***
Идиллия кончилась как обычно. Позвонил Нур, сухо сказал, что есть разговор. Велел приехать. Нет, сейчас ты работай спокойненько, что там у тебя еще осталось? А вечером, часикам к семи – подходи.
У Арвида неприятно ухнуло сердце. Голос Нура не предвещал ничего хорошего. Увольнение? Какие-то проблемы? Мигель торчал у девиц, рисовал им рождественские елочки и Санту с оленями, специально ушел, чтобы Арвид мог писать спокойно, не отвлекаясь на каждый шорох. Дверь, конечно, была заперта снаружи, как советовала синьора Роха. Арвид повыл, пометался немного, но делать нечего – вышел на балкон и высадил полпачки сряду. Все равно ничего в голову не лезло – там ласково поплескивало Цветное море. В общем-то, Уж понимал, что будь у него ключ - он бы не выдержал, побежал на точку, сорвался, так что ну его совсем. Вскоре паника приутихла, к тому же стало мутить от дрянных крепких сигарет натощак.
Мыш пришел, аккуратно в 4, как и обещал, выложил на стол апельсины, йогурт и пакет замороженной картошки. Арвид через силу проглотил тревогу, улыбнулся и объявил, что ради разнообразия пойдет прогуляется. В гости кое к кому заглянет… Да ты не бойся, Майки-бой, ничего такого. Нур позвонил, по старой памяти пригласил на рюмку кофе… заглянуть. Ты у него там уже все домалевал, что надо было? Да? Ну… хорошо, малыш. Апельсинку скушаю, спасибо.
Очевидно, Мигель тоже внутренне напрягся и хотел бы никуда его одного не отпускать, но Мыша к Нуру на сей раз не позвали. А Нур - не те гости, чтоб туда ходить без приглашения. Нур - вообще не те гости, чтоб туда ходить.
- Почему он не прислал за тобой машину? – спросил Мигель, чистя апельсин.
Потому что не прислал. Разговор, судя по всему, будет не из приятных. Сколько у них там денег осталось? Хватит на два билета в любой конец?
В семь вечера Арвид добрался до знакомого белого дворца за кирпичной стеной. Его впустили, проводили в кабинет. Нур сидел на краю стола и крутил в руке китайские резные шарики, те сухо пощелкивали. Про кофе Арвид наврал – кофе ему предлагать никто не собирался.
- Ну, - спросил Нур ласково. – Как живете-можете? Как здоровьице теперь?
Участливый голос Нура отдавал холодком. Арвид подернул брюки и сел нога на ногу, в этот момент остро жалея, что нет у него при себе ни трубки, ни янтарного мундштука для папирос. Мундштук был бы лучше. «Да не жалуюсь, слава богу. Пока жив-здоров, полон идей, - попытался развязно улыбнуться, удалось плохо, на троечку. – Спасибо, что дали отпуск, Нурислам Джанибекович». «Слава богу… слава богу, - задумчиво повторил тот, щелкая шариками. – А мальчишка твой, он как поживает? Все с ним в порядке?» Арвид промолчал. Он уже видел, что сейчас начнется. «Юлнайтис, - задушевно протянул Нур, - я тебе уже говорил, кажется. Пей, колись, трахайся с кем душе твоей угодно, - меня это не касается. Только одно условие было: врать мне и не думай даже». «Условие было другое. Не подводить ни вас, ни журнал, - спокойно заметил Арвид. – Я и не подводил, насколько могу вспомнить. Все сдано, отрисовано, продажи идут». Один шарик выпал из руки и с глухим стуком запрыгал по полу. Второй шарик остался лежать рядом с белой настольной лампой. Нур встал со стола, взял пакет с фотокарточками и протянул его Арвиду. Красивый откормленный мужик в военной униформе играет в теннис. Они тут все просто помешались на этой униформе. Вот тот же мужик – в воротах какой-то виллы, в руке у него бутылка с пепси, в зубах сигара. А дальше… Дальше Арвид понял, где и как он видел этого вояку. Квадратный подбородок. Твердый взгляд. Бородавка слева. И Мигель, его Мыш, - целует тупоносые военные ботинки. Или вылизывает? Фотография явно постановочная. Подвал с кафельными стенами. Трупы в углу. Снова Мигель, с каким-то скотом в униформе. А это уже не постановочная… Арвид аккуратно сложил фотографии в плотный желтый конверт. Когда-то это должно было случиться.
«Мне насрать на все это говно, - заходился Нур. – Альенде, хуенде… При Пиночете хоть какой-то порядок! И тут ты притаскиваешь этого сучонка – и втягиваешь нас всех в дерьмо по уши. Всех! Короче – завтра чтоб духу его тут не было. Куда хочешь его девай – мне похеру. Все равно он уже труп. Ты, блядь, меня понял?»
Нур орал на него по-русски. Арвид молчал. Две последних фотографии с голым Мигелем. Как он тогда сказал? Хорошо, что только у одного была сигара… Хорошо… Хорошо бы не стошнило…
Дверь открылась, в кабинет вошла Айша. «Выйди, - рявкнул Нур. – У нас дела». Айша, не обращая внимания на мужа, рассматривала Юлнайтиса. Нур замолчал. «Арвид Эдуардович, - осведомилась мадам Нур. – Вы опекун мальчика, я верно понимаю? Как его настоящее имя – вы знаете?» «Айша! Убирайся отсюда! – ледяным голосом приказал Нур. – Считаю до трех!» К тому, что было дальше, Арвид оказался не готов. Тихая, корректная Айша подняла глаза на мужа и взорвалась целым потоком ругани. Она честила Нура и так, и сяк, стыдила, убеждала, трясла пакетом с фотографиями. Нур, сперва опешив, пытался ей что-то отвечать – но куда там! Каждое его слово тонуло в тысяче слов Айши. И кажется, ее горячность постепенно брала верх. Впрочем, что происходило между супругами, Арвид доподлинно понять не смог: говорили они по-татарски. Наконец настала тишина. И Арвид, глядя на Айшу, как на ангела небесного, выдавил: «Его зовут Мигель. Мигель Моралес».
Потом они сидели втроем. Айша плакала. Арвид, отказавшись от коньяка, спросил, можно ли покурить, вспомнил круглые ожоги, поспешно затушил сигарету. Это Айша предложила сумасшедший план с Францией. Все нутро Арвида выло, выворачиваясь наизнанку, а сам он горячо убеждал Нура и себя, что план вовсе не плох, а наоборот – очень хорош и вполне осуществим. Что Мигелито – без сомнения, гений, и каждая вложенная в него копейка обернется впоследствии грудой денег. Рисовать он сможет самым прекрасным образом, авиапочта в Европе работает как часы, план просто отличный, какая же вы умница, синьора Айша! – Просто Айша, - улыбнулась та. – А вы сможете убедить мальчика, что эта поездка ему необходима? Он очень к вам привязан.
***
Арвид вернулся поздно вечером, когда Мигель совсем извелся и напридумывал себе бог весть каких ужасов. Русский казался спокойным, даже веселым. Потрепал его по волосам, ласково щелкнул в нос. Мигель тайком присмотрелся - вроде ничего страшного не случилось. Успокоился, поспешил на кухню заварить чаю.
- Зачем тебя звали? - спросил он, выждав некоторое время.
- Ничего особенного. У синьоры Айши было предложение насчет тебя, хотели обсудить. Надо бы тебе поехать поучиться.
Мигель подумал, что ослышался. Чтобы скрыть испуг, стал намазывать оливковой пастой кусок хлеба. Намазал, откусил, прожевал, не чувствуя вкуса.
- Мы... Арвид, у нас и так все хорошо. Зачем... что она там еще выдумала!
Русский еле заметно поморщился, словно от раздражения.
- Мышмыш, это дело серьезное. Давай позже обсудим.
- Да что тут обсуждать! - Мигель заволновался, вскочил. - Я тебе надоел? Отсылаешь меня? Арвид, ты без меня не справишься, ты плохо себя чувствуешь! Кто за тобой будет присматривать?
“Ты же опять начнешь колоться”, - едва не вырвалось у него.
Арвид опять поморщился и отпил чаю. Рука у него мелко подрагивала, как у старика, по фаянсовому боку чашки ползли капельки.
- Ты обратно пешком шел? Почему они тебя не подвезли! И синьора Айша, тоже мне... делает вид, что заботится, а сама выдумала какую-то глупость! Не поеду никуда! Нашла себе подопечного! Сама пусть едет, куда хочет.
- Синьору Айшу не разыскивают по всему городу! - прошипел Арвид. - Синьора Айша не лечила рваную задницу полгода, а? Синьору Айшу не пристрелят, как собаку, если найдут. Ты соображаешь, какой шанс тебе представился, идиот? Они готовы оплатить тебе билет в Париж, помочь с документами и платить за работу, как обычно. При условии, что ты поступишь куда положено и будешь там хорошо учиться. И тебе придется выучить французский.
Мигель ошарашенно смотрел на русского, у того лихорадочно блестели глаза, а губы были совсем белые. Чай из чашки плескался на стол.
- Ты… да как… - он разразился фейерверком самых грязных ругательств, почерпнутых у девочек в борделе. Схватил тарелку и хотел грохнуть ее об пол, но в последний момент пожалел и положил обратно. Получилось глупо. - Ах ты... - он развернулся, чтобы уйти.
- С мылом рот вымою! - выкрикнул русский Мигелю в спину - А ну вернись! Ты что себе позволяешь! Вернись, я сказал!
Мигель хлопнул дверью, так что с потолка посыпалась труха и побелка, убежал в ванную и позорно разрыдался.
Русский вышел на балкон и долго стоял там, глядя в небо, с балкона доносился запах дешевого табака, на плите снова засвистел чайник. Мигель, отрыдавшись, вышел из ванной, скрючился на диване, натянул на голову плед и упрямо лежал не шевелясь, назло всему миру. В комнате было темно, лежать скучно, и он постепенно стал вертеть в голове слова Арвида - о Париже, об учебе. О том, что можно жить по-человечески, не боясь каждой тени.
Мигель попытался вспомнить, что он знает о Франции - вроде, там зимой холодно... лежит снег. Река Сена… собор Парижской Богоматери - вот бы посмотреть. Еще он краем уха слышал, что французы поддерживают режим Пиночета… негласно. Но если он будет тихим студентом, с планшетом и сумкой с набросками, то кому он нужен. Можно будет написать маме... присылать семье деньги.
Русский неслышно приоткрыл дверь, прошел мимо него в свою комнату, там зажегся свет, потом погас. Мигель молча страдал. Потом ему показалось, что он придумал выход, пришлось пойти мириться.
Арвид лежал в своем гнезде из одеял, заложив руки за голову, и молча смотрел в потолок.
Мышу надо уезжать, конечно. И чем раньше - тем лучше. Он сейчас прокричится, пообижается, но, в сущности, понимает это лучше всех. Айша молодец. Интересно, что она такое сказала Нуру, что тот спасовал? Представить невозможно - Нур спасовал. И теперь согласен потратиться, рискнуть. Внезапно неприятная мысль полоснула: а не дешевле ли будет Нуру втихаря сдать Мигеля этому… мяснику с бородавкой? Нет человека - нет проблемы, кадровые перестановки, всего и дел! И дома спокойненько: так уж получилось, дорогая, такая трагедия, кто же мог знать! Арвид внутренне застонал и всеми возможными силами стал убеждать себя, что нет-нет-нет, Мыш слишком ценный зверёк, хороший художник, Нур тоже это понимает, ну сколько может стоить билет в один конец, ну там паспорт мальчишке купить, уладить все… Выходило, что дорого. Очень дорого. В пересчете на героин - целая куча...
В комнату проскользнул Мигель. “Арвид? Спишь?.. Прости. Я что-то не готов был... и сломался. Я согласен, конечно. Что надо сделать?”
***
На корпоративную вечеринку по поводу Нового года Арвид пошел один. Нур строжайше велел никуда Мигелю не высовываться - даже на балкон чтоб не вздумал. А еще лучше - чтоб перебрался к ним. Арвид дипломатично отказался за Мыша, Нур настаивать не стал, видимо, это было предложение Айши. Через некоторое время они собрались все вместе - у Нура, когда стемнело. “Под покровом ночи три старушки дрочат”, - хмыкнул Арвид. Айша сама фотографировала Мигеля на фоне белой стены, потом Мыш долго заполнял какие-то бумаги, бланки, о чем-то беседовал с Нуром - Арвид в это время рассказывал Айше что-то постороннее, какую-то глупую муть… о Союзе, о борделе синьоры Рохи. Или они советовались, что надо собрать мальчику с собой… Покупать придется на глазок, без примерки... До Арвида вдруг дошло, что и вправду - лететь-то мальчишке и не в чем. Пара футболок почище, драная куртка, свитер какой-то девки ему подарили… Черт, да у них в доме даже чемодана приличного не найдется. Айша слушала, кивала, помечала что-то на листочке. Темные волосы собраны в кичку, как у советской учительницы, в ушах - сережки, темные капельки, прозрачный шарф на голове даже в комнате. Арвид хотел ее спросить, зачем ей это надо? У нее же есть свои дети, и Нур явно не в восторге от дорогой, бессмысленной и небезопасной затеи. Ясно, что если и движется дело, то только благодаря тихому упорству Айши. Хотел спросить - и не спросил.
***
Раз! И Мигелито, Мигель Моралес, из героя-революционера превращается в мышь, забивается в самую грязную дыру во всей Кильотте и малюет дурацкие картинки в низкопробный развлекательный журнальчик.
Два! И Алехандро Ратон из “Калейдоскопа” получает самое лучшее предложение за всю свою коротенькую фальшивую жизнь. Ему только надо пискнуть “да” - и потом собрать все свои силы, напрячься - и выстрелить собою как из пушки в сторону старухи Европы. Есть шанс, что долетит...
Три! И вот вам Мишель Морале французский студент… он фланирует по щегольским бульварам Парижа, присаживается с мольбертом на крашеную скамью и рисует бесконечные ряды букинистов и старьевщиков на набережной Сены... заходит в кафе, о которых когда-то давно читал в книжках, садится за свободный столик, небрежно набрасывает в блокноте силуэты прохожих... И от Эль-Пульпо и виллы “Глория” его отделяет даже не тысяча километров и океан, но целая жизнь. Навсегда...
Так говорил Арвид. Все время повторял свои нехитрые истории о шикарном Мигелевом будущем, как заклинание. Собирал его вещи, по сто раз напоминал - упаси Боже! - не забыть документы, деньги, снова документы - в карман, на булавку. Проверь как следует! Не забудь поблагодарить сеньору. Деньги взял? А паспорт? Проверь!
Конечно, все получилось иначе - но в целом... В целом - как задумали. Наверное, добрый Бог хранит сумасшедших, поэтов и художников.
Спустя наполненную пустотой вечность Мигель стоял на набережной Сены, глядя на черную воду с отблесками фонарей. Потом он поднял лицо - из темноты слепящими хлопьями полетел снег, выхваченный из ночного неба конусом света.
***
Да, все вышло, как задумали - в апреле он прилетел в незнакомый, наполненный весенними красками город, отыскал крохотную комнату в апартаментах под самой крышей, где жили бок о бок еще двое студентов - веселые парижские пьяницы. Без всякого труда сдал вступительные экзамены в Академию искусств. Даже французский сдал, хотя не с таким блеском. От весны и лета остался набор цветных воспоминаний-вспышек: барочные кессоны под куполом библиотеки Академии... мраморные колонны во дворе… узкие улицы... бюст Аполлинера... рыбаки с удочками... привкус пыли и кофе, медовая акварель, графитовые карандаши-монолиты, оставлявшие на бумаге жирные черные росчерки. И неожиданно - кинотеатры. Можно было сесть в заднем ряду и смотреть на минутки чужой жизни, чудесные киноленты старых мастеров, из тех, где тень и свет ведут свою игру, не оглядываясь на сплетения сюжета, слушать полупонятные диалоги, из-за чужого языка кажущиеся особенно значительными. В какой-то момент Мигель понял, что родным этот язык ему никогда не станет.
Город сиял. Он был пестрым, древним, юным, прекрасным. Готика и барокко сплетались в живописной игре, радующей взгляд ценителя. Каждый уголок Парижа был наполнен обрывками его собственных историй. К началу занятий Мигель возненавидел этот город от всего сердца. Не срослось. Бывает. Даже огромный Лувр с его сокровищами вызывал у него мучительную тоску. Слишком хорош этот город для мыши с карандашом.
Он каждую неделю исправно ходил на почту отправить письмо, но ответов не получал. С того, Нового, света не пришло ни одной даже открытки. Мигель подружился с соседями - Жано учился на филолога и, как водится, пописывал рассказы, которые пока никуда не брали. Мигель потихоньку придумывал с ним графическую новеллу, с приключениями, в нуарном стиле - и от тоски врисовал туда Арвида, такого, как его помнил, изломанного, усталого ангела с прозрачными крыльями и банкой пива в руке. Ангел курил сигареты пачками, философствовал и опекал главного героя.
Второй сосед, Фернан, изучал то ли химию, то ли биологию и славился в основном производством вишневой настойки на всю компанию. Разнокалиберные бутылки стояли на выщербленном мраморном подоконнике все лето, а за ними голубело пыльное небо, отчеркнутое сверху куском белого полотна, заменявшего занавеску.
Потом кто-то бесчувственный, со слепыми глазами, мигом промотал ленту его собственной жизни до конца ноября. В один из ноябрьских вечеров Мигель собрал волю в кулак, нашел уличный телефон-автомат и позвонил в асьенду Нура. Попросил того к телефону.
- Н-нурислам Джанибекович, - выдавил он. - Это Мигель. Мигель Моралес. Добрый день. Как ваши дела, как супруга, как дети. У меня тоже все хорошо. Я только хотел спросить...
Ответ он наверное знал с самого начала. Вежливо попрощался, повесил трубку и пошел к Сене, не глядя под ноги. Снег так и валил. Для ноября это не характерно. Какая-то флуктуация погоды. Спина сильно болела, к вечеру она всегда так.
Он вышел на ярко освещенную набережную и встал там, сгорбившись и сунув руки в карманы. Черное пальто, двубортное, чуть выше колена - как у настоящего художника. И шарф. Арвид всегда говорил: вот заведешь себе пальто. Снег щекотными перьями холодил нос и щеки и все время попадал за шиворот. А ветра не было. Тихая погода.
Зачем ты со мной это делаешь? - молча спросил он у крутильщика своей киноленты, но никакого ответа, конечно же, не получил.
...Le vent passe sur les tombes
Et la liberté reviendra
On nous oubliera!
Nous rentrerons dans l'ombre...
--------------------------
Ветер веет над могилами
И свобода вернется
Нас забудут!
Мы вернемся в тень.
("Исповедь партизана", Эммануэль д’Астье и Анна Марли)
https://youtu.be/DWmsOe0XHB0
