Ромашки

Долгое тихое утро, розовые разводы облаков, затянувших небо, ленивое пение птиц в саду старой усадьбы. Такая жизнь нравилась чёрствому Учиха Саске, что давно не видел радости в суете яркого Токио, неоновых огнях и картинных улыбках. В восемнадцать он получил усадьбу, в которой жила его бабушка – старую, в западном стиле и с садом под окнами. Ему нравилось сбегать сюда от напыщенной сладости вечеров столицы, от ярких улыбок и излишнего внимания – младший сын влиятельной семьи, умный, красивый, но испуганный человеческой наивностью ребёнок, он искал простого тепла, но сам оставался картинно холоден. Большего всего Саске боялся разочаровать родителей – прятался за высокими стеллажами библиотеки, за тонкой тканью бежевой простыни, за высоким каменным забором и собственной отстранённостью. Правила требовали от него уверенности, сдержанности и силы, и в какой-то мере эти черты – не присущие излишне мягкому с семьёй и скупому на чувства Саске – убивали его изнутри, оставляя пустую оболочку и механические движения. Переехав в пригород в двадцать шесть, Саске почувствовал настоящее благословение – уставший от шумного города, работы, истерично-вспыльчивой Карин, с которой встречался больше полугода, и беременной от брата Сакуры, которую тепло приняли родители, он мог расслабиться и забыть об обязательствах. Отец, строгий, с проседью в чёрных волосах и вечном неодобрении, говорил о том, что пора женится – под боком была Сакура и её крошечный мир, далёкий от жестокости, наследница многомиллионной империи Хината, что смущённо приветствовала его и просила – молила даже – не выбирать её, или вспыльчивая Карин. Но он не хотел никого – само получилось, что Сакура забеременела после единой ночи с его братом и стала частью его семьи, отец Хинаты предложил свою дочь в жёны, и стремительная во властвовании Карин стала его девушкой. Будто он проснулся – всё так и было. Сакура уже спала на синих простынях, не скрытая тяжёлым одеялом, Хината со смущённой улыбкой принимала от него цветы и буднично спрашивала о жизни, Карин приходила с ним на приёмы, улыбаясь и говоря о том, что и не Узумаки уже вовсе – почти Учиха с кровью в волосах и жестокой властностью во взгляде. В фамильном особняке Саске места не нашлось – привычные стены стали чужими, и он хотел уехать на Окинаву, лишь бы найти себя. Там, минуя гротескные металлические ворота, он бы гостевал у любимой тёти и думал о жизни. Но не мог сбежать просто так – на третьем этаже оставалась его комната, запертая на замок тяжёлой двери, в этом особняке оставалась его семья, подчиняющаяся молчаливым правилам. Они всегда были крупными рыбами на политической арене, оставались в хороших отношениях с якудзой и знали, как бессловесно закончить спор. Это же ценили люди и искали в Саске – но он не был готов к чужим оценкам, не стремился следовать стандартам и писал под глупым псевдонимом новеллы. Вот только его привычная жизнь стремительно рушилась, когда частью Учиха стала Сакура – неприглядная, серая, навязчиво-дотошная аллерголог из центральной больницы – как женщина не интересовала его совсем и ни разу. Они с Итачи – помешанном на неё с её же детства, влюблённом – переспали как-то после дня рождения общего знакомого, она клялась, что принимает таблетки, и после они не виделись, пока она не объявилась на пороге дома его родителей. Бледная, худая, она сжимала руки на животе и рыдала, что не знает, как поступить. Микото – его достопочтенная матушка, что силилась одарить его недовольным взглядом, но расцветала в неловкой улыбке – тепло приняла её в их доме, выделила ей комнату напротив и распорядилась расписать их на следующий же день. Харуно стала Учиха в одно мгновение – все будто махнули рукой на происхождение, обеспокоились ребёнком и действительно приняли её с распростёртыми объятиями. По правде, Саске давно привык к лёгкой, вечно чем-то взволнованной Сакуре – она носилась по особняку, приносила откуда-то цветы и кошек, настойчиво заменяла его синие шторы персиковыми и улыбалась. Она не докучала ему своими капризами, иногда слишком эмоционально реагировала на обычные слова, но отличалась от привычных ему женщин – не сдержанная правилами, свободная, она меняла жизнь других и приносила разнообразие в скупо-серую жизнь Учиха. Сакура оказалась не такой отчаянно-шаблонной, жалкой и серой, как ему казалось, когда она пришла к ним. Матери она нравилась – Микото дорожила возможностью с кем-то говорить, водила её за руку за собой и смеялась – свободно, радостно, так, как дела это в его далёком детстве. Он дорожил улыбкой матери – смирился с переменами и закрыл глаза на навязчивую ревность старшего брата, покупал Сакуре противную морскую капусту и грибы, помогал ей выбирать сад и школу в округе. Но так не могло продолжаться вечно – он начал строить отношения с младшей дочерью господина Узумаки, уделяя ей всё свободное время. Ведь если с Сакурой всё стало привычно, с Карин было совсем по-другому – резко, неожиданно и бурно. Она ворвалась в его жизнь ураганом, навязчиво-истеричной неокольцованной женой, и осталась временами робкой, властной до боли девушкой. Красивая, как и подобает дочери когда-то известной актрисы, Карин провела детство и юность на родине матери, в Англии, вернулась в Японию в пятнадцать, сменяя привычную школьную форму на грязный фартук художественного колледжа, и была представлена дочерью владельца парфюмерного производства. Он встретил её на приёме, организованном благотворительным фондом Учиха – она стояла рядом с болезненно-гениальным художником Узумаки Нагато, временами улыбалась и говорила о своей учёбе заграницей. Её мать – серая темноволосая женщина в простом платье, что неловко улыбалась на приветствия – была любовницей господина Узумаки, старшего брата Кушины – та дружила с матерью Саске долго и крепко, он привык видеть её в их доме и даже подружился с её смущённо-бойким сыном, Наруто. Будучи любовницей, ни мать, ни её дочь не имели никаких прав на имущество семьи и жили бы едва не впроголодь – как того хотела законная жена, истерично-крикливая Узумаки Ханами – если бы господин Узумаки не купил им дом и не оплатил учёбу Карин в частной школе. После, когда Ханами едва не умерла в родах, он забрал их в Японию – властно и жестоко объявил об этом слабой жене. Разбитая смертью новорождённой дочери, женщина смирилась, смиряя мать Карин ненавидящим взглядом и зло выплёвывая слова о их бесполезности. Карин жила другой, отличной от его, жизнью – мечтала быть художником, как брат, училась скульптуре и живописи, склоняя голову перед женой своего отца, и не искала других вариантов. С ней, ищущей спокойствия, но властно-резкой, он нашёл успокоение от страха перемен – она улыбалась, поправляя очки, и шептала ему о том, что всё будет хорошо. И Саске верил – искренне, немного наивно, словно тот мальчишка, ищущий внимания и одобрения родителей.