***
В конце декабря за четыре дня до суда мы с Алексом переехали в новую квартиру. Его шикарные апартаменты пришлось выставить на продажу, чтобы рассчитаться с работниками «Озон Рекордс». Несмотря на банкротство, мой мужчина хотел отблагодарить тех, кто столько лет верой и правдой служил его бизнесу. К тому же, возвращаться в место воспоминаний о той страшной ночи не хотели мы оба. Пока риелторы занимались поиском покупателей, мы нашли небольшую квартирку на окраине столицы. Да, теперь мне приходилось тратить на дорогу до галереи около часа, зато у нас был свой дом, пусть и временный. Во все времена творческие люди в период наивысших переживаний по новому открывали себя в искусстве, которое становилось для них отдушиной. Так случилось и со мной. Я вновь взяла в руки фотоаппарат, но на этот раз моим объектом стала я сама. Тело после пыток заживало достаточно быстро, но весь торс покрывали мерзкие, малиново-розовые шрамы. Врач старался меня успокоить, говоря, что со временем можно сделать операцию, отшлифовать рубцы и даже восстановить изуродованный правый сосок. Но вид моего тела не мог вызвать ничего кроме отвращения. Ужасающее напоминание о страшных людях… В один из приемов, когда пришла на перевязку, я взяла с собой фотоаппарат. — Можете меня ненадолго оставить одну? — нерешительно спросила я врача, когда он разбинтовал мой торс. — Яна, вы уверены?.. — Да. Пожалуйста. — У вас пять минут. После вас запись. Как только за доктором закрылась дверь, я взяла свой кенон и подошла к большому зеркалу. Мое отражение пугало. Бледное, измученное лицо было неприметно на фоне изуродованного тела. Проведя ладонью от груди до низа живота, я почувствовала слишком тонкой новой кожей неприятное щекотание. Один рубец переходил в другой, шрам пересекал шрам и между ними так мало нетронутой светлой кожи. Правая грудь была похожа на исполосованный кожаный мешок, не имеющий ничего общего с частью женского тела, которой можно вскормить ребенка. С того самого случая Александр не видел меня обнаженной. Я не разрешала ему присутствовать на перевязках, и теперь была уверена, что не смогу показать свое тело таким. Пусть мое уродство видит только врач и мой фотоаппарат. Дрожащими руками я взяла кенон и сделала несколько снимков отражения. Но что-то в них было неправильным… Чего-то не хватало. Я снова взглянула в объектив и поняла, что кадр остается неполным, если в нем нет моего взгляда. Опустив фотоаппарат чуть ниже, я посмотрела на себя в зеркало и сделала снимок, за ним еще один и еще, пока руки не перестали слушаться от накрывшей меня истерики. Теперь в кадре было все! Мой взгляд кричал о чувствах: боль, отвращение, страх, ужас, разочарование, безысходность. Глядя на маленький экранчик кенона, я видела не себя, а другую глубоко несчастную женщину, которой никогда не стать красивой. В тот момент я решила брать фотоаппарат с собой на каждую перевязку, пока мне не разрешат снять бинты. Тогда я стану снимать себя дома. Это случилось в день нашего с Алексом переезда. Врач осмотрел меня и разрешил больше не прикладывать мазь, дать телу немного отдыха, чтобы потом начать работу над восстановлением кожи. По пути к дому я заглянула в небольшой магазин и купила несколько тонких водолазок, одну из которых сразу надела. Теперь эта одежда станет моей второй кожей.***
Чем был ближе день суда, тем усиленнее работал наш адвокат. Юрий Алексеевич ежедневно репетировал со мной и Алексом показания, которые предстояло дать в суде, обсуждал варианты ответов на вопросы обвинения. За нас должны были выступить Кирилл Андреевич, который активно шел на поправку и находился уже на домашнем стационаре, и Вероника. Также в качестве свидетелей привлекли сотрудников автопроката, где Алекс брал машину. За их показания адвокат не ручался, но был уверен, что врать о Серебрянском не станут — себе дороже. К сожалению, судья, которому предстояло вынести решение по делу Алекса, оставался для нас темной лошадкой. Из трех кандидатур, с двумя из которых Юрий Алексеевич знал, как работать, нам достался третий. — Мы не можем предложить ему взятку, потому что я не уверен, берет он их или нет. Также не имею понятия, за кого он выступает: за справедливость или Абрамова, — вздохнул адвокат, — в любом случае, мы проходим по сто восьмой. — Какая разница сто восьмая или сто пятая, если в результате Алекс может попасть в тюрьму! — не выдержала я, — что это за чертовы законы?! Почему не защищают нас?! — Яна, сейчас не время отчаиваться. Мы должны бороться. — Юрий Алексеевич прав, — хрипло произнес Алекс, он тоже понимал, что наши шансы на победу призрачны, но сохранял спокойствие. — Бороться… Мы будем бороться, разве у нас есть выбор? — грустно улыбнулась я. В это сложное время нас поддерживали друзья. Кристина, Ваня, Алина и Лена ежедневно навещали нас с Алексом, старались как-то отвлечь или просто проводили у нас вечера. Их компания действительно помогала ненадолго забыться, но потом мы возвращались в суровую действительность. Накануне суда, в день католического Рождества мы с Алексом достали елку и новогодние украшения. Я приготовила праздничный ужин, и под приятную музыку мы стали украшать нашу двухкомнатную хрущевку. — Здесь не так красиво как в прошлой квартире, — грустно заметил Алекс, разглядывая желтый след на обоях от потекшей когда-то стиральной машинки соседей сверху. — С милым рай в шалаше. Слышал когда-нибудь? — подойдя к нему сзади, я обвила руками его талию. — Это только сначала так кажется, а потом… — Алекс, мы в Москве, у нас двухкомнатная квартира. Многие и о таком не мечтают. Еще несколько месяцев назад я жила в издательстве. — Просто я хочу дать тебе самое лучшее. И все это у тебя будет, только дай на ноги встать, — он повернулся и, подхватив меня на руки, усадил на комод. — Я уже говорила, что люблю тебя и мне не важны деньги, квартиры, машины… — Знаю, — он запустил руку мне в волосы и притянул к себе, по его взгляду я поняла, чего он хочет, вот только я не могла. — Алекс, прошу… — опустив голову, прошептала я, отталкивая от себя возлюбленного. — Прости… Он помог мне спуститься и ушел на кухню. Я слышала, как звонко кувшин ударил о стакан, как журчала вода, а потом стук стакана о столешницу. Алекс не прикасался ко мне после того, что сделал Егор. Он боялся, что я не готова. Так и было, но только физически я жаждала его ласк. У меня был другой страх. Я была уверена, что если Александр увидит мое тело без одежды, он никогда больше не захочет меня. Вернувшись в комнату, Алекс снова принялся наряжать елку. Он вел себя как ни в чем не бывало, и за это я была ему благодарна. Следующим утром мы с Алексом взяли такси и приехали к суду. Заседание по нашему делу было назначено на одиннадцать. Всю ночь мы не сомкнули глаз. У входа в здание нас уже ждал хмурый Юрий Алексеевич. Адвокат даже не сразу нас заметил, но, как только мы к нему подошли, схватил Серебрянского за рукав и потащил внутрь. — Что случилось? Юрий Алексеевич, что такое? — заволновался Алекс. — У обвинения новый свидетель. Ваша бывшая жена, она будет давать показания о вашей склонности к жестокости, Александр. — Твою… — Алекс шумно выдохнул и прикрыл глаза. — Как?! Как ее могли вызвать? Почему в последний момент?! — Вас хотят потопить, но в этом случае есть и положительная сторона, — прошептал адвокат и увел нас с Алексом в глубь коридора. — Что тут может быть положительного? — не выдержала я. — Если бы назначенный судья был подкупен или работал на Абрамова, обвинение не стало бы искать бывшую супругу Александра. Им нужны козыри, но это же может сыграть против них. — Каким образом? — Евгения — ревнивая брошенная жена, а вы обвиняетесь в преступлении, совершенном в попытке защитить Яну. Если мне удастся убедить судью, что слова госпожи Серебрянской не более чем ревность, то ее показания обесценятся.***
Мрачный зал суда. Спертый запах старой древесины. Скрипучий пол с потертым ленолеумом под ламинат. Словно какой-то дешевый фильм времен перестройки, когда не было денег снять стоящее кино с настоящими декорациями, но так хотелось подражать Голливуду. Пожилой тучный мужчина в выглаженной черной мантии восседал на высоком стуле, напоминающим театральный трон. Алекс сидел на небольшой скамейке рядом с Юрием Алексеевичем, а я находилась поодаль с остальными свидетелями. По иронии судьбы рядом со мной усадили бывшую жену моего мужчины. Не знаю, что на меня действовало так тошнотворно: близость этой женщины или чересчур приторный аромат ее духов. Я чувствовала, как постепенно теряю связь с реальностью. Сначала суд выслушал историю Алекса, а потом одного за другим стали вызывать свидетелей, каждый из которых рассказывал свою версию событий той ночи. Очередь дошла и до меня. Слово в слово повторив нашу с адвокатом легенду, ответив на несколько наводящих, но заранее отрепетированных вопросов, я с трудом спустилась с небольшой трибуны. Вдруг тошнота стала сильнее, голова закружилась, а перед глазами потемнело. Сквозь полудрему я слышала торопливые шаги в мою сторону, взволнованные голоса, просьбу адвоката прервать слушание и отказ судьи: — Гражданка Королева дала показания, у суда больше нет к ней вопросов, поэтому не имеет смысла останавливать слушание. Для дачи показаний вызывается Серебрянская Евге… И больше ничего. Темнота… Меня разбудила взволнованная Кристина. Подруга склонилась надо мной и легкими похлопываниями по щекам старалась привести меня в чувства. Я все еще находилась в суде, но только по другую сторону двери зала, кто-то заботливо уложил меня на лавку в коридоре. — Кристи… — Яна, наконец! Тебе стало плохо. Ваня вызвал скорую, но они никак не едут, а аптечка… — Как суд? Что с Алексом? — Заседание еще не кончилось. — Помоги встать, и пойдем обратно, — решительно ответила я и стала подниматься. Кристина хотела было возразить, но тут же передумала и подставила мне плечо. Мы зашли в зал вовремя. Судья, держа в руках большую черную папку зачитывал приговор… — В силу изложенного, руководствуясь статьей триста шестнадцать Уголовно-Процессуального кодекса Российской Федерации, суд постановил признать Серебрянского Александра Евгеньевича виновным в совершении преступления, предусмотренного частью один статьи сто восемь Уголовного кодекса Российской Федерации.