Оживший роман

      Голова болела, но не сильно. Рядом что-то пищало.       — Марина? — знакомый голос ворвался в сознание. — Сестрёнка! Марина!       Я попыталась перевернуться на бок, но чья-то рука удержала меня на месте.       — Лежи, лежи. Сейчас доктор придёт!       Мама? А она что тут делает? Какой доктор? Где я?       — М-ма? — язык еле ворочался, глаза отказывались открываться нормально, а тело было вялым.       — Мариночка, сейчас всё будет хорошо! — голос мамы дрожал.       — Спокойно, спокойно, — вторгся не менее знакомый мужской голос, — доктор на месте.       — Д-ду-убро-овск-кий? — с усилием проговорила я, стараясь открыть глаза так широко, как только могла.       — Именно, — улыбнулся мужчина. — Всё не так плохо, как вам казалось, сударыни!       — Ч-ч… — начала я.       — Тс-с! — сестра наклонилась надо мной. — Говорить потом будем.       — Не переживайте, Марина Павловна…       — Степановна она, — поправила мама.       — Ну да, точно, забываю постоянно, — Дубровский вытащил из кармана очки. — В общем, Марина, в коме вы пробыли не долго, кома не глубокая, уж не четвёртая степень. Так что всё у вас будет хорошо!       — Н-но… т-там…       — Тише, Марина, я Дубровский, ваш лечащий врач, и я говорю вам: если будете так нервничать, то не сможете нормально в университете отучиться. Там, каждая сессия — вагон нервов.       Мне начинало казаться всё абсурдом, казалось реальность из романа гораздо более реальна, чем окружающий мир. Через неделю меня выписали из больницы. Доктор и правда был полной тёзкой созданного Пушкиным разбойника, даже выглядел так же. Признаюсь, всю неделю я разглядывала его чересчур настойчиво, ещё немного и он бы начал шарахаться от меня, но вовремя решил выписать.       У самого входа я остановилась.       — Девушка, ну что ж вы на дороге прямо стоитя? — недовольно пробубнил старческий голос.       — Бабушка? — я изумлённо глядела на свою бабушку из сна.       — Была бы дедушкой, будь между ног у меня… кхм… Здрасте, Владимир Анреич.       Доктор шёл ко мне по коридору, распахнутый халат эпично разлетался в стороны. Он кивнул старушке, которая поспешила ретироваться.       — Удачи, — напутствовал Дубровский, остановившись рядом.       Я кивнула, подозрительно глядя на молодого доктора.       — Что-то ещё?       — Эм… знаете, я… пока я лежала в коме, видела сон. Длинный сон. Про Дубровского… Глупо это всё…       — Ах вот оно что! — улыбка озарила лицо доктора. — Мне уж начинало казаться, что вы хотите на меня в суд за что-нибудь подать!       Я покраснела от стыда, а новый Дубровский довольно рассмеялся, под ручку выводя меня из здания больницы.       — Что ж, tout le monde se trompe*, как говорят наши друзья французы, — улыбнулся доктор. — Рад, что ошибся в своих суждениях. Но, на самом деле, ваша сестра, узнав моё имя, решила, что будет забавно, если она начнёт читать вам «Дубровского».       — А простите… тут моль. се… что?       — У вас отвратительный французский! — усмехнулся доктор.       — Знаете, вы мне это говорили. Во сне, — я улыбнулась, чувствуя в очередной раз, как покраснели мои щёки. — То есть не вы, а Дубровский…       — А я и есть Дубровский! — подмигнул доктор.       — Мне уже восемнадцать исполнилось, — брякнула вдруг я.       Дубровский едва сдерживал улыбку.       — Я в курсе, видел вашу карточку.       — Ну да… ладно, прощайте, Владимир Андреевич, — вздохнула я. Мне эта фраза казалась очень удачной. Я прощалась с доктором и со своим сном.       — Ну, с «прощайте» вы перебарщиваете, — улыбнулся мужчина. — До свидания. В конце концов, ваша прекрасная мама решила, что я обязательно должен сходить на спектакль и отужинать с вами, так что, думаю, мы ещё встретимся, и не раз.       Дул лёгкий ветер. Я глупо улыбалась. _____________________________________________________ *tout le monde se trompe — всем свойственно ошибаться