У меня зазвонил телефон. Входящий вызов шёл от Рогозиной, я зачем-то понадобился Галине Николаевне. Мне ни с кем и ни о чём разговаривать не хотелось совершенно, оттого я вздумал проигнорировать или сбросить звонок, но всё же на него, к не счастью, ответил - о чём уже очень скоро пожалел.
- Да, Галя, слушаю. Что-то срочное?
- Что ты делаешь? Ты не занят?
- Вообще-то, занят... Занят... Даже очень... - ответил я, окинув беглым взглядом обнажённые лодыжки Маши, лежавшие у меня на коленях. - Ну, так что?
- В общем, Майский... Поговорить надо... - начала она, а я уже догадался о теме предстоящей беседы. - Ты же прекрасно знаешь, что я категорически против таких методов допроса, и что я никогда не допускала их применения. Я тысячу раз говорила об этом и тебе, и Коле... Ты был неконтролируемым. Не понимаю, что на тебя нашло!.. Ты же мог держать себя в руках! - раздражённо высказывала она мне, после чего как-то замялась и как бы призналась. - Впрочем, я сама виновата. Мне не стоило давать тебе согласия на допрос... Это было моей ужасной ошибкой.
- Я по-другому не мог, и держать в руках я себя тоже не мог! И Коля бы, кстати, на моём месте поступил точно так же... А ты себя не вини.
- А я думала, что вы давно отвыкли от своего дикого оперского прошлого, - перебив меня, резко протораторила Рогозина.
- Да, мы давно отвыкли. С тобой отвыкнешь... И мы, знаешь ли, Галина Николаевна, не каждый день так обвиняемых допрашиваем. Такое бывает... в исключительных случаях. Хочешь сказать, я должен был преспокойно сидеть перед ней и умолять открыть рот, чтобы узнать, что происходит там, в доме сейчас?! У меня, лично, на счету была каждая секунда в тот момент! Каждая!
Галя молчала. Я был уверен, что в глубине своей суровой полковнической души Рогозина со мной, конечно, была согласна, однако она, разумеется, продолжала настаивать на своём.
- Будто ты не знаешь, Галь, что я бы не нанёс ей никакого вреда. Ты за кого меня держишь? Да мы всё это вообще уже проходили...
- В тот момент я не была в этом уверена. Не знаю, кто там был, - говорила она, потом, запнувшись, неуверенно добавила, - но это был не ты...
Незнакомый ранее мне Майский... Я очень много раз видела тебя злым, раздражённым, даже разъярённым, я прекрасно знаю твой характер, но подобного ты себе ещё никогда не позволял. Понимаешь? Серёж?
Я замолчал. С моей стороны было бы глупо с ней не согласиться. Ответить действительно было нечего.
- Я считаю, тебе нужно взять отпускные... - она продолжила более мягко. - Серёжа, я понимаю, как ты устал. Это дело было действительно опасным и тяжёлым... Кто же знал, что всё так повернётся? И я понимаю и представляю, как ты в тот момент переживал за Машу и её родителей, но приставлять оружие к обвиняемой было совершенно необязательно...
- Если бы я его не приставил, она ничего бы не сказала! Ничего! Ты же сама понимаешь это! Да ты же её видела! Её родители бы умерли! И она б сама потом тоже! Галя! Давай хотя бы в этом деле обойдёмся без лекций, умоляю!
Маша с болью в глазах посмотрела на меня. Чёрт бы меня побрал! Зачем я ответил Рогозиной?! Машутка только успокоилась... Я взял её за руку. Она мне даже не улыбнулась.
- Сергей, я повторяю, нельзя проводить допросы, применяя физическую силу по отношению к допрашиваемому... - повторила она напряжённо, но сочувственно и жалостно вздохнув. Я был прав: на самом деле, она была со мной солидарна, в чём никогда бы не призналась.
- Что значит "нельзя"?! Что значит "нельзя"?! Какую физическую силу, а, Галина Николаевна? Я её и пальцем не тронул!.. Иногда можно, Галя, можно... Точнее, даже нужно.
Она резко отвернулась от меня, уткнувшись лицом в кровать. Какой я дурак, подумал я.
- Бери больничный. Или бери отпускные.
- С радостью! Спасибо за предложение! Пожалуй, выберу и то, и другое. Доброй ночи, товарищ полковник!
Я поскорее распрощался с Рогозиной, совершенно не горя желанием спорить с ней дальше. Это было бы бессмысленно и бесполезно. Я точно знал, что мы бы никогда друг к другу не прислушались.
- Доброй, майор.
Я отбросил телефон в сторону.
... Передо мной на белёсой простыне лежала нагая Маша. Она, закрыв глаза, играла со своими чёрными шёлковыми волосами, блестящими в плохом свете ночной лампы, то поглаживая их, то накручивая прядями на указательные пальцы. Её плавные, соблазнительные изгибы, линии тела, её манящие формы, её матовая бескровная кожа волновали, будоражили, опьяняли моё уже лихорадочное и взвинченное сознание, внушали мне, что на свете нет девушки более непристойнее и благолепнее её.
Я понял: она была моей главной слабостью, она была моим непреодолимым искушением, она была моим болезненным пристрастием, она была моей манией; она стала всем моим
миром...
Маша приоткрыла уставшие, но настолько же красивые глаза и остановила взгляд на мне. Она привстала передо мной на коленки, положив ладони на мои плечи и прошептав хрипловатым голосом, голосом, который разбудил во мне нечто, о чём я даже не подозревал; голосом, ради которого сделал бы что угодно и за которым побежал бы куда угодно:
- У меня есть красное вино. А ещё у меня есть баня. И ванна. Ты куда больше хочешь?
- В баню, естественно... - пробормотал я, думая вовсе не о бане. Можно было сказать, что я раздевал её взглядом, но она
уже была голая.
- Я тоже, - тихо ответила она, задумчиво рассматривая мои пальцы, держа их в своей руке. - Я обожаю твои пальцы... Хотя, кажется, я уже говорила что-то такое.
Я усмехнулся, приняв её слова за кокетливую шутку.
- Пальцы да пальцы... Что в них такого?.. - спросил у неё я, размышляя о том, что ранее мои пальцы не вызывали ни у кого такого восхищения. Точнее, они вообще не вызывали ни у кого никакого восхищения. Смешно.
- Они такие длинные и красивые...
- У тебя красивее. Точно тебе говорю.
- Как у музыканта какого-то... Только сильнее, брутальнее... Сделай ими со мной что-нибудь... Пожалуйста... - прошептала она, пропустив мои слова мимо ушей и притягивая их к своему полуоткрытому рту. Они оказались на её нижней губе. Она облизнула их кончиком языка и потянула вниз, к своей груди - к соску.
И сам я раньше не вызывал ни у кого восхищения. Только, вероятно, мимолётный интерес, опошленное влечение и страсть, а в уже далёком прошлом - "любовь". Как мне казалось, настоящую. Но настоящая ли была она, если закончилась?..
И у меня никто восхищения не вызывал также. Всё, что я ранее чувствовал, было чем угодно, но только не восхищением. Все они были не теми. Все вокруг были не теми. Никто
не был ею.
Хотя... О чём это я?.. Я всё перепутал. Это было ничуть не восхищение. Это была
утопия. Самая настоящая утопия. То, что произошло и сформировалось между нами, было великой и чистой утопией. Я подумал о том, будто мы с нею имеем мало общего даже с любовью... а отношений у нас вовсе никаких нет и не может быть: у нас не было и не могло быть никаких проблем, громких и лишних разговоров, любых рамок и запретов... Всё это было не о нас, не про нас... Всё, что между нами происходило, приобрело для меня другой смысл, смысл полнейшего внутреннего поглощения друг друга и абсолютной утопии.
Утопия, утопия, утопия... Раньше я не знал этого слова. Раньше я не знал, что это значит. Я не имел никакого представления.
Она в ожидании отпустила мои пальцы. Я сжал его, стал гладить и потягивать. Она, выпуская тихие, но тяжёлые вздохи, прильнула тёплым лицом к моему, крепко держась за шею совсем чуть-чуть дрожащими руками.
Я наклонился и поцеловал его. Я вытягивал сосок, создавая вакуум между нами - между им и моими губами - от которого она начала подёргиваться. Когда мы занимались любовью впервые, я понял сразу - ласки груди были для неё верхом нескончаемого удовольствия.
- Серёжа...
- Да?
- Не останавливайся... - медленно, с запинками, прошептала она, в то время, пока я резко переключился на второй. С голодной жадностью я не мог от него отстать - мне было мало. Моя свободная рука вытягивала первый как бы по спирали, отчего он становился неестественно вытянутым и красным. Она резко замолчала, а когда я вновь его отпустил, издала дрожащий стон. Она приоткрыла рот и им же дышала. - Я... Я уже...
Я чуть прикусил его - она сладко охнула - и вдруг понял, о чём она хотела сказать. Я пустил руку меж её бёдер - она уже намокла, но потом быстро перевёл её на живот, почувствовав зябкие мурашки, пробежавшие по всему её телу. Я был не в себе. На меня снова нахлынули противоречивые чувства.
- Серёжа... Хватит... - пробормотала она, уткнувшись в шею и устремляя руку в обратном направлении. - Ты меня стесняешься?..
Я отпрянул от неё с некоторым смятением и взглянул на неё и с ненужной строгостью, и с ненужной растерянностью. Я застыл как каменный, не передавая ей контроль над своей рукой.
- Серёжа, да что с тобой?..
Я хотел объясниться, но подходящих слов не находил.
- Ты ответишь мне что-нибудь?
- Это сложно объяснить...
Перед моими глазами появились уже застывшие, коричневатые капли её крови, которые утром, у неё дома, я обнаружил на простыне. Ночью я ничего не заметил.
- Серёжа... Ты прям сам не свой.
- Я тебя просто очень сильно люблю.
Вероятней всего, мои растерянные и беспокойные чувства объяснялись лишь этим. Я очень сильно её любил. Любил настолько, что тем не менее боялся привыкать к её телу, к тому телу, которое, пусть уже и сделал своим.
Она не ответила. Ответили её глаза. Глаза, полные всецелой взаимности.
Я ощутил, что она всё ещё держит мою руку, и будто проснулся. Я расслабил её. Она улыбнулась и направила её вспять. Отпустила.
... Она мягко, долго целовала мою шею и мурлыкала под ухом. Она расположилась прямо сверху, на мне, а я смотрел на её крохотную спину, гибкую поясницу и был весь на взводе. Я хотел прекратить это издевательство надо мной и наконец уложить её под себя.
Она вдруг принялась посасывать моё плечо, затем бицепс, а после добралась и до своих любимых пальцев. Такой смелой инициативы с её стороны, я думал, не дождусь никогда. Её алые губы опухли, лицо покраснело, а шея и грудь ярко полыхали знойным огнём. Маша потянулась к моему проколотому уху, и я почувствовал её сжатые губы на мочке. Я ощущал её частое и сбивчивое дыхание кожей, иногда становившееся совсем отрывистым и шумным.
Оттого мне снова стало не по себе. Мне казалось, что ей вовсе не двадцать один год. Мне казалось, что она маленькая, слабая, беззащитная девочка. Я, практически задумавшись, уставился в её невинные глазки, не заметив её озадаченного вида.
- Серёжа?.. - приторно и вкрадчиво прошептала Маша, кусая губы и вызывающе улыбаясь. Я почувствовал её малюсенькую ладошку в области паха. - Помоги мне.
- У тебя глаза красивые, деточка... - сказал я, оттягивая свои боксеры. Её рука быстро скользнула внутрь.
- Он такой твёрдый... - у неё горели глаза. Эти горящие глаза ещё долго зажигали во мне особо похотливый огонь: для неё просто-напросто всё было в новинку и в диковинку. Её неумелость меня дико будоражила и оттого - будто развращала.
- Вот именно, - я чуть посмеялся. - А вообще, не смеши меня.
- Тебе нравится? - всё ещё шепталась она. Её рука вытворяла нежнейшие движения вверх-вниз. Во мне побежал лёгкий, естественный, природно обусловленный ток.
- Я на седьмом небе... Намочи ручку, малыш...
Она пустила слюни в ладонь, которая спустя секунду вознесла меня уже на восьмое небо.
- И чуть сильнее... Сильнее...
Она уже поняла, что я люблю сильно и жёстко, и смелее сжала его - я одобрительно кивнул... и закрыл глаза. Она была неопытной от слова "совсем". Я должен был её выучить: подсказывать, показывать и указывать на то, чего я хочу - она этого понять не могла; то, чего она хотела - я понять мог.
- Я так долго тебя хотела... Я увидела тебя впервые и сразу захотела тебе отдаться... Просто отдаться... - она робко хихикнула. - Мне так нравится делать тебе приятно.
- Ой, вруша... Не верится что-то... Вот это да... У меня в мыслях даже не было... чтобы ты так думала... Я тоже сразу тебя захотел... Захотел... - в моей интонации чувствовалась недосказанность. А сказал я чистую правду. Какой бы, с одной стороны, грубой она не была.
- Захотел что?..
- Отодрать тебя, - выдохнув, сказал я без доли скромности и преуменьшения. Каждый вечер в штабе я действительно фантазировал и представлял её - под собой, на себе и на коленях. В мельчайших деталях.
Она улыбнулась.
- Машунь... Ответишь на один пикантный вопрос? - спросил её я, чувствуя всё ещё лишь мягкий ток в своих ногах. Совсем скоро эти ощущения изменятся - на тяжёлые, густые, тучные. - Мне до жути интересно услышать твой ответ. - Я хотел узнать одну любопытную вещь, и более подходящей - настолько близкой, как в первые наши ночи обстановки, я решил, что не застану никогда.
- Ага... А что мне за это будет? - лукаво осведомляется она. Руки ускоряются, а я - будто пьянею.
- Всё, что пожелаешь, - обещаю ей я.
- Ну... Тогда отвечу, конечно...
Она пятится назад, и я реагирую на тёплый язык, который ездит по яйцам и скользит до головки, моментально обхватываемой молниеносными губами, из-под которых испускается обильная струя слюны. Она чуть заглатывает член, плотно его засасывая и - целует.
- Ты ещё не забыл, что хотел узнать? - она смачно облизывает торс - начав с мошонки и остановившись у груди, и поднимает непотребный взгляд, который пронизывает меня насквозь. Тыльной стороной ладони они утирает подбородок. Желание всадить ей до боли и криков также пронизывает меня насквозь, но я всего-навсего говорю:
- Почти забыл... Практически забыл.
- Обидно...
- Не обижайся... Ещё чуть-чуть бы и забыл... Честное слово... Всё-таки мне очень интересно... Ты же себя удовлетворяла до меня?
Она кивает.
- Как ты это делала?
- Майор устроил допрос... - она захохотала. - Ну... Душ струйный, сама пальцами, и иногда подушка помогала... - она смущается, а взгляд становится уже совсем другим - почти таким, будто бы я поймал её с поличным о том, о чём спрашивал.
- Подушка?!
- Ну, да...
- Это как?..
- Только не смейся надо мной.
Я улыбнулся ей.
- Обещаю.
- Да ведь посмеёшься всё равно... Я ложусь на подушку, желательно плотную, и трусь о неё...
И я усмехнулся, постаравшись сдержать дальнейший смех.
- Да я уже сказала! - она игриво пихает меня в грудь кулачком, который я расправляю в ладонь и кладу себе в левую область груди. «Последние несколько дней оно билось ради тебя». - ... не представляешь, как приятно это растягивать по времени... Но устаёшь быстро... Ты знаешь, я всегда относилась к этому, видимо, не совсем правильно... немного стеснялась своих чувств. Ты что-то перевернул - во мне всё изменилось, - она поправляет назойливую прядь у виска, и я вижу в Маше всё, что когда-либо мне было нужно. - К тому же...
Я уже не слушал её. Я смотрел на неё и просто был счастлив. Счастлив оттого, что она - моя; что она - необыкновенная; что она меня любит; что я раскрепостил её - раскрепостил так быстро, словно это было абсолютно естественно, и дал понять, какую сласть таит её тело для меня, но в первую очередь - для неё.
... Она приближается ко мне, а я жадно тянусь к её губам, но она моментально от меня отклоняется и быстро скрывается под простынью. Я приоткрываю её.
И вновь: губы, язык, слюни. Отдышка. Слюни, язык, слюни. Я чувствую её горло и то, как ей сложно дышать. Я думаю о том, что мне это нравится.
- Возьми меня за...
Я не дал ей договорить. Я её понял. Одна - на макушке, другая - бережно убирает лезущие волосы за ушко.
- Управляй... Только жёстко, - просит она, сглатывая.
- Как угодно...
Простынь опустилась.
... Я крыл её шею, ключицы и раскалённую грудь затяжными, томительными поцелуями.
Я взглянул на неё. Она пребывала в блаженной, всепоглощающей неге. Я спустился ниже, к животу, и услышал тяжкий протяжный вздох. Спустился ещё ниже и услышал гортанный и прерывистый стон...
- Майор!.. - надрывисто вскрикивала она хриплым голосом, закатывая глаза. - Серёжа!..
Я ничего ей не отвечал. Лишь приподнимая взгляд, я с диким развратом и бешеным вожделением в самом сердце, в крови и в пульсации вен наблюдал за моей стонущей и почти плачущей девочкой...
... Я вошёл в неё. Потом вошёл полностью.
- Придуши меня уже наконец... Хватит бояться... - прошептала она, неловко и жадно притягивая мою руку к своей шее.
Я остановился, прокрутив в голове её недавнюю пошлую шутку, оказывается, скрывающую истинные похотливые фантазии. Как она хочет - так и будет... Я стал душить её. Нахлынувшая волна наслаждения охватила меня всего.
- Сильнее... - прошипела она, впиваясь ногтями в моё предплечье.
Взглянув на довольную, расплывающуюся улыбку и уже мутные, маревые глаза, я пустился во все тяжкие... В этот момент в мире начало торжествовать одно лишь раскатистое и многократное эхо...
Её колени дрожали.
Она надела мою футболку, достающую ей практически до лодыжек. Мы взяли вино и чуть позже оказались во дворе.
Я принялся топить баню. На улице было тепло. Ночную тишину нарушал лишь монотонный и непрекращающийся стрекот ночных сверчков, слушать который Маша любила особенно. Она диким и изящным зверьком устроилась на сухом сосновом пеньке, принюхиваясь к сладковатому дымному воздуху, будто молодая лиса или робкая, краткая лань. Наблюдать за этой воздушной гибкой и сладостной душой я мог часами, а то и днями...
Вдруг послышался меланхоличный свист и завораживающее уханье совы. Односложные повторяющиеся звуки с интервалом в одну-три секунды внедряли в меня какой-то необъяснимый страх и тревогу.
- Маш, знаешь что?..
- Что?
- Не по себе мне как-то от этой совы... - чуть раздражённо сказал я, оглядываясь по сторонам.
- Ой, майор-майор!.. Городской ты житель, майор! - она смеялась. - На природе когда последний раз был?
- Не помню уже... Ты же знаешь теперь прекрасно мою работу.
Я вспомнил, как в день знакомства я говорил ей о том, что если бы она получше узнала мою работу, она бы ужаснулась. Меня окутало нелепое, но удивительное ощущение, будто это было, по крайней мере, несколько недель или месяцев назад.
- Ну, привыкай... Чего ж эту сову бояться?.. Вообще, уханье совиное считается предвестником беды... - задумчиво произнесла Маша, отрешённо заглядевшись на далёкую лесополосу, в которой скрывалась наша загадочная птица.
- Это кто тебе сказал-то?
- Народные приметы.
- Ты этим приметам не верь. Голову не забивай.
- А я в них верю. С совами, филинами много примет связано.
- Каких же?
Она помолчала.
- Говорят, если филин уселся на церковь - это предупреждение о чьей-либо смерти... Ты, наверное, видел в Зарайске небольшую кирку?
- Да, видел.
- За день до того, как произошло несчастье с Петей, с мальчуганом, которого съел Влад... Господи...
- Маш... Маш... Может, не будем сейчас? Не волнуйся, пожалуйста.
- Да нет, нет... Всё нормально... Хотя сколько лет прошло, дёргает всё равно каждый раз при воспоминании. В общем, я рисовала эту нашу церковь... Рисую-рисую, затем вдруг вижу на самой её верхушке купола филина... Мне даже показалось, что он почувствовал мое удивление. Потом он улетел сразу же...
- Бывает же такое...
- Бывает...
- А ещё приметы есть какие-нибудь? - заинтересованно спросил её я, к своему удивлению. Я никогда не верил в подобную чушь, но, слушая её, у меня складывалось впечатление, будто всё, о чём она говорит, на самом деле возможно. Тем не менее, мой скептицизм не пропадал: одновременно я понимал, что такое неизгладимое на меня впечатление на данный момент производит неумолкающее совиное уханье и практически кромешная тьма вокруг.
Но ей поверить я мог. Кому-то другому - вряд ли...
- Много есть. Еще говорят, если
сова кричит у дома - это к новорождённому. Если сову видишь на дороге, можешь ожидать воровства...
- А про филинов?
- Они к пожарам...
Она всё ещё сидела на своём пеньке. Я подошёл к ней.
- Маш, ты мне привыкать к чему-то там сказала?..
- Ну, да. Привыкай к пока ещё дикому для тебя миру, - она усмехнулась, устремив свой взгляд вниз, в ночную чёрную траву.
- Ты предлагаешь переехать к тебе?
Она помолчала, вроде как насмешливо и лукаво посмотрела на меня, после чего расхохоталась, как малое раззадоренное дитя.
- Ну, что ты смеешься? Сейчас проснутся все от твоего хохота!
- Майор, у тебя такое лицо было, как будто ты никогда не думал, что это возможно!
- Я не думал, что вообще... всё это возможно...
- Ты сам-то хочешь переехать? - искушающе спросила она, вдруг притянув и приобняв меня за живот. Маша приподняла мою майку и поцеловала меня в пупок. Её рука оказалась в моих шортах. Руки её всегда были стремительными. Я смотрел на неё сверху вниз. Она, вновь рассмеявшись, спросила:
- Не хочешь повторить?
- О, Боже... Как тебя назвать?..
Она улыбнулась.
- Чертовкой?
- Именно! Ты просто невероятная чертовка! - теперь смеялся я.
- О, да!..
- Так... Вообще-то, я топил баню, падшая женщина!.. - с максимально серьёзным выражением лица пошутил я, возвращаясь к своему делу.
Она вновь разразилась хохотом.
- О, кто бы говорил! А я, вообще-то, задала вопрос.
- Естественно, я хочу переехать... - отозвался я.
- Тогда переезжай... Или ты каждую ночь начнешь просыпаться от сов, а потом дрожать от страха? - она вновь рассмеялась. - Ха-ха! Майор... Всё-таки ты у меня не бесстрашный...
- Эх... Пусть так.
В мягком мраке ночной мглы на её лицо падал фонарный желтоватый свет. Я плохо видел её глаза, но точно ощущал её теплый и мягкий взгляд на себе.
В тесной и плохо освещённой бане Маша сразу же улеглась на полок и надела банную войлочную шапку, натянув её аж до глаз.
- Ты спать собралась?
- Ага.
- Ну, давай. А я посмотрю.
Я засматривался на неземное обмяклое тело, постепенно покрывающееся испариной. Маша раскраснелась от головы до пят. Термометр показывал девяносто градусов по Цельсию.
Я вспомнил о том, что заранее замочил берёзовый веник в тёплой воде. Я хотел попросить её меня им похлопать, но, взглянув на неё, мне показалось, что она и вправду засыпает.
- Маш, ты не заснула тут?
- А? Чего?..
- Я спрашиваю, ты не спишь?
- Нет... Вино, видимо, в голову ударило...
Я усмехнулся.
- Я говорю же, деточка ты...
- Не деточка. Кто вообще в бане вино распивает?
- Мы. Ты же сама предложила.
- В баню надо минералку или чай холодный брать, а не вино.
- Или пиво... Ну, ничего, в следующий раз прихватим, может, кваса ещё.
Она протянула мне наполовину полный бокал. Я залпом его осушил.
- Пьешь как лошадь... - с презрительным видом пошутила она, широко улыбнувшись.
- Ха! Деточка, да это ж вино!
Она села. Маша сняла банную шапку. Её длинные волосы ниспадали на её хрупкую, худую спину, по которой вниз, к ягодицам, стремительно, быстро стекали капельки пота и воды.
- Ты спать хочешь? - спросил её я.
- Нет. А ты?
- Я тоже не хочу.
Я сел позади неё.
Я стал легонько массировать ее костяной, чуть выпирающий позвоночник. Потом то приглаживал, то взъерошивал её вьющиеся мокрые волосы...
Я думал, с одной стороны, в таких сокровенных, тесных действиях вся интимность момента изобилует так, как никогда не будет изобиловать в постели. С другой стороны, в эти минуты хоть и физической, но безмятежной и безинстинктивной близости иногда я воспринимал Машу, как маленькую крошку, кнопку, малютку, с которой я никогда не сводил глаз, которую берёг как зеницу ока, за которой ухаживал, заботился, как заботится о своём волчонке волк, как заботится о своём львёнке лев, я лелеял, холил её так, будто кроме неё у меня не было никого и ничего, я ласкал, будто растил её так, будто кроме меня у неё не было никого и ничего.
А всё просто так и было...
- Маш, пошлёпаешь меня веником чуток? - спросил я, поцеловав её в горячее плечо.
- Пошлёпаю я тебя, пошлёпаю... - тихо смеясь и поворачиваясь ко мне, ответила она.
Уже одеваясь, мы вдруг услышали дождь и раскаты оглушительного, пушечного грома.
- Надень мою кофту обязательно. И капюшон накинь. Не хватало ещё, чтобы тебя охватило, и ты простыла. Тебя охватит только так после бани.
- Есть, товарищ майор! - громко и раззадорено изрекла она, всем своим весом отворяя скрипучую входную банную дверь.
- Дитя... - буркнул я себе под нос, глядя ей вслед.
Маша выбежала на улицу, закружилась на одном месте, словно юла, вытянув руки вверх, к чёрному бескрайнему небу, и смеясь как
птичка божья, смеясь беззаботно и легко. Я наблюдал за этим ангельским созданием, наблюдал за каждым его движением жадно, ревниво и внимательно.
Звонкая барабанная пелена, затянувшая темнейшую высь в свой плен, гулкий гром и промозглый дождь вовсе не мешали Маше продолжать безостановочно вертеться волчком. Внезапно вспыхнувшая ослепительная фиолетовая молния расколола небо напополам, озаряя мрачное пространство далёких зубчатых крон деревьев, выступающих на горизонте.
- Маша, пошли в дом! - прикрикнул я, направляясь к ней.
- Серёжа, я никогда не находилась столь долго под дождем! Иди ко мне!
- Простудишься же! Пошли!
Она смотрела на меня глазами, полными счастья и радости, такими глазами, которые никогда на меня ещё не смотрели. Глаза эти выражали нечто абсолютно невыразимое, и я лишь подозреваю, что они могли излучать нечто вроде нежданной благодати и истинного счастья...
Думал ли я, что однажды влюблюсь в девушку, которая способна радоваться ливню, грому, молнии после тёплой ночной бани?.. В девушку сложного характера и сложного мироощущения? В девушку, учащуюся на психолога и держащую в своём маленьком доме свой же маленький зоопарк? Нет, определённо, не думал. И на это были свои основания...
Заслуженно завоевав титул "мачо", "Дон Жуана" в кругу своих коллег, я поддался времени и стечению обстоятельств, меня стремительно менявших, потому считал, что для себя я всё заранее предопределил и предусмотрел. Я считал, что в конце концов мой выбор падёт на эдакую эффектную, яркую и помпезную блондинку, с которой теперь, как я ясно и отчётливо понимал, абсолютно ничто меня связывать не могло. И вдруг судьба, исподтишка надо мной посмеиваясь, объединяет меня не с ней, не с ослепительной и сексапильной куклой, а с простодушной, невинной девушкой на четырнадцать лет младше меня. Неожиданно. Мягко говоря. А что делать?.. Да ничего. Ничего не делать.
Меньше думать и больше жить.
Что я из этого вынес? Многое. Наверное, вынес то, что порой самые идеологические и стойкие предубеждения и предрассудки являются самыми ошибочными и ложными. Вынес то, что строить планы на будущее, касающиеся личной жизни и потенциального партнёра, бессмысленно и глупо. Теперь это так примитивно... Я припоминал себя совершенно другим человеком, не так давно пытающимся объяснить Петровичу, насколько сильно хочется встретить свою женщину, насколько сильно хочется построить свою семью... При этом я даже не позволял себе на что-либо надеяться... А мыслей о такой девушке не было абсолютно - их не было никогда...
От меня ничего не зависело. А теперь я с ней, здесь, под этим ливнем.
Гром среди ясного неба?..
Я спрашивал себя, откуда она взялась? Почему меня никто не предупредил, что, оказывается, бывает в жизни и так?..
- Серёжа, почему ты всегда такой задумчивый? Ты что, не видишь?!
- Что не вижу?..
- Дождь! Молнии! Смотри, как красиво! - сказала она, вновь устремив зачарованный взгляд в небесный свод, извергающий непрекращающийся дождь и пронзительный гром.
Я промолчал.
- Серёжа, пойди в спальню и зажги свечи, пожалуйста. Я их так люблю. Они в прикроватной тумбочке. Я заварю чай.
- Слушаюсь и повинуюсь, - ответил я, поцеловав её руку.
В тумбочке я обнаружил не только свечи. Рядом с ними лежал её выцветший блокнот, в котором она постоянно что-то писала, будучи ещё в штабе. Он был открыт. Мой взгляд остановился на нескольких строчках, написанных её корявым почерком:
«Как ему рассказать? Я не хочу его обманывать и терять, я не хочу лишаться родителей»,
«Я этого не выдержу»,
«Я схожу с ума»,
«Я его недостойна. У нас никогда ничего не получится»...
На меня напал гнев. Блокнот мне захотелось разорвать.
Я сел на пол. Закрыв глаза, я стал глубоко и часто дышать, стараясь как можно скорее прогнать от себя раздражение и охватившую меня ярость.
Она вошла в комнату, неся в руках две кружки чая.
- А ты чего на полу сидишь?
- Да ничего... - я встал. - С чем чай?
- У меня с ромашкой. У тебя с имбирём.
- Красота...
- Ты свечи не зажёг. Дай мне.
Она, расставив свечи на полу, начала их поочередно зажигать. Комнату залил мутный жёлтый свет. На потолке и стенах появились наши тени. Я, полулёжа устроившись на кровати, призвал её к себе. Маша раскинулась меж моих ног, тесно опираясь на грудь. Я укрыл нас большим мягким пледом.
- Пей чай, Серёжа. Ты же, наверное, тоже немного замерз.
- Я-то не замёрз.
- Вот и я. Я только стала капельку счастливее.
- Я тоже стал счастливее. На тебя смотреть - одно только счастье...
Какое-то время мы вместе молчали. Непростой разговор я начал первым.
- Не могу поверить, что всё закончилось, - немного измученно сказал я, потирая веки и виски. Мне сильно хотелось спать.
- Серёжа... Прости меня, пожалуйста. Я до сих пор не извинилась перед тобой. Прости меня.
- Маша, хватит. Тебе не за что извиняться. Не вини себя.
- Нет, мне нужно было всё как-то хотя бы попытаться рассказать тебе...
- Ничего страшного. Ничего. Мы сами всё узнали, и сейчас всё хорошо. Уже всё прошло.
- Прошло? - спросила она меня неуверенной интонацией. Маша резко села, не повернувшись ко мне. - Всё только начинается... Ничто не прошло.
- Я не это имел в виду... Это тоже пройдет. Поверь мне.
- Я знаю...
- Вы с отцом будете рядом с ней, вы поможете ей пережить это, потому что вы с ним очень, очень сильные люди, - сказал я ей без доли сомнений.
- Я знаю. Мы всё сможем. Только никто не отменял её слезы, её боль и переживания.
- Маша, никто этого не отменит. Я понимаю, тебе сейчас не легче, но попробуй взять контроль над ней в свои руки, а я буду рядом.
- Да-да... Нужно... Прости меня ещё раз...
Я также сел и крепко обнял её сзади. Она начала плакать и мелко, но заметно дрожать. Убийства, похищение, ранения, шантаж, отравление, первый секс, - звучит, как адова смесь. А на деле - реальность её жизни за последние несколько дней.
- Перестань... Это жизнь... Она непредсказуема. Бывает всё. И абсолютно всё нужно выстоять. Иначе никак.
- Серёжа, я так люблю их, так боюсь потерять! Вдруг её сердце не выдержит?!
- Выдержит. Всё будет хорошо. Я тебе помогу сделать всё, что ты попросишь для них. Конечно, сначала будет очень тяжело. Но нужно время. Только время. Оно всё восстановит.
- Время... Да... Знаешь, мне иногда кажется, что время не лечит, а только ожесточает... Например, как оно ожесточило Вику...
- Я знаю...
- Мне так стыдно перед тобой.
- Мне тоже.
- Тебе? За что?
- За то, что не смог тебя освободить. Я мог. Просто не дожал.
- Нет, это всё неправильно. Я сама должна была сознаться.
Я тяжело вздохнул.
- Ты не могла. Ты была запугана.
Она отрицательно замотала головой.
- Должна...
- Нет, Маша, нет. Ты прекрасно знала, что она способна на то, что обещала, - твёрдо процедил я.
Она всхлипывала.
- Так... Мне кажется, такие разговоры между нами совсем бессмысленны... Спустя время ты со мной согласишься, я думаю. Спустя время всё изменится. Ладно... Давай пока что просто больше не будем об этом. От этого будет лучше и тебе, и мне. Хорошо?
- Хорошо... - тихо прошептала она, шмыгая носом.
В тот вечер, после бани, вина и дождя она быстро заснула, а мою вялость и сонливость как рукой сняло. Я не знал, чем мне заняться, потому отвлекал себя, чем угодно: сначала я слушал приглушённое тихое радио на мокрой веранде и курил, дыша холодным воздухом ночи, потом просматривал её бездонный книжный шкаф, затем, взяв её расстроенную гитару, решил привести её в порядок... Я скучал один и не мог её будить.
Впервые зайдя в подвал, я не сразу смог включить свет. Озарившееся пространство меня поразило. Здесь был только мольберт, на котором располагалось полотно, точно изображавшее нас с ней, и столик с лампой, красками и кистями. У двери стоял стул, на который мне пришлось упасть от изумления: она не говорила, что она пишет. И настолько невероятно точно. Я был поражён смотрящими на нас двойниками. Я подумал о том, что, скорее всего, я обнаружил готовящийся мне подарок, как вдруг у меня зазвонил телефон. Я подскочил от неожиданности. То был незнакомый номер. Я закрыл дверь в подвал и ответил.
- Да... Кто это?
- Майор... Ты всё же не мог бы приехать? - спросил машин отец хриплым голосом. Голоса у них были ужасно похожи. Я выдохнул: тошнотворная тревога появилась во мне при виде чужих цифр.
- Всё же приехать?..
- Да...
Я задумался. Машу одну оставлять очень не хотелось, однако человек на другом конце провода,я знал, был действительно совсем разбитым. Мне пришлось согласиться.
- Скоро буду... Ничего не случилось?
Но ответа я не получил: он уже сбросил, и слышались лишь телефонные монотонные гудки.
Я оставил записку, быстро собрался и вызвал такси.
- Прости, что так поздно. Очень паршивое состояние... - измученно начал оправдываться он. - Да, очень поздно... Страшно что-то одному до жути. Решил тебе звякнуть. Я уже говорил... ты хороший парень. Подумал, не откажешь. Доверие у меня к тебе какое-то есть...
- Я всё понимаю, - не задумываясь, ответил я, поймав себя на мысли, что на самом деле, я вовсе не готов к ночным посиделкам со страдающим человеком. Тем более, со страдающим отцом своей девушки. Которая страдала не меньше. Я вздохнул и приземлился напротив него. Вид у него был ужасный: нечёсанные волосы, устроившаяся за ухом помятая сигарета, опухшие верхние и нижние веки, наперекосяк застёгнутая и замаранная какой-то пищей рубашка и обрезанные шорты, некогда бывшие джинсами. Человеку было всё равно, как ему выглядеть. Человек не задумывался о внешнем виде. Это естественно, и я его понимал. Мне было его очень жаль. Он молчал.
- Как сейчас Маша?
Я поспешно ответил, надеясь, что мой ответ его немного успокоит:
- Она сейчас спит. Мы были в бане, она выпила пару кружек чая, я дал ей слабое снотворное, так что должна поспать хорошо... - «Она просто обязана хорошо поспать после
такого секса» - подумал я, оставив свои мысли, естественно, при себе. - Ей немного получше. Получше, правда. А Елизавета Сергеевна как?..
- В больнице. Не понимаю, что с ней будут делать... Зачем её там оставили?..
- Чтобы под присмотром была, рядом с врачами.
- Да-да... Они сказали мне, чтобы я ехал домой и отдыхал... Они сказали приехать завтра, точнее, уже сегодня днём... - медленно, сумбурно и вяло повторялся и бормотал он. - А вот ей не лучше.
Я потупил взгляд. Вдруг он спрашивает:
- Что ты будешь?
- Из спиртного?
- Именно...
- Я не знаю... Я не горю желанием возвращаться домой пьяным.
- Не откажи мне. Ты сказал, она спит. Я думаю, она хорошо отрубилась.
Я взглянул на него.
- Водку, - море моей собственной боли просит меня хотя бы попробовать себя заглушить, и я соглашаюсь на его предложение.
... - Ты знаешь, майор, это всё моя вина... От начала и до конца... Я знаю, что моя. Вика была крайне сложным и иногда даже противным ребёнком... Могу ли я вообще так говорить?.. Что я за отец?.. Как я мог допустить всё это?.. - горестно хмыкая, бурчал он, покачиваясь из стороны в сторону. - Господи, да за что?.. Лучше бы я умер за всех них!
- Это всё абсолютно не ваша вина... Всё произошло, как должно было. Это жизнь, судьба... Называйте, как хотите. Перед всем этим все мы бессильны. Ничего уже не вернуть и не изменить... Пожалуйста, не рвите себе душу.
Я говорил уже обычные для себя вещи, которыми утешал многих людей, но в которых был уверен. Я прекрасно понимал, что каждый мой собеседник в тот момент был со мной совершенно не согласен, но мне было, честно говоря, всё равно.
- Нет, нет, нет... Я мог и должен был это предотвратить... Точно.
Вот и сейчас мои слова пропустили мимо ушей. А я привык.
- Мне до сих пор кажется, что это какая-то ошибка, какая-то чушь, какой-то бред или сон... Быть может, я скоро проснусь?.. - спросил он, вероятно, сам себя, резко откинувшись на кресло.
Я не ответил. Он быстро вернулся в свою привычную позу. Его рука с водкой потянулась к моей рюмке.
- Ещё парочку... И всё... Мне ещё спать лечь надо, она проснётся от запашочка...
Он оценивающе вскинул брови. Я закурил и спросил:
- Вы же не можете не знать, что порой у самых прекрасных родителей вырастают самые ужасные дети?
- Мы с Лизой просто не самые прекрасные родители... Да, да...
- А как же Маша?
- Маша другая... Во всем её собственные заслуги... Не знаю...
- Вот и Вика другая. Есть в ней, вероятно, что-то такое, над чем не имели силу ни вы, ни она сама. Это когда-то где-то в ней было заложено. Все очень разные... Даже родные сёстры, даже близнецы...
- Ты же любишь её... - вдруг внезапно и медленно проговорил он, заглядевшись на меня и перебив. - Извини, что перебил... В голову снова взбрело то, как ты смотрел на неё сегодня... когда она плакала, когда Лизу утешала... ну, в автобусе...
- Знаете, как бы я сказал?.. Да, люблю. Даже не побоюсь этого слова. Знакомы-то мы всего пару дней. Не знал, что такое возможно...
- Это очень заметно... Она всегда ждала и хотела такого, как ты...
- Не думаю, что прям такого, как я... - скептически ответил я, усмехнувшись и туша сигарету, растирая уже потухший бычок о пепельницу.
- Такого-такого... Нет, поверь, именно такого... Я даже не знаю, как это объяснить...
Я заинтересовался.
- Расскажите.
- Дело в том, что мы действительно с Лизой далеко не самые прекрасные родители... Я был вечно на работе, был вечно занят, пока девчонки росли, а мать была вся в себе всегда, она сложная, вроде... вроде, не назовёшь это депрессией, но, видать, темперамент какой-то такой, что ли... Они росли практически сами себе на уме. Виноваты мы!.. О, как виноваты!.. Ужасно!
Он заплакал, выпил, замолчал. Молчал и я.
- Как же, майор, стыдно даже думать об этом, но, честно говоря, мы будто их только материально поддерживали, обеспечивали, а по-родительски, душевно... Нет... ты понимаешь?.. - спросил он, взглянув на меня с полнейшим отчаянием в глазах. Я кивнул. Чего я только не понимаю, подумал я.
- А близких чувств не давали. Ну, не было, что ли... Не могли, не умели, не знаю... Люди мы такие, видать, скованные, сжатые, любовь выражать не в силах, даже по отношению к детям, к девочкам. Сложно это... Очень... Вот и получилось, блять...
Он задумался.
- Вот и росли так... Очень одинаково, но в то же время по-разному. Маша сама себя воспитала... Умничка... Она понимала всё, о чём я тебе сейчас говорю, она нас любила, несмотря ни на что, она хорошенькая такая всегда была, и сейчас такая же... А у Вики всё по-другому сложилось... Бес в неё вселился какой-то... Познакомилась с этим Владом проклятым, прости мою душу грешную, и потерялась! Пошла не по тому пути, мягко говоря... А мы с Лизой бессильны. Что только не делали... И разговаривали с ней, и всё объясняли... И к психологу её водили, и даже что-то типа кодирования делали... По бабкам таскали... И говорили, что в полицию пойдем - всё без толку!.. Она изменилась. Ужасно изменилась. Это была уже не она... Это всё он. Я не узнавал её. Перестала учиться, перестала следить за собой, стала курить, пить, естественно, дома уже её было не застать... И она стала очень агрессивно вести себя по отношению к Маше. Однажды она сильно ударила её жестким резиновым проводом во время какой-то очередной ссоры, которую она сама, конечно, инициировала... Как Машке больно было... Ух... У неё остался длинный шрам. Бедняжка моя.
- Да, я видел... - Я вспомнил продольный неестественно-светлый, словно пришитый, участок кожи на её бедре. - Скажите, мне интересно... А вы не пробовали обращаться к его родителям?
- Не было у него тогда уже никаких родителей. Подохли от синьки, насколько я знаю...
- А кто же его тогда хоронил?
- Друзья его... Готы эти... Такие же как он - ничтожества... Тело увезли, и больше и никто их не видел.
Я был в шоке. Просто взяли и увезли тело?..
- А теперь моего отца загубила! Моя дочь - моего отца! Сволочь! - вдруг закричал он, со всей силы разбив бокал об пол. Он взвыл.
- Тише, пожалуйста, успокойтесь...
Я не удивлялся уже ничему и молча налил ему в свой.
- Вот, выпейте.
- Извини!
- Не извиняйтесь.
- Ничего мы не могли сделать! Ничего, майор, понимаешь?!
- Понимаю, понимаю...
Он выпил и замолк. Его губы дрожали. Затем начал снова:
- Был у Маши один парень... Мне казалось, у них всё было серьёзно, но он каким-то дураком оказался, попросту говоря... Не помню уже, что там именно у них произошло, но она с ним попрощалась, будто и не нравился он даже ей никогда... И ухажёров потом намечалось много, но она всех отметала, даже не познакомившись, даже имени на узнав... Был у них с матерью разговор один задушевный недавно... Машка, она же психолог, ей говорит, мол, когда девочка в детстве получает меньше внимания и заботы, чем хотелось бы, от папы, у неё подсознательно как бы программируется образ того мужчины, с которым она хочет быть... Вроде как, необязательно на отца похожего, но мужчины, взрослого, не паренька какого-то, мужчины... - заговаривался он. - Сильного, любящего... Вот так-то...
Видимо, ты ей и запрограммировался там... - закончил он, демонстративно постучав по центру своего лба.
Какое-то время мы молчали. Я пытался представить, что должен чувствовать человек, потерявший одновременно двух близких людей радикально разными путями, но самой ужасающе тесной связью. Мне ничего не приходило в голову. Я вглядывался в человека напротив, но всё равно ничего не понимал.
Я пьянел. Опустошающая тяжесть в голове меня захватывала. Я сидел, как дурак, уставившись в никуда и думая о том, как мне эта тяжесть мешает. Я всё ещё понимал, что мне нужно с ним разговаривать, но тогда я уже не мог выдавить из себя ни слова.
- Может быть, всё это действительно лишь сон?.. - раздалось рядом.
Действительно... Что происходит?.. Может быть, он начался ещё до того, как мы познакомились с Машей? Он до сих пор нас не отпускает? Это наш общий сон? Почему такой длинный? Когда последний раз я засыпал и просыпался? Сколько времени назад это было? Почему мы не просыпаемся?! Где мы?!
- Как ты всё это выдержал?.. - вырвал меня голос из глупых раздумий. Я не знал, что сказать. Я сам не знал, как я это выдержал. В голове уже пару дней была свинцовая дымка, в руках - мелкая дрожь. Зато выдержал. Зато...
- Опыт, опыт и ещё раз опыт, - ответил я. Больше в ту ночь мне в голову ничего не приходило.
***
... Оказавшись дома, я медленно побрёл в подвал с желанием вновь взглянуть на наш портрет. Я услышал приглушённо играющую мелодию «Арии» и понял, что она там. Я отворил дверь.
- Серёжа... Я не могу спать без тебя... - тихо сказала она, сидя ко мне спиной и рассматривая свою работу. - Где ты был?
- … «Бояться не надо, душа моя будет рядом,
Твои сновиденья до рассвета охранять...»
- прозвучало из динамика телефона.
- Вот, действительно... Пошли спать, и я буду твои сновиденья до рассвета охранять... Обещаю.
- Ты что, пьян? - растерянно спросила она, оглянувшись вполоборота.
- Я трезв и чист, как лабораторное стекло.
Она не оценила мой профессиональный юмор. Она промолчала.
- Машутка, извини... Я был у твоего отца. Я не мог ему отказать. Я нормальный.
- Понятно... - сонно проговорила она. - Я проснулась и запаниковала без тебя... У меня такое ощущение, будто... я зависима от тебя и твоего присутствия рядом, как маленький ребёнок... Страшно становится без тебя, - говорит она и задумчиво трёт глаза, приглаживая волосы.
Я чувствовал ужасный стыд. Стыд, превращающийся в гнев, направленный против самого себя.
- Извини, пожалуйста. Я поехал не выпить, а чуть побыть с ним... Я не смог ему отказать... Ему, мягко говоря, паршиво, - грубо промямлил я.
Она даже спать не может без меня, а я напился. Болван.
- Ничего страшного, - бесстрастно и равнодушно бросила она.
- Я всегда буду рядом... Слышишь? Всегда.
Я подошёл к ней сзади, лаская и массажируя шею.
- Слышу. И я тоже всегда буду рядом... Вот теперь мне спокойно.
- Тебе всегда будет спокойно. Ты просто уже спала самым крепким сном...
- Я не заметила, как заснула. Совсем не заметила.
Я поцеловал её в макушку. Мы молчали.
- «Ты найдёшь потерянный рай...»
Песня перебила тишину. Маша вздохнула.
- Мы найдём потерянный рай? - спросила она, крепко взяв меня за руку.
- Мы уже нашли его...
У нас у дома сова кричала, когда я вышел из такси. Сидела на ближайшем дереве.
