make' em whistle like a missile

За иллюминатором не видно ни полупрозрачной плазмы, ни звёзд, ни планет – до самой ближней расстояние в несколько тысяч километров (а по ощущениям не меньше, чем пара световых лет), и, впрочем, так и должно быть, но под тугими ремнями безопасности в кресле космолёта о другом думать сложно. В детских книжках небо разноцветное, ночное, но испещрённое яркими искрами, словно натянутыми новогодними гирляндами, переливающееся и невероятно сказочное, что и правда верится, будто на далёких тёплых/холодных звёздах действительно можно жить. В академических учебниках, на страницах увесистых книг, которые выдают в центре подготовки (‘дальних полётов и межпланетных экспедиций’), картинок нет совсем, и космос существует только на компьютерных симуляторах, где помещают в капсулу, на голову надевают шлем, проводами уходящий куда-то наверх, а вокруг только мониторы-мониторы-мониторы. Иллюзия неба на пикселях мёртвая, бездыханная, насквозь чёрная и до дрожи ледяная – а в детстве всё казалось совсем иначе: и звёзды казались теплее и ярче, и дышать можно было без кислородного баллона за спиной, – вот только космос, загруженный в память машины, настоящий, безжизненно неприветливый и тот самый, что прямо сейчас Чеён видит за толстым стеклом. В патруле безопасно (настолько, насколько это вообще может быть в открытом космосе), но скучно и мертвенно тихо – только приборная панель прерывает безмолвие мерным писком, успокаивающий гул двигателя ракеты, плавно плывущей в сгустившейся темноте, и чужое, едва слышное, дыхание рядом. Чеён говорила, что ей не нужен напарник; однако устав и правила упорно твердят обратное. Лиса же с трудом может усидеть несколько часов на одном месте в замкнутом пространстве и не переносит рутину от слова совсем. (у неё ещё с детства синдром дефицита внимания и на сверхдальние заверенный печатью запрет) Это знают все. О том, что Лалиса ещё с красочных иллюстраций больших(живых) энциклопедий мечтает о полётах на другие планеты, знает только Чеён. Чеён – почему-то – всё ещё помнит. Помнит лето, когда солнце в зените, на веранде сгустками собиралась дневная жара, страницы раскрытой (прямо на деревянных половицах) книги ослепляли белизной и яркостью надежд, когда сказки совсем таковыми не были, а до неба – ясно-голубого с редкими барашками воздушных облаков, – казалось, можно дотянуться рукой. Лалиса сидела перед книгой на коленях, а локтями упиралась в углы страниц, чтобы ветер не перелистывал их, пока она не дочитает (за это он в отместку трепал её светлые волосы и забавно топорщил челку); Лалиса носила лимонного цвета шорты с подтяжками, цветочный принт на футболке и целую инкрустированную драгоценными камнями шкатулку мечтаний внутри себя. Она читала так вдохновенно – про звёзды, неизведанные планеты/жизни, далёкие галактики и чёрные дыры, – что Чеён, заметив её с лужайки, поднималась на веранду и садилась возле (не забыв поправить подол лёгкого сарафана), неотрывно следя за тонким пальцем, водящим по строчкам. В такие моменты случалось странное: Чеён – в перспективе отличница и одна из лучших выпускников академии – не читала сама (ей куда больше нравилось слушать, как про космические дымки рассказывает Лалиса), а Лалиса, почти не двигаясь, сидела на месте. За цветными картинками и сказками чёрным по белому она могла просидеть едва ли не целый день (на самом деле, не дольше двух часов, но это было достижением масштаба целой вселенной). Вот только ей всегда хотелось с кем-то делиться своими бесценными находками; и так вышло, что делилась она всегда с Чеён. (когда-то) Чеён всё ещё помнит (зачем-то), а Лалиса – Лиса – больше не приносит ей откопанные в архивах старые чертежи/карты (– у них есть своя история, Чеён) или распечатанные фотографии с камер космических станций. А прежде солнечно-золотые волосы она теперь красит в холодный пепельный, и внутри тренировочного центра и ангаров с ракетами нет ветра, чтобы посмотреть, как он снова разлохматит её ровную челку, и вместо жёлтых подтяжек на ней тёмно-серый комбинезон, как и у всех остальных, нашивка-эмблема на груди и ни намека на тот восторженный взгляд, с которым она когда-то изучала страницы книг. Чеён просто помнит, и в этих воспоминаниях смысла, как жизни за стеклом иллюминатора. (там только отблески внешних сигналов ракеты и абсолютная пустота) – Ещё секунда, и мы падаем. Чеён моргает несколько раз – перед её глазами всё ещё непроглядная чернота и контуры собственного отражения – и выдыхает в кислородную маску битое стекло вперемешку с удивлением: – Что? – и это в самом деле вырывается невольно, ведь они с Лалисой не разговаривали больше полугода – и даже при посадке в космолёт не обмолвились ни единым словом. – Представь, ещё секунда, и мы падаем. Чеён поворачивает голову и сталкивается с прямым взглядом; глаза у Лалисы – океаны, в которых можно тонуть, и Чеён думает, что её собственная секунда уже давно оборвалась. Она вдыхает (слишком) шумно, сбивчиво, её не так учили, чёрт возьми, отводит взгляд на мигающие огоньки кнопок на приборной панели и отзывается вполголоса: – Это невозможно, – говорит тоном отличницы, а сама едва ли верит. Невозможно, потому что корабль, как и перед любым полётом, прошёл тщательную проверку и абсолютно исправен. Невозможно, потому что это – всего лишь патруль, и, говоря начистоту, что такого может произойти? Невозможно, говорит Чеён, а думает: потому что мы уже. Падаем и никак не можем достигнуть поверхности земли. Чеён отворачивается обратно к иллюминатору (и что она там только нашла?), а Лалиса смотрит на неё, на линию сечёного профиля, на рыжие пряди виднеющихся из-под скафандра волос, вздыхает неслышно и закрывает глаза. Шкатулка с детскими мечтами полупустая, выпотрошенная (в комнате в тренировочном центре в верхнем ящике комода лежит спрятанное там – прежде всего, от себя – запретное предписание) и покрывшаяся налётом пыли, но где-то в потаённом уголке всё ещё есть одна, несбыточная, но особенно драгоценная даже сейчас. Лалиса закрывает глаза и улыбается незаметно, пряча губы за пластиковой маской, когда снова видит всё ту же картину, что и в детстве. На ней разрезающий темноту космолёт, через световые года несущийся к далёкой неизведанной планете, она и Чеён. (Лалиса, отчего-то, тоже всё ещё помнит)