит со стороны солнца! – после короткого погружения в Транс быстро сориентировался Бенгамин. – Наблюдатели, доклад!       Знаю – многочисленные наблюдатели, приложив к глазам бинокли, тщательно выискивают признаки приближающейся угрозы. Но сдаётся мне, что с помощью Транса я скорее обнаружу источник опасности. Вот он, ещё чуть-чуть, почти ухватил…       – Нашёл, – и голос мой спокоен и невозмутим. – Это несколько примитивных лазерных орудий. До них сто двадцать….       – Почему же мы их не видим? – от удивления Бенгамин умудряется перебить меня. – Вроде сто двадцать километров – не так уж далеко.       – Миллионов километров, – невозмутимо завершаю свою фразу. Удар очередной волны на этом фоне выглядит чем-то привычным и обыденным. Ну врезалось в нас три сотни торпед на скорости в сто километров в секунду, ну подумаешь…       – Статус щита пять целых пятьдесят шесть сотых процента, урон одна целая восемьдесят шесть сотых процента, регенерация две сотых процента в минуту и продолжает снижаться. Капитан, эти ублюдки вот-вот прервут нашу регенерацию! Подождите, что значит – сто двадцать миллионов километров?!       Хотел бы я знать… Да, титаны обычно стреляют именно с такого расстояния. Но они целятся по звезде, а не по кораблю! Как… Как? Когда кажется, что удивить уже нельзя, что удивляться уже нечему – Бесстрастные в очередной раз нарушают законы логики и здравого смысла! Интересно, сколько лазеров по нам стреляют? Никак не могу понять, число всё время ускользает. Сто? Двести? Хотя я уже ничему не удивлюсь. Даже если их там окажется сто тысяч.       Щит потерял прозрачность. Теперь за обзорным стеклом висела темноватая плёнка, слегка приглушавшая солнечный свет. Да сколько может длиться этот выстрел?       За стеклом мостика взвилась и схлынула непроглядная чернота. Последняя, пятая волна завершилась так же бесславно, как и все предыдущие.       – Статус щита?       – Три целых двадцать девять сотых процента, урон две целых двадцать семь сотых процента, регенерация… регенерация отсутствует, капитан, сэр.       – Наблюдатели?       – Космос чист, угроз не видно! – и затем, значительно тише. – И того, кто по нам стреляет, тоже не видно.       Выжили. Мы – выжили. Хотя это было опасно. Если бы Бесстрастные сразу же начали со своих самых мощных атак, если бы у них было ещё одна или две волны… Щит бы не выдержал. Броня – тем более. Впрочем, если бы функционировали все десять анобтаниумных катушек, то мы могли бы часами пребывать под таким «обстрелом».       Но будь у меня выбор, имей я возможность что-то изменить – то не пожелал бы исправного щита. Нет, вместо этого я ни за что не выпустил бы космокрыло из ангара. Ну кто ж знал, что изрядно истощённый щит линейного крейсера – лучшая защита, чем потрясающие скорость и манёвренность истребителей?! Это же противоречит всем уставам, всем канонам военного искусства!       Но уже ничего не изменить. Следует сконцентрироваться на насущном.       – Что со щитом? Он просаживается?       – Три целых двадцать девять сотых процента, без изменений. И нет, сэр, щит стабилен. Я связывалась с механиками – урон просто смехотворный. Даже будь он в сто раз больше, регенерация легко перекрыла бы его. Проблема в том, что по нам стреляют непрерывно, не давая ни секунды на приспособление. Что ещё хуже – такая атака загружает нашу единственную анобтаниумную катушку. Начальник смены допускает, что если по нам будут стрелять на протяжении двух-трёх часов, она может выйти из строя.       Только этого не хватало…       – Как я понимаю, такой урон даже броня выдержит? Может быть, отключить щит и перезагрузить его в ручном режиме?       – Судя по показателям приборов – да, скорее всего выдержит. Но невозможно безопасно отключить щит, пока по нам ведут огонь.       Вот ведь зараза. Ну не могли Бесстрастные стрелять по нам в сто раз сильнее, но с промежутками хотя бы в десять секунд?       Сосредотачиваюсь, вхожу в Транс. Затылок постепенно немеет. Это пока не боль, а так – её преддверие. Я ещё не до конца восстановился после вчерашних Трансов, но сейчас не время для слабости или жалости к себе.       – Так, – подвожу итог своих откровений, – стрелять по нам будут ещё долго, часа два-три как минимум. Поэтому дожидаемся починки гипердвигателя и наносим ответный удар. Там у Бесстрастных несколько лазеров. Мы уничтожим их все, один за другим, все до единого. К счастью, – на моём лице появляется предвкушающая усмешка, – они находятся в системе отсчёта местного светила, и прыгнуть к ним можно на чистых способностях, без всяких вычислений.       Пока механики заканчивают настройку стимулятора гипердвигателя, мы пытаемся отыскать обломки истребителей. Увы, безуспешно.       – Капитан, сэр, мне продолжать вызывать пилотов? – Тома, ещё более бледная, чем обычно, безнадёжно крутила ручку приёмника и часто-часто моргала. Глаза у связистки были красные, воспалённые. Слышать гибель своих товарищей в прямом эфире…       – Да. Может, кто-нибудь в последний момент умудрился совершить гиперпрыжок по слепым координатам, и теперь болтается на краю системы, – сам понимаю, как жалко звучит такая отговорка. – И… подготовьте список пилотов. Пусть сейчас у нас нет связи со штабом, но представление к Бронзовому треугольнику они заслужили.       Посмертно.       Минуты текут мучительно медленно. Поиски обломков бесполезны, попытки выйти на связь – тем более, уклониться от лазеров невозможно. И зудит, зудит где-то внутри чувство… беспомощности? Бесполезности? Впустую потраченных жизней? Наверное, все вместе.       – Стимулятор гипердвигателя активирован, – наконец-то пришёл долгожданный доклад.       – Прыжок!

***

      Враг выглядел нелепым. Каким-то карикатурным. По размерам не больше истребителя, только у него нет ни кабины, ни дюз, ни даже корпуса. Просто пушка с крыльями, управляемая бездушным, механическим разумом.       Мы выпрыгнули на расстоянии примерно сотни километров и немедленно открыли огонь. Впрочем, как открыли, так и прекратили – попасть на таком расстоянии абсолютно невозможно. Для нас невозможно, у Бесстрастных с этим проблем не было. Впрочем, редкие выстрелы (раз в полторы минуты, не меньше) никак не ощущались нашим щитом.       Когда мы начали сближение, оказалось, что и лазер способен маневрировать. Впрочем, этого и следовало ожидать. Я бы удивился, сохраняй он неподвижность. К счастью, лазер не демонстрировал тех абсурдных скоростей, с которыми летали торпеды. Его бы сбил любой истребитель с любым пилотом. Даже новичком, только вчера закончившим Академию.       Вот только истребителей у нас больше не было.       Ещё раз просматриваю список погибших пилотов, выслушиваю доклад связистки и хмуро смотрю в окно. Тома сообщила о начале гипершторма. Совсем забыл, что в наставлениях не рекомендуют пользоваться гиперсвязью поблизости от звезды. Нет, ничего особенно страшного, просто резко усиливается шум помех. Да и в Трансе до других Одарённых едва-едва можно докричаться. И длиться это безобразие может и сутки, и двое – вплоть до недели. В общем, нам от гипершторма ни холодно не жарко. Разве что я приказал связистам прекратить бессмысленные попытки вызвать уцелевших. Хотя Тома до сих пор крутит ручки приёмника, несмотря на гипершторм…       Солнце. Со столь близкого расстояния оно выглядит диким, разъярённым. Странно, когда мы были у Пекла, я и не обращал на него внимания. Тогда всё казалось… иным. Бесстрастные и в самом деле сохраняли бесстрастие, истребители летали на разведку, живой Арнольт нагло игнорировал мои приказы. Тогда мы работали в полигонных условиях. Ответ пришёл позже. Кстати, нас опять обстреливают, и на сей раз – чуть ли не со всех сторон. Щит подзарядился на три четверти процента, а потом регенерация снова оборвалась. И мне никак не удаётся понять, сколько же всего лазеров у этих Бесстрастных. Голову начинает тянуть тупой болью, а разгадка всё так же ускользает от меня. Неужели моя шутка про сто тысяч лазеров близка к правде?       Ничего. Сколько бы их ни было, мы найдём их и уничтожим, один за другим.       Правда, пока что у нас и с «одним» некоторые проблемы. Четверть часа возимся, канониры уже уставать начали, а попасть так и не можем.       – Идём на таран, – отдаю приказ с мрачной решимостью. Так будет быстрее всего.       И почему мне кажется, что я что-то упускаю? Что-то по-настоящему страшное, нет, даже не страшное – чудовищное?       Увы, даже таран не помог! В последний момент лазер успел отвернуть, буквально «чиркнув» по обшивке. Да это просто издевательство какое-то!       – Самый малый ход, – рывком погружаюсь в Транс, глубоко, очень глубоко. Боль в голове начинает пульсировать, но её можно игнорировать, её можно терпеть, – на полрумба левее, на румб выше… Наводчику Аденсу – сдвинуть орудие на две отметки вправо… Огонь!       Платформу Бесстрастных и линейный крейсер вновь связали ниточки ламилазерных выстрелов, но на сей раз ей не посчастливилось проскользнуть между ними. Нет, луч ламилазера прошёл сквозь неё, не заметив хрупкой преграды, снёс, уничтожил, не оставил даже обломков.       Что ж, хорошо. Пусть ценой болезненных жертв, но мы узнали сильные и слабые стороны врага. Бесстрастные обладают невероятной меткостью, но практически не способны причинить нам вред. Нам сложно попасть по роботам, но даже одно-единственное попадание отправляет богопротивные машины туда, где им самое место – в небытие. Им нечего противопоставить залпам главного калибра!       Тягучее, выматывающее душу ожидание сменилось сдержанной радостью. Пусть погибших не вернуть, но воздаяние уже близко. Довольно улыбается Бенгамин, Инга с энтузиазмом возится с переключателями, что-то восторженно обсуждают наблюдатели, да и все остальные взбудоражены пусть мелкой, но значимой победой. Лишь Тома с тем же обречённым старанием пытается выцепить сигналы аварийных маяков.       Что греха таить, даже мои губы начинают расплываться в мрачной усмешке. Да, Бесстрастные застали нас врасплох, нанесли тяжёлые потери, но теперь наш черёд. Один лазер сбит, осталось всего-навсего 1 019 783 521 369.       Сколько-сколько?       Один триллион девятнадцать миллиардов семьсот восемьдесят три миллиона пятьсот двадцать одна тысяча двести девяносто три.       Эй, их же вроде больше было?       Да, точно, теперь их только один триллион девятнадцать миллиардов семьсот восемьдесят три миллиона пятьсот двадцать одна тысяча двести пятьдесят четыре. Почти на сорок штук меньше.       Почему-то следующей мне пришла мысль: «Неудивительно, что у меня начала болеть голова. Такое число осознать непросто».       И лишь затем я осознал само число.       Бенгамин мельком взглянул на моё лицо, и с его губ моментально стёрло улыбку.       – Что случилось?       – Вх… – делаю глубокий вздох, пытаясь прийти в себя, – войди в Транс.       Беру первого помощника за руку и делюсь обретённым числом. Похоже, с выдержкой у меня всё в порядке – Бенгамин не смог удержаться от вскрика. Пусть негромкого, но всё же.. Экипаж мостика кидает на нас встревоженные взгляды.       – Предлагаю переименовать Бесстрастных в Неисчислимых, – спустя некоторое время выдавил Бенгамин, – это имя подходит им гораздо лучше..       Молча киваю, соглашаясь. Остальные молчат, лишь Инга спрашивает с неожиданной робостью:       – Их так много, да? Тысяч десять?       – Почти, – киваю в ответ, – немного побольше.       На восемь порядков побольше.       В битве при Айриксе Мятежники выставили примерно двадцать тысяч малых кораблей, с нашей стороны сражалось семь с половиной. Битва серьёзная, значимая – но далеко не самая масштабная в истории. Считается, что самое крупное сражение разыгралось четыре с половиной века назад.       В те мрачные годы Инсектоиды осадили Бастион – один из ключевых миров Империи. С его захватом им открывалась прямая дорога на Тронный сектор. Империя не могла допустить потерю этой планеты. В ходе многодневного сражения людям удалось перемолоть силы жуков. Инсектоиды отступили, и Бастион был спасён.       Когда я читал об этой битве, её описание показалось мне крайне непрофессиональным. Скорее, сборник военных баек, чем детальный отчёт о сражении. Но мне запомнилось, что в Деблокировании Бастиона участвовал миллион малых кораблей.       Если предположить, что это правда, если собрать вместе истребители людей и метеоры Инсектоидов, если послать их в атаку на Неисчислимых – то каждому из миллиона кораблей нужно будет уничтожить миллион лазеров. Как раз и получится – триллион. Потом энтузиасты смогут разобраться с оставшимися девятнадцатью миллиардами. Всего-то.       И мне по-прежнему кажется, что я упускаю какой-то момент, какой-то чудовищный нюанс. Вот только не пойму, какой именно.       Так. Собраться. Совершенно неважно, девятнадцать ли там миллиардов лазеров или один триллион девятнадцать миллиардов. В любом случае, «Неустрашимый» с ними не справится. Тут даже весь Четыреста Четырнадцатый флот не справился бы. Проще уничтожить звезду, чем весь этот механический рой вычистить. Мы с одним-то лазером почти двадцать минут возились!       – Боюсь, мы не сможем уничтожить Неисчислимых. Нам придётся отступить из системы.       По мостику побежали шепотки. Уверен, совсем скоро слухи разбегутся по всему кораблю. Увы, с этим ничего нельзя сделать.       – Прямо сейчас? – переспросил Бенгамин.       – Нет. Пока мы попытаемся укрыться на ночной стороне Аммиака. Возможно, проведём ещё парочку орбитальных бомбардировок, уничтожим Неисчислимых на планетах. Но рано или поздно нам всё равно придётся отступить, – у многих на лицах непонимание. Вздыхаю. – Объясняю. Рой Неисчислимых слишком велик. Без истребителей нам его не уничтожить, – и с истребителями тоже, – даже если мы будем возиться целый год, – да хоть сто лет, скорее он сам собой развалится. – Лазеры тоже не причиняют нам существенного ущерба, но под непрерывным огнём единственная анобтаниумная катушка может выйти из строя. Мне самому претит идея оставлять недобитых врагов за спиной, но пока мы ничего не сможем с ними поделать.       – А как же пленники? – спросил Бенгамин. – Мы оставим их души на поживу роботам?       – И с этим мы тоже ничего не можем поделать. Расчёт координат для прыжка займёт как минимум пару месяцев. Слишком, слишком долго. Всё, что мы можем – помолиться за души погибших Единственному Истинному Богу.       Вновь утыкаюсь взглядом в скорбный список. Ну как же так-то, ребята и девчата? Арнольт Афез, Гаральд Хопер, Льюис Кэрса, Лина Айнценбьорг, Аннейя Вудстром… Ну надо же, тёзка моей дочери. Интересно, как там Лина поживает? Куда её распределили после Академии? Надеюсь, что на какой-нибудь спокойный флот.       О, точно, так вот что меня смущало! Именно под фамилией «Айнценбьорг» Лина записалась в Академию.       Да не. Не может этого быть! Это же абсурд, полная и абсолютная нелепица. Чтобы изо всех флотов и всех кораблей Лину направили именно на «Неустрашимый»?! Просто полная тёзка, такое тоже бывает, сплошь и рядом. Тем более, я познакомился со всеми новоприбывшими пилотами, и с этой Линой тоже. Или нет?       Чувствую, что за плечом притаился невыразимый ужас, и пытаюсь игнорировать его. Отогнать рациональными доводами. Я всегда встречаюсь и знакомлюсь с новоприбывшими пилотами, просто в этот раз подкрепление прислали слишком поздно, и Арнольт сразу же занял их тренировками и боевым слаживанием. Я приветствовал их в строю, многие подходили и разговаривали со мной. Вон, Аннейю прекрасно помню, да упокоит её душу Единственный Истинный Бог. Лину не помню.       Нет же, ничего это не значит, ничего! Если бы дочь попала на «Неустрашимый», мне бы тот же Афез сразу об этом сказал. Правда, фамилию «Айнценбьорг» я сам не сразу вспомнил. И…       Я как будто наяву услышал слова Арнольта, сказанные им меньше двух часов назад.       «Не, есть одна соплюшка, перед самым вылетом прислали из учёбки. Летает сносно»       Арнольт – ас. Настоящий ас. Чтобы он охарактеризовал новичка «Летает сносно», он должен быть одним из лучших на своём курсе. Третье место вполне себе подойдёт.       Да нет, не может быть, этого никак не может быть, я бы почувствовал, я дочь с другого края системы чувствовал, на корабле я бы сразу её заметил, я никак не мог её не почувствовать!       Если только она всё время не щитилась.       «Не, есть одна соплюшка, перед самым вылетом прислали из учёбки. Летает сносно»       Я не чувствовал никаких Одарённых в космокрыле, кроме Афеза. Никого не почувствовал. Никого. Значит, Лина и в самом деле прекрасно научилась щититься…       Мир отдаляется. Отплывает куда-то далеко-далеко, бесконечно далеко. На границе Транса скользят обрывки мыслей.       Извне, с расстояния десятков световых лет, доносится надрывный голос Томы:       – Аварийный маячок! Сильные помехи, но я принимаю сигнал аварийного маячка!       Не слушаю. Не обращаю внимания. Всё глубже погружаюсь в Транс, и до меня доносится вопль, едва различимый из-за гипершторма. Отчаянный, безнадёжный вопль Лины:       – Папа, папочка, спаси меня!!!