***
Как только я ступил в лабораторию, Ваня тут же начал отчитываться по новым вещдокам: - Товарищ майор, начнём с сигарет. В целом блоке должно быть восемь пачек, здесь только семь. Все семь пачек и та, что ты нашел на балконе убитого соседа, совпадают по серийным номерам партии сигарет. Сомнений нет: пачку в квартире Западловского оставила Вика. - Далее... Чек на купленный парик... - активно подключилась Амелина, пока Тихонов начал быстро работать с верёвками. - Николай Петрович позвонил мне прямо во время обыска и приказал запросить записи с видеокамер магазина париков. На записях отчётливо видна Вика. Фото из записей с её участием я распечатала. Кстати, я также поработала с тем кусочком ногтя, найденным в траве на месте третьего убийства. Осмотри её ногти во время допроса. Естественно, она могла от маникюра уже избавиться, но я выяснила при помощи отличительного, гипоаллергенного состава гель-лака, где она его делала, и там же проверила камеры. В салоне, конечно же, также присутствует. Я приступаю к сравнению составов ядов. Это не займёт много времени. Яд простейший. - Спасибо, Оксан, - на автомате измученно выпалил я, потирая будто набухшие, налитые чем-то железным виски, молниеносно пульсировавшие под кожей. Я подумал о том, насколько устал. Ужасно устал. Я подсел ближе к Тихонову и уставился в компьютер, на экране которого велось сравнение ДНК. Результат отобразился на экране, и Ваня заключил: - Да, есть... На верёвках кровь Афанасия Потёмкина, и эпителий его второй внучки... Блин, внучкой-то назвать её язык не поворачивается... - сказал Ваня, задумчиво пробормотав себе под нос. - Во-во... Согласен, братан... - Яд, которым отравилась Маша, и яд из банки с квартиры её сестры полностью совпадают по составу. Я кивнул. Тем временем Тихонов приготовил для меня целую папку со всеми собранными нами уликами, доказательствами и анализами, доложив в неё новые экспертизы, и торжественно вручил её мне. А я уже не то, чтобы не хотел проводить допрос, я, скорее, начинал терять ту твёрдую уверенность, трудовое рвение и служебный пыл (вру, конечно, любовный...), что управляли мною на протяжении всего расследования и заставляли работать не покладая рук и больной ноги, дабы выйти на убийцу ради Машиного спасения и раскрытия дела. Мои мысли будто прочитал Петрович, задавший вопрос, на который я уже обязан был ответить положительно. - Ты уверен, что хочешь проводить допрос? Оксана внимательно на меня взглянула. - Да, уверен... - я быстро встал и вышел из лаборатории, не желая долго засиживаться. Чем больше я сидел, тем больше думал. Чем больше думал, тем мне меньше хотелось его проводить. Я, заглянув в буфет, позвал Машу, которая полулёжа, на диване, попивала горячий чай с мёдом, рассеяно уставившись в телевизор. - Маш, пошли... Я крепко и волнительно взял её за холодную руку. - Куда мы идём? - спросила она уже в дверях. - Сейчас я оставлю тебя с моими коллегами в теневой... То есть вы вместе будете наблюдать за процессом допроса из комнаты с затонированным стеклом. Если будет, что сказать, делись этим обязательно... Ты ведь не против? Ты хочешь всё узнать? - В смысле?.. Ты о чём? Я и так всё знаю, Серёж... Я... Я всегда всё знала... - она остановилась, растерянно и испуганно взглянув на меня. Её рука в моей задрожала. Я уставился на неё, совершенно сначала не осознав, что она пыталась мне только что объяснить. Спустя пару секунд до меня всё дошло. - Господи... Маш... Заработался. Я просто ужасно замотался, прости... Извини... Ляпнул... Сглупил.***
- Всё будет хорошо... - сказала Рогозина, обращаясь к Маше. - Не нервничай, Серёг, всё нормально, - твёрдо напутствовал Петрович, внимательно на меня засмотревшись. Я молчал. На самом деле, ничего не было нормально. Я подошёл к Маше и, поцеловав её в макушку, прошептал ей на ухо: - Скоро мы окажемся дома. Она трепетно сжала мою ладонь, но мне пришлось отпустить её. Я направился в допросную. Она уже вальяжно рассиживалась, с презрительным видом рассматривая белые стены, ростовую линейку и тонированное стекло. Она была такой самоуверенной, напыщенной и гордой, что всё вокруг кричало лишь об её душевном вакууме, о бессердечности, о жестокости, о бесчеловечности... - Как там сестрёнка? - прищурившись, с насмешкой спросила она. - Здесь вопросы задаю я. Удобно устроилась хоть?.. Готова? - я бросил папку с экспертизами на стол и сел напротив неё. Я рассматривал её уже вблизи и удивлялся их детальному сходству с Машей. Кто она такая, думал и не понимал я, чтобы быть настолько на неё похожей? - К чему? - К чему?.. К казни... - Ментовские шуточки... - Полицейские, а не ментовские... Ну, и сленг у тебя... К тюряге, видно, готова... Так, всё. Короче, ты доигралась. Приступим к уликам... - я открыл папку, собранную Тихоновым и Амелиной, и начал раскладывать по очереди экспертизу за экспертизой перед её носом, комментируя каждую. - На найденных нами в ходе расследования пуговице и зажигалке мы обнаружили отпечатки пальцев, которые идентифицировали и обнаружили семидесяти четырехпроцентное совпадение с отпечатками Маши... Именно это помогло выйти нам на тебя... - Погоди... Погоди... Какая пуговица? - Во время драки с дедом у тебя, видимо, из карманов выпали зажигалка и пуговица. - Чёрт... - ядовито прошипела она, с досадой озираясь по сторонам. - Это запасная пуговица от куртки бабушки. История долгая, как эта пуговица ко мне попала... Когда маленькой была, зависала у бабки постоянно. Помню, помогала как-то ей убираться в квартире. Она купила тогда новую осеннюю куртку, а запасные пуговицы и ткань положила в ящик, в который я добралась, когда стала вытирать пыль. Даже не знаю, почему я их забрала себе. Ребёнком была. Любила и люблю я бабку... - На любовь ты неспособна... - между делом заметил я. - Идём дальше... ДНК с рюмки, из подногтевых масс всех четырёх трупов и с волоса, найденного на оставленной на кладбище шляпе совпадают с ДНК Маши на девяносто два процента. Ознакомься. Я протянул я ей две бумаги, ожидая её реакции. - Как вы попали на кладбище? - Жил да был один урод по имени Валентин. Фамилию его не помню. Хоть и урод, однако, на всеобщее удивление, полезным уродом в одном деле оказался. Когда жителей опрашивали, и настала его очередь, он описал человека на велосипеде и указал сторону, куда он направился. Не поверишь!.. Мы проехали туда немного, хотели уже сворачиваться, а Круглов кладбище впереди увидел и решил осмотреться. Мы же, знаешь ли, очень любопытные... Кстати, о Валентине. Вы заодно? - Да. Я ему заплатила за ваше похищение. Большие для него деньги... Машка его динамила постоянно, а он, дебил, как зачарованный к ней клеился с самого детства. А потом крышу ему на этой почве и снесло. Уже не любил её вовсе, так, травма в башке осталась просто. Абсолютно ему всё равно на неё сейчас. И другие проблемы у него были... Отомстить ей захотел, когда увидел, что с ней стало, когда вы мутить начали... Думала, он вас прикончит в конце игры, а у этого труса кишка тонка оказалась... Ещё и указал вам, где искать меня, гнида... - А за что это он так к тебе, кстати? Он с нами информацией поделился ещё до того, как нападение совершил. - Вот именно. Мы тогда ещё не в сговоре были. Тебя, видать, забоялся да рассказал, что видел... - Так, понятно, к этому позже вернемся. На месте третьего преступления нами был обнаружен твой наращенный ноготь. Руки покажи. Она вытянула их вперёд, ко мне, и я увидел, что на указательном пальце правой руки действительно сломался ноготь. - Что же ты их не сняла-то? - Новенькие, знаешь ли... Покрасоваться захотелось... Да и вообще, не до этого было, сам понимаешь... - Покрасоваться ей захотелось... Ну-ну... В салоне, в котором ты их делала, ты зафиксирована на видеокамерах. И так же ты замечена в магазине париков, - я протянул ей распечатанные фото с камер, заметив, как она уже поменялась в лице. Её надменный и самодовольный облик превратился в облик побитой кошки, загнанной в тупик. Она явно не ожидала, что всё просто так раскроется. Она была уверена в своей полной вседозволенности, в своих силах, обещаниях и угрозах. Она была уверена даже в своей невиновности. Она считала, что всё сделала правильно, что за ней нет смертного, страшного греха, доказанной вины или непоправимой ошибки... - Нами, с Кругловым, при понятых обнаружены верёвки, коими ты связывала деда, чек, полученный на кассе при покупке парика, и блок сигарет, одну пачку из которого ты по неосторожности оставила на балконе Западловского. - Всё! Всё! Всё! Я поняла всё! Дай бумаги подпишу! И убирайся с глаз моих! - О, это так не работает. Я тоже не горю желанием глазеть на тебя, но это ещё не всё... Яд, который Круглов нашел у тебя на хате, полностью соответствует по составу тому яду, который ты насыпала Маше в солонку под видом соли. За это ответишь отдельно. «Скотина» - добавив, мысленно обратился к ней я. - Теперь всё? - Размечталась... - Сергей Михайлович, можно? - вдруг спросила Валя, нерешительно заглянув в допросную. - Да, конечно, Валюш... - Значит, так... На теле Потёмкиной мною обнаружены свежие красно-фиолетовые синяки на разных частях тела, полученные при борьбе с потерпевшими, вернее, убитыми, около двух-пяти дней назад, как раз в дни смертей Потёмкина, Западловского и двух участковых, - говорила Валя в то время, пока я убивал виновную взглядом. - У обвиняемой страдают не только верхние слои кожи, но и мышцы, поэтому наблюдается сильная дисфункция. - Бедняжка какая! Дисфункция у неё... Спасибо, Валюш. - Я почувствовал прибавившуюся в себе уверенность. Я благодарно и одобрительно погладил её по ладошке, а она спросила: - Я могу идти? - Да, разумеется. Как только Антонова покинула допросную, я продолжил: - Рассказывай. Всё. От начала и до конца. - Он виноват сам. Я сложил в стопку все распечатки - доказательства её вины и накрыл их папкой. В голове ничего не укладывалось. - Да дальше давай... - При обыске я не врала тебе. Четыре года назад я встречалась с парнем... Нет, не встречалась... Я любила его. Влад... Мы очень любили друг друга. По-настоящему любили. Мы хотели пожениться. Не в ЗАГСе, конечно, а по-своему. Правильно пожениться... Он был готом, как и я... Мы были готами... О, да... Мы читали демонологическую литературу, - она горько усмехнулась, стараясь держать голос ровным. - Занимались чёрной магией, проводили ночи напролёт на кладбище, пили абсент, пару раз расчленили собачек... Завели одного друга, которого довели до самоубийства... У нас был ещё домашний ворон, мы его назвали в честь... - Ты в своём уме вообще?.. - вырвалось из меня... - Тебе никогда не понять меня, - после некоторого молчания ответила она. - Да, куда уж мне!.. Так, всё, ближе к делу. Мне эти подробности не нужны совершенно. Причём тут этот Влад? - Однажды Влад совершил великое, но своё последнее жертвоприношение Сатане. Он выкрал шестилетнего пацана из Зарайска и убил его, затем съел с ещё несколькими готами... Я оцепенел. «Что?.. Ещё раз... Что?» - только и подумал я. Какое-то тупое потрясение. Леденящий ужас, страшная чума и жуть напали на меня. Боль в голове. Тяжёлые руки, тяжёлые ноги. Учащённый пульс. Заложенные уши. «Ещё раз... Что?». В этой допросной я наслушался многих мошенников, воров, бандитов, убийц и даже маньяков, излагавших свои мотивы, побудившие их на какие-либо преступления, но подобное, я клянусь, я слышал впервые. Желание исчезнуть, раствориться, провалиться сквозь землю. Желание оказаться на месте шестилетнего мальчика, зная, что он - жив, а его мать - как обычно, верно, зовёт его на обед, обещая сразу же отпустить гулять дальше. Всё. - За что?! Что ему сделал шестилетний пацан?! За что, блять?! Ответь! Ответь мне! - заорал я, более не в силах смотреть на эту сумасшедшую и мерзкую бесовку, которая рассказывала мне о человеческих жертвоприношениях и каннибализме, как ни в чём не бывало. Я хотел ударить её. Но не ударил. - Майор, я же говорю, тебе не понять... Не понять никогда. Объясняю для особо одарённых... У детей самая чистая душа, а это ценнейшее, что можно преподнести дьяволу, - на полном серьёзе говорила она. - Что было дальше? - я пропустил её слова мимо ушей, стараясь даже не воспроизводить их в своей голове, и посмотрел на тонированное стекло, за которым скрывалась Маша. Что же она сейчас чувствует? - Мой дедок забил Влада до смерти из-за этого... - И правильно сделал! Дура ты проклятая! - перебил её я, вновь закричав. - Конченая! - Да как ты смеешь?! Кто ты такой вообще?! Я любила его! Любила больше жизни! - завопила она, соскочив со стула и машинально вскинув его на меня. Я набросился на неё, отобрав и кинув его на место и закричав: - Ещё укольчик захотела, а?! Стерва!.. Сидеть! - Он забил его до смерти!.. На моих глазах!.. Просто за то, что Влад сделал жертвоприношение! А ты ещё меня мразью и стервой называешь! Я всего лишь отомстила... Отомстила за свою любовь!.. - она начала реветь. Громко и нагло, будто маленький ребёнок. - Ты бы за Машу не отомстил?! «На понт берёт. Быстро закрой рот». Я моментально умолк, уставившись на неё, верно, обезумевшем взглядом. Я не мог выдавить из себя и слова. - Да ладно, майор, можешь не отвечать. Мы оба знаем ответ. Я знал, что Галя находится сейчас в ужасной ярости. В полном шоке я топтался на одном метре, не находя себе места. - Господи... Это ведь твой родной дед... Это отец твоего папы... Это талантливый военный хирург... Это человек, спасавший жизни... - Мне плевать, что он был военным хирургом. Мне плевать, скольких он спас. Он - убийца моего любимого!.. Это главное! Дед считал, что опозорился на всю деревню, раз его любимая внучка встречается с готом, который детей пожирает... Вот и решил Влада грохнуть... "Что люди подумают?! Как я тебя воспитал?!", - твердил он мне вечно, а потом сам же его и убил! - Одной тварью меньше... Таких истреблять нужно. Заживо зарывать. Теперь понятно, почему ты оставила эту надпись на двери, понятно всё с запиской этой идиотской... - С какой запиской? Я сел обратно. - Вот этой, - ответил я, швырнув её ей. - Я не поняла... Вы что, разгадали её смысл?.. - Да. - Каким образом? Я промолчал. - Это был наш язык с Владом. Мы придумали его давным-давно, просто дурачились, писали друг другу всякое, и недавно я наткнулась на бумажку с зашифрованным алфавитом. Я вспомнила те былые времена и написала это, решив, что потом оставлю эту записку на его могиле... - Подробно опиши то, что было между вами в квартире, - сказал я, всё так же не придавая её словам никакого смысла; так же, как на допросе с любым сумасшедшим: внимательно слушать и вникать во всё, что они говорят - просто невозможно. - Как тебе удалось его связать? - Дед подумал, что я приехала мириться и забывать старые обиды спустя четыре-то года... Он считал, рано или поздно я должна вспомнить о возрасте и перестать заниматься этой чернухой. Он, наивный, верил, что я позабуду о смерти Влада через полгода-год спустя. Вот и впустил меня в дверях. - Дальше. - Он в это время выпивал. Я поняла это, потому что у него рюмка с водярой были на столе... Предложил мне за компанию. Раньше так никогда не делал. Уже поддатый был. Я согласилась. Пили, посидели, поразговаривали... Затем я стала намекать ему об истинной причине визита к нему. Он удивился, мягко говоря, побледнел весь, бедненький... Такого он не ожидал. Ха!.. Я высказала ему всё, о чём думала эти четыре года... Я высказала ему всё, что у меня наболело за эти четыре года... Потом мы стали драться. Связать его труда не составило при его состоянии: он был и пьян, и обессилен. Его очередная, ежедневная бутылка водки просто сыграла мне на руку. Затем я его немножко попытала и поиздевалась над ним, рассказывая, насколько сильно любили мы с Владом друг друга, и насколько сильно испортил мне дед всю жизнь. Он так рыдал... Говорил сквозь слёзы что-то про батю с мамой, про Машу... Раньше рыдать надо было. Чтобы я простила его. Потом зарубила топором в живот. В спешке забыла прибраться, а зажигалка и пуговица эти как назло выпали... Затем я долго молчал. Очень долго. Я и не знал, что сказать. Решил лишь спросить: - У тебя вообще... абсолютно ничего не шелохнулось в душе, когда ты убивала своего родного деда? - Нет. Я никогда никого не трону, пока человек сам не заденет меня или моих близких. «Идиотка». - Ага, а то, что твой ёбаный Влад съел шестилетного пацана, не задевающего его и его близких, - повторяя её слова, язвительно и нервно высказывал я, - это нормально?! Нормально, скажи мне, нормально?! Нормально пожирать детей?! Человеческую плоть?! Детей! Детей! Чьих-то детей, чью-то кровиночку маленькую?! Конченая ты мразь! Гореть тебе в аду! - Майор, я уже высказала всё, что думаю по этому поводу. Ещё раз объяснить? Ребёнок умер во славу Сатане, жертвуя своей чистейшей душой. Я рассвирепел. По-настоящему рассвирепел. - Что ты несёшь?! Ты вообще своей головой больной понимаешь, что значит жертвовать?! Ты вообще хоть что-нибудь понимаешь?! А ничего, что его, блять, никто не спрашивал?! Ты не слышишь, как абсурдно это звучит?! Да ему шесть лет было! Сука... - Это должно быть обязанностью, долгом и гордостью для любого нормального человека. Я подумал, что она надо мной издевается. - Заткнись!.. Заткнись! Перестань говорить всё это! Заткнись! Слушать тебя противно... - я замолчал, переводя дух. Я отвернулся от неё, уткнувшись лицом в ладони. Успокоившись и взяв себя в руки, я продолжил. - Рассказывай про Западловского. - Я как топором замахнулась только, этот чёрт ворвался в квартиру, как в свою, с какими-то табуретками. Видел б ты его рожу... Ха! В общем, я ему сунула двадцать тысяч, чтобы молчал, и он согласился сначала. Просто напуган был. А потом стал толдычить: "Не нужны мне твои деньги! Я сейчас же пойду в полицию!"... А я и думаю: "А не пойти бы тебе вслед за дедулькой?"... - она грубо расхохоталась. - Ну, он тоже виноват сам... Должен был понимать, что язык за зубами нужно держать. Она замолкла, а затем стала вызывающе на меня пялиться. Её рука потянулась к груди, и она вульгарно поправила лямку бюстгальтера, выступающую из-под лямки майки, не отрывая взгляда от меня. Я опустил голову, зажмурившись и изо всех сил стараясь не вестись на такие дешёвые провокации, изо всех сил пытаясь держать себя в руках и больше не орать на неё как резаный, делая хуже только себе. Я выдохнул. Проводить её допрос оказалось намного труднее, чем я думал. Передо мной сидела копия Маши. Точнее, внешняя её копия. Тогда мне показалось, что всё, что происходит вокруг - какая-то злая шутка, глупая ошибка, жёсткая подстава, что всё это зашло слишком далеко, что Вики в природе попросту не существует, что её нет. Нигде нет. А всё это - какой-то несусветный бред, какой-то цирк и дурдом, в центре которого я оказался первым заложником. Казалось, будто я смотрю какое-то кино или театральное представление с необычными декорациями и прирождёнными актёрами. Всё вокруг приняло для меня полную нереальность. Меня поглотил такой стресс, что я не понимал, почему я - это я, почему я - майор, и почему я сижу здесь и слушаю её. - Хороший старик был, раз следствию всё намеревался рассказать... - пробубнил я себе под нос, потирая веки, которые хотели лишь одного: закрыться и ещё долго не открываться. - Да что в нём хорошего?! - Тебе, как ты выражаешься, не понять... Так, плащ и шляпа твои? - спросил я ради интереса. - Нет, украла у одного мужика. - Ты у нас ещё и воровка! Ладно, мелочи какие-то обсуждаем, правда?.. Всего лишь воровство какое-то... Для тебя это, как говорится, цветочки. Идём дальше... Синицын тебе чем не угодил? - Это ещё кто такой? - Это участковый наш, которого ты убила прямо в штабе. Умер от твоих рук таким молодым, вся жизнь и служба его впереди была! Такой трудолюбивый, честный пацан был! - Да пойми, майор, не подумала я о том, что у вас по периметру люди стояли... Не собиралась я никого убива... Я прервал её гнусную ложь, вновь закричав: - Что ты мне лепишь?! Он заколот был таким же топором! Ты их везде с собой таскаешь что ли?! - Ладно-ладно... Успокойся... Голова без твоего ора болит... На всякий случай с собой топор я этот взяла... - Что ты у нас в штабе забыла? - Улики хотела найти, а потом уничтожить. Ещё надо было перед тобой промелькнуть, в заблуждения ввести. - Улики она хотела уничтожить... Не слишком ли круто?.. Второго участкового ты убила по той же причине? - Да. Вышла ещё одна безуспешная попытка проникнуть в штаб. Тогда я уже хотела только добраться до улик. Тебя попутать бы не получилось... Ты ведь у Машки на ночь остался... - А ты откуда знаешь? - Того алкаша подослала я, чтобы проверить, одна Маша или нет... Мне нужно было знать, когда я могу её навестить и сделать дело... с ядом. Быстро она к тебе в постель прыгнула, кстати. Не ожидала от неё. Она монашеский образ жизни вела... - Вика снова расхохоталась. - Парней близко к себе не подпускала. А тут вот как... Приятно, наверное, было быть у неё первым? - она дерзко и смело посмотрела на меня, после чего перевела взгляд на тонированное стекло, помахала пятернёй и подмигнула, вероятно, Маше. «Да, чёрт возьми, это была лучшая ночь в моей жизни, сука», - хотел честно признаться ей я. «Это было безумно приятно». Я не заметил, как сломал карандаш. Я почувствовал, как один из обломков страшно впился острым графитом мне прямо в ладонь. На своё удивление я проявил невиданное самообладание. Потому что это касалось Маши. - Лезть в чужую интимную жизнь - дело очень грязное и худое... - Ну, почему же в чужую? - перебила она меня, ехидно оскалившись. - Она же моя сестра. - Это не твоего ума дело. Тебя это не касается. И волновать не должно. Ты меня поняла? Она молчала. Молчал и я. - Это тебе ясно? - Ясно. Я выдохнул, отбросив сломанный карандаш в сторону. У меня шла кровь. - Зачем ты Машу отравить хотела? - Ненавижу я её, понимаешь?! Ненавижу!.. Всем сердцем ненавижу! - Да нет у тебя никакого сердца! Услышала ты меня?! Нет! И никогда не было! Хватит тут драму разыгрывать! - Всем нутром! - она будто не слышала меня. - Если бы не ты, всё, была бы я свободна от всех этих родственничков! Никого бы не было! Всё было бы правильно, так, как нужно! Осталась бы одна, как всегда мечтала! - За что? За что её можно ненавидеть? - абсолютно непонимающе, уже бесстрастно спросил я. Я не понимал и совершенно не представлял, как и за что можно её ненавидеть. - Ты ведёшь себя, как влюблённый болван. Вся родительская любовь с детства доставалась только ей... Машенька у нас и училась отлично, и девочкой послушной была, и успехов со своими конями идиотскими добивалась, и родителям помогала, радовала их, и поступила на бюджет, на психолога!.. - Ты разве не понимаешь, какие неимоверные усилия надо было прикладывать для всего этого? Не понимаешь, что это, вообще-то, нормально, правильно? Всё то, что ты перечислила - нормально и правильно? Это, по-твоему, повод для ненависти?.. Всё понятно с тобой... Забила ты сама себе голову с самого детства, видать, что не любит тебя никто, что ненужна никому, правильно?.. Она смотрела на меня исподлобья. Её подбородок резко задрожал. Она нервно захрустела пальцами. - Вижу, что правильно... Думала, что дефицит внимания у тебя... Что несправедливо всё вокруг. Что обделённая ты какая-то. Не такая, как сестра, - не успокаивался я. Я хотел сделать ей больно. - А хотелось быть такой же, - и сделал. - Да что за чушь ты несёшь?! Идиот ты какой-то! Сочиняешь тут, сидишь! Она прилегла вниз лицом на стол, начав сильно щипать себя за волосы. Такие же худые, тонкие руки. Длинные пальцы. Дрожащее исхудавшее тело. Секундно мне стало жаль ту маленькую девочку, которая, повзрослев, потерялась, заблудилась в своей, вероятно, очень сложной жизни. Я быстро прогнал от себя эту сердобольность, которую Рогозина называла моим слабым местом. «Серёж, ты человек просто хороший, вот на тебя и накатывает иногда. Не допускай подобного. Эти люди - убийцы. Иногда ты даже не сможешь себе представить, на что они ещё способны», - сказала она мне однажды. И, как всегда, была права. Вдруг я услышал звук входящего вызова. Галя. Будто мысли прочитала. - Серёжа, поспокойнее и порассудительнее, пожалуйста. - Понял. Я сбросил. - Так, всё, кончай рыдать! Надоело! Развела тут сопли! - Почему я не могла получать ту же любовь, пусть я была и трудным ребенком, а?! - наконец, её прорвало. - Ответь мне, майор, раз ты такой умный! - Да поверь ты мне, они любили и любят тебя так же, как и Машу! Трудный период, как правило, начинается в переходном возрасте. Многим родителям так же трудно в это время, как и их детям. Они не понимают, как следует им действовать, как установить контакт с ребенком, но это не значит, что им всё равно. Их нельзя за это винить! - Послушай, майор, ты пока ещё не член нашей семьи, чтобы так уверенно рассуждать о ситуации, сложившейся в ней! Понятно тебе?! - Естественно, я не знаю всех подробностей, но я уверен в своих словах, и ты можешь мне не верить и не слушать меня, право твоё... А вообще, зачем я перед тобой распинаюсь? Мне всё равно. Я не знаю, поймёшь ли ты это когда-нибудь, но в любом случае, уже будет поздно. Сердца твоих родителей разобьются вдребезги, когда они узнают, кто стоит за этими убийствами. - Кстати, об этом... У меня вопрос важный есть... - заявила она, шмыгая носом. - Машка же пойдёт со мной, как соучастница? Я усмехнулся. - А тебе нежирное будет, дорогуша? Ой... Как ты вообще могла подумать об этом? - Она ведь сокрыла факт убийства. Причём четыре раза. - Нет, не мечтай и не думай даже, никуда она с тобой не пойдет, - уверенно сказал я, самодовольно на неё уставившись. - Как же?! Это же статьи! Это сокрытие преступления! Это дача ложных показаний! - Это шантаж под давлением, блять! Не путай понятия! И не трогай её!.. Чтоб ты понимала... под укрывательством преступления понимается сокрытие преступника, например, предоставление ему убежища, фальшивых документов, орудий и средств совершения преступлений или же их уничтожение, а также уничтожение следов преступления и иных доказательств... - проговаривал я, а сам не понимал: откуда я всё это помню? В иной момент я бы никогда не выудил из своей головы всех этих заумных слов. - Какая ж ты гнида... - У нас есть все улики, наведшие нас на тебя. Мы справились сами, а молчала уж Маша или нет, я не знаю, - я наигранно всплеснул руками, приняв озадаченный вид. - Не ври! Всё ты знаешь! Ты ведь, майор, должностное преступление сейчас совершаешь! - Заткнулась быстро! - рявкнул я так, что она дрогнула, сжавшись в спинку стула. - Николай Петрович, может быть, вам стоит продолжить вместо Серёги? - предложил в теневой Тихонов, от волнения схватившийся обеими руками за шею и наблюдающий за происходящим за стеклом с видом дикого фаната, следящего за захватывающим боем или невероятно напряжённой игрой. - Нет. Это его решение. Никто никого не будет заменять, - ответила полковник за Круглова. - Он сам ввязался в этот допрос. Я, естественно, даже не предлагала... Будет знать. Он уже сам до одури жалеет. Николай Петрович глубоко вздохнул. - Серёженька... - слабо прошептала лившая слёзы Мария. - Да почему же всё так?.. - Машенька, не плачь, пожалуйста... Уже всё позади. Да, вот такая работа у Серёжи. Да у всех нас. Мы можем выйти, если ты хочешь... Тебе принести что-нибудь? Чай, пряничек, что-то успокоительное? - подбадривала её изо всех сил Оксана Амелина. - Спасибо большое, Оксана. Но не стоит... - А если я на суде упомяну сестрёнку, так верно мне помогающую на протяжении всего дела, а? Майский, что скажешь? - Верно помогающую?.. Да ну? Ты думаешь, тебе, похитительнице госслужащего, то бишь, меня, и своей собственной сестры, убийце четырёх человек, в том числе, родного деда, кто-то поверит? Да на суде присяжным стоит озвучить только обстоятельства преступлений и предоставить пару улик, как они тут же тебя осудят, не задумываясь совершенно. Тебя ни один адвокат не вытащит. Ни один! Запомни мои слова! Заруби себе на носу! - Сколько мне светит? - безучастно спросила она, откинувшись на стуле назад, смотря куда-то вверх, то ли на стену, то ли на потолок. У неё хорошо получалось играть равнодушный вид. - Много. Много тебе светит. Начнём с того, что отягчающими обстоятельствами для убийства признаются активная роль в совершении преступления... совершение преступления в отношении лица с осуществлением данным лицом служебной деятельности, совершение преступления с особой жестокостью, садизмом и издевательством, мучениями для потерпевшего, ну, и совершение преступления с использованием доверия, оказанного виновному... - Просто скажи, сколько мне дадут. - Я только начал... Если все преступления, совершённые по совокупности, являются тяжкими или особо тяжкими, окончательное наказание назначается путём поглощения менее строгого наказания более строгим, либо путём частичного или полного сложения назначенных наказаний. А окончательное наказание не может превышать более, чем наполовину максимального срока или размера наказания... - Господи... - Да-да... А ты думала, в сказку попала?.. Статья сто пятая... За убийство двух или более лиц и совершённое с особой жестокостью, а также с целью скрыть другое преступление, тебе светит от восьми до двадцати лет... Так... Статья тридцать третья... Ты - организатор. А организатором признаётся лицо, организовавшее совершение преступления или руководившее его исполнением... Если организатор организовал преступление, но сам не принимал участия в выполнении объективной стороны преступления, то его действия квалифицируются по статье тридцать третьей УК РФ и соответствующей статье Особенной части УК РФ. Так-так-так... Дай-ка вспомнить... Руководство таким сообществом наказывается, по-моему, лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет со штрафом в размере до одного миллиона рублей. - А что насчёт отравления? - Статья сто одиннадцатая. Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью. - Тяжкого?! Почему тяжкого?! Она же не потеряла зрение, слух или орган, психическое расстройство не получила! - Потому что умышленное отравление крысиным ядом - это вред здоровью, опасный для жизни человека, который по своему характеру создаёт угрозу для жизни, а также вред здоровью, вызвавший развитие угрожающего жизни состояния!.. По этой статье тебе светит восемь лет. Ещё на тебе шантаж. В целом, сядешь на двадцать-тридцать. А может, и на тридцать пять. Зависит оттого, как тебе сроки суммируют. Женщинам больше не дают. А жаль... Её охватили жгучая досада и нескрываемое раздражение, так как она, естественно, в тюрьму не хотела. Она даже не была готова к тому, что может всё-таки сесть. - И последний к тебе вопрос, интересующий лично меня. Чем ты шантажировала Машу? - Теми, кем я её шантажировала... уже, верно, нет в живых... - она слегка улыбнулась кончиками губ. - Не понял... - я опешил и подался назад... Спустя всего одну секунду из теневой раздались душераздирающие вопли Маши, которые становились всё громче и громче, ибо она подбегала в двери допросной. Маша ворвалась, опёрлась за мои плечи трясущимися руками и закричала Вике прямо в лицо: - Что ты с ними сделала?! Что?! Говори! Говори! - Я ещё не знаю, живы они или нет, господи! Истеричка тупая! - Серёжа! Пожалуйста, выйди со мной!.. Серёжа!.. - закричала она. Она зашаталась от тревоги и страха. Я подхватил её, вывел за дверь и, оказавшись вдвоём, она громко и жутко провыла, схватив меня за футболку и уткнувшись мне в грудь: - Она убила родителей! Она убила... Я почувствовал холод в животе. - Что?! Маша... Нет! Нет! Стой, подожди!.. Нет... Маша... Я моментально призвал Колю, попросив его отвести Машу к Вале, но она не отпускала меня. Она не разжимала руки, наоборот - она ещё крепче за меня ухватилась. Она просто вцепилась в меня. - Девочка моя, пожалуйста, отпусти меня... Мы теряем время, - раздражённо, но спокойно прошептал я. Внутри я кипел. Внутри меня всё горело. Всё сгорало. Она выла и не отвечала. - Отпусти... Отпусти, я сказал. Я сказал тебе отпустить меня. - Никакой реакции. Мне пришлось силой освободиться из её хватки, мощно оттолкнув её от себя. Круглов сразу же прихватил её, а она закричала: - Отпустите меня! Серёжа, вернись! Вернись! Я не смогу без тебя! Серёжа! Отпустите меня! Я хочу к Серёже! Я даже не обернулся к ней. Она была не в себе: она ещё не понимала, что сейчас нужно как можно скорее предпринимать любые действия для их спасения. Я вернулся в допросную. - Говори, что ты сделала с вашими родителями. Быстро говори. Иначе пристрелю. Глазом не моргну. Оформлю твой труп потом как попытку к бегству. - Стреляй... Я же знаю, что ты этого не сделаешь. Я достал пистолет из кобуры. Спустил курок. Приставил его к её виску. Подействовало на неё это моментально: - В доме Маши сейчас должна быть заложена бомба, - живо оттораторила она. - Что?! Какая бомба?! - В доме находятся наши родители. Если мой человек правильно сработал, то они они уже подохли. Всё потому, что их любименькая Маша язык за зубами держать не может. Она же выдала вам меня... Я в нечеловеческой злости и ярости грубо сувал ей прямо в лицо бумаги с экспертизами, я дико орал на неё, я материл её, я был безумен, я был страшен. Я хотел действительно убить её. Я стал звонить по оставленному номеру Михаила, отца Маши, чтобы предупредить их о возникшей ситуации. Гудки, ещё гудки... Гудки... - Алло! Здравствуйте! Это майор Майский из ФЭС беспокоит... Послушайте, Михаил, срочно покидайте дом, выводите собак, в общем, всех животных Маши, пожалуйста, выведите их обязательно и забирайте документы! Документы не забудьте! Это срочно! В доме может быть заложена бомба! Наши работники к вам уже выехали! Мы объясним всё позже! Срочно! Сейчас же! Прошу вас, не медлите! В допросную забежал Коля: - Группу захвата вызвал. Ваня едет с нами, сейчас побежал за прибором. Поехали, Серёг... - Маша как? - Быстро сходи, успокой её, скажи, что только что общался с её отцом. Бери её с собой. С тебя сегодня достаточно. Я стремглав направился в морг, где во всё горло рыдала Маша, низко скорчившись и оперевшись о коленки. Валя сидела рядом с ней, ласково похлопывая её по спине и держа в руках какие-то бутыльки. Я присел перед ней на корточки. - Машенька! Машенька, моя славная! Дорогая! Послушай меня... Я только что с отцом разговаривал! Слышишь, моя хорошая?.. Вот, смотри... - я протянул ей свой телефон, на экране которого отображались исходящие вызовы, самый последний из которых длился двадцать две секунды. - Это я с твоим папой разговаривал, слышишь? Он жив, мама тоже... Они сейчас выведут Рэя, Гашика, всех-всех, они уже спасены, слышишь? Все живы! Слышишь, маленькая моя?! Родненькая! Она крепко, удушающе обняла меня за шею и тут же перестала плакать. Были слышны только тихие всхлипы. - Всё, моя славная, собирайся, со мной поедешь... Пошли, пошли... Дом обезвредим и останемся вдвоём, там же. Пошли, пошли... - Аптечку Коле уже отдала. С Богом... - прошептала Валя. Обнявшись, мы расположились на задних сидениях. Круглов был за рулём, Тихонов - рядом с ним, на переднем. Половину дороги Маша разговаривала то с мамой, то с папой. - Мам, ты не волнуйся, главное, что вы уже на улице, что вы далеко, вы в безопасности... Я не могу сейчас ничего объяснить, прости... - Маша удручённо посмотрела на меня, будто ища и ожидая от меня подсказки. Я гладил её по макушке, думая о своём. Как можно было быть таким человеком, как Вика? Нет, выразился я совсем неправильно... Её нельзя было называть человеком. Основания для этого не было ни одного. Эта бездушная тварь, это безумное животное сначала убило своего родного деда, затем убило его соседа, честного человека с благими намерениями, потом убило двух наших коллег, двух молодых парней, служебная жизнь которых только брала своё начало и могла принести миру много добра и справедливости. У одного из них уже рос маленький пацан. Ему, кажется, было лет шесть. А что теперь?.. Жизнь ребенка нарушена. Он обречён. Обречён на детство без отца. Без мужчины в семье. Без примера для подражания. А всё из-за чего? Из-за одной только обезумевшей дряни. Которая жить не должна. Злость взяла надо мной верх. Я начал прикидывать условия, при каких бы смог ожесточить её наказание. В тот момент я был уверен в том, что я бы смог "приукрасить" это дело новыми фактами и доказательствами. В тот момент я был уверен в том, что я бы смог пойти на всё, что угодно, лишь бы увеличить ей срок. Я был, кажется, уверен во всём, кроме одного. Я спрашивал себя, не потерял ли я рассудок. В этом я был совершенно не уверен.***
Я не заметил, как мы приехали. - Наконец... Серёжа, наконец мы приехали... - сказала Маша и выбежала из машины, кидаясь в объятия родителей. Рядом с ними послушно сидели Гашик и Рэй, тут же стояла клетка с попугаем и две кошачьих сумки, в одной из которых, вероятно, находились Атаман и Гроза, а в другой - хорёк Роман. - Так, Серёга, мы пошли, оставайся здесь. - Не, не, не, Ванюх, не собираюсь я здесь оставаться. Пошли... Давай. - Оставайся. Что ты такой упёртый? Я не намерен с тобой спорить, у нас мало времени! Я понимал, что Тихонов настаивает на моём отсутствии при поиске и обезвреживании бомбы только из-за присутствия Маши рядом. Он боялся за меня. - Вань... Я знаю планировку дома, а вы нет. Нет, я не могу так... Я иду с вами. - Так, всё, - вмешался Круглов, - ты остаешься здесь. Это приказ, майор. Не смей за нами пойти. Я обессилено уставился на Колю. Я смотрел в его глаза, полные страха и твёрдой, непоколебимой решительности. - Стой там, где стоишь, - тихо и сухо сказал он мне. Ваня окинул меня беглым и испуганным взглядом и побежал в сторону дома. Мы молча расстались. Они удалялись всё дальше и дальше. Как только они скрылись в дверях, на меня напал жуткий страх. Я сидел на краю открытого багажника нашей машины и не отводил взгляда с дома. Каждую секунду мне казалось, что взрыв неминуем, и что он произойдет прямо сейчас. Прямо сейчас. Сейчас. Сейчас. Нет, всё же именно сейчас... Никакого взрыва не было, и я думал о том, что это просто "не та секунда". Я услышал обрывки её фраз в беседе с родителями и подумал о том, что ей, конечно же, сейчас в тысячи раз страшнее и тяжелее, чем мне: - Пап, вы потом всё узнаете... Пожалуйста... Я сама ничего не знаю... - ломанным голосом бормотала она. От всепоглощающего внутреннего напряжения я думал, что голова моя сейчас взорвётся. Взорвётся подобно дому. Каждая минута была вовсе не минутой. Каждая минута длилась целую вечность. Подошла Маша. Я ухватился за неё жадно, как за спасательный круг. Одной рукой она стала поглаживать моё плечо, другой рукой - мою щёку. Она прошептала: - Все будет хорошо, Серёженька. Я изумился её спокойствию. Я не мог себя контролировать, а это маленькое чудо могло. Откуда она знала, что всё будет хорошо? Почему она так сказала? От отчаяния, от жалости? - Это мои товарищи. Это мои люди. Моя семья. - Я знаю, что такое - терять семью, и я не допущу, чтобы и ты узнал, что это такое. Я совершенно не понимал, откуда у неё такие положительные мысли, откуда такая твёрдая уверенность, откуда такой оптимистичный настрой... От ужаса, страха и безумия я хотел расхохотаться во всё горло от настолько наивного заявления, но быстро опомнился и взял себя в руки. Её бы это, наверное, убило. - Прости. - За что? - спросила она. - За то, что я в это не совсем верю. - Тебе и ненужно. Я просто сказала правду. В правду не верят. Её знают. В этот момент краем глаза я увидел совершенно здоровых и совершенно живых Ваню и Колю, выходящих из совершенно уцелевшего прежнего дома. В этот момент полил дождь. В этот момент я понял, что всё кончено, но не понимал, кто стоит передо мною - чудотворница, медея, окудница? Кто она? Откуда она? За что мне она?.. Она поцеловала меня и удалилась. Я обнялся с Тихоновым и Кругловым так, будто мы не виделись сто тысяч лет. - Всё хорошо, Серега, - сказал Петрович. - Обезвредили... - добавил Ваня, показывая устройство. - Оно самодельное. - Я вам так благодарен, - выдавил я, не в силах связать чего-то более серьёзного. - Ну, что ты, Майский? - Да, ничего... Спасибо огромное... Я вдруг понял, что мы стоим под дождём и мокнем. - Пошлите в машину. Дождь, - я подозвал её родителей. - Дом в порядке. Вы тоже. Это главное, - начал Петрович, обращаясь к Михаилу и Елизавете. - Пожалуйста, расскажите наконец, что это было? Откуда в доме бомба? - Вы нашли убийцу? Я обессиленно взглянул на Петровича. Он моргнул мне, и я всё понял. - Убийцей вашего отца является ваша дочь Виктория, - медленно, горько и тихо сказал Круглов. - Что?.. - кротко переспросила мать. - Мне очень жаль. Очень... На допросе она утверждала, что таким образом отомстила за смерть её бывшего парня Влада... - Коля сделал паузу. - Она пыталась отравить Марию крысиным ядом. То похищение организовала тоже Виктория. Нам, всем, очень жаль... Очень... Простите... - Нет! - закричало разрывающееся материнское сердце. - Нет! Нет! Нет! Не может быть! Это ошибка!.. Ошибка!.. Кого же я вырастила?.. Миша! Миша! Зрелище было ужасающим и пугающим. Зрелище это было одним из самых тяжелейших зрелищ в моей жизни. На меня во время этих зрелищ нападали мрак, безысходность и обречённость. Тогда казалось, что весь мир пребывает в отчаянности и беспросветности. Мне не под силу объяснить то, что творилось в родительских душах в тот миг. Могу сказать другое. Мне, естественно, очень хотелось, чтобы это побыстрее закончилось. Чтобы случилось что-то, что облегчило бы участь бедной матери, разбитого отца. Но ничего не случилось. И не могло случиться, потому что ничто бы их участь не облегчило. - Вика... Вика... Что же ты сделала? Дочка... Вика! Сердце у меня обливалось кровью. Я сидел на одном месте не шевелясь и боясь подступиться к Елизавете Сергеевне. Мне казалось, если я даже легонечко потрогаю её, приобниму или попытаюсь вывести на свежий воздух, то она мгновенно разобьётся, разобьётся, как хрустальная ваза. Думал я так, вероятно, из-за того, как тряслось её бледное и вялое тело. Я смотрел на то, как Тихонов будто бы даже тоже с маленькими слезами на глазах безуспешно пытается успокоить мать, предлагая выпить ей пустырник, валерьянку или корвалол, как пытается разговорить её, чтобы быть услышанным. Смотрел на то, как Маша обнимает маму и также плачет. Я был в ауте. Михаил Афанасьевич подсел ко мне и холодно произнёс: - Она мне больше не дочь. - Понимаю. Я бы сказал так же, - безоговорочно согласился я с ним. - Спасибо, что понимаешь, майор. Лиза меня не поймёт. Женщина же. Мать... - Но её можете понять вы. - Согласен. Я помолчал. - Вы совсем не плачете. - А должен? - Не знаю. Не мне судить. - Наверное, должен. А может, и не должен. Но не могу сейчас в любом случае. - Такое бывает. Вы ещё, видимо, все не до конца поняли. - Возможно. Он засмотрелся в одну точку. Взгляд его был ледяным и потерянным. - Не хочешь со мной выпить сегодня? - Нет, благодарю, в следующий раз. Сегодня я буду с Машей, я не могу быть с ней пьяным, - ответил я, совсем не ожидая такого предложения. - Будешь с Машей?.. - Да. - Зачем? Странный вопрос. - Ей нужна поддержка. Боковым зрением я почувствовал, как он внимательно и оценивающе на меня взглянул, после чего как-то дрябло сказал: - Ты хороший парень. Можешь говорить всё... как есть. - Тогда вы и так всё понимаете? - я взглянул на него. - Понимаю. - Но сейчас не самое подходящее время для этого разговора... Вдруг подъехала скорая. Елизавету Сергеевну уложили на носилки. - Ладно, майор... Созвонимся. Буду ждать тебя. Он протянул руку. Я встал, и мы попрощались. - Спасибо, Коль. - За что? - За то, что взял это на себя. За то, что рассказал всё сам. Я бы не смог. Правда. Не смог бы. - Я поэтому это и сделал. Я кивнул. В машину вернулась Маша. Лица на ней не было совсем. Она уткнулась носом мне в живот и взяла меня за руки. Подошёл и Тихонов. - Ну, нам надо ехать обратно. - Звоните мне, если что. Всегда звоните. - Ну, уж нет, уж без тебя как-нибудь разберёмся. Не пропадём. Хватит с тебя. Я вздохнул. - Давайте. Хорошего пути. Счастливо. Мы обнялись и попрощались. Отпускать их не хотелось совершенно. До сих пор меня не покидало тревожное чувство приближающейся опасности. Мы направились в дом. Маша вела Рэя и Гашика, а я нёс две кошачьих сумки и попугайную клетку. Дома было тепло. За окном лил дождь.