По ту сторону окон

На серой кухоньке, с отполированной добела бесконечным потоком задниц табуреткой и джезвой с обломанной ручкой, сидит Трафальгар. Собранный по сосудам и косточкам, спокойный как Будда, с припыленными глазами и чёрной от засосов шеей. Весь цветущий фиолетовыми и жёлтыми синяками. Изображающий горгулью под свесом кровли. Никаких проблем. Расселся. Ублюдок. Сбросив плед на пол. Блять. Удачно прикрылся скрестив длинные ноги с тонкими щиколотками, колючими волосками и острыми "французскими" мать их, коленками. Курит что-то вонючее и тяжёлое, пускает дым носом, отхлёбывает мерзкий, безвкусно горячий кофе прямо из джезвы. Вентиляция ни к чёрту, и потому в чёрных лохмах Ло путается сизый дым, будто живой, облизывает ссутуленные плечи и тает у потолка. Ло ежится, сутулится сильнее, ключицы выступают совсем откровенно, чуть вытягивает шею и вперивается ожидающим взглядом в плитку. Напоминает стервятника. Сидит. Смяв густые линии татуировок, запершись в своёй гениально завёрнутой голове и безнадёжно заблудившись. Юстасс глядит на него сверху вниз. Делает шаг и ловит в себя чужой взгляд, как разрывную пулю в голову, как лошадиную дозу адреналина в мышцу. Трафальгар стряхивает пепел на плед, знает же как бесит, и делает это намеренно, выверено. Пол качает, или это его самого с головой накрывает волна нехороших, неуемных желаний. Юстасс забирает у расслабленных пальцев турку и бесшумно ставит на стол. Мышцы сводит в оскале. Ло разучившийся улыбаться ждёт пока он запустит ладонь в жёсткие смоляные волосы, накрутит и дёрнет. Ждёт и давит на корню желание нервно дёрнуться предвкушая касание. Юстасс неспешно вытягивает из петлиц старый, крепкий ремень. Зря, ведь вытаскивать надо Трафальгара, выпутывать из пледа и откачивать от затопивших мыслей, тащить его в ванную и долго-долго отогревать тёплой водой. Но внутри слишком жарко: кузница, котельная, метало-литейный цех, Мордор, мать его. Не внутри - зима и Трафальгар. И совсем не хочется "спасать" его, хочется впитать этого мёрзлого, стерильного ублюдка в себя, забить гвоздями в кости, да так и оставить, чтобы ближе, ближе, ближе. Между ними: тонкая льдистая, остро звенящая отражая эхо, грань. Наверное от Трафальгара, от его прошлого намёрзла. Юстасса она выводит. Только где-то на периферии – успокаивает, ведь только благодаря ей Кид остаётся Кидом. Он примеряется к ремню. Ласково оглаживает тот и складывает вдвое. Трафальгар с хрустом встаёт: худой, за последний месяц потерявший в весе ещё больше, выцветший и сорвавший голос до немоты. Молчит теперь, хотя Юстассу кажется что так даже лучше, понятней, телом брюнет владеет в меньшей степени чем языком, и насиловать мозг молча только учится. Увы, успешно. Чуть потягивается, откладывает сигарету и совершенно омерзительно, пусто и бесстыдно, по блядски расставляя ноги, облокачивается локтями о стол. Приглашающе ведёт бёдрами. Со смуглой, убитой недосыпами, никотином, недоеданием и бесконечным стрессом, в серый спины, на Кида нагло скалится татуировка –чужая метка сетями опутавшая изношенное тело. Острые, вросшие остатками крыльев под кожу лопатки натягивают её, будто вот-вот раздерут изнутри и вырвутся разбрызгав нутро Трафальгара на кухонный стол. В своей меланхолии он больше всего похож на оголённый провод. А за окном небо, белое, будто мраморное, с синими прожилками. Как плёнка на остывшем чае, как смятая бумага. Юстасс уедет отсюда. Ещё немного и сгребёт Ло в охапку, купит билеты на первый поезд и уебет на противоположную сторону Земли, допустим, в Перу: "эскабече", Тихий океан, древность разная, все дела... Отвлекаться не получается и Кид едва не рычит от злого бессилия. Трафальгар бессознательно облизывает губы, в каком-то своём страхе и предвкушении. Невыразимо блядский изгиб в пояснице, крепкая задница, длинные ладные ноги, неловко поставленные стопы с розоватыми и по-детски гладкими пятками. Не то чтобы Юстассу это не нравилось. Нравилось, до раскаленного воздуха в лёгких, до рокота мотора в груди, до судорог, и больного, чистого, звериного возбуждения. Но ведь это Ло – сердцу рана, Ло – только за тем глаза и открываю. Тот самый, которому он доверяет спину, не зная, где тот живёт, откуда и зачем пришёл по его душу, не спрашивая, кто оставляет синяки на тёмной коже: жестокие и расчётливые. Юстасс блаженно закрывает глаза и обречённо улыбается чувствуя что пропал. Просунул голову в одну петлю вместе с этим, которого точно на кривых рельсах родили, там и похоронят. Кухня с пледом на полу и выходом на пустой балкон отражает от бетонных стен шлепок-удар, хлёсткий, переполненный отчаянным горьким и злым. Трафальгар реагирует никак. Не разгибаясь тянется за тлеющей на столе сигаретой, затягивается, роняет, обжёгшись нарочно, и кашляя, содрагаясь всем телом, выталкивает дым, странно что лёгкие ещё не выхаркал. Опомниться Юстасс ему не даёт и опускает на зашедшегося кашлем мужчину ещё один удар. Воловья кожа вскоре оставляет на теле густые рассеченные полосы. Кид сатанеет и занимает алым заревом всё пространство, кислород выжигает и заполняет собой, льётся промеж рёбер раскалённым металлом. Рыжий бьёт его, послушно лежащего, грамотно-методично, с каким-то омерзением и презрением, лупит его, скребущего столешницу, подрагивающего всем телом, чужого и ненужного, а больно самому. У Трафальгара нехорошо, предобморочно темнеет перед глазами, а всё тело схватывает судорогой, сердце скачет у самого горла, зато голове становится легче. Мысли червями копошащиеся в черепной коробке дохнут и растворяются в тёмном, рыжем, как Кидовы волосы, мареве. На ягодицах налитые красным следы, пряжка ремня звякает об пол, Юстасс устало очерчивает след, особо резкий, обещающий загустеть кровью разорванных сосудов, проводит по очаровательной ямочке под копчиком, по катушкам выступающих позвонков. И дёргает ставя на ноги. Трафальгар обдолбанно спокойный, кивает, вроде как благодарно, и прихрамывая уходит. Так и не подняв глаз. Рыжий не удержавшись сплёвывает. Ло совсем завернулся в своих шатких подземных переходах, в этих грёбанных пещерах без воздуха, которые Кид так ненавидит, в которых густая чернильная вода и слепые призраки-рыбы. В синяках ходит Трафальгар, необъяснимо довольный и морально насилующий Юстасса сутки напролёт, а больно от чего-то Киду. Рыжий вдевает ремень, кожа кажется влажной, может, Юстасс надеется что нет, от чужой крови неразличимой на чёрном.