5:48 — 10:22 26 октября, среда Чикаго, штат Иллинойс
Утро среды, двадцать шестого октября, было холодным и влажным. С озера Мичиган на город сползал туман, он волнами накатывал на пустынные улицы, серым комком влаги огибал погруженные во тьму офисные небоскребы, струился над реками, протискиваясь под мостами и скрывая неторопливое речное такси. Воздух был морозным и острым, он неприятно щипал разгоряченные щеки Эвис Кэйси, царапал горло и сковывал в холодные тиски сжатые в кулаки пальцы. От дома 2453 на Северной Ричмонд до набережной Мичигана и обратно было ровно три часа бега. Около двадцати минут на разминку, два с лишним часа прямо по Фуллертон-роуд до озера и обратно и полчаса постепенно замедляющегося шага обратно к Северной Ричмонд. Такую роскошь, как неспешную трехчасовую пробежку в любое удобное ей время, Эвис Кэйси могла себе позволить только последние две с лишним недели. В начале октября она прилетела в Чикаго и последние восемнадцать дней жила в комнате, в которой уже ничего не напоминало о детстве Эвис. В гостевой спальне сразу за стенкой долго читала по ночам и не слышала по утрам будильник круглосуточная медсестра-сиделка. В просторной комнате в конце коридора, окна которой выходили на тихий внутренний дворик, постоянно находился отец Эвис. Он был прикован к кровати и проявлял поразительно мало невнятных признаков жизни. Как сообщила по телефону доктор — она смогла застать дочь своего пациента спустя два дня попыток связаться, когда дозвонилась в лагерь миссии ООН в Судане посреди ночи — мистер Кэйси пережил инсульт, застрял между жизнью, комой и смертью, и находился в реанимации. Вылететь в Штаты Эвис смогла лишь через неделю, когда ООН направило в Судан криминалиста вместо неё. В палате отца её встретил уже другой доктор, который сообщил, что мистер Кэйси пережил два инсульта. Первый случился намного раньше и прошел почти незамеченным — лишь кратковременное незначительное ухудшение самочувствия. Второе кровоизлияние полностью парализовало правую половину тела, почти обездвижило левую, нарушило речь и повредило интеллект. Так, Калуму Кэйси понадобилась помощь сиделки, и услуги квалифицированной медсестры 24/7 быстро истощали его накопления, но Эвис Кэйси отказываться от её помощи не собиралась. Более того, она не была намерена дольше оставаться в родительском доме, баловать себя утренними пробежками и бесцельными блужданиями в Интернете. Ей нужно было срочно искать работу — задача не из простых для столь узкопрофильного специалиста в условиях ограниченной географической зоны поисков — и новое жилье. Но не смотря на то, что необходимость и желания совпадали, особого старания Эвис не проявляла. Её поиски работы ограничились рассылкой небрежно составленного резюме по ближайшим криминалистическим — полицейским, федеральным, частным — лабораториям. А поползновения съехать с Северной Ричмонд затормозили на стадии первичного сбора данных. Эвис прошерстила Интернет, собирая сведения о стоимости аренды сравнительно недорогих и крохотных квартир в кондоминиумах, добавила несколько ссылок в закладки, но дальше не зашла. Она не связывалась с риелторами и даже не интересовалась актуальностью объявлений. Она зависла. Накануне вечером в телефонном разговоре она именно так описала своё состояние, не желая долго это обсуждать, но избежать мыслей об этом она не смогла. Зависла. Последние два года она беспрерывно работала далеко от Америки. В составе трех разных групп экспертов в качестве криминалиста она работала в двух миссиях ООН в горячих точках Судана. Она расследовала применение запрещенного оружия в ходе военных действий, теракты, убийство мирных граждан. Эвис работала в полевых передвижных лабораториях, днями напролет, ночами, прерываясь лишь на сон и редко обедая за границами собственной лаборатории. И теперь Эвис Кэйси оказалась вдалеке от стихии миротворческих миссий ООН, выдернутая из хорошо знакомой ей военной обстановки. Это был известный ей по собственному опыту и опыту многих друзей, коллег и сослуживцев синдром. Она служила в армии, знала многих военных и ветеранов, сталкивалась с жертвами подобного зависания. Это называлось посттравматическим стрессовым расстройством, вьетнамским или афганским синдромом. Солдаты не могли отделаться от видений войны, не могли привыкнуть к жизни в мирных городах, не могли сбежать от постоянной готовности к смерти и к убийству. Многие из них справлялись — самостоятельно или с помощью специалистов — и вливались в будни, но некоторые срывались и шли на преступления, убийства или совершали суицид. Эвис Кэйси остановилась на светофоре и огляделась по сторонам. Внезапно прерванное участие в миссии, едва живой отец и безделье смешивались в тревожное ощущение пустоты и безразличия. Эта гремучая смесь когда-то уже бурлила в ней, и Эвис не без оснований опасалась того, что и на этот раз в Чикаго она долго не задержится. А потому не торопилась пускать корни. Светофор моргнул зеленым, и она ступила на пешеходный переход.***
Фрэнк Далтон отпил немного обжигающего черного кофе и нахмурился на телефон. Тот лежал на столе между пультом от телевизора и тарелкой с яичницей, экраном вниз — символ того, что директор Криминально-технической лаборатории полицейского департамента города Чикаго по возможности старался абстрагироваться от работы. Делфия Далтон тоже неодобрительно покосилась на телефон и поджала губы. На часах было начало седьмого утра — непристойно рано для светских звонков и дружеских порывов. Значит, её мужа ждут где-то на месте преступления, а это — конец мирному завтраку и, вероятно, все планы на сегодняшний день под откос. Далтон медленно опустил чашку, наполненную горячей черной жидкостью до краев, на стол и так же медленно поднял телефон. На экране высветилось «Номер засекречен», и Фрэнк вздернул брови. У него в голове возникла та же мысль, что и у его супруги: дело срочное. Чрезвычайно срочное и важное, если звонят с засекреченного ведомственного номера. Мистер и миссис Далтон молча коротко переглянулись. Они осознавали происходящее без объяснений. В браке Фрэнк и Делфия были уже 14 лет, но криминалистом Далтон трудился ещё до их знакомства. И последние 7 лет занимал ответственный пост директора лаборатории. Делфия привыкла и старалась понимать и принимать особенности его работы, она напоминала себе о том, что род деятельности Фрэнка ей был известен ещё до свадьбы, так что она знала, на что подписывается. Впрочем, это не всегда помогало удержать недовольство и избежать скандала. — Далтон! — коротко крякнул в трубку Фрэнк, продолжая хмуриться. Делфия отковырнула от яичницы кусочек и решительно отправила его в рот, так яростно укусив вилку, что та заскрипела между зубов. — Фрэнк, старина! Это полковник Шарп! — голос искривлялся и путался с шумом. Далтону пришлось прижать телефон вплотную к уху и, сконцентрировавшись, закрыть глаза. Делфия насторожено проследила за рукой мужа, которая оставила газету и прижалась к свободному уху. — Джеральд? Полковник Джеральд Шарп?! — переспросил он. — Да, Фрэнк! Прости что в столь ранний час. У вас там, должно быть, ночь? — Шесть утра, — сообщил Далтон и открыл глаза. — Ах, черт! Всё не разберусь в этой разнице часовых поясов. Надеюсь, что не разбудил! — Нет. Что у тебя, Шарп? В далеком прошлом, ещё до офицерских званий, высоких должностей и даже диплома бакалавра естественных наук, Джеральд — Джей Джей — Шарп и Фрэнки Далтон поступили рядовыми в отряд морской пехоты США. Так что во время нечастых телефонных разговоров и встреч директор лаборатории не мог отделаться от видения высокого долговязого Джей Джея с самокруткой в углу рта и сдвинутой на затылок каской. — Вопрос рабочий и личный одновременно. Фрэнк Далтон напрягся и стал безотчетно массировать висок свободной от телефона рукой. — Выкладывай, — буркнул он, коротко покосившись на супругу. Та старательно скрывала своё раздражение. — Есть одна девочка, сержант 1-го класса, первоклассный боец и человек толковый! Эвис Рут Кейси. Далтон выудил из кармана ручку и торопливо нацарапал названное имя и звание на полях газеты. — Работала какое-то время криминалистом в Иллинойсе, последние 20 месяцев служила криминалистом в нескольких миссиях ООН. Фрэнк дописал «эксперт ООН» и нарисовал жирный вопросительный знак. Он молча слушал, тем временем полковник Джей Джей Шарп продолжал: — Она сейчас в Чикаго, и от неё самой я знаю, что она ищет работу и разослала повсюду своё резюме. Фрэнк вздохнул, отложил ручку и протер глаза. Он собирался возразить, но полковник его опередил: — Далтон, я не прошу принять её на работу. В криминологии я ничего не смыслю, а потому навязывать Кэйси как специалиста тебе не могу. Но я прошу, чтобы ты присмотрелся к ней. Вызвал на собеседование, дал шанс себя проявить. Как она себя зарекомендует, и найдешь ли ты её достаточно квалифицированной для своей лаборатории — дела ваши. Просто свяжись с ней, ладно?***
Спина затекла, ноги онемели, шею свело, и в затылке и висках пульсировала боль. Последние полтора месяца это было привычным утренним состоянием Гэвина Синклера. Просторной спальней с удобной мягкой кроватью всецело владела Эмма, а Гэвину достался вдвое короче чем он сам, неудобный и твердый диван в гостиной. Их с Эммой брак трещал по швам, как и сам Гэвин каждый раз после мучительной ночи на убийственной мебели. Это нужно было прекращать: и бессонные ночи, и затянувшееся недоразумение с Эммой. Попытки примирения, временных разрывов, секса по старой памяти или в пылу скандала, поползновения мирно сосуществовать под жертвенным девизом «всё для дочери» с крахом провалились. Эмма винила Гэвина в эгоизме, слепоте, самовлюбленности, вечной занятости и нежелании идти на компромиссы или жертвы. А Гэвин в свою очередь, едва сохраняя последние капли самообладания, орал в ответ: — Эмма, твою мать! Ты трахалась с другим! Не раз и не два, ты на постоянной основе за моей спиной трахалась с другим! О каком моем эгоизме и самолюбии идет речь? Ты идиотка или только хочешь ею показаться?! Порой он подбирал чуть более резкие слова и ругательства, и тогда Эмма отвешивала ему звонкую пощечину. Иногда — вымотанный после работы, поглощенный тяжелыми размышлениями — он молча смотрел на истерику жены и едва слышно, невыразительно и безразлично отвечал, что, вероятно, он был частично в чем-то виноват, но безвозвратно всё испортила именно она. Тяжело поднимался со стула и, игнорируя визгливые требования не уходить от разговора, удалялся на крыльцо. Она винила Гэвина в том, что он уничтожил в ней женское начало, не проявлял должного внимания и заботы, не находил на неё времени и сил, и своим безразличием и постоянным отсутствием спровоцировал её на необдуманный, эмоциональный, отчаянный шаг. Он винил Эмму в том, что она ему изменяла. Не случайно, отчаянно, спонтанно; а методично и постоянно. Два года из пяти, что они были в браке, у неё был кто-то на стороне. В какой-то момент у Гэвина даже возникли сомнения насчет отцовства. Скандалами, криками, слезами и обидами Эмма отреагировала на требование сделать тест ДНК, но в итого дала согласие. И хотя кроха Софи была внешне очень похожа на Гэвина, он не мог успокоиться, пока не получил официальный результат из лаборатории. Так их неспокойный брак продержался ещё год. Он поднялся с дивана и потянулся всем телом. Оно откликнулось хрустом и скрипом в суставах. Гэвин Синклер три раза в неделю занимался в тренажерном зале и два раза в неделю проплывал внушительную дистанцию в бассейне. Сорокалетие было не за горами, но он старался поддерживать физическую форму и мог похвастать здоровым, подтянутым и сильным телом. Но сон на неудобной кровати, постоянные скандалы, нежелание возвращаться домой, видеть и слышать опостылевшую жену сковывали его в смертельной хватке усталости и апатии. Его брак с Эммой Бернадетт — жгучей брюнеткой из «Чикаго Трибьюн» — стал незапланированным, вынужденным продолжением их романа. Офицер Гэвин Синклер, на два года вырванный из привычной детективной деятельности и погруженный в устрашающе необъятное количество учебников, конспектов, лекций и практических занятий, только начинал свою карьеру в криминологии, когда оказался втянутым в резонансное расследование покушения на убийство. На одной из пресс-конференций журналистка Эмма Бернадетт была в числе тех зубастых и непреклонных писак, кто доводил неопытного криминалиста Синклера до исступления и приступов неконтролируемой ярости. Несколько колких замечаний и каверзных вопросов спустя после первой встречи, Эмма Бернадетт оказалась прижатой к стенке в тесной уборной ближайшего к лаборатории неприглядного кафе с круассанами и кофе навынос. Первый спонтанный секс повлек за собой несколько следующих встреч, затем Гэвин пригласил Эмму в ресторан и на выставку. Все развивалось в русле общепринятых стандартов и могло бы дойти до того или иного — расставания или свадьбы по обоюдной готовности — логического исхода, если бы спустя пять месяцев после тесного туалета в кафе Эмма не сообщила, что беременна. Решение пришлось принимать спешно и нелепо. В телефонном разговоре. — Правда, я растерянна. Я не готова к такому, я не планировала этого, — сбивчиво бормотала Бернадетт из трубки. — Это всё так… — Эмма! — окликнул её Гэвин Синклер. Его голос звучал ровно и уверенно, но в голове бурлил ураган неспокойных мыслей. — Я не дам тебе убить ребенка, если ты об этом! Ты выйдешь за меня замуж, и мы всё сделаем так, как нужно. — Да, ты прав, ты прав, — выдохнула Эмма с другого конца провода. Подобные слова она редко произносила после того разговора, зато Гэвин часто его вспоминал. И с нездоровым смешком думал о том, как легко принял новость и взял ответственность на себя. Покажи тест ДНК, что Синклер не является биологическим отцом Софи, её биологическая мать рисковала оказаться убитой в припадке ярости. С каким-то болезненным упоением Гэвин порой представлял, как легко стало бы у него на душе, выплесни он всю злость и обиду. Работая всю жизнь в полиции, он видел множество заколотых кухонным ножом мужей и забитых кулаками до смерти жен по куда менее веским причинам. Гэвин вышел на кухню, кривясь от боли в суставах и оглушительно грохочущей соковыжималки. У окна, за которым над Чикаго брезжил рассвет, стояла Эмма Синклер — узел полотенца на голове и кружевной халат на острых плечах. Если бы он убил её ещё год с лишним назад, когда лишь раскрылась правда о её неверности, то в суде его адвокат мог бы обставить дело убийством в состоянии аффекта. — Доброе утро, Эмма.***
Распечатанное резюме лежало на столе перед Фрэнком Далтоном, и он не отрывал от него задумчивого невидящего взгляда. Всё, написанное на этих нескольких страницах, он успел выучить наизусть, однако поднял руку и снова разворошил бумаги. Сержант первого класса Кэйси, Эвис Рут. ВМС США, Корпус морской пехоты. Год рождения — 1982. Место рождения — город Чикаго, штат Иллинойс. 2000 год — поступление на службу в Лагерь подготовки морских пехотинцев в Пэррис-Айленд, штат Южная Каролина. 2000 год — поступление на службу на военную базу Кэмп Лежен, штат Северная Каролина. 7 октября 2001 года — 27 ноября 2003 года — участие в операции «Несокрушимая свобода». Место службы — Афганистан. Фрэнк Далтон запрокинул голову и закрыл глаза. Одна девочка, как её назвал полковник Джей Джей Шарп, была в числе первых солдат, которых перебросили в Афганистан. Именно они были лицом ответной реакции США на теракты 11 сентября. И эта девочка, первоклассный боец, которой почему-то требовалось заступничество бывшего командира, провела на войне больше двух лет и причиной прекращения военной службы указала ранение. К резюме прилагалась соответствующая документация: копия выписки из истории болезни пациентки военного госпиталя Кэйси, Эвис Р. и заверенная копия распоряжения об увольнении в запас в звании сержанта первого класса. 2004—2008 год — обучение в колледже прикладных медицинских наук Иллинойского университета в Чикаго. 2008 год — получение диплома бакалавра естественных наук. Январь 2009 года — возвращение на службу на военную базу Кэмп Лежен, штат Северная Каролина. Апрель 2009 года — январь 2010 года — патрулирование границы Афганистана и Пакистана в составе миротворческих сил НАТО. 12—18 февраля 2010 года — участие в первом этапе операции «Моштарак» в южном Афганистане. Затем ещё одна заверенная копия приказа об увольнении в запас, подписанного полковником Джей Джей Шарпом. Далтон открыл глаза и снова посмотрел в резюме. Он пробежался взглядом по датам и едва заметно кивнул собственной фотографической памяти. Сержант первого класса Кэйси, Эвис Рут очевидно была примерным солдатом и проявляла незаурядные интеллектуальные способности — спустя четыре года после окончания школы и беспрерывного участия в боевых действиях — она первым попаданием сдала вступительные экзамены в университет штата; а затем получила диплом с задокументированной завидной успешностью обучения. Большая часть резюме, столь детализированная и с сопроводительной необходимой документацией, свидетельствовала о том, что Эвис Рут Кэйси была человеком выдающимся и действительно стоила внимания, но вакансий в лаборатории не было. Чтобы как-то обосновать необходимость выделения дополнительных ресурсов на открытие новой ставки и фонда выплаты бонусов и сверхурочных часов, Фрэнк Далтон должен убедить вышестоящее руководство в том, что сержант первого класса, в первую очередь, выдающийся криминалист. Соответствующий диплом — его заверенная копия была так же предусмотрительно вложена в резюме — магистра криминалиста-техника Эвис Кэйси получила в 28 лет, в том же Университете штата Иллинойс в Чикаго. В 2011 году она приступила к работе в Криминалистической лаборатории четвертого округа штата Иллинойс, и судя по копии рекомендационного письма, подписанного директором лаборатории, Эбигейл Келлер, проявила себя надежным, ответственным и результативным сотрудником. В ноябре 2014 Эвис Р. Кэйси подала рапорт об увольнении. А под датой 19 декабря 2014 в её резюме значилось зачисление в штат экспертов-криминалистов Организации Объединенных Наций. 12 февраля 2015 года — Эвис Р. Кэйси включена в состав экспертной группы миссии ООН в Судане и работала там криминалистом вплоть до 7 октября 2016 года. Этот почти двухлетний период, уместившийся в резюме в одну строчку, был подкреплен рекомендационными письмами от трех разных руководителей экспертных групп. Все письма положительно характеризовали Эвис Р. Кэйси и гармонично дополняли образ составителя резюме, как специалиста, знающего и преданного своему делу. Фрэнк Далтон оттолкнулся от стола обеими руками и на кресле откатился к окну. Что касалось внутренней организации лаборатории, директор Далтон имел все права и полномочия, но финансировалось учреждение Департаментом полиции Чикаго, и шеф Элмер Годфри, назначенный на свою должность далеким предшественником нынешнего мэра, славился тем, что был знатным скрягой. Впрочем, и сам Далтон возглавлял Криминально-Техническую лабораторию не первый год, а потому общую речь с Элмером мог бы найти, если бы в том возникла нужда. Ему доводилось значительно увеличивать суммы дотаций на закупку нового оборудования и проведения планового капитального ремонта помещений. Ставка одного криминалиста, даже подсчитанная за год с максимальным учетом всех возможных бонусов, не приближалась к тому, что Департаменту приходилось тратить на удержание собственной лаборатории. Главный вопрос состоял в том, стоит ли этих усилий офицер первого класса и эксперт ООН Эвис Рут Кэйси. Из её кропотливо созданного резюме следовало, что она несомненно профессионал военного дела, а потому и как солдат, и как криминалист в военной обстановке неспокойного Судана зарекомендовала себя. Что же касается её непродолжительной работы в Иллинойсе — этот факт тоже не смог скрыться от Далтона, эта протеже полковника Шарпа постоянно рвалась на войну и на гражданке не задерживалась дольше, чем на несколько лет — то хвалебная рекомендация могла быть небольшим преувеличением; безобидной скидкой на то, что Эвис Кэйси только-только из университета. Фрэнк оттолкнулся ногами от покрытого тонким серым ковром пола и подкатился обратно к столу. Он снял трубку с внешнего телефона и, сверившись с резюме, набрал номер. — Офицер Келлер, — раздалось строгое и сухое на другом конце. — Слушаю.***
В доме стоял густой, тяжелый запах больницы. Сильнейшие дезинфицирующие средства, которыми проводилась уборка, смешивались с лекарствами и пустотой. В доме теперь постоянно проживали трое, но настоящей жизни, бурлящей и наполняющей дом настоящим уютом и движением, здесь не происходило. Эвис Кэйси чувствовала щемящее чувство вины за то, что хотела съехать и оставить немощного отца один на один с сиделкой и пустым домом, но понимала совершенно отчетливо, что пустит себе пулю в лоб, если задержится здесь ещё хотя бы на месяц. Налив себе свежего — церемониально сваренного на открытом огне и в медной турке — кофе, Эвис села за кухонный стол и склонила голову к чашке, вдыхая пьянящий аромат. Этой недвижимостью на Северной Ричмонд семейство Кэйси обзавелось 35 лет назад, сама Эвис провела здесь первые 18 лет своей жизни, но сейчас практически ничто в доме не говорило о том, что он обитаем и хранит в себе память двух поколений. Для своего удобства и экономии времени и сил сиделка спрятала в непыльные места множество мелких деталей, которые прежде цементную коробку комнаты превращали в уютную обитель. Медсестра не обязана была ухаживать ещё и за домом вдобавок к уходу за пациентом, но за умеренную дополнительную плату великодушно согласилась взять хозяйство на себя. За такую готовность помогать во всем, она негласно была наделена властью совершать перестановки на своё усмотрение. Эвис обвела взглядом кухню и смежные столовую и гостиную. Просторный диван с педантично выстроенными в стройный ряд подушками, пустой журнальный столик, плед, свернутый в тугой конверт на подлокотнике кресла. На полке над камином полукругом выстроились рамки с фотографиями. Их там было не менее дюжины, они были шаткими, хрупкими и весьма привередливыми в уборке. Их рельефные рамы было тяжело вытереть начисто, а стекло возмущенно отсвечивало высохшими водяными разводами, так что его приходилось вытирать насухо и полировать до блеска. Сиделке, вероятно, эта недоступная взгляду непосредственного работодателя фотогалерея ощутимо добавляла работы, но из уважения к Калуму Кэйси эти мелкие и тяжело приводимые в порядок детали она оставила на месте. Сиделку звали Блэнид Канаван, ей было 48 лет, и она отлично делала свою непростую работу. Блэнид имела привычку подводить и без того тонкие и постоянно строго и решительно поджатые губы темной сиреневой помадой, отчего Эвис постоянно казалось, что у медсестры вместо рта зияющая пустотой фиолетовая бездна. Блэнид нашла и порекомендовала лечащий врач Калума Кэйси, она сунула Эвис визитку и негромко сообщила, что Блэнид имеет большой опыт работы медсестрой в больнице, а главное — в уходе за разбитыми инсультом пациентами, и сможет порядком выручить на первое время. Но срок этого относительного первого времени по всем подсчетам скоро истекал, и Эвис не намеревалась прекращать сотрудничество с Блэнид Канаван. Она не собиралась прощаться с сиделкой, пока та сама не выявит желание уйти, или пока её услуги уже больше не будут нужны. Например, если Калум Кэйси пойдет на поправку так стремительно, что вернется к своему прежнему состоянию — в это Эвис не верила; или если Калум Кэйси умрет — такие мысли Эвис посещали всё чаще, как бы упорно она не старалась от них оградиться. Как и все подростки и молодые люди она была подвержена иллюзорной уверенности в том, что родители вечны и несокрушимы. Эвис помнила, как накануне выпускного из старшей школы она спустилась в эту самую кухню и за завтраком, робея и теряя голос от страха, неуверенно и сбивчиво сообщила, что решила пойти в армию. Подобное решение показалось её родителем спонтанным и неожиданным. Отец всю жизнь занимался страхованием имущества, мать работала диспетчером в службе скорой помощи Чикаго. Никто из них никогда не служил и не воевал, Эвис была единственным ребенком, так что на неё не влиял пример старшего брата, выбравшего подобный путь. Калум и Шона Кэйси оказались застигнутыми врасплох этой новостью. Они не могли предвидеть такого варианта развития событий. В школе Эвис проявляла недюжинный успех в точных науках, увлеченно занималась химией, физикой и биологией, загрузив себя этими уроками под завязку в старших классах. Она внимательно слушала рассказы матери о том, какие вызовы поступали в их диспетчерскую, детально расспрашивала отца, доводя его порой до белого каления, про страховые случаи в его практике, связанные с медицинскими вопросами. После выпускных экзаменов в дом 2453 на Северной Ричмонд пришло письмо в большом плотном конверте. Вложенное внутрь извещение подтверждало, что Эвис Рут Кэйси была принята на обучение на медицинском факультете университета штата Иллинойс в Чикаго. Калум и Шона не могли сдержать гордых улыбок, сообщая знакомым, что их Эвис решила стать доктором и выбрала для этого один из лучших университетов страны. Вскоре за этим конвертом пришел следующий, в котором сообщалось, что один из стипендиальных фондов предоставляет Эвис грант на обучение по выбранной специальности. Сколь восторженными были родители Эвис её способностями и успехами, столь же болезненно восприняли её решение стать солдатом. Она помнила недоумение на лице отца и застывшие в глазах матери слезы, когда не терпящим возражений тоном она произнесла: — И это не обсуждается. С содроганием сердца Эвис вспоминала, как однажды ночью их везли на Пэррис-Айленд, заставив опустить голову к ногам, как в салон автобуса вбежал охрипший офицер и вогнал их в состояние паники. Она помнила, как стояла в очереди таких же новоприбывших рекрутов к телефонам, как набирала домашний номер и как зачитывала с прикрепленного к стене листа короткую информацию: рекрут Кэйси, Эвис Рут в Пэррис-Айленд прибыла; просьба не присылать еду; смогу позвонить позже; не беспокойтесь. Она помнила, как всхлипывала в трубку мать, и как рядом с ней что-то успокоительно бормотал отец. В течение всех трех месяцев в лагере подготовки морских пехотинцев Эвис Кэйси едва ли не каждую минуту была готова сдаться. Она не была привычной к таким физическим нагрузкам, к такому психологическому давлению, к таким условиям жизни. Она была обычной девочкой, никогда не проявляла особого интереса или таланта в спорте, никогда не была драчуньей и не предпочитала компании девочек в кафе отару парней в тире. Эвис не была похожа на десяток других рекрутов-девчонок, которые самостоятельно выбрали армию, а не были сосланы туда в наказание или от проблем подальше. Но из упрямства и юношеского максимализма она не признавалась в собственной слабости никому, тем более родителям, и стойко перенесла испытание подготовкой. Она бодро сообщала матери, как довольна выбранным путем, когда после обучения её распределили на военную базу в Северной Каролине. В ночь после объявления, что США не стерпит вторжения в свою мирную жизнь и объявляет бой террористам, Эвис успокаивала отца, что всё в порядке, что её готовили к грядущей военной службе, что она не обязательно окажется на поле боя. Она писала родителям письма — на электронную почту и старомодные бумажные — о том, что находится там, где и должна была быть; что война — это испытание, но она, рядовая Кэйси, к этому готова. Но к неспокойному Афганистану невозможно было быть готовым, как нельзя было подготовиться и к скоропостижной смерти мамы. Шона Кэйси никогда не жаловалась на здоровье, но сгорела дотла поразительно быстро. За две недели непродолжительной тяжелой болезни её не стало, и эта новость достигла барака отряда Браво Корпуса морской пехоты США в Афганистане лишь спустя восемь часов. По всей линии фронта велись ожесточенные бои, людей постоянно не хватало. Грузовые военные самолеты постоянно прибывали с подкреплением, но из Афганистана вывозили только раненых и убитых. В Чикаго Эвис попала лишь в короткое пятидневное увольнение спустя семь месяцев после смерти мамы. Она помнила поразительно холодный июльский день, как в размякшей от дождя земле утопали носки её военных ботинок и как крупные капли барабанили по козырьку её военной кепки, промокшей насквозь и давившей на голову холодным грузом. «Шона Бри Кэйси, 4 апреля 1951 — 12 января 2002 года. Любимой жене и матери» — было вытесано на надгробном камне. Эвис стояла смирно, опустив голову и опустив взгляд в размокшую жижу под ногами, а в её голове и сердце было пусто. Вакуум пугающе отстраненного равнодушия заполнил её, вытеснив все мысли и даже физические ощущения. Она не чувствовала холода, влаги, усталости, жажды, сонливости и голода. Эвис не чувствовала ничего. Эта пустота заполнила её ещё в Афганистане, как только её вызвали с патрулирования к телефону, и не отпускала до осени. Она вернулась на военную базу и однажды ночью выудила из-под подушки пачку писем от родителей. Она провела пальцами по рельефной бумаге, причудливо изогнувшейся под ровными округлыми вензелями почерка. Эвис очень захотелось снова написать маме и получить от неё ответ, но это было несбыточной мечтой, и осознание этого обрушилось на неё, прорвав все предохранители и клапаны. Она разрыдалась и плакала всю ночь, сожалея обо всем несказанном и несделанном, о том, что не увидела мамы перед смертью, что не была рядом с ней в тяжелый период. И вот теперь знакомая холодная пустота снова обволакивала её густым туманом. Эвис Кэйси тряхнула головой и, взяв со стола чашку кофе, направилась к лестнице. Она поднималась, заворожено прислушиваясь к знакомому скрипу пола и улыбаясь ярким вспышкам детских воспоминаний. Причудливые узоры ковра нестройно заплясали перед взглядом, глаза заполнились предательски острыми слезами. Эвис снова качнула головой. Она и не заметила, насколько взрослой стала. Она отмечала ход времени и замечала смену годов в календаре, но не соотносила эти перевернутые страницы с собственным возрастом. Ей постоянно казалось, что она неизменно молодой солдат, стоящий в начале своего пути и нерешительно выбирающий направление. Но Кэйси было уже 34, она была ветераном Афганистана и опытным криминалистом, хотя ощущалось всё так, словно она была напуганным подростком, который затаился в углу своего сознания, не в силах выйти навстречу горестной перспективе остаться сиротой. Впрочем, про тридцатичетырехлетних женщин — Эвис вздрогнула от звучания этого слова в её голове — не говорят «сироты». Впервые за все 34 года Эвис Рут Кэйси отчетливо увидела, насколько одинока в этом мире. Подхватив с комода сверток свежей газеты, она вошла в просторную спальню отца, коротко кивнула сиделке, склонившейся над подносом с медикаментами, и села на край кровати. — Доброе утро, папа, — бодро заговорила она, улыбнувшись неподвижному лицу и болезненно запавшим глазам. — Отлично выглядишь. Время утренней газеты. С чего начнем: с новостей политики или спорта?***
Гэвин Синклер вышел из дома в 8:01, спустился в подземный гараж, выгнал машину со своего парковочного места 98Б — рядом, на месте 98А немного наискосок, почти перекрывая выезд Гэвину, стояла длинная и неповоротливая красная Тойота Эммы — остановился на обочине, опустил стекла и закурил. Он работал по плавающему графику: пять дней в неделю — не всегда с понедельника по пятницу — в лаборатории с девяти до пяти, а в дежурные дни выезжал на вызов — из лаборатории, дома, спортзала, концерта дочери в школе. Вторник был таким дежурным днем, и с вызова к убитой на набережной озера Мичиган официантке он вернулся около полуночи. Плотно поужинал и долго не мог уснуть, ворочаясь на неудобном диване и бесцельно переключая каналы телевизора. А потому утром он чувствовал себя паршиво. В затылке отбойным молотком стучала боль, желудок грозился отказаться от завтрака. Смесь усталости, тошноты и мигрени обещала превратить утро в отвратительное начало дня. По тротуару забарабанили каблуки, резко распахнулась дверь с пассажирской стороны, и рядом с Гэвином возникло безобразное в злости лицо Эммы. — Я просила тебя не курить при ребенке! — рявкнула она и яростно захлопнула дверцу. — Я просил тебя пойти в задницу, — процедил сквозь зубы Гэвин и стрельнул окурком в решетку канализации. Цокот каблуков обогнул машину. На пассажирское место сразу за Гэвином упал розовый рюкзак с плюшевым зайцем-брелком, и снова загрохотала дверь. Он поморщился. Настроив зеркало заднего вида, Гэвин наблюдал, как Эмма, склонившись к дочери, что-то ей с улыбкой говорит, треплет её за щеки и, открыв дверцу, помогает забраться в детское сидение. — Удачного дня, золотко. В два я за тобой приеду, — сладко пролепетала Эмма и закрыла дверь, учтиво её придержав. Она не сказала ему ни слова на прощание и, прижав к уху мобильный телефон, порывисто зашагала обратно к гаражу. Гэвин с секунду провожал её взглядом, а потом повернул зеркало на место. — Папочка, ты снова курил? — укоризненно нахмурившись, осведомилась с заднего сидения Софи. Гэвин Синклер с силой вдохнул, борясь с тошнотой и готовясь отчитать дочь, но остановился. Его дочурка этого не заслуживала. Она не понимала ядовитого влияния собственной матери и не была в том виновата в силу своего возраста. Софи не была виновата в разладе Гэвина и Эммы, и искренне не понимала, почему её любимые мамочка и папочка ссорятся. В её идеальном детском мире родители были самой любящей и нежной парой, но на деле мистер и миссис Синклер не переносили друг друга на дух. В этом её вины не было, как и не было вины Гэвина в неверности Эммы, хотя сам он чувствовал себя виноватым перед дочерью. В конце концов, для него не было тайной, откуда берутся дети. Напротив, он отлично помнил, когда и как это случилось. Выходило так, что это Гэвин самолично, пусть и не совсем осознанно, принял такое решение. Если он и был виноват в чем-то, так это в незапланированной беременности Эммы. И порой он с горечью смотрел на дочь и думал о том, как всё было бы иначе, если бы в ту ночь он не поступил так, как поступил. Крошке Софи не приходилось бы бегать из комнаты в комнату, теряя по пути энтузиазм, восторг и вдохновение, пытаясь уговорить родителей поиграть с ней втроем; ей не доводилось бы скручиваться на полу в детской, стараясь как можно крепче зажать уши и не слышать тех обидных слов, которые мама и папа кричали друг другу в лицо. В этом была его вина. С другой стороны, Гэвин не мог представить своей жизни без русой светлоглазой девчонки, которая заливисто хохотала над его шутками и в такт музыке колотила ногами по спинке переднего сидения. Он повернулся и улыбнулся Софи. — Сложные слова или что я вижу? — спросил он, защелкивая ремень безопасности и поднимая стекла. — Что я вижу! — весело прокричала Софи, сотрясая кулачками в воздухе. — Я начинаю! — Хорошо, — он подморгнул дочери и положил руки на руль. Негромко настроив радио на волну новостей — «Доброе всем туманное утро! Удачного дня всем, кто спешит на работу, и будьте осторожнее за рулем! Видимость несколько ограничена. Поступают сведения о несерьезной, но массовой ДТП на углу…» — он медленно вывел машину на дорогу. — Загадала? — Да! — Дашь подсказку? — Нет-нет-нет! — Ну ладно, — протянул задумчиво Гэвин, притормаживая на светофоре и массируя затылок. — Оно большое? Гэвин Синклер считал себя хорошим отцом, он проводил с Софи всё время, которое только мог ей дать. Он не ссылался на усталость или занятость, если был дома. Даже утром в среду, когда единственное, чего ему хотелось, это остановить машину, выйти и вырвать, он продолжал отгадывать неведомое загаданное слово. Которого, впрочем, могло и не быть. Крошка Софи Дженнифер Синклер часто баловалась тем, что просто отвергала все догадки отца, отвечая на все его наводящие вопросы «нет», не давая подсказок, и, когда Гэвин сдавался, весело называла любой предмет, который именно в ту минуту попался ей на глаза. Он играл с ней, читал ей сказки, по несколько часов кряду забавлял Софи в ванной, терпеливо сидел, неудобно подогнув под себя ноги, когда она случайно засыпала у него на плече; проводил рядом с её постелью бессонные ночи, когда малышка болела; следил за её успехами в школе и в обязательном порядке освобождал время для всех её выступлений. Но не мог отделаться от острых угрызений совести за те два месяца, когда он усомнился в своем отцовстве и вдруг резко изменил своё отношение к девочке. Гэвин не мог себя простить за то, что позволил таким мыслям проникнуть в его голову и отравить любовь к дочери. Он корил себя за всё то непоколебимое безразличие, когда он впивался укоризненным взглядом в Эмму и несокрушимо игнорировал любые попытки Софи привлечь его внимание. Он считал, что наказывал супругу. Но по-настоящему причинял боль только себе. — Оно цветное? — Нет. — Черно-белое? — Н… нет. — Прозрачное? Синклер надеялся, что Эмме хватит такта никогда не рассказывать дочери о том, что когда-то папа вдруг возомнил себя не папой и позволял себе отвратительное безразличие. Он помнил мягкое теплое ощущение облегчения, когда в конверте с результатом теста ДНК было указано 99%. Сам Гэвин, который в лаборатории специализировался на дактилоскопии, биологических анализах и анализах ДНК и крови, понимал, что в этом результате есть этот несносный 1% вероятности того, что ответ не верен, но принимал подтверждение как абсолютную истину. Сразу после получения официального подтверждения отцовства Гэвина Синклера захлестнула острая потребность восполнить всё то безразличие, которым щедро одарил ребенка. Он не выпускал Софи из рук, не переставал её расцеловывать, расхваливать и заваливать словами любви. Сошедшая на Софи лавина отцовского раскаяния привалила её и реакция с заливистого смеха и ответных поцелуев в щеку постепенно превращалась в капризное и громкое требование оставить её в покое. Когда Эмма вступалась за дочь и одергивала Гэвина, он бросал в неё испепеляющий взгляд и злобно, сквозь зубы цедил, что это её вина. Она виновата в его сомнениях, она виновата в непродолжительном периоде его отрешенности. Эмма Синклер — в скором времени, как рассчитывал Гэвин, Бернадетт — подавила его. Она давила на него, прижимала, перекрывала ему кислород. Не хранила ему верности, винила в этом его, закатывала скандалы и доводила его до острой потребности сильно ударить. Впрочем, всегда поднимала руку только она. Эмма истощила его. Эта мысль, стоило ей возникнуть в голове Гэвина, подвергалась ожесточенной бомбардировке его самолюбием и чувством собственного достоинства. Чушь, абсурд и вздор! Он — мужчина, состоявшийся и самобытный. Его нельзя просто так подавить, но факт был таковым: Эмма делала это, давно и успешно. Гэвин устал от неё, от их вынужденного, ошибочного брака. Эмма действовала на него как медленный смертоносный яд, и это нужно было прекращать.***
Рабочий день Фрэнка Далтона начался за несколько минут до восьми. Ознакомившись с резюме Эвис Рут Кэйси, он включил компьютер. Три монитора на его рабочем столе приветливо моргнули стартовой заставкой. На одном из них загрузился список сотрудников, работающих в среду. В восемь только одно имя из всего перечня было отмечено зеленым — Фрэнк Далтон находился в этом помещении. В начале рабочего дня, если он не начинался где-то на выезде, директор лаборатории проверял этот список, хотя это и было основной обязанностью одного из двух его секретарей. Он выработал в себе эту привычку, как только вступил на должность, и не переставал этого делать на протяжении семи лет. Он отслеживал, все ли начали работу вовремя, кто из сотрудников находится в здании, а кто вызван на место преступления, в полицейский участок или суд. На втором мониторе высвечивалась внутренняя база лаборатории. Она — как и внутренняя телефонная связь — была автономной, не была подключена к Интернету, функционировала на внутреннем сервере и была установлена лишь на определенные компьютеры только в помещении лаборатории. Таким образом, в эту базу невозможно было попасть извне, а значит, без участия человека — что строго контролировалось — вытечка информация не могла произойти. Третий компьютер был подключен к сети Интернет, он использовался для корреспонденции и связи с полицейской базой города Чикаго и штата Иллинойс. Именно на третьем мониторе Фрэнк ввел запрос «Кэйси, Эвис Рут», и под ним появился длинный перечень записей. Сержант первого класса Кэйси не упоминалась в делах как подозреваемый или свидетель, на её имя не выписывалось штрафов. Она упоминалась в ряде дел лишь как криминалист-эксперт. Таких дел оказалось удивительно много как на непродолжительный — три с лишним года — период работы в криминальной лаборатории четвертого округа штата Иллинойс. Бегло ознакомившись со списком, Фрэнк ввел такой же запрос в поисковик в Интернете, и получил полдюжины ссылок. Первые три вели к одному докладу о работе миссии ООН в Судане. Эвис Кэйси коротко упоминалась в списке участников экспертной группы. Четвертая ссылка вела к статье в онлайн-версии газеты, в которой речь шла о той же миссии в Судане. Шестая ссылка перенаправляла на социальную сеть. Отображавшийся аккаунт принадлежал Энни Рассел Кэйси, проживавшей, судя по указанной информации, в штате Оклахома. Последняя ссылка была на сайт университета штата Иллинойс в Чикаго, поиск по этому сайту обнаруживал указанное имя сразу в трех разделах. Информация о выпускниках магистратуры — на коллективном фото выпускников всех факультетов за 2011 год отыскать Эвис представлялось невозможным; гордая статья о том, что университет штата в очередной раз получил отметку о том, что является дружественным для солдат и ветеранов учебным заведением, к статье был прикреплен список имен ветеранов-студентов с фото; и заметка о том, что 11 ноября 2010 года в университете торжественно отмечали день ветерана. К статье также было прикреплено фото нескольких военнослужащих возле флага на территории кампуса, и хотя Эвис стояла дальше всех на снимке, сделанном под углом, её можно было легко узнать — единственная девушка-ветеран в женской парадной форме морского пехотинца: белая фуражка, синий пиджак, увешенный медалями, синяя строгая юбка. Исходя из результатов поиска, больше об Эвис Кэйси в Интернете информации не было. Вероятно, данные о сержанте первого класса содержались в военной базе, но подобные материалы не были выложены в свободном доступе. Картина обозначалась такая: Эвис Рут Кэйси была лишь именем в докладах и отчетах, но никогда не привлекала внимания, как обычный гражданин, криминалист или военнослужащий. Она не упоминалась в статьях, а, значит, не участвовала в резонансных расследованиях, не оказывалась втянутой в скандалы, против неё не возбуждалось уголовных дел. После непродолжительного сбора дополнительной информации и телефонного разговора с немногословной и резкой Эбигейл Келлер, Фрэнк Далтон на некоторое время погрузился в размышления. Вся та заочная информация, которая у него была, говорила в пользу принятия Эвис Кэйси в штат, хоть он и сделал себе мысленную пометку о том, что Кэйси довольно переменчива и надолго на одном месте не задерживалась, спустя какое-то время постоянно срываясь на войну. В раннем телефонном разговоре полковник Джеральд Шарп сообщил Фрэнку, что его протеже Эвис срочно прервала свою работу в ООН из-за тяжелой болезни отца. И этот факт тоже попал в графу мысленных сносок с пометкой «Но!». С одной стороны подобное обстоятельство могло задержать Эвис Кэйси в Чикаго надолго. В то же время — Фрэнк был в армии и встречал подобных — биография Эвис Кэйси характеризовала её как потенциального патологического солдата, пехотинца, который постоянно рвался в зону военных действий. Так, в случае смерти отца или отсутствия положительных изменений в его состоянии, сержант первого класса могла вновь покинуть Штаты. И Фрэнку Далтону стоило снова тщательно взвесить все за и против прежде, чем заводить разговор с шефом полиции. Ему не улыбалось выколачивать из Элмера Годфри деньги на сотрудника, который мог задержаться очень ненадолго. Впрочем, резюме и поверхностный сбор дополнительной информации были лишь половиной необходимых действий. Куда важнее теперь было встретиться с Эвис Рут Кэйси лично, и эта очная ставка могла помочь расставить все точки. В 9:02, когда в дверь постучались, Фрэнк Далтон уже прижимал к уху телефонную трубку. — Директор Криминально-технической лаборатории полицейского департамента города Чикаго, — представился он, кивая в знак приветствия секретарше. — Я получил Ваше резюме, офицер Кэйси. — Да, сэр, — ответил низкий бархатистый голос. Фрэнк взглянул на фото, — такое же было в статье про ветеранов-студентов университета штата Иллинойс, — приложенное к резюме. С него, решительно поджав губы, смотрело узкое острое лицо. Из-под фуражки парадной военной формы твердо свирепо поблескивали прищуренные глаза. Волосы убраны, из-за отсутствия косметики и специфики освещения кожа казалась серой. Фрэнку казалось, что на другом конце телефонной линии находится стереотипная военнослужащая — лишенная любых признаков женственности особь, предпочитающая спортивную одежду, отрицающая макияж, маникюр и укладки. — Вы сейчас в Чикаго? — Так точно, сэр, — по-армейски четко отвечал голос. Ещё немного, и он звучал бы как бравый раскатистый крик, которому рекрутов обучали в центре подготовки морских пехотинцев. Фрэнк улыбнулся этой мысли и возникшей ностальгии по былым временам. — В ближайшее время Вы смогли бы подъехать на собеседование? Без промедления последовал уверенный ответ: — Я смогу быть у Вас через час, сэр, если это не слишком ближайшее время. Фрэнк Далтон покосился на наручные часы — они показывали 9:03 — и отметил, что вторая его секретарша ещё не пришла на работу, поскольку не заглядывала в его кабинет, чтобы поздороваться. Сверившись с монитором компьютера, он также заметил, что её пропуском ещё не воспользовались для входа на турникете. Директор лаборатории нахмурился. — В 10:00 жду Вас, офицер Кэйси, у себя. Не опаздывайте!***
Несколько раз Эвис Кэйси казалось, что она опоздает на собеседование. Сначала в гараже отказался заводиться её шестилетний джип, который она приобрела сразу после выпуска из университета штата. Машина была нужна ей для работы, и выбор Эвис пал на громоздкий Джип Чероки. Он был просторным внутри, монументальным снаружи, достаточно быстрым и надежным. До среды, 26 октября, с ним не возникало никаких проблем, но именно перед назначенной важной встречей его аккумулятор вдруг оказался разряженным, и Эвис пришлось потратить 20 минут на устранение этой неполадки. Затем она непрерывно попадала в пробки, и в 9:48 смирилась с тем, что Фрэнк Далтон, так предусмотрительно предупредивший её о строгом отношении к опозданиям, не примет её и уж точно не возьмет на работу. Эвис Кэйси отправляла резюме в лабораторию города Чикаго, отчетливо понимая напрасность этого действия. На сайте учреждения не было ни одной вакансии, и в 2011 году она, свежеиспеченный криминалист, получила отказ в приеме на работу. А потому вовсе не рассчитывала на такое везение, и звонок директора Фрэнка Далтона застал её врасплох. В понедельник предыдущей недели, едва получив резюме, с Эвис связалась директор лаборатории 4 округа штата Иллинойс. Эбигейл Келлер в свойственной ей строгой и не терпящей возражений манере сообщила, что хотела бы снова заполучить Кэйси к себе в команду, но Эвис не торопилась соглашаться. Она честно призналась бывшей начальнице, что вернулась в Чикаго только из-за отца и хотела бы найти работу поближе к нему. Город Эфингем, в котором располагалось здание лаборатории, был в более чем 200 милях к югу от Чикаго. Дорога оттуда до дома 2453 на Северной Ричмонд занимала почти четыре часа при наилучшем раскладе. Они с офицером Келлер договорились о повторном телефонном звонке в пятницу, 28 октября, и в нем Эвис должна была дать окончательный ответ: вернется она в Эфингем или нет. И изменить это решение она уже не сможет. Всю неделю и все выходные Эвис напрасно ждала известий из других лабораторий, и в понедельник она уже смирилась с тем, что определение в Эфингем — её единственный вариант, а за вторник успела свыкнуться с этой мыслью. Звонок Фрэнка Далтона заставил её стряхнуть с себя оцепенение. Она мчалась на собеседование, не веря в то, что всё обернется успехом, но благодарная за предоставленный шанс. В 9:56 Эвис разрывалась между тем, чтобы бросить машину на обочине и дойти пешком, и звонком директору Далтону с просьбой простить ей опоздание и назначить собеседование на любое другое удобное ему время. Но это было нелепо. За 4 минуты она никак не могла пробежать то количество кварталов, которое отделяло её от лаборатории, и отменять или переносить собеседование, которое она сама так необдуманно назначила на ближайший час, было крайне безответственно. В 9:57, всё ещё в безнадежно глухой и неподвижной пробке, Эвис уже почти набрала номер Фрэнка Далтона, но вдруг перед ней возник просвет, и она отчаянно надавила на газ, визгнув шинами и напугав прохожих. От неё в сторону шарахнулось такси, Кэйси влетела на перекрестке в поворот, едва не отправив машину в неконтролируемый занос. И вот здание Криминально-технической лаборатории полицейского департамента города Чикаго, о чем прохожих гордо информировала монументальная каменная глыба на подъездной дорожке, оказалось прямо перед Эвис. Бросив машину почти поперек двух парковочных мест, она выскочила из неё, прижимая к себе сумку и плоскую папку, и на спринтерской скорости, рискуя споткнуться, подвернуть ногу или расшибить себе нос, понеслась к входу. Здание лаборатории было невысоким строением из красного кирпича, в него вели две неширокие стеклянные двери, за которыми оказался просторный и светлый холл. Там было пусто, и только за стойкой охраны стояло двое полицейских. Эвис направилась к ним. — Доброе утро, офицеры, — хрипло и с отдышкой произнесла она, выуживая из кармана водительское удостоверение. — Кэйси, Эвис Рут к мистеру Фрэнку Далтону. Ближайший к ней полицейский хмуро взглянул в протянутый документ, деловито кивнул и положил на светлую столешницу затертую серую карточку пропуска для посетителей. — Третий этаж, — сообщил он и отвернулся к напарнику. Тот так же деловито кивнул и вышел из-за стойки. Молчаливым коротким жестом он указал на рамку металлоискателя и, сунув за пояс большие пальцы, кивнул на корзину для вещей. Эвис бросила в неё сумку, папку и ремень, который одним коротким рывком выдернула из джинсов, и сама шагнула в рамку. Та приняла её тишиной и после очередного деловитого кивка Эвис подхватила свои вещи и, не утруждаясь возвращением пояса на место, прошла через турникет, прижав к нему выданный пропуск. В холле по другую сторону турникетов звякнули двери лифта, и, не сбавляя набранной скорости, Кэйси устремилась на звук. Она вскочила в кабину, когда лифт уже почти закрылся, и едва не врезалась в высокого широкоплечего мужчину внутри. Тот неодобрительно посмотрел на неё сверху вниз и одним длинным шагом отступил к дальней стенке. — Здравствуйте, сэр… — Эвис поискала взглядом жетон или пропуск и нашла последний пристегнутым к нагрудному карману джинсовой рубашки, расстегнутой и свободно накинутой поверх белоснежной футболки. — Мистер Синклер, не подскажите, как мне найти кабинет Фрэнка Далтона? Синклер, Гэвин, как сообщал пропуск, криминалист, специализирующийся на дактилоскопии, ДНК и анализах крови, хмуро оглядел Эвис Кэйси с ног до головы, коротко вздернув брови на то, как она одной рукой пыталась всунуть в брюки массивный пояс. — Офицер Синклер, — исправил он. — Хорошо, — примирительно улыбнулась Эвис. — Прошу меня извинить, офицер. Как мне найти кабинет директора Далтона? — Офицера Далтона, — снова поучительно произнес криминалист. Двери за спиной Кэйси звякнули, открываясь на третьем этаже. Она ступила на невзрачное серое ковровое покрытие. Офицер Синклер вышел вслед за ней. — Прямо по коридору, направо и в самый конец, мисс… — и он повел подбородком, безмолвно спрашивая её имя. Эвис дерзко осклабилась ему, не скрывая сарказма в голосе. — Офицер, — сообщила она. — Офицер Кэйси. В темных глазах криминалиста взблеснул недобрый огонек, а губы сжались в тонкую линию недовольства. Не переставая скалиться, Эвис повернулась и быстро, порывисто зашагала в указанном направлении. Сделав три шага, она вдруг резко остановилась и обернулась через плечо. — Спасибо. И хорошего дня, мистер Синклер! И весело хохотнув себе под нос, поторопилась дальше. Она чувствовала на своей спине злобный взгляд, но не оборачивалась проверить, действительно ли криминалист Гэвин Синклер все ещё стоит у лифта, повернув к ней голову, или ей кажется. Эвис спешила к указанному месту, на ходу поправляя волосы и проверяя, застегнула ли она пояс. Сверившись с мобильным телефоном, она с досадой отметила, что опаздывает на одну минуту. Когда она подошла к двери из темного дерева, табличка на которой сообщала «Офицер Фрэнк Далтон, Директор Лаборатории», часы показывали 10:01. Коротко и шумно выдохнув, она постучалась.***
Вопреки всем ожиданиям Фрэнка Далтона увидеть крепко сбитую фигуру, больше подходящую коренастому низкорослому мальчишке, лишенную каких-либо явных признаков половой принадлежности, в назначенный час в кабинет вошла высокая статная молодая женщина. Макияж выгодно подчеркивал худое миловидное лицо, волосы мягкими волнами спадали на плечи. На плече повисла небольшая дамская сумка, а под кожаной косухой виднелся небесно-голубой пуловер с аппетитным вырезом, заманивающим взгляд в интригующую тень между небольших, но сочных грудей. Пока Эвис Кэйси пересекала кабинет, по ковровому покрытию приглушенно и мягко отбивали четкий ритм каблуки. Когда она опустилась в предложенное кресло, от неё распространился едва уловимый сладковатый аромат парфюма. Улыбка Эвис Кэйси была широкой и дружелюбной, глаза смотрели открыто и уверенно, их взгляд не блуждал по комнате и не устремлялся отвлеченно в пространство, он был нацелен прямо в глаза Фрэнка Далтона. Эвис Кэйси оказалась привлекательной и пунктуальной, и была вовсе не похожей на своё армейское фото. — Спасибо, что пригласили меня, офицер Далтон, сэр, — мягко произнесла она, и Фрэнк отметил, что телефон не передал всей мелодичной бархатистости её голоса. Она положила на стол папку, которую крепко сжимала, входя в кабинет, и подвинула к Фрэнку. — Здесь несколько сертификатов, которые я халатно не прикрепила к резюме. Возможно, Вам будет интересно взглянуть, сэр? Он подтянул папку к себе и развернул. Внутри оказалось четыре листа с оригиналами свидетельств из университета штата Иллинойс, подтверждающих, что Кэйси, Эвис Р. успешно прослушала курс по: дактилоскопии, баллистике, трасологии и токсикологии. Эти документы были внушительным довеском к резюме, они говорили в пользу того, что Эвис Кэйси была весьма универсальным криминалистом. В отдельных случаях она могла бы существенно сократить количество привлеченных к расследованию экспертов. В зависимости от особенностей дела в следственную группу могли бы входить детектив, патологоанатом и Эвис Кэйси, заменяя собой сразу несколько сотрудников. Фрэнк мысленно отнес этот факт в список аргументов, к которым собирался апеллировать в разговоре с шефом полиции. — Благодарю Вас, офицер Кэйси, за то, что так быстро откликнулись. Давайте приступим? Она коротко вежливо улыбнулась. — Да, сэр. Фрэнк Далтон закрыл папку с сертификатами и подвинул обратно к Эвис. Он принялся за множество раз отработанную схему проведения собеседования, начав с вопроса: — Почему Вы хотите работать именно в этой лаборатории, офицер Кэйси? Ей не потребовалось времени на размышления, она заговорила без паузы, четко и информативно: — Я досрочно прервала своё участие в миссии ООН в Судане из-за инсульта, который перенес мой отец. За ним круглосуточно присматривает опытная сиделка, но я бы хотела иметь возможность работать в зоне легкой доступности. Учитывая специфику своей профессии, я заинтересована в вакансиях криминалиста лишь на территории штата. Лаборатория города Чикаго — географически лучший вариант. Фрэнк с пониманием и одобрением кивнул. Кэйси не стала плести лестной несуразицы про то, что лаборатория — лучший из доступных научных центров, с богатой историей, лучшей командой и прочими стереотипными формулировками. Далтон хотел знать истинную причину заинтересованности в работе, и Эвис Кэйси ответила ему прямо, ничего не тая и не добавляя лишней информации, которой хотела бы выдать себя кем-то лучше, чем была на самом деле. — Почему Вы считаете, что подходите на эту вакансию? — Чикаго — большой и густонаселенный мегаполис. Частота совершения убийств здесь порядком выше, чем на территории штата. Я имею большой опыт работы над расследованием убийств, моя квалификация позволяет производить сбор и анализ доказательств сразу в нескольких сферах, что значительно улучшает и ускоряет процесс подготовки результатов экспертизы. — Ваши личные обстоятельства, например, — Фрэнк повел рукой в сторону Эвис, — состояние Вашего отца, будут влиять на Вашу работу? — Нет, сэр. Я ответственно отношусь к порученным мне обязанностям. Именно поэтому я ищу работу близко к дому, чтобы всё свободное время посвящать отцу, не преподнося в жертву рабочее время и мою готовность — сон, еду, отдых, тренировки. Он снова удовлетворенно кивнул. Чистота и ясность, с которыми было составлено резюме, без лирических и пространных отступлений, были присущи мышлению и речи Эвис Кэйси. Она говорила по существу, не увиливая, и не добавляя лишнего. Так, быстро и внятно получая ответы на прямо поставленные вопросы, с привычной формальной частью собеседования Фрэнк Далтон справился рекордно быстро. Решение возникло в его голове в самом начале собеседования, стоило ему понять, каким человеком является Кэйси, и теперь всё зависело лишь от двух вещей: умения директора лаборатории убеждать и склонять к своему мнению, и готовность шефа полиции идти на уступки. С разговором с Элмером Годфри Далтон решил не затягивать и намеревался набрать его номер как только собеседование будет окончено. В 10:20 Фрэнк, не делая паузы после ответа Эвис, и не переставая мягко и вежливо улыбаться, строго и прямо задал вопрос, единственный на самом деле его интересовавший: — Офицер Кэйси, на какой промежуток времени Вы намерены задержаться в Чикаго? По её лицу едва заметно пробежала тень смятения и неопределенности. Впервые за всё это время её взгляд растеряно скользнул с лица Далтона куда-то в сторону, и, описав в пространстве круг, снова сфокусировался на Фрэнке. — Могу я быть с Вами откровенной? — скользнув на край стула и наклонившись немного вперед, тихо поинтересовалась Кэйси. Далтон кивнул, поведя рукой, словно приглашая её к ответу и сообщая, что именно этого от неё и ждет. — Если Вы читали моё резюме, сэр, — а Вы его, несомненно, читали весьма внимательно, — то заметили, что за каждым периодом мирной жизни в моей биографии следовали несколько лет армейской службы, — глаза Эвис Кэйси смотрели прямо и трезво, и Фрэнк Далтон на мгновение напрягся. Она подтверждала его опасения, единственную точку преткновения в его желании заполучить Кэйси в свой штат. — С военной карьерой покончено, мне слишком много лет и я отвоевала устрашающе много. Единственное, в чем я сейчас заинтересована, это криминалистика, и вернуть меня в зону боевых действий может лишь такая работа. Я не могу сказать наверняка, каким будет мой ответ, если поступит предложение от ООН, но я прервала своё сотрудничество с ними, и эта организация не отличается щедростью на предоставление вторых шансов. Я ничего не могу Вам гарантировать, сэр. Эвис Кэйси сделала короткую паузу, устремив взгляд в пол между своих ног, и это её смятение и растерянность резко контрастировали с собранностью и четкостью всех её предыдущих ответов. Мгновенье спустя она снова подняла глаза и заговорила ещё тише: — Я вполне отдаю себе отчет в том, что принадлежу к группе военных, которых принято в определенных кругах называть «патологическими солдатами» из-за их непреодолимого влечения к участию в боевых действиях. И не могу обещать, что откажусь от подобной возможности. Но одно я знаю совершенно точно: я качественно выполняю свою работу, и никогда не заставлю Вас усомниться в своей профессиональности или ответственности. Это единственное, что я могу Вам гарантировать, сэр. Фрэнк Далтон с минуту молча размышлял, разглядывая Эвис Кэйси, которая всё так же озадаченно встречала его прямой взгляд, а затем кивнул. Ему было важно услышать именно откровенный ответ, её честное мнение, не скованное острой потребностью получить эту вакансию. Он порядком рисковал, намереваясь взять её на работу и понимая, что хватить её может всего на год или два, но в своих подчиненных — и людях вообще — он в первую очередь ценил здравомыслие и честность, и уж затем профессионализм. Сержант первого класса Кэйси была здравомыслящей и честной женщиной, пусть и принадлежала к определенной группе риска. — Я понял Вас, офицер Кэйси. Спасибо, что приехали и ответили на мои вопросы. Решение будет принято до конца недели. Я свяжусь с Вами не позже пятницы, 19:00. Автоматическая, ничего не выражающая улыбка коснулась напряженного лица Эвис Кэйси, когда она поднималась с кресла и протягивала над столом руку. Фрэнк коротко пожал узкую ладонь. — Сэр, спасибо, что пригласили, — ответила Эвис, и туман нерешительности и растерянности в её глазах медленно таял. — И уделили мне время. Она подхватила со стола папку со своими сертификатами и, водружая на плечо сумочку, шагнула к двери. Её пальцы сомкнулись на ручке, опуская её вниз и отпирая дверь. Настенные часы с эмблемой — синяя пятиконечная звезда с гравировкой посередине — полицейского департамента города Чикаго показали 10:22, когда Фрэнк окликнул гостью: — Офицер Кэйси, пока не планируйте ничего на понедельник. Пустая вежливая улыбка на лице Эвис сменилась широкой лучезарной улыбкой. На её лице отразилось понимание истинной сути этой реплики директора лаборатории. — Спасибо, сэр, — снова повторила Эвис и шагнула в приемную. Квалифицированная, честная, пунктуальная, сообразительная и последовательная — подытожил Фрэнк Далтон, наблюдая, как закрывается дверь. Весь этот перечень характеристик для краткости можно было уместить в одно емкое определение: подходящая. Директор поднял трубку внешнего телефона.