По ту сторону окон

Трафальгар судорожно распахивает немытые окна. Пускай всю ночь ветер бьется в стены, завывает в дверном проёме, напитывает холодом скомканную одежду, гладит ледяными ладонями скрипучие половицы. Дышать всё равно нечем. Спит, забравшись под три одеяла и клетчатый, местами прожжёный пеплом плед. Плед с бахромой, заплетённой Юстассом, или не совсем Юстассом, до того день был пьяным, в косички. Подушками, набитыми ночными кошмарами как гагачим пухом, заваленный аки султан из глупых, не про его жизнь лгущих сказках. И даже не сопит, не двигается и вообще едва дышит. Кид ещё с минуту прислушивается, потом, пытаясь не скрипеть видавшей виды койкой, отворачивается от лохматой макушки, прижимаясь спиной к спине, как мозаика: позвонок в позвонок, ребро к ребру. Около двух ночи, когда светофор за окном сонно замигает жёлтым глазом, когда Юстасс седьмой сон будет досматривать, на Ло навалятся кошмары. Он взмокнет, начнёт глухо сипеть в подушку и стонать что-то невнятное, по детски испуганное. Кид проснётся от придушенного одеялами вскрика, мысленно выматерится и притворится спящим. Так надо. Дёрнувшись всем телом Трафальгар вскочит, не сдержит облегчённого вздоха, решив что рыжий спит, сдёрнет липкую, в холодном поту наволочку и, сжав её в тонких пальцах, тихо прошлёпает в душ. Кид взобьёт подушку и перевернёт одеяло, в который раз подумав, зачем ему этот дурдом, зевнёт широко, так что челюсть хрустнет, и завалится ждать. Ло вернётся, дико блеснёт глазами, словив в светлую ртутную радужку жёлтый отсвет. Нагой, покрывшийся гусиной кожей, он заползёт под одеяло. Кид закинет на него тяжёлую руку, обнимет со спины, будто во сне. Трафальгар согреется и вырубится до утра. Юстасс решит что приснилось. Опять. На рассвете одеяла расползутся и он выкарабкается, замотает тело в колючий прокуренный плед с бахромой-косичками, протопает по ледяному полу к окну, взъерошенный, глаз не продравший, ещё секунд пять беззащитный, с голой душой и хромыми мыслями, закроет окно, напоследок предприняв попытку вдохнуть пустой щипучий воздух, и побредёт на кухню. Кид, если не проснётся вот так, специально, то увидит Ло только послезавтра. Или вообще никогда не увидит. Трафальгар, сука такая, умудряется не оставить в квартире Кида ни следа, ни через день, ни через месяц — его здесь будто и нет. Ни кружек, ни бумажек, Трафальгар уходит не оставляя ни грязной футболки, ни зубной щетки, исправно моет за собой посуду и отказывается фотографироваться. И потому, если Кид не выпрыгнет сейчас из постели, не влезет в первые попавшиеся штаны, и не пройдёт по ледяному полу в кухню. То ему снова, снова ему и его ветру в голове будет негде свистеть, некого кутать потеплее и ноги во сне не на кого закидывать, и снова ему, не различающему белое и чёрное, придётся давится неоправданным глупым одиночеством, два к одному растворённом в не любимом кофе, в кофе, который впору внутривенно, в кофе, которым пропах весь ледяной дом. Дом, в который его (на самом деле не его, а чей-то) Трафальгар не обязан возвращаться.