Не знаю.
В один миг то, что я ещё мог называть своим сознанием, и то, что угасало уже долгое время, наконец, перестало воспринимать само себя. В тот момент, я не мог в полной мере мыслить, как и чувствовать. В известном смысле, я тогда не имел права называться даже ошметками прежнего себя. Просто ещё тлеющие угли разрозненной личности, что ещё существовала, но лишь по инерции. Можно назвать чудом уже то, что сейчас, я помню, что в тот момент происходило. Тогда я продолжал воспринимать происходящее вокруг, но мои мысли и воспоминания до момента попадания в «пустоту», уже растворились в окутавшем меня холоде. Холоде, который в тот момент был единственным, что я помнил. И единственным ощущением, что я знал. Тем не менее, я ещё не растворился в том странном месте. И хоть у меня не было воспоминаний за пределом пустоты, пусть по логике вещей я не должен был иметь возможность хоть как-то мыслить, в тот момент, в моей голове... Хотя нет, скорее, в том, что осталось от моего «Я», в самом естестве моей сущности, пронёсся... образ? Мысль? Вопрос? Да, всё это и в то же время ничто из вышеперечисленного.Это и есть Смерть?
Тогда-то, для моего истерзанного, уже далёкого от всего человеческого разума, мир вокруг впервые расцвёл миллиардом красок. Ведь то место, где я медленно растворялся, казалось пустым только для людей с их узким кругозором и логикой. С их разумом, что постоянно пытается осмыслить всё вокруг. Даже то, что по своему определению нельзя было понять или осмыслить. Когда я уже должен был исчезнуть, когда всё, что во мне было от человека мной уже забылось… Я увидел... Хотя нет, слово «видеть» слишком далеко от того, что я испытал в тот момент. Самое близкое слово будет... да, в тот момент я почувствовал нечто, что тогда из-за моего жалкого состояния не мог осознать. То, что я считал пустотой вокруг – на самом деле не было «пустотой». Словно пройдя неведомую границу, что отделяла возможность понять это место, я всё же смог ощутить…Н̶͙̺̙̒̐̔͗е̶̷̘̞̼̙͉̺͚͒̒ͯ̐о̵͔̮̠̔ͩ̃б̓͛̈ͨ̈ͨ҉̳̰͓͈̣̕ъ̵̯͇̟̜̘̰ͬ̉̓̓̌̽ͮ͜е̰̩̮͍͎̗̞̠ͯ̓̌̿̐̀͢м̷͈̲̻͔ͧл̢̝̘̺̹͖̯͇̩̎̽͋̾̋͟е̷̠͍̗̠͎͍̘̹̂̉м͍̰̞͈̗ͤ͌̇̒͊ͧ̓͟о̛̤̦̥̲̤ͯ̈́͢е̵̲̼̻̬͂̌̌̀̽̚͘͡ ̴̷̞̥̺̺̭̜̝̘̇ͯͪ̄В̴̛̖̹̐ͨ̂͐ͩ͐̒̄с̸͍̭͓̣ͤͪͮͬ͂͗ё̰̳̭̞͚̰ͥͩ.
***
Мирное, механическое попискивание. Слабый, будто бы далёкий запах спирта и лекарств, вперемешку с запахом дешёвого стирального порошка без ароматизаторов. Ужасно знакомый запах, пусть и наполовину забытый. И совсем не приятный. Быть не может… Я медленно, с огромным трудом открыл глаза. Те только отозвались резью и глухой болью, но тем не менее, я смог распахнуть их, навстречу яркому свету. Сначала, я, конечно, сощурился. Никак не получалось с собой совладать, слишком уж яркий свет меня окружал. Или, быть может, этот свет был слишком ярким именно для моих глаз? Не знаю. Пока я привыкал к свету, я не двигался, да что там, как я понял позже, уже чувствуя боль в груди, я даже не дышал. Наконец, спустя нескольких долгих мгновений, за которые мои глаза свыклись с окружением, я смог рассмотреть, где я нахожусь. Сам я, видимо, лежал на казавшейся ослепительно белой кровати. В общем-то, вся комната была такой же белой, как и постельное белье, единственным цветным пятном в этом океане белого цвета, была тумбочка справа от меня, на которой стояла ваза с цветами. Слева же находилось широко распахнутое окно, за пределами которого я видел только огромную, белую, и ужасно яркую луну. С некоторым трудом, словно выуживая собственные воспоминания из глубокого пруда, я опознал окружающее меня помещение как больничную палату. Я уже был в таких… или нет? Я всё равно не мог в это поверить. Не после всего, что произошло. Это было просто невозможно. И поэтому мне стало страшно. Вдруг всё вокруг всего лишь иллюзия, и я скоро вернусь назад, туда, в место, где нет ничего кроме холода и пустоты? Я застыл, не смея лишний раз шевельнуться. Прошло несколько долгих мгновений, но мираж вокруг не спешил исчезать. Застыв, сидя на кровати словно статуя, я продолжал смотреть прямо перед собой. И вокруг меня так ничего и не изменилось. Только механический писк на приборе по мою левую руку, слегка изменил тональность попискивания, да часы, висящие на стене, всё так же мерно отмеряли секунды моего бреда. Быть того не может. Я не мог вернуться из того места. Никто не может из него вернуться… Но тем не менее я сижу на этой кровати, чувствую своей кожей это покрывало, и вижу своими глазами отражение лунного света на стеклянном циферблате висящих напротив меня часов. Это было невозможно. Что-то в глубине меня, странное знание, граничащее с предчувствием, твердило, что это невозможно. Но тем не менее я был тут. В больнице. Значит всё это... Нет, всё то, что было там, это обычный кошмар? Да, наверняка очень правдоподобный, ужасный, но тем не менее выдуманный мной сон. Ведь, ну никак не могло быть, что бы я и в самом деле… Что-то вокруг меня изменилось. Вроде и незаметно, но в то же время неумолимо. И, как бы мне ни хотелось отрицать, или не замечать эти изменения, я почувствовал их в ту же секунду. — … в самом деле умер. Верно, что за бред. Люди не просыпаются после смерти. Значит всё, что я видел, не может быть чем-то иным кроме бреда. Очень жуткого, реалистичного, но бреда, — глухой, с лёгкой хрипотцой голос, болезненно вырвался из моего, видимо, непривыкшего говорить, горла. И так я продолжил утешать самого себя. Я и не заметил, когда начал говорить вслух. Тем не менее, уже тогда я, пожалуй, знал, что каждое моё слово — ложь. Ведь, как бы мне ни хотелось верить в собственные слова, я знал, чувствовал, что я уже не такой, каким когда-то был. Ведь всё что я делал... это была всего лишь попытка сымитировать человека, который уже умер однажды. — Ха-ха-ха, да, точно, просто глупый кошмар. — Мой смех звучал ужасно фальшиво. В нем не было ни отчаяния со страхом, ни уж тем более облегчения или радости. Это был механический звук, который я тогда издал просто потому, что мне казалось будто я делал это раньше в похожих ситуациях. Но никаких новых эмоций это действие мне не принесло. Я был как робот, исполняющий привычный протокол действий. — А это… что? — Глупая, пустая улыбка испарилась с моего лица. А мой взгляд застыл на собственной ладони. Ладони, по которой проходила длинная, алая трещина. Риторический вопрос, который я задал в пустоту, на этот раз был произнесён с отчётливой эмоцией. И этой эмоцией было не удивление, нет, это был страх. Хотя, скорее, ужас. Первозданный, первобытный… дикий и инстинктивный. Ужас, что был заложен в людей с самого начала времён, эмоция, что помогла нам выживать столько времени. Наверное, любой другой на моём месте, просто удивился бы, не до конца понимая, что именно он видит. Но в этом-то и была проблема. Я отлично понимал, что именно находилось перед моими глазами. Я понимал, и полностью осознавал увиденное куда более чётко, чем сам бы того хотел. Оттуда и происходил мой ужас. Ужас от видимой глазу неминуемой смерти. — Нет… — испуганный, дрожащий голос разнёсся по пустой и одинокой белой комнате. — Я не верю, это был только сон, нет, нет, нет, НЕТ! — Мой взгляд судорожно метался по комнате, но везде, каждая стена, каждый предмет в поле моего зрения, даже виднеющиеся за окном здания, всё было покрыто красными, ужасающими линиями, которые словно паутина расползались вокруг. И с каждой секундой эта паутина становилась всё чётче, всё шире, и всё понятнее для меня. И пока мой крик, полный отчаяния, боли и страха разносился по комнате, сам я при всём своём желании, не мог отстраниться от происходящего. Не мог больше соврать себе, и забыться в собственных, красивых и так приторно логичных утешениях. Потому что смерть ужасна. Я знаю это лучше кого бы то ни было ещё. Я был мёртв, я знал это. Но тем не менее я очнулся в больнице, вдалеке от того холодного и чуждого места, вдалеке от смерти. Так почему всё, что окружает меня это только смерть? ЧТО ЭТО ЗА ШУТКА ТАКАЯ? Эти линии, одного взгляда мне вполне хватило. Я знал, что они связаны с тем местом, а не этим миром. Но сколько бы я ни метался, куда бы я ни смотрел и как бы я ни жмурился, ужасающие, страшные линии, что так сильно мне напоминали о том месте, отказывались уходить. Но ведь, если я не буду видеть… То и линиям придётся исчезнуть, верно? Впервые с того момента как я очнулся, во мне действительно зажглась надежда. Верно, ведь если у меня не будет глаз, я не смогу их видеть! Меня больше ничего не будет связывать с тем местом! И с глупой улыбкой, я с силой вставил себе пальцы в глазницы… Только чтобы почувствовать укол в шею. А затем... меня наконец поглотила мягкая и даже приятная тьма беспамятства.***
Люди довольно неблагодарные существа. Тут даже разъяснять нечего. Мы не умеем ценить то, что имеем. Хотя, имеет ли кто-то вроде меня право говорить за весь человеческий вид? Наверное, всё же нет. В любом случае, я был довольно неблагодарным. Сложно ценить нечто, что воспринимается обыденным, повседневным, естественным, пока это самое нечто не вырывают из тебя самым жестоким и беспощадным образом. Я... Это странно. Хоть сейчас я и говорю «я», но для меня за этим словом ничего не стоит. Всего лишь пустой звук. Привычное слово, без которого, согласно чужой мне памяти, предложения выглядят неправильно. Это очень неприятно, когда даже собственные мысли тебя кажутся пустыми. А память — чужой. Нет смысла гадать о причинах, по которым я пребываю в таком состоянии. Есть вещи, которые не предназначены для людей. Вещи, на которые люди не должны даже смотреть. Что касается меня? Я с головой нырнул в нечто, что было противоестественно для самой моей природы как человека. Я побывал за гранью. В результате, мне пришлось заплатить за это свою цену. В глубине души я знал что то была никакая не «плата», и не божественное воздаяние за какой-то мнимый запрет. Скорее, я просто сделал нечто столь противоречащее самому своему естеству, что оно, не выдержав, исказилось, потрескалось, и стало неузнаваемым в том числе и для моего взгляда. В итоге я не знаю, как ощущается любовь. Не знаю, как выглядит ярость. Мне неизвестно разочарование, или чувство вдохновения, а воспоминания об этих эмоциях зияли огромными, пустыми бороздами. Я не помню столь многих, мимолётных, но оттого не менее важных вещей... Улыбки друзей, выражения лиц родителей... Всё это исчезло без следа, оставив на своём месте пустоту, которую не заполнишь самоанализом или несколькими фразами приходивших докторов. В итоге даже слово «я» в собственных мыслях произносилось мной вопросительно. Ведь каждый вечер, лёжа на этой кровати я не могу не задаться вопросом. А есть ли «я»? Память того меня зияла брешами, вернее, она почти полностью из них состояла, и я почти не помню эмоций, что меня связывали с той жизнью. Так правда ли я — это тот человек, а не просто нечто, укравшее его память? В очередной раз я просто сел на кровати. Причиной тому был тихий, приближающийся, ритмичный звук. В полной тишине ночной палаты, даже шаги в коридоре можно было расслышать, не прилагая никаких усилий. Пусть такая острота слуха и отдавалась в моём разуме чем-то отдаленно неправильным. Правда, чем именно – я не мог сказать. Наконец, всё приближающиеся шаги резко оборвались, прямо у входа в мою палату. А через пару секунд послышался тихий стук отодвигаемой двери. — О, так ты всё ещё не спишь? — голос вошедшего человека звучал слегка удивлённо. А сами слова мужчины звучали очень странно, и непривычно. Язык, на котором он говорил, был знаком мне только смутно. По крайней мере, если брать в учёт мою память до... До того, как я оказался в том месте. В общем, если опираться только на мою память, я не должен был понимать говорящего со мной мужчину. И поначалу, в течение первой недели после того, как я очнулся, я и не понимал этот язык, на котором говорили все вокруг. Только отдельные слова и фразы казались мне смутно знакомыми. И с каждым днём я всё лучше и лучше различал, о чём говорят врачи вокруг. Это было странное ощущение. Словно я вспоминал часть какого-то давно приснившегося мне сна. Ответом же мужчине, что сейчас, что десятки раз до этого, послужила тишина. То, что осталось от моей памяти, подсказывало мне, что такое игнорирование чьих-то слов обычно показывает негативное отношение того, кто так себя ведёт. Но я... Мне кажется, я не испытывал негативных эмоций к безымянному* доктору. К сожалению, я не мог быть уверен. Мне было не с чем сравнивать, и сужу я скорее по собственным ассоциациям из прошлой жизни, причин для которых сейчас мне уже не понять. Почему же я тогда молчал? Потому что не видел смысла говорить. Я мало в чём видел смысл после того, как очнулся, выбравшись оттуда. Наверное, я бы даже перестал есть или дышать, если бы моё тело не напоминало о такой необходимости. День за днём я проводил вот так. Молча, без единого движения сидя в этой палате, витая в собственных мыслях, за которыми я зачастую и сам не мог уследить... Я знал, что со мной что-то не так. И я знал, что мне это никак не исправить. Но всё равно раз за разом, я продолжал ощупывать те самые «разломы» в своей памяти. Ощущая собственную пустоту и неполноценность. Со смутной, всё утончающейся с каждым днём надеждой вернуть всё назад. Но вот что «всё», я не знал. Как я и не знал, куда я хотел всё вернуть. — Понятно. Не волнуйся, я пришёл только чтобы принести тебе закусок, если ты проголодаешься ночью. Они будут стоять там же, где обычно... — На несколько секунд мужчина замолчал. — Хотя, насколько я помню, каждое утро поднос всегда остаётся нетронутым. — И ещё раз пауза. — Так или иначе, но попробовать стоит, верно? Лучше еда постоит здесь всю ночь и тебе не пригодится, чем будет нужна, а её не будет. — После того как мужчина договорил, по комнате опять раздался звук шагов. Это мужчина двинулся в сторону окна, туда, где как я смутно помнил, стояло кресло. — Ладно, раз уж я всё равно тут, составлю тебе компанию! Ты тут весь день валяешься, наверное, тебе ужасно скучно. — Голос мужчины прозвучал весело, и даже такая пародия на человека как я, смог представить, как он улыбается, говоря эти слова. После слов доктора, я действительно почувствовал облегчение. Я и правда был рад, что он ещё задержится здесь ненадолго. Визиты этого врача происходили каждый день. Всегда в разное время, но раз в день он меня обязательно навещал. Поначалу мне действительно были безразличны попытки этого мужчины меня разговорить. Он никогда не давил, никогда не просил отвечать, вместо этого он просто говорил сам. И что-то в этом было. В какой-то момент я и сам не заметил, как просто привык к приходящему ко мне, умеющему улыбаться словами, а не лицом, мужчине.. Раньше мне было всё равно, был ли я один или в моей палате был кто-то посторонний, да и вопросами о своём времяпрепровождении я не задавался. Раньше меня вполне устраивало лежать прямо здесь, без движения, часами напролёт, и просто думать, прерываясь разве что на медицинские процедуры. Как я уже говорил, я потерял часть того, что делало меня человеком. Благодаря моей памяти я смутно понимал, что мой взгляд на окружающую меня действительность, способ моего времяпрепровождения и даже образ мысли были неправильными, но, честно говоря, меня это просто не волновало. Вести себя иначе просто из-за чувства этой неправильности меня не тянуло. А теперь... Даже не знаю, как сказать... В общем, если говорить по-простому, то выбирая между тишиной, и голосом навещающего меня врача, я бы выбрал второе. Пусть я и сам едва понимаю, почему. — Скажи, я уже тебе рассказывал о том разе, когда я попал в Анголу, во время своей волонтёрской практики? Ангола — это такая страна на юге. Там довольно жарко, а ещё серьёзные проблемы с питьевой водой. Ну, припоминаешь что-нибудь? — Я знал, что мужчина сейчас смотрит именно на меня, ожидая ответа. Потому я просто отрицательно помотал головой. Да, была у этого мужчины привычка иногда задавать мне вопросы, и ждать ответа пока я хоть как-то на них не отреагирую. В первый день нашего знакомства, помнится, он так сидел несколько часов, пока наконец не сдался. Но в какой-то момент тишина, что появлялась после его вопросов, начала казаться некомфортной уже мне. Потому я начал отвечать так. Чужая мне память, настойчиво подсказывала, что такие действия — это весьма дешёвая провокация со стороны мужчины. Возможно, какая-то врачебная практика... техника... или как это называется? Но мне правда всё равно. Я не понимал реакцию и мысли окружающих, как и не задумывался, что для меня готовит будущее. Я также не ставил перед собой цель молчать и не двигаться, скорее говорить и двигаться мне было незачем. Хотя, тут я, конечно, вру. Была в окружающем мире ещё одна вещь, которая заботила меня, пожалуй, больше всего прочего. Мужчина тем временем начал свою историю. Содержание того, что он говорил, мне не было интересно. Намного приятнее мне было просто слышать чей-то голос. Голос, который переполняли эмоции, от лёгкой грусти до веселья, или смущения. Небольшие и естественные колебания в нем... которые, как я знал, мне и при всём желании не повторить. Слушать мужчину было приятно. Не сказать, чтобы я сам переживал его приключения вместе с рассказом, но вложенные в его слова эмоции, словно шевелили во мне полузабытые воспоминания. Это было очень приятное чувство, ради которого я мог сидеть здесь, в этой комнате десяток часов, ожидая возвращения именно этого врача. Текли минуты, возможно, даже часы. Не могу сказать точно. Голос мужчины приглушал тиканье уже изрядно надоевших мне часов. Да и пока ты слушаешь этот голос, время вокруг начинает нестись непривычно быстро. Если моя память меня не обманывает, то обычно так же случается, когда ты занят чем-то интересным. В любом случае, ничего не может длится вечно. Уж мне ли не знать? Вот и рассказ мужчины подошёл к концу. — ... так я и вернулся назад. Словно сюжет какого-то западного фильма, честное слово. На несколько секунд воцарилась тишина... хотя нет, раздражающее тиканье часов, всё же мозолило уши. Я всё так же сидел на кровати, а потому, когда очередной порыв ветра через окно попал в комнату, я сам того не желая поёжился. — Смотрю тебе прохладно. Закрыть окно? — Я молча отрицательно помотал головой. — Ну-ну, так же и простудиться можно. Может, всё же дашь мне его закрыть? — Я всё так же, непреклонно, помотал головой. В ответ мужчина хмыкнул, и судя по звуку, встал. — Вот ещё что, Шики-тян, завтра тебе снимут повязку. Пожалуйста, пообещай, что ты больше не будешь... — на несколько секунд он остановился, видимо пытаясь подобрать слова, — делать себе больно. И, как обычно, он застыл, ожидая от меня ответа. Я только кивнул. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что мужчина отсылается к моей попытке вырвать себе глаза... Глупая была идея. Мужчина тем временем, удовлетворившись моим ответом распрощался и ушёл. А я опять остался один... один на один со своим страхом. Да, пытаться вырвать себе глаза — было глупым решениям. С чего я вообще взял, что это что-то решит? С чего я взял, что то, что я вижу, видят именно мои глаза? И так, свернувшись в клубок, я вновь лёг на кровать, потуже завернувшись в широкое, пуховое одеяло. Пытаясь представить, что красных, окутавших всё вокруг линий, не существует... К сожалению, без голоса мужчины, сделать это было намного сложнее.***
Дни летели удивительно быстро. Теперь, ко мне приходил не только... тот Доктор. Были и другие. Врачи другой направленности. Некоторые просили меня двигаться особым образом, или сесть куда-то и сделать что-то... Грубо говоря, просили меня делать разминку, или что-то сделать для более детального осмотра. Что повело за собой ряд неприятных для меня открытий... но об этом потом. Одновременно с этим приходили и... похожие на того, доктора, врачи. Их тоже больше интересовало то, что у меня в голове, чем то, что происходило с моим телом. На этот раз я слышал их имена, и несмотря на их диковинное звучание, они запоминались с первого раза... Тем не менее, даже узнав имена лечивших меня людей, я так ни разу и не воспользовался ими по назначению. Эти, другие доктора, пытались со мной говорить. Не знаю уж, чего они ожидали, но мне не хотелось им отвечать. И на этот раз, пожалуй, дело было не только в моём наплевательском отношении к их существованию... Мне просто не хотелось говорить именно с ними. Назовите это капризом или ребячеством, мне всё равно. К слову, как Доктор и обещал, где-то неделю назад я впервые за долгое время смог вновь открыть глаза. Как ни странно, красные линии никак на это не отреагировали. Их не стало больше, и они не попытались... затянуть меня назад в то место. И нет в этом ничего смешного! Вообще, я не то, чтобы сильно боялся этого, головой-то я понимал, что эти линии никак не были связаны с моим зрением, ведь я видел их даже с закрытыми глазами! Но несколько приснившихся мне кошмаров... Да, мне было немного страшно открывать глаза ещё раз. Так вот, как я и говорил, теперь я снова видел. Я даже и не знал, как сильно мне не хватало этого эти несколько... дней? Недель? Сколько же времени прошло с того момента, как я очнулся в этой палате? Первое время я вообще ни за чем не следил, полностью утонув в своих мыслях. Поэтому не могу сказать даже примерно, сколько я уже времени тут провёл. Но ощущалось это так, словно последний раз я видел свою палату целую вечность назад. Вокруг столько красок. Столько цветов. Даже в этой, казалось бы, матово-белой комнате было больше десятка цветных пятен. Интересно, а моя прошлая жизнь тоже была столь яркой? И почему тогда я никогда не обращал на это внимание? Даже сейчас я буквально часами не мог отвести взгляд от стоящей рядом с моей кроватью вазы с букетом цветов. Столько всего... Хрупкий голубой, броский жёлтый, какой-то печальный оранжевый... Нет, здесь было столько всего. Каждый миллиметр имел свой оттенок, и он менялся в зависимости от угла, при котором на них падал свет. На цветы и вправду можно было смотреть часами. Казалось бы, они неподвижны, и не меняют цвет, но с каждой минутой тени на их лепестках словно медленно крутятся, создавая неповторимые и разные узоры. Как же это красиво. И в то же время... странно. Наверное, потому что всю эту идеальную картину, в моём восприятии постоянно покрывали уродливые, кроваво-красные нарывы. Толстые линии, что возвещали о неминуемом роке этой красоты. Роке, к которому даже сквозь пелену страха, мне хотелось прикоснуться. Огромное, нестираемое напоминание для меня... что я не принадлежу этому месту. Да, за последнюю неделю, мои мысли всё меньше и меньше петляли кругами. Было проще сосредоточиться, и я смог многое обдумать. Я даже обдумал то время, что я провёл в том месте. Просто, потому что все остальные темы я обдумать уже успел. Вообще не нужно было быть гением, чтобы понять, что моя ситуация была странной. Как-никак, тогда, в том месте, сколько бы времени всё это ни тянулось, но я был мёртв. Точка. На этом моя история должна была закончиться. Я отлично это знаю. И не только из-за тех ощущений, что я там испытал. Я просто знаю, что я был мёртв, в самом полном из возможных смыслов. Я знаю это так же отчётливо, как я знаю, что означают эти красные линии вокруг. Природа этих знаний тоже, если верить моим воспоминаниям, была далека от нормальной. Это не были конкретные мысли, воспоминания, или даже «появившиеся у меня в голове откровения», скорее просто набор непередаваемых, инстинктивно понятных только мне ощущений. Которые я уже мог интерпретировать словами. Не всегда, к слову, верно. Как ни странно, у меня были и иные подобные «знания», но все они так или иначе были связаны с тем местом. Отчего я и сделал вывод, что что-то произошедшее там, оставило на мне свой отпечаток, и позволило понимать вещи, связанные с тем местом, куда глубже, чем любой живущий человек. Наверное, поэтому я так же могу видеть то место, даже будучи еще живым. Ведь оно оставило на мне свой след. Так или иначе, даже если отбросить кроваво-красные линии вокруг и непонятно откуда взявшееся инстинктивное понимание вещей, о которых я не должен был иметь даже приблизительного понятия, странностей хватало. Например, сам факт моего пробуждения. Даже если на секунду забыть, что я каким-то образом... перенёсся из того места, это всё равно не объясняет факта наличия у меня тела. Я должен был бы быть призраком (это ведь так называется?), или чем-то вроде того... но никак не проснуться из «комы». Я не думаю, что я даже в своём теле очнулся. Почему-то мне чётко казалось, что когда тот я погиб, возвращаться мне было некуда. Да и само тело было совсем другим, по сравнению с тем, что я смутно помнил. Короткий, неосознанный взгляд, что я метнул влево, туда, где на стене висело зеркало, только подтвердил мои мысли. Я не выглядел на двадцать. Да и на мужчину был не похож. Даже слепым я, наверное, должен был бы заметить изменения в своём теле. Но не придал значения. Только когда зацепился глазами за странный образ, что-то в остатках моей памяти резко воспротивилось ему. Что же я видел в зеркале? Ну, начну, пожалуй, с того, что глаза у моего отражения были... странные. Но в то же время очень красивые. По краям, ближе к белку, мои глаза насыщенного синего цвета. Цвет, естественно, не был монотонным, и на протяжении всей радужки чередовались разные оттенки синего. А ближе к зрачку... Вернее, прямо рядом с ним, синий плавно перетекал в ярко-сиреневый. Что создавало впечатление, будто мои глаза были живыми, и будто их наполнял какой-то завораживающий, потусторонний свет. И это по-своему было правдой. Мои глаза светились в темноте. В первый раз, когда я совершенно случайно ночью взглянул в зеркало, даже мне стало не по себе от этого пронзительного, потустороннего взгляда, который в ночных тенях смотрится более чем угрожающе. Глаза, правда, были не единственным отличием от привычного мне образа. Плавный, можно даже сказать аккуратный подбородок с чуть впалыми щеками, на котором располагалась пара миниатюрных губ. Аккуратный, даже изящный изгиб носа, и непривычный разрез глаз, которые тем не менее гармонировали между собой. Ну и длинные, достающие мне до поясницы волосы... которые лезут повсюду. Если бы хоть кто-то здесь не боялся доверить мне ножницы, уже давно бы сам всё состриг. В общем, из зеркала на меня смотрела девочка лет десяти. Это было... странно? Я правда сам не знаю. В воспоминаниях что я сумел сохранить, я точно был старше. И я почти уверен, что был «им» а не «ей». Всё слишком сложно. У меня не осталось «цельных» воспоминаний. Иногда от полноценных воспоминаний оставался только звук, иногда картинка, иногда запах, а иногда вообще одна лишь мысль. Целые воспоминания полные самых разных ощущения были сточены практически в ничто. От того я и затруднялся сказать сразу кем я был тогда. Впрочем, я же с самого начала мысленно обращался к себе в мужском роде. Это ведь должно что-то да значить? Это и было странно. Вопреки логике, я не чувствовал даже дискомфорта от того, что оказался в чужом для меня теле, что возможно отличается от моего старого кардинально. Только задумавшись об этой проблеме, по-настоящему уйдя в себя, я увидел и другие странности. Ну, или то, что как я думаю может быть «странным». Самый наглядный, и острый даже для меня пример: первые несколько дней, может даже неделю, я вообще не воспринимал реальность. Ел, только когда живот сводило судорогами, дышал только за мгновение перед тем, как лёгкие начинало жечь. В общем тогда я настолько погрузился в свои мысли, что скорее существовал по остаточному принципу, чем действительно жил. Как следствие, моя связь с реальностью была очень... хрупкой. Тем не менее, каждый раз, когда моему телу нужно было вмешательство разума, я на пару секунд «оживал», просто чтобы неприятные ощущения меня не донимали. Например, изменить положение затёкшей руки, поднести ко рту стакан воды, попытаться отстраниться от медсестры, которая пытается взять кровь на анализ... Подобного рода раздражители. Быть в этом теле казалось естественным. Привычным. Но как я могу быть к нему привычным, если это не моё тело? Как я могу знать язык, на котором здесь все говорят? Почему несмотря на то, как мало от меня осталось, я всё еще могу называть себя «я»? У меня было множество вопросов что теперь донимали меня. Но их наличие никак не влияло на объективную реальность, что действительно была важна. Я действительно жив, я правда в больнице, и неправильные линии вокруг меня не спешат куда-то исчезать. Вот в общем-то и всё, что сейчас имело значение. Хотя то, что день ото дня я нахожу новые способы отвлекаться от этих... расколов, не может не радовать. Хоть это и было очень сложно по началу, но тот Доктор, что посещает меня всё это время, действительно очень сильно мне помог. Он смог меня осторожно встряхнуть, выдернув из того отвратительного состояния, в котором я пребывал после пробуждения. По крайней мере больше я не трачу целые дни на выдавливание жалости в свою же сторону. Да и просто стараюсь искать как можно больше хорошего вокруг. Пусть пока это и трудно. Всё же я слишком многого не знаю. К примеру, я понятия не имею, кто я такой в этом мире. Даже полного имени своего я не знаю, только имя, которым меня называл Доктор — «Шики». И я ещё молчу про семью девочки, которой, к слову, теперь являюсь я... Стоп. Это что, значит, что мне надо привыкать говорить в женском роде? ... Не хочу. Неправильно это звучит. Мне и так хорошо. Вообще, я совру, если скажу, что раньше не задумывался о своей семье в этом мире. Впервые эта мысль начала меня донимать ещё дней пять назад, только вот я так ничего по этому поводу и не предпринял. Тут скорее проблема была в том, что даже при желании спросить мне было не у кого. С врачами, кем бы они ни были, я не говорю. Просто... Просто не хочу. А уж про тех, кто пытается меня разговорить, я лучше промолчу. Они умудряются вызывать у меня раздражение. Это не такая простая задача. А Доктор... я конечно мог бы у него спросить, но не хочу. Наши беседы мне нравятся такими, какие они есть. Меня не покидало смутное беспокойство, что, попробуй я расспросить его о жизни Шики, то что-то в этих наших ежедневных беседах уже не будет, как прежде. Будто ощущение непринуждённости во время наших бесед куда-то исчезнет, под гнетом тяжести этих разговоров. «Ну, или я просто боюсь сделать шаг вперёд.» Глупо, наверное, но я всё это время живу только своими эмоциями, предчувствиями и ощущениями. Наверное, потому что от холодной логики, которая осталась от моей прошлой жизни, меня уже тошнит. Помогла ли она хоть немного после моего пробуждения здесь? Конечно, нет. Я... Я не хочу снова становиться той пародией на марионетку с обрезанными струнами, которая не хочет жить, но боится окончательно сгинуть. Я хочу снова быть. Как те люди вокруг. Хочу снова понять этот мир. Хочу забыть о том кошмаре, что ждёт своего момента в каждой трещине! Весь опыт моей прошлой жизни говорит мне, что я должен понять, кто я, и чего мне стоит ожидать. Ведь мои проблемы никуда не исчезают, сколько бы я их ни игнорировал, и однажды мне придётся столкнуться лицом к лицу с реальностью, какой бы она ни была. Притом, если я продолжу в таком темпе, это столкновение скорее всего будет не из приятных. — Эх. Пытаясь выкинуть раздражающие мысли прочь, я зарываюсь поглубже в мягкую подушку, и закрываюсь одеялом с головой. Тоже одна из странностей этого нового тела, многие движения я делаю совершенно неосознанно, а затем, когда движения уже сделаны, я задаюсь вопросом: «а что это было?» Очень странное ощущение, пусть вовсе и не неприятное. Видимо, тело помнит больше, чем я сам. Но кому оно принадлежало, и что с ней стало? Кем была эта девочка? О чём мечтала? Чего хотела от себя и окружающих? А ведь я не могу вспомнить. Хотя что-то из тех воспоминаний должно было остаться, ведь я говорю на языке которого не знал. Может, воспоминания и были, но я не мог их различить. Всё слишком размыто, даже в той, моей жизни. Возможно, я просто не могу разделить её с чужой. Правда это значит лишь то, что от «Шики» осталось не больше, чем от того, другого «я». Всё это было сложными вопросами, на которые я не знал где искать ответы. Я ничего не могу с собой поделать, иногда я снова и снова задаю себе один вопрос: правда ли тот человек, памятью которого я обладаю, ещё жив? Правда ли эта память именно моя? Впрочем, такие мысли я тоже стараюсь отбросить как можно быстрее. Пусть та память и кажется мне чужой, но она наверняка... нет, точно моя. Я так решил. Я до сих пор помню, как отвоёвывал каждый кусочек, каждое маленькое воспоминание той жизни от беспросветной бездны. Черта с два я сейчас откажусь от всего этого! И на такой воинственной ноте, я наконец расслышал звук шагов. Ну, если говорить честно, звуки шагов я слышал часто, и до того момента. Всё-таки два часа дня, медперсонал, а иногда и посетители для других палат, за дверью ходят туда-сюда не редко. Но этот звук шагов? Его я научился различать среди остальных, ведь эти шаги всегда несли что-то интересное. Чёткий, громкий стук. Это туфли с жёсткой подошвой плотно ступают по белому кафелю больницы. Конечно, различать именно Доктора среди других ходящих по коридору людей с похожей обувью я научился далеко не сразу. Ага, результат множества проб и ошибок. Наконец, нужные шаги приблизились к моей палате. Послышался стук, а через десяток секунд дверь открылась с тихим шуршанием. — О, я смотрю ты ждала меня, Шики-тян. — В чём-то было даже неприятно, что это так легко понять. Запоздало мелькнула мысль, что возможно дело было в шорохе одеяла, которое я спешно с себя скинул...а? Скинул. А также скрип кровати, когда я садился на ней. — Здравствуйте, Доктор. — И всё же я не смог сдержать лёгкой улыбки, здороваясь. А стоящий у входа тощий мужчина в очках и белом халате, только добродушно улыбнулся в ответ. — Знаешь, это довольно обидно, можешь меня уже по имени называть... — начал было он, драматично разведя в стороны руки, и явно собираясь в очередной раз высказаться по этому поводу. — Асахами Тору, я помню, — закончил я, под ехидным взглядом мужчины. Нет, я не мог рассмотреть, как на самом деле он на меня смотрел, из-за огромных круглых очков на его носу, которые как раз очень неудачно отражали солнечный свет, да и даже улыбка на лице мужчины никак не изменилась, она была всё такой же ободряющей и лёгкой. Но я просто уверен, что взгляд был ехидный! Пусть я и не знаю откуда эта уверенность взялась. — Да и вообще, это скучное имя. Доктор звучит солиднее, — сказал я, сложив руки на груди и отвернувшись от Доктора... и опять тело само двинулось! Тем не менее, не буду отрицать, что, когда я боковым зрением заметил, как слегка «упало» лицо мужчины, во мне поднялось лёгкое чувство триумфа. Не до конца я, правда, понимал откуда оно взялось. Наконец, пройдя через всю комнату, и сев с нарочито тяжёлым вздохом на кресло напротив окна, Доктор смерил меня укоризненным взглядом. Я же в свою очередь продолжал наслаждаться пейзажем, что виднелся из окна моей палаты. Немая сцена длилась всего несколько секунд, пока по комнате не прокатился побеждённый выдох мужчины. — Я никогда не смогу заставить тебя извиниться, да, Шики-тян? — Голос Доктора был шутливым, а я в свою очередь подыграл, закивав с энтузиазмом и максимально серьёзным видом, на который я был способен. На этот раз улыбки не смог сдержать ни я, ни он. — Что сегодня делать будем? — поинтересовался мужчина, тоже выглянув за окно. Через секунду после этого подул ветер, занося в палату приятно щекочущий нос запах цветущей вишни. А также несколько лепестков этой самой вишни. Пусть сезон уже заканчивался, но некоторые деревья ещё цвели. Всё же снаружи очень красиво, и я не только для вида в окно пялился. Хоть моя память из прошлой жизни и подсказывает, что вид мне уже должен был приесться, но я всё равно часами мог просто сидеть и смотреть. Пусть в прошлой жизни я, вроде, и не любил сидеть вот так. — Даже не знаю, — наконец я разорвал тишину, покрепче закутавшись в одеяло. — У вас же есть какая-то идея, да, Доктор? — Мужчина снова улыбнулся: — Ничего-то от тебя не спрячешь, — с этими словами он потянулся к большому пакету, что принёс с собой... и извлёк оттуда небольшую деревянную коробочку. Я, в свою очередь, с вовсе не наигранным интересом следил за действиями мужчины. А он, положив коробочку на край кровати, придвинул своё кресло чуть ближе, чтобы сидеть прямо рядом с моей огромной постельной койкой. Затем, раскрыв оказавшуюся полой внутри коробку, он высыпал на кровать её содержимое... тридцать две шахматные фигуры. Пусть понял я это только секунды через три, какое-то время просто таращась на смутно знакомые пластмассовые формы башенок и лошадей. Что, в общем-то, и следовало доказать. Если я даже шахматы сразу узнать не смог, значит, моя память и правда далека от того, чтобы я мог хотя бы предположить, что вспомнил всё. Закончив считать фигуры, и разложив на кровати доску, которой, оказывается, была коробочка. Мужчин с улыбкой перевёл взгляд на меня. — Это — шахматы. Настольная игра для двоих. Правила, в общем-то, не сложные и игра напоминает шоги, только... — Я аккуратно перебил мужчину: — Но я никогда не играл в шоги. — На несколько секунд в комнате повисла тишина. — Ох, ну ладно, тогда объясню с азов... — И он пустился в объяснения. Как я уже сказал, моя память из прошлой жизни уже всё это мне сказала. Я знал правила. Да я даже помнил какие-то смутные обрывки из нескольких игр, которые я когда-то играл. Видимо, я не мало времени уделил этой игре если в воспоминаниях осталось хоть что-то. Это хорошо. Что? Это не первая настольная игра, которую Доктор ко мне приносит, пусть остальные и были попроще, или направленные не на соревнования. Когда-то всё вообще началось с простых пазлов, но даже это было по-своему весело. Хотя, игры, где на самом деле нужно было соревноваться или играть против Доктора, мне нравились в разы больше. В последнее время я вообще проигрывал всё меньше. Разве только карты, да прочие игры, где удача важнее мастерства... Там да, там выигрывать постоянно не получалось. Честно говоря, даже с учётом того, что правила я знал, Доктора я слушал с удовольствием. И теперь дело было вовсе не в том, что мне хотелось слышать чей-то голос. Доктор вообще был человеком увлечённым, даже сейчас рассказывая про шахматы, он умудряется припоминать разные интересные детали, которые он где-то вычитал, или слышал об этой игре. Откуда игра произошла, пару мифов о ней, а также упомянул каких-то именитых игроков. Слушая его хотелось играть только больше. Так в общем-то было с многими его рассказами. Жаль, раньше я даже не пытался слушать. — ... ладно, основы я пояснил, остальное поймёшь по ходу игры. А сейчас я покажу, как... — Доктор уже было взял белую пешку, собираясь поставить её со своей стороны, на что я одним движением выхватил её из его руки. — Тоже хочу играть белыми. — На секунду мужчина замер, с удивлением на меня глядя. По началу такие мои проявления... своих желаний, его очень сильно удивляли. Но почему-то вместо того, чтобы проявить настойчивость, он, наоборот, меня подбадривал. Опять что-то в моей памяти колыхалось, подсказывая на неправильность этого. Но я не обращал особого внимания. — Ладно, ладно, без проблем. Смотри как я расставляю свои фигуры, и повтори то же самое со свой стороны. Я в свою очередь так и сделал. Единственной моей ошибкой было положение короля и ферзя, которых мужчина поменял местами за меня. Что? Я почти не помню те игры из прошлой жизни! И я просто делал как мне сказали. Откуда мне было знать, что король и ферзь должны располагаться напротив друг друга, а не симметрично. Когда я сделал первый ход, пешкой в соответствии с правилами, я наткнулся на непонимающий взгляд мужчины. — Что? Как ходят фигуры ты пояснил, я только не знал, как их ставить. Теперь играй как следует, если не хочешь продуть! — В ответ мужчина опять, с этой его лёгкой, доброй, раздражающей и одновременно снисходительной улыбкой покачал головой: — Как скажете, принцесса. — Сам мужчина тоже сдвинул пешку. Я тут же сделал свой ход. — Не называй меня так... пожалуйста, — мой голос прозвучал чуть резче, чем мне бы хотелось. Почему-то само слово «принцесса», несмотря на его значение, не ассоциировалось ни с чем плохим, даже когда им меня называли. Но в то же время, хоть я и не ощущал это как оскорбление, слово мне не нравилось, особенно применённое ко мне. Слишком мало оно мне соответствовало. Да и просто заставляло чувствовать себя не комфортно... В чём я полностью виню свою память, как бы абсурдно это ни звучало. — Хорошо, хорошо! — Доктор поднял руки вверх, в шутливом жесте, словно сдаваясь на милость солдату. Предварительно, правда, сделав свой ход. Некоторое время мы играли молча. Но не в неловкой тишине, скорее каждый из нас просто витал в своих мыслях. Такое нередко происходит... но... Сейчас, в этой спокойной и мирной атмосфере мои старые, более тёмные мысли всплыли сами собой. Рано или поздно меня сочтут здоровым... и что тогда? Как долго такие посиделки ещё могут длиться? Я... Я правда не хочу даже пытаться во всем разобраться, ни с тем, кто я такой, ни с тем, что со мной произошло. Не хочу уходить из этой палаты, отказываться от разговоров с Доктором, но... Будет ли лучше если я просто сделаю вид, что всё, что сейчас происходит — это не временно? Правда ли станет лучше, если я притворюсь, что окружающие меня четыре стены — это и есть весь мой мир? Едва ли. — Доктор, расскажите мне о моей семье. — Как бы я ни пытался набраться смелости, как бы я ни пытался говорить уверенно и твёрдо... мой голос всё равно прозвучал ужасно слабо. На несколько секунд в палате вновь воцарилось привычное молчание. Только звуки из коридора и из-за окна не позволяли установиться тишине. — Удивила ты меня, Шики-тян. — Я понял, что зажмурился, только когда услышал голос Доктора... Стоп, зажмурился? Что за детские жесты! Распахнув глаза, я стараясь напустить как можно больше решимости в свою позу, и посмотрел на сидящего напротив меня мужчину. Доктор без своей обычной улыбки, держа в обеих руках очки, протирал их какой-то тряпочкой из шелковистой ткани. Надев их назад, он окинул меня непривычно серьёзным взглядом. Впрочем, уже через секунду он снова улыбнулся. Правда иначе... Печально. Хотя говорил он всё тем же, тёплым голосом. — Что именно ты хочешь знать? — Хоть я и ожидал этого вопроса, но... какое же облегчение он принёс. И я даже не знаю почему. Будто я боялся, что, спросив о семье что-то изменится. Будто передо мной уже будет сидеть кто-то другой. Или, может, я боялся, что это вместо меня окажется кто-то другой? — Как можно больше! Я... Я почти ничего не помню. И-и... И... — Честно сказать, я даже не знал с какой стороны подойти ко всему этому. Тысяча вопросов вилась в голове, но... Я не мог выбрать ни один! И, наверное, я бы ещё надолго так застыл, пытаясь вымолвить хоть слово, если бы мужчина не начал говорить за меня. — Да, я знаю о твоей амнезии, Шики. Ты ведь сама мне о ней сказала, на пятый день наших с тобой встреч, помнишь? — Теперь, когда он об этом упомянул... Я и правда помнил. В первый раз, когда я ответил на вопрос Доктора, он спросил: «помнишь ли ты, что случилось до того, как ты проснулась здесь?» Тогда я покачал головой. Но не потому, что не помнил, а потому, что не хотел вспоминать. Видимо заметив что-то на моем лице, Доктор нарочито громко кашлянул в руку: — Ладно, тогда не буду тянуть. Если вспомнишь что-то, пожалуйста, говори. Возможно, это поможет даже больше, чем мой рассказ. — Я только кивнул. — Хорошо. Зовут тебя Шики Кизоку. Насколько я знаю, твоя семья владеет довольно крупной компанией, которая занимается морскими перевозками... Также ходят слухи, что твоя семья очень консервативна, но, тут уже я ничего сказать не могу, слухи - есть слухи. — А что насчёт мамы и папы?**Ту-дум**
Поднятая мной для очередного хода ладья выпала из разом ослабшей руки. Всего на секунду перед моими глазами, словно наяву предстала картина. Мужчина и Женщина. Мужчина, одетый в строгий чёрный костюм, и женщина, облаченная в лёгкое кимоно. Женщина была очень красивой, с её длинными, тёмными волосами и даже более тёмными, словно отражающими ночное небо глазами. Мужчина же, выглядел по большей части обыденно. Темные волосы, средний рост, разве что лицо было необычно волевым. Оба человека смотрели прямо на меня. С очень тёплыми улыбками. И почему-то сердце от этого сжималось ещё сильнее. Отец. Мама. — ... Я не знаю всей истории. Но год назад, когда вы все ехали в одной машине, вы попали в очень страшную аварию. Прости, но твоих мамы и папы... Их больше нет. — Слова Доктора почему-то воспринимались словно что-то вторичное, происходящее где-то далеко. Смерть незнакомых мне людей... Она не должна была так глубоко меня задеть. Но тот образ... Он был не просто навеян моим воображением. Эмоции, что за ним стояли, были настоящими. Осязаемыми и куда более сильными чем всё то, что я имел из той, другой своей памяти. Это было отвратительно. Я сидел и словно какой-то паразит захлёбывался эмоциями девочки, которая потеряла самых дорогих для себя людей. Эти эмоции не были приятными, более того, мне казалось, что они меня изнутри сжигают. В этом не было ничего приятного. Никто в здравом уме не захотел бы такое испытать... И всё же я не прогнал их. Не откинул их, сказав себе, что они принадлежат кому-то ещё. И вовсе не из-за какого-то чувства уважения к почившим родителям Шики, нет. Просто несмотря на то, как неприятны были эти эмоции... Я наслаждался ими куда больше, чем пустотой внутри. Боль потери, горечь и бессилие, этот букет отчаянья, я выбрал его вместо привычной, пусть и уже куда менее явной пустоты в груди. Только когда Доктор легонько меня встряхнул я заметил, как что-то влажное упало на игральную доску. Слёзы? Как странно. Видимо, девочка Шики... Шики Кизоку действительно ещё была здесь. Может, это прозвучит глупо, но я даже был этому рад. Я побывал в том месте. Я... Я знаю, как на самом деле ужасна смерть. И пусть я ничего не могу сделать насчёт родителей Шики, но я очень рад, что не забрал неведомым образом и жизнь этой девочки, спасаясь от своего рока. Почему меня это волновало? Потому, что я знаю, как ужасна смерть. И... Я не готов желать её хоть кому-то. Я... Я боюсь представить, что бы я ощущал, забери я чью-то жизнь. Зная от и до, на что я обрекаю убитого мной. Легко просто отстраниться, сказав, что мёртвый уже ничего не чувствует, или использовав какую-то беспроигрышную фразу вроде «либо я, либо он». Но я больше не могу отстраниться и забыть. Не после всего, что я пережил. Не после того, как я вспомнил, что люди вокруг тоже хотят жить. Тут... Тут было так же. Сколько бы раз я ни напоминал себе, что тот образ, и те люди, никак со мной не связаны... Щемящая горечь в груди никуда не исчезла. Хотя, я и не торопился её прогонять. — Не волнуйтесь доктор, я... Я, наверное, уже знал об этом. Поэтому я и не хотел спрашивать так долго. — Изо всех сил, я постарался улыбнуться обеспокоенно смотрящему на меня мужчине... Почему-то мне очень не хотелось, чтобы сейчас меня кто-то видел. Но побороть желание встать и выйти из комнаты я сейчас был обязан. — Но сейчас расскажите мне как можно больше. Даже если вы не знали о моих родителях, расскажите обо мне, что со мной случилось при аварии, и почему я здесь так долго. На несколько секунд мужчина замолчал, неловко смотря на меня. Я достаточно хорошо его знал, чтобы знать, что означает такой его взгляд. Он не хотел продолжать говорить. Пару раз во время рассказываемых им историй, он так же мялся на месте. Но на этот раз... Пожалуй, сейчас это его нежелание было даже более явно, чем когда-либо до этого. — Шики-тян... — Я не позволил ему закончить. В каком-то смысле я не мог позволить ему закончить. Свесившись через игральную доску, я заглянул в глаза сидящему напротив меня мужчине. Сначала, я хотел посмотреть на него так серьёзно, как позволяло это тело... Но тут же оборвал себя. Здесь нужно было что-то другое. Что-то, на что маленькая девочка Шики была не способна. Что-то, что мог только я. В тот момент, мне казалось, это ужасно важным, показать, что я не просто ребёнок, которому нужна опека. В тот момент я мог стерпеть по отношению к себе многое... но только не такого рода жалость. И точно не от Доктора. Я видел смерть. Нет, я вижу смерть. Если бы сейчас Доктор перестал говорить, ссылаясь на мой возраст, говоря, что, возможно, мне не стоит знать... Знать вещи, ради которых я оборвал свою ежедневную рутину... Я бы не смог этого выдержать. Не от единственного человека, которому я доверился. «Он всего лишь делает свою работу», — я знал это. Но это не было важно. Эти беседы, игры, улыбки, которыми мы обменивались... Может и была его работа, но я отказываюсь верить, что всё это не было настоящим. К счастью, Доктор увидел что-то в глубине моих глаз. Что-то, что заставило его замереть на полуслове, вздрогнуть, и даже отшатнуться. И я прекрасно знал, что такого он увидел у меня во взгляде. Ведь я каждый день встречаюсь с этим чем-то в зеркале. Абсолютно каменное лицо, словно у восковой фигуры. И взгляд потусторонних пурпурно-голубых глаз, который, казался смотрел в саму душу. Что тоже, к слову, было недалеко от правды. Это был мёртвый и пустой взгляд кого-то, кто давно лишился даже ошмётков человечности. — Асахами-сан... — голос, которым я говорил, довольно сильно разнился с тем, как я общался ещё пару секунд назад. Но в то же время этот мой голос не был игрой или попыткой обмануть сидящего напротив меня мужчину. Я просто... Просто позволил себе вспомнить. Всего на секунду я вновь позволил своей... более логичной своей части, вести разговор, той части, что так отчаянно желала коснуться окружающих линий хоть на миг. И сейчас, мой голос звучал звонко, размеренно и абсолютно, пугающе опустошённо, — пожалуйста. — Под конец фразы я не смог сдержать грустной улыбки. Я больше ничего не мог предложить. Этот голос и взгляд — единственное, что я мог предложить в обмен на интересующую меня информацию. Это были мои единственные доказательства о том, что я смогу принять любые новости. Доктор же поражённо на меня смотрел. Будто видел в первый раз. Его рот был слегка приоткрыт, а глаза широко распахнуты. На самом деле, я бы, наверное, не смог сдержать довольной улыбки, сделай он такое удивлённое лицо в любой другой ситуации. Но сейчас мне было не до того. — Хорошо, — наконец ответил он, слегка качая головой, словно уже сожалея о своём решении. Было видно, что мужчина ещё не до конца пришёл в себя, да и сомнения его никуда не делись. Но тем не менее он принял решение. — Я расскажу всё, что мне известно о том случае и твоей семье. Если что-то будет непонятно... просто спрашивай, хорошо? И... Мы можем закончить, как только ты захочешь. — Последние слова мужчина сказал очень осторожно. Я только кивнул. — Из того, что я понял по документации и газетам прошлогодней давности, вы с родителями зимой возвращались из какой-то поездки. И, пока вы ехали по мосту, водитель грузовика рядом с вами не справился с управлением. Водитель вашей машины не успел среагировать и грузовик вытолкнул вас с моста сквозь ограждение, а сам, перевернувшись, перегородил трассу и спровоцировал крупную дорожную аварию… Правда, в результате никто на мосту не получил серьёзных ран. Вы же... не были столь удачливыми. После падения с высоты моста вы на прилично набранной ещё на дороге скорости протаранили дерево. Тебя в тяжёлом состоянии вовремя доставили к нам в больницу, и наши хирурги смогли тебя стабилизировать. Пусть твоя травма головы и заставила тебя пролежать в этой больнице столько времени. А твои родители... Помощь пришла слишком поздно, чтобы им помочь. — Закончив, доктор осторожно, но уверенно посмотрел на меня. Видимо, ожидая какой-то реакции. Но я только ждал, когда он продолжит: — С тех пор твоя семья... Ты очень долго была в коме, Шики. И в твоей семье, кроме твоих родителей, что раньше стояли во главе компании, есть ещё много других родственников. И пока ты спала, все они... — Это было сложно заметить, если не вглядываться. Но я услышал лёгкое напряжение в голосе мужчины при этих словах, да и увидел, как крепко сжались его, зарытые в одеяло, кулаки. — Все они, скорее всего, были заняты «управлением» компанией, — последние слова мужчина словно выплюнул. И хоть он и сказал не так уж и много, но я, как ни странно, понял, о чём он так неудачно умолчал. У меня в памяти были подходящие образы, пусть и весьма смутные. Образы о том, как люди любят делить вещи что им не принадлежат. — Скажите, Доктор, сюда не пускали членов моей семьи потому, что меня сочли опасной для других? — я задал этот вопрос совершенно спокойно. Потому что мне правда было всё равно. Причины почему я их не видел были не важны. Важно было лишь то, пытались ли они помочь «Шики», приходили ли навестить её, или нет. В конце концов, я почти ни с кем не общался, а в первый же день, как вышел из комы, попытался выскрести себе глаза. Я бы не удивился, если бы в этой больнице меня считали слишком нестабильным для посещения. В общем-то, в первые дни после того инцидента мои руки очень даже ограничили. Пусть в то время я этого и почти не замечал. Слишком сильно был занят собственным ужасом. От моих слов доктор слегка напрягся, что, впрочем, уже само по себе было ответом на вопрос. Но тем не менее я ждал. —Мне говорили... — начал было он, — что пока ты ещё была в коме, каждую неделю тебя навещал старый помощник твоего отца, и несколько других родственников... Бабушка с дедушкой, одна из твоих тёть. А ещё двоюродная сестра. Но нет, после того как ты проснулась никому не запрещали навещать тебя, Шики. И никто не считает тебя опасной. — Ясно. — Я вздохнул, с явным облегчением, чем, судя по всему, удивил мужчину напротив. Да я в общем-то и сам удивлён. Вроде и ничего хорошего не узнал, семье Шики, судя по всему, плевать на меня. Но в то же время стало как-то легче. Словно огромный груз сняли с плеч. По крайней мере меня определили в хорошую палату и платили за моё содержание всё это время. Хоть что-то это ведь должно значить? ... Впрочем, от проблем это меня не избавило. Если я и знал что-то о бизнесе из прошлой жизни, так это то, что нынешнему мне там точно не место. Чем бы всё ни обернулось, я просто не смогу отстоять собственные интересы. Мне опасно было даже пытаться. Слишком много не помню, и еще больше не знаю. — Доктор, что со мной будет дальше, после того как я выпишусь? — Мужчина, судя по его тяжёлому вздоху, ожидал этот вопрос. — Ну, не уверен, что это произойдёт скоро, по крайней мере, если ты так и будешь отмалчиваться перед моими коллегами. — Мужчина ободрительно мне улыбнулся. — Я не уверен. Но, скорее всего, после того как тебя выпустят, ты будешь жить у кого-то из своих родственников. — Чего-то такого я и ожидал. В ответ на слова мужчины я запоздало кивнул и снова ушёл в свои мысли. Как ни посмотри, но картина вырисовывается не самая приятная. Хотя, наверное, и не самая плохая из возможных. Задумчиво я опять поднял уроненную мной ладью. Кинув взгляд на доску, я даже немного удивился. По сравнению с началом игры у обеих сторон отсутствовало уже по трети фигур, да и располагались они в причудливой последовательности. Я и не заметил, когда мы вообще успевали переставлять фигуры во время разговора. Тем не менее, так это оставлять нельзя. У меня есть много новых данных, целое море информации, которую можно по-разному интерпретировать. В данный момент мне требовался весь мой опыт и знания из прошлой жизни чтобы разобраться, что происходит... И понять, как мне действовать дальше. С этими мыслями я слегка отстранился от окружавшей меня действительности. Мой взгляд уперся в стоящую передо мной шахматную доску, но сейчас я её не видел. Предо мной стояла задача: проанализировать моё положение, и возможные исходы учитывая моё вмешательство. Если мыслить поверхностно, то всё вело к одному... Как только я выписывался, я отправлялся к своим родственникам. Этот вариант мне не нравился, у меня возникают вполне обоснованные сомнения касательно собственной ценности для них, как и природы этой самой ценности. Впрочем, существовала, конечно, также возможность, что всё чудом наладится, меня на самом деле все любят и всё произошедшее это одно огромное, глупое недопонимание. Но... опасно. Необоснованная надежда. Далее, логично предположить, что если при выписке я неизменно достигну результата, который мне не нравится, то нужно как-то отсрочить, или вообще отменить собственную выписку. Варианты? Причинение травм самому себе, как и притворяться сумасшедшим... Нет, ни то, ни другое явно никак не исправят мою жизнь. Да и не знаю я как должны себя вести психи, чтобы выглядеть убедительно. Вариант вроде побега на улицу так же нежелательно рассматривать в деталях, так как даже моя память из той жизни ничего мне по этому поводу не подскажет. Но это казалось опасным. Вывод? Стоит оставить всё как есть, продолжать находится в больнице, но приложить все силы чтобы узнать больше относительно моей проблемы, и возможных альтернатив. Я позволил себе вернуться, и проморгавшись, вновь уставился на доску. Я довольно долго по собственному желанию был отрешён от мира, витая в собственных мыслях, и полностью игнорируя происходящее вокруг. Можно сказать, что сейчас я сделал то же самое только вместо того, чтобы блуждать в собственных воспоминаниях в полутрансе, я попытался обдумать сложившуюся ситуацию комплексно. В каком-то смысле так отстраняться мне неприятно. Как я и сказал, я лишь недавно вновь открыл для себя всю полноту эмоций, и просто так откидывать их прочь, даже на несколько секунд... Немного страшно. Но и результат того стоит! Пусть я и не становлюсь умнее в известном смысле, но зато могу посмотреть на картину целиком. К примеру, Доктор как-то приносил мне игру — лабиринт. Суть игры в том, чтобы провести карандашом линию через «лабиринт». Когда я такой, как сейчас, всё что я могу, это методом проб и ошибок попробовать провести линию глазами, а затем и карандашом. Но когда я отстраняюсь , то я вижу лабиринт целиком, с каждым его тупиком, и, естественно, правильным путём. Единовременно. Это сложно объяснить словами. Моя память из прошлой жизни твердит, что я никогда не умел так смотреть на вещи. Но в то же время, сколько я себя помню после пробуждения, я всегда видел то, что люди видеть не должны. Так что удивительного, что я могу смотреть на вещи так, как не могут другие люди? Тем не менее, мне придётся хорошенько поработать в ближайшее время. Хоть мне и самому сложно сказать, использую ли я логику, чтобы подтвердить свой каприз, или это мой каприз на этот раз соответствует логике, в конечном счёте это не имело значения. Впервые за всё время, что я здесь, у меня появилась цель, какой бы ребяческой она ни была. — Доктор... — Я чуть бодрее улыбнулся сидящему напротив меня мужчине, передвинув свою ладью. — Вам шах и мат, на следующем ходу. Хотя, может у меня ещё есть немного времени насладиться этим перерывом. Это весело, в конце-то концов! *Если он и представлялся, то ГГ это прослушал, ибо было это когда тот ещё не понимал японский.