И под ними плавится лёд

      Если бы неловкой тишиной можно было убивать, в комнате сейчас бы лежало три бездыханных тела. Виктор и Женя, сидя на кровати напротив Юри, в растерянности смотрели то на него, то друг на друга. Силились что-то сказать, но слова не шли, словно голова внезапно опустела, и ничего, кроме носящегося по черепной коробке перекати-поле, там не осталось.       В итоге первой из своеобразного коматоза вышла Евгения.       — Так… а теперь повтори. Медленно. Я, кажется, не расслышала.       Кацуки, словно нашкодивший котёнок, пристыжено опустил голову и неуверенно сжал в руках телефон.       — Так и думал, что вы разозлитесь…       — Разозлимся? Юри, Виктор плачет! — всплеснула руками Женя, показывая на упавшего лицом в подушку мужчину.       — Я не плачу… — пробормотал тот и поднял покрасневшие глаза на Кацуки, — Ты такой жестокий… неужели я настолько плохой тренер? Мог бы и раньше сказать, а не накануне финала!       — Подожди, нет, дело не в этом…!       — В этом, ты просто не хочешь расстраивать меня ещё больше! Юри – разбиватель сердец!       — Виктор, это не правда!       — Так, вы, заткнулись. Оба.       Женя скрестила руки на груди и устало опустила голову. Она чувствовала подвох, когда Юри, напряженный и нервный, собрал их у себя в номере и траурно усадил перед собой, словно хотел признаться в ограблении банка. И, честно говоря, к этому девушка отнеслась бы гораздо спокойнее, чем к предложению закончить всю их дружную эпопею после финала. Никифоров, пару секунд переваривая сказанное, в итоге не сумел сдержать эмоций и теперь безбожно пачкал слезами белоснежную наволочку. И только глубокое непонимание ситуации и жесткий самоконтроль не давали Евгении присоединиться к этому постыдному действу.       — Снова ведёте себя, как дети малые. Вам на двоих почти полтинник!       — Но ты же слышала его! — обижено воскликнул Виктор, вскочив с постели. — Хочу все закончить? Это что вообще такое?       — В этом мы сейчас разберёмся, не раскисай раньше времени, — раздраженно ответила девушка, резко усадила мужчину на место и развернулась к понурому Кацуки. — Юри, объясни. Пожалуйста.       Японец, заламывая себе пальцы, тяжело вздохнул. Этот разговор давался ему с трудом, и он не мог отделаться от жгучего чувства вины, засевшего где-то в груди. Но он был обязан оставаться спокойным, иначе все его дальнейшие слова не будут иметь ни веса, ни авторитета.       — Я правда… честно не имел в виду ничего плохого. Слушайте, я благодарен вам, но это мое, взвешенное и разумное решение. Я не хочу бросать вас или прерывать общение, просто… вы же понимаете, что у вас есть своя жизнь и карьера. Мы уже обсуждали это, вы не можете постоянно быть рядом со мной.       Женя молчала, пока Виктор обиженно шмыгал носом. В общем и целом, зерно истины в словах Кацуки было. И, к сожалению, довольно весомое. Не то, чтобы Женя действительно думала о возвращении в Японию после финала, но слышать об этом сейчас было на удивление неприятно.       Она на самом деле не могла оставаться подле Юри вечно. У неё имелись собственные планы на жизнь, а уходить в тренерство, по крайней мере до завершения карьеры, девушка уж точно не планировала.       — Ты… прав, — в итоге ответила та, с трудом сумев совладать с дрожью в голосе.       — Я… прав? — удивлённо переспросил Кацуки, уставившись на неё, как на восьмое чудо света.       — Он прав? — возмущённо переспросил Виктор. — Ты сейчас серьезно?       — Да, серьезно. И я не понимаю, почему ты злишься. Он вправе сам решать, что ему делать.       — Н-но…       — У нас с тобой, если ты не забыл, тоже есть работа. Мы фигуристы. Такие же, как и Юри. И я пока фигурное катание бросать не планирую. По окончании соревнований я должна вернуться в Россию, так или иначе.       Виктор пристыжено уставился в пол, кусая губы. Роль тренера имела для него огромное значение. Он изменился благодаря этому. Он научился слышать других людей, стал ответственнее, взрослее.       Мужчина до ужаса боялся, что как только он оставит эту самонареченную должность, то все эти изменения обнуляться, и он вернётся туда, откуда начал. И эта мысль его просто убивала.       — На самом деле я знал, что когда-нибудь Гран-При закончится. Но расставаться вот так…       Юри встал со своего места и уверенно шагнул к мужчине, присаживаясь рядом. Он взял его за руку и крепко сжал, не зная, как на словах передать всю свою любовь и признательность. Это решение ему тоже далось нелегко. Виктор и Женя за последний год стали неотъемлемой частью его жизни. Они сопровождали его через все провалы и успехи, каждый взлет и падение он переживал рядом с ними, вместе они горевали над проигрышем и вместе праздновали победы. Вот так отпускать их от себя было невыносимо, но сепарироваться было необходимо, если он хотел продолжить развиваться, как независимая личность.       — Я очень не хочу с вами расставаться, но… так надо. Ради нас всех. Мы ведь все равно останемся друзьями, правда?       — Ох, Юри, — Никифоров вновь шмыгнул носом, сжимая японца в объятиях, — Я полюбил тебя как сына, который у меня когда-нибудь будет…       — Даже интересно, откуда он у тебя возьмётся, — не удержалась от ехидства Женя, но все равно присоединилась к групповым нежностям.       После этого Виктор, расслабившись от дозы успокоительного чая, более-менее пришел в себя и начал откровенно клевать носом. Женя это заметила, достала из кармана ключ-карту и протянула ему.       — Иди в номер, ложись пока. Я приду чуть позже.       — Какая доминантка, — усмехнулся Никифоров, но отказываться от предложения не стал, — А денег на мини-бар дашь?       — Шуруй, содержанка, — ответила девушка и задорно шлёпнула направляющегося к двери мужчину по пятой точке.       Тот притворно-смущённо фыркнул и, послав ей воздушный поцелуй, скрылся в коридоре.       — Всегда хотел это сказать, но у вас очень странные отношения. Хотя временами это даже забавно, — улыбнулся Юри.       — Любовь вообще забавная штука, — ответила Женя, с нескрываемой гордостью смотря на парня, — Ты очень изменился за последнее время. Больше не отводишь взгляд от собеседника, осанка стала увереннее. И краснеешь все меньше и меньше.       — Пришлось адаптироваться, особенно когда вы флиртуете на каждом углу по поводу и без, — пожал плечами Кацуки и мягко взял подругу за руку, — Иногда сам удивляюсь, смотря на себя в зеркало.       Они замолчали, убаюканные уютной тишиной. Оба с предельной ясностью осознавали, что это, возможно, последние дни, когда они могли вот так свободно видеться. После финала все разъедутся по домам. Займутся своими собственными жизнями. Не будет больше утренних пробежек, совместных обедов и вечерних посиделок. Мысли обоих крутились вокруг этого болезненного, но неотвратимого факта.       — Знаешь, меня очень долгое время терзало то, что ты думаешь обо мне, как о своём брате. Не как о члене семьи, а как о… его замене, — внезапно заговорил Юри, и голос его словно немного сел от волнения.       — Ч-что? — взволнованно прошептала Женя, напрягшись всем телом.       — Я до сих пор не уверен, почему так считал. Мне ведь искренне хотелось быть рядом с тобой, но каждый раз, когда ты видела меня, казалось, будто смотришь сквозь. На кого-то другого. Ищешь во мне его черты. Стараешься таким образом отвлечься.       — Ю-Юри, я…       — Я понимаю, что это не так. Сейчас уже точно. Но тогда чувство обиды было таким сильным, что я был готов бросить тебя одну. Это совершенно детское, незрелое поведение. По-настоящему трусливое.       Женя пристыжено опустила глаза. Юри не был неправ. Тогда она действительно, пусть и ненамеренно, но считала его заменой. Неким абстрактным образом того, кого потеряла. Тем, о ком ещё могла позаботиться.       — Мне жаль, что дала тебе повод для таких мыслей, Юри.       Парень промолчал, словно пытаясь нащупать остатки прошлой обиды, которая ещё могла теплиться глубоко в душе. Но ничего не нашёл. Лишь воспоминания и невысказанные претензии все ещё терзали его, но после сегодняшнего разговора в череде всего хорошего, что было между ними двумя, растворились и они.       — Это все в прошлом. Я говорю все это не в упрёк, просто хочу быть честным с тобой и самим собой, — Кацуки улыбнулся, бережно прижимая девушку к себе. — И спасибо, что тогда приехала ко мне на Хасецу. Я никогда этого не забуду.       Слёзы навернулись на глаза непроизвольно. Они не несли в себе ни боли, ни печали. Только любовь и мысли о скором расставании.

***

      Когда Женя вернулась в номер, Виктор уже лежал в постели и читал книгу. Отвлекшись на звук открывшейся двери, он поднял на неё глаза, поправляя очки. Девушка мечтательно вздохнула, сожалея, что он не носил их постоянно. Они чертовски сильно ему шли.       — Что за взгляд? Не терпится наброситься на меня? — он ухмыльнулся и, едва ли настолько эротично, насколько это предполагалось, приспустил халат, оголяя плечи.       — Ох, совсем забыла, что ты умеешь разговаривать. Весь настрой спугнул.       — Я этим ртом не только разговаривать умею, если что.       Евгения обречено закатила глаза и направилась прямиком в душ, в надежде смыть с себя тяжесть сегодняшних переживаний. Вышло так себе.       — Пижама с лягушками? Дорогая, боюсь, любовь к земноводным не в списке моих фетишей.       — Хотела бы я чем-то парировать, но ты, засранец, к сожалению, полностью в моем вкусе, даже если б дни напролёт ходил в трениках и майке-алкоголичке.       — Ну вот, теперь мне стыдно, — Виктор убрал в сторону книгу и улыбнулся, — Ты похожа на Афродиту даже в жабьей пижамке, любовь моя.       — Комплимент отвратительный, но он принят, подлиза.       — Обожаю твою отходчивость, — мужчина улыбнулся и похлопал ладонью по местечку рядом с собой, — Давай, иди ко мне.       Женя с усмешкой фыркнула, но все равно залезла на кровать, прижимаясь ближе к тёплому телу. От Виктора приятно пахло гелем для душа, а тихий стук его сердца успокаивал, медленно убаюкивая.       — Не хочешь переехать ко мне, когда вернёмся в Россию? — вдруг спросил мужчина, мягко проглаживая Женю по талии.       — А ты времени зря не теряешь, — та улыбнулась, растворяясь в чужой ласке, — Не вижу причин отказываться. Мы и так почти год в соседних комнатах жили.       — Надо же, так просто? И никаких препираний, никакого упрямства?       — Я сама хочу быть рядом с тобой. А ещё не терпится увидеть те самые цветочные обои, которые тебе мама выбирала.       — Так, переезд откладывается, сначала я ремонт сделаю.       Женя тихо рассмеялась, подняв глаза на мужчину. Ее до сих пор удивлял тот факт, что они были вместе. Что его тёплая, самая красивая улыбка на свете была способна заставить ее поверить во все, что угодно. Что за этим человеком она могла последовать хоть на край света, лишь бы постоянно видеть его глубокие голубые глаза. Девушка, пожалуй, никогда в жизни ничего подобного не испытывала.       — Мы можем сделать его вместе. Говорят, это отлично сближает.       — А ещё говорят, что это наиболее частая причина расставаний.       — Считаешь, наши споры о расписании тренировок могут хотя бы близко сравниться с обсуждением цвета кафеля в ванной?       — Тоже верно. Даже и не понятно сначала, чем легче человека прибить: коньком или же шпателем?       Женя молча обвила шею мужчины руками и жадно потянулась к нему за поцелуем. Тот кокетливо ухмыльнулся, в таком же нетерпении прильнув к её губам.       — Пытаешься заткнуть меня, да? Такой способ мне нравится гораздо больше, кем удар по почкам…       — Если ты уже понял, чего я добиваюсь, то заткнись, будь добр, — чуть раздраженно бросила девушка, стягивая с Виктора халат, — Стоны, если что, не в счёт.       Дважды мужчине повторять не пришлось. Он покорно позволил Жене избавить себя от одежды, голодным взглядом наблюдая, как та отшвыривает в сторону свою совершенно неуместную в данном случае пижаму. Глаза скользнули по ее обнаженной груди, и девушка, сидя на Викторе верхом, с удовлетворением почувствовала, какой эффект возымели ее действия. Чувство контроля опьяняло.       Тело мужчины дрожало от ее прикосновений. Осторожных, едва осязаемых, а оттого мучительных. Он покорно не двигался, позволяя возлюбленной творить с ним все, что вздумается. Женя бесстыдно рассматривала его, словно перед ней стояла скульптура Бернини – невероятно похожая на человека, но слишком идеальная, чтобы быть живой. Его глаза из-под дрожащих ресниц мерцали, будто два чистейших аквамарина, метались по её лицу в немой мольбе. Он хотел большего.       — Не торопись… у нас вся ночь впереди… — прошептала ему на ухо девушка, прикусив зубами мочку. Мужчина чуть вздрогнул, стараясь выровнять сбитое дыхание.       Она опустила руки на его торс, чувствуя, как от её касаний напрягаются под влажной кожей мышцы. По лицу Виктора стекал пот, он кусал губы и не знал, куда день голодный взгляд: он смотрел в потолок, на тумбочку, на смятое одеяло, но раз за разом глаза возвращались к ней, приковываясь к её обнаженной груди и хищной улыбке. Но руки он покорно держал при себе, всего в каких-то жалких паре сантиметров от её бёдер, настолько близко, что кончиками пальцев ощущал тепло разгоряченного тела.       — В прошлой жизни я либо… ужасно согрешил, — зашептал мужчина, сглатывая горькую слюну, — Либо же был самым верным Богу послушником, раз уж он послал тебя ко мне…       — Патетично, как всегда, — хохотнула Женя и грубее, чем следовало, сжала волосы Виктора на затылке. — Но. Я. Вроде. Велела. Молчать.       Под болезненный стон Виктора она заставила его полностью лечь на кровать, а сама придвинула свои бёдра ближе к его лицу. Тот чуть удивлённо распахнул глаза, а затем коварно ухмыльнулся, поняв, что рот ему решили заткнуть весьма своеобразным методом.       Его язык был горячим и непозволительно умелым. Настолько умелым, что Женя, вместо заслуженного наслаждения этим занимательным навыком, с ревностью думала, с кем и как часто он практиковался в достижении столь высокого мастерства. И эта самая ревность подтолкнула её расставить колени чуть шире, опустившись ниже, чтобы с каким-то потаённым садистским удовольствием слушать чужое сдавленное мычание. И пожалуй именно это, вкупе с сияющими от не меньшего удовольствия глазами лежащего под ней Виктора, и заставило её кончить гораздо быстрее, чем та планировала.       — Черт бы тебя побрал… — сдавленно бросила Женя, еле-еле сумев переместить свое дрожащее тело в горизонтальное положение.       — Своеобразный способ благодарности, но вполне в твоем стиле, — усмехнулся мужчина, тыльной стороной ладони вытерев губы от смазки, — Как-то ты слишком шустро для фигуристки. Я-то думал, чего-чего, а уж выносливости тебе должно бы не занимать. Или это от непривычки?       Девушка без подсказок понимала, что её провоцируют. Это было настолько очевидно, что даже огромный неоновый баннер с надписью «Провокация!» был бы гораздо менее откровенным сигналом. И Виктор отлично знал, что такие дешевые уловки прекрасно действовали на Евгению, даже несмотря на все её нежелание этот факт признать.       — Я в курсе, чего ты добиваешься, хитрожопый ты выпендрежник, — с напускным раздражением сказала Женя, хотя за маской открытого неудовольствия пряталось нетерпение.       — Слушай, пожалуй нам надо придумать друг другу более милые прозвища, по крайней мере пока мы в постели.       Вместо ответа девушка молча запустила руку под одеяло. Лицо Виктора в этот момент удивительным образом за секунду приобрело оттенок белых простыней, а затем резко вспыхнуло красным. Чужие прикосновения к своей эрогенной зоне внезапно настолько сильно застали его врасплох, что он не смог совладать не только с эмоциями, но и с собственным голосом.       — А вот это было мило, — хищно оскалившись, сказала Женя, начав двигать рукой более интенсивно, — Ну просто настоящий мед для ушей.       Мужчина в ответ сумел лишь бросить на нее затуманенный удовольствием взгляд и крепко сжать челюсть, только бы не сдаться под напором женской ласки слишком быстро.       — Да ну ладно тебе, расслабься. Случись что, знай, я – могила. Максимум самым близким. На ушко.       Оставаться сосредоточенным, пока ехидный голос Евгении сыплет провокациями, а её рука активно подстрекает его к эякуляции, было крайне сложно. И тут, в момент, когда из глаз уже должны были посыпаться искры, девушка вдруг остановилась, чем заставила Виктора, впившегося пальцами в одеяло, с полным обиды стоном и глухим стуком откинуть голову на спинку кровати.       — За что… почему из всех женщин я решил выбрать дьявола во плоти? — мрачно причитал мужчина, даже не глядя на довольную Женю. — Или… я мазохист? Давай, тыкни в меня ножом, надо проверить!       — Не подстрекай меня к убийству, я ж крещенная, еще в ад попаду, — откровенно хохоча, ответила та.       — Ну и что, оставишь меня вот так? Без сожалений?       — Ты ж мой несчастный страдалец. Кошелек твой где?       Виктор тут же оживился и молча указал на лежащее на стуле пальто. Девушка шустро соскочила с постели, залезла в карман и выудила оттуда бумажник. Заглянула внутрь и недовольно цокнула языком.       — Мда, не разгуляться.       — Я тебя умоляю, я утром все испанские презервативы скуплю, но сейчас… мы можем продолжить?       — Терпение – не твоя сильная сторона, да?       — Я сейчас просто в крайне щепетильном положении, если ты вдруг не заметила.       — О, я-то точно заметила.       Евгения вернулась обратно к кровати, открыла шуршащий пакетик и, неожиданно для Виктора, обхватила презерватив губами и начала медленно наклоняться к паху мужчины.       — Ты меня добить решила?       Женя ответила ему смеющимся взглядом из-под густых ресниц. Обычно она таким не занималась. Пробовала, безусловно, но не практиковала. Это Кристофф в их компании был тем самым любителем различных экспериментов и извращенств, подробностями которых без стыда делился со всеми желающими. И не желающими тоже.       Девушка же предпочитала тихо слушать и… запоминать. Из-за этого со стороны она казалась настоящей монашкой, для которой секс должен был проходить исключительно в темноте, в миссионерской позе, под одеялом и аккомпанемент церковного хора. И с благословения родителей, конечно же.       Но от близких друзей она ничего не скрывала. Обсуждение сексуальных утех было их чуть ли не самой любимой темой для разговоров, пусть и на фоне остальных у Жени было не так уж много поводов для хвастовства. Не то, чтобы она в действительности считала секс таким уж сакральным действом, просто не видела смысла лезть в постель к каждому встречному, чтобы поразвлечься. Да и особо сильной нужды в сексуальном удовлетворении она никогда не испытывала. Но вот с Виктором… все было по-другому.       К моменту, как с прелюдиями было покончено, Виктор находился на грани. И Женя не могла упустить возможность поиздеваться над ним еще немного.       — Интересно, что бы случилось, скажи я сейчас, что устала и хочу спать, м?       — Я бы ушел спать под ледяной душ, подхватил б после этого пневмонию и до гробовой доски причитал, что это все твоя вина, — обижено бросил мужчина, будто уже смирился, что сегодня ляжет спать с оскорбленным и неудовлетворенным достоинством.       — И что, даже не попытался бы взять меня силой, как в фильмах? — кокетливо продолжила напирать Женя, улегшись прямо на грудь несчастного Виктора.       — Мы живем в современном мире, дорогая, чтобы такое провернуть, мне нужно твое письменное согласие, заверенное у нотариуса минимум в трех экземплярах. И на всякий случай парочку свидетелей…       — Бывают моменты, когда я предпочла бы не понимать всю глубину твоей испорченной души.       — То, что ты так сильно коверкаешь мои слова, превращая их в какое-то извращенство, только в очередной раз доказывает, что ты ничем меня не лучше.       Женя не стала отпираться. Возможно, долгое нахождение рядом с Никифоровым действительно помогло открыть какие-то потаенные уголки ее сознания, где таились такие грани порока, о которых она даже не подозревала. И девушке, на самом деле, это нравилось.       — Интересно, почему мы оба не можем заткнуться, даже когда занимаемся сексом?       — Ну, значит, разговаривать друг с другом нам гораздо интереснее, чем предаваться плотским утехам. Вот такие мы с тобой морально-нравственные.       — Может тогда вообще только на плоской любви остановимся? Стихи там вслух читать будем, на великах кататься, держаться за ручки…ой!       Чаша терпения у Виктора явно была переполнена. Он без предупреждения схватил Женю за талию и резко перевернул ее на спину, оказавшись сверху. Та успела лишь удивлённо пискнуть, в недоумении хлопая глазами.       — Похожа на котёнка, которого только что из ванной вытащили, — усмехнулся Никифоров, наслаждаясь своим триумфом. Правда, недолго.       — Что, хочешь зоофилию обсудить? — ехидно ответила Евгения, наблюдая, как мужчина закатил глаза куда-то в стратосферу.       — Господь, да за что мне это…       Дальнейшее развитие диалога было прервано поцелуем. Жадным, грубым, но страстным и невероятно чувственным. Женя не отпиралась, наоборот, активно поддерживала такой напор. Шутки шутками, но она все этого время держалась на одной только вредности. Ей подсознательно не хотелось выглядеть так, словно это она желала его. Нет, она добивалась того, чтобы именно Виктор не мог от нее оторваться. И дело было не в неуверенности в себе или страхе оказаться недостаточно хорошей для него. Просто Евгения с каждым днем все отчетливее понимала, что ни за что на свете не отпустит этого мужчину от себя. Никому не отдаст. Никогда.       Женя по привычке напряглась, когда почувствовала легкое давление между ног, но так же быстро расслабилась, податливо прижимаясь ближе к разгоряченному мужскому телу, лишь бы ощутить его глубже в себе. Ритмичные толчки постепенно становились все глубже и сильнее, вызывая лёгкую тупую боль в низу живота, но постепенно она сменилась томительной негой и дрожью на грани крика.       Она полностью растворилась в своих эмоциях и чувствах. В этот раз их близость казалась ей совсем другой: без неловкости, без зажимов и страха. И нет, соединением двух бьющихся в унисон сердец это тоже не являлось. Это просто были… они. Люди, которых вместе свел лёд. И один японец.       — Я уже говорил сегодня, что люблю тебя? — прошептал наконец-то довольный Виктор, когда проблема морального и физического удовлетворения была решена.       — Не уверена, но спасибо, что напомнил, — еле отдышавшись, с улыбкой ответила Женя.       — С радостью буду напоминать тебе об этом до конца жизни.       Время медленно клонилось к полуночи. Они оба, уставшие, укутавшись в одеяло, лежали в постели в обнимку. Виктор нежно перебирал Женины волосы и тихо мурлыкал что-то себе под нос. Евгения же, уткнувшись ему в грудь, была задумчива и казалась печальной.       — Виктор?       — М?       — Почему… ты еще не женат?       — О, ну что за вопрос? — тот улыбнулся: обворожительно, – как всегда, и мягко чмокнул девушку в лоб. — Я ждал тебя, конечно же…       — Нет, — Женя покачала головой и посмотрела на мужчину без малейшего намёка на шутку или флирт, — Я серьезно.       Виктор опешил, растерялся и потупил взгляд. Молчание тянулось непозволительно долго, но Женя была терпелива. Задай ей тот же вопрос, она, вероятно, тоже бы затруднилась с ответом.       Брак всегда был для нее вещью далекой, какой-то неправильной и непозволительной. Она считала, что должна посвятить себя только одной вещи на свете, вещи, которая отнимала все ее время и силы – фигурному катанию. Только это она умела делать, только этим жила и дышала. Женя боялась, что любые долгосрочные отношения неизбежно приведут к тому, что ей придется бросить спорт, а это являлось для неё сродни предательству. Предательству себя и собственного выбора. Мысли об этом усугубились после смерти Саши. Девушка начала считать, что не достойна даже малейшей толики счастья и близости с другими, после того, как по её вине этого лишились другие. Она никогда не забудет момент, когда встретила жену брата с маленьким ребенком на руках после операции. Хотелось вытащить из запястья катетер и воткнуть себе в шею, лишь бы прервать эту ужасающую ментальную пытку от осознания того, что она – жива, а человек, чья семья сейчас смотрела на неё с невыносимой болью в глазах, – нет.       — Я просто… — наконец подал голос Виктор, рассеянно смотря перед собой, — Я всегда считал, что не готов. Брак – это ответственность, это огромный труд и нескончаемые обязательства. А я… полная противоположность всему этому. За всю жизнь я даже за себя-то не до конца научился брать ответственность. Поэтому… я никогда не встречался с людьми, с которыми бы хотел завести семью. Я это знал, они это знали. Всех все устраивало. Так было проще.       — То есть ты просто… — спросила Евгения, почувствовав, как напряглось тело мужчины, — боишься?       — Да. Конечно боюсь, — без заминки ответил Виктор, избегая смотреть Жене в глаза, — Я видел десятки, если не сотни пар, которые импульсивно создавали семью, а потом мирились с последствиями. И последствиями не всегда оказывалась простая дележка имущества. Иногда… это были дети. И вот уж кто точно в этих импульсивных решениях виноват в последнюю очередь.       Дыхание участилось. Белая кожа покрылась мурашками. Его голос, такой ласковый и любимый, сейчас казался надломленным и чужим. Евгении с сомнением подумалось, что человека, сидевшего рядом с ней, вдруг просто подменили. Он ощущался фальшивкой, неправильным. Инородным телом. Незнакомцем.       — Ты сейчас случайно… не про свою семью говоришь?       Это было тяжело. Женя видела, как посуровел взгляд Виктора, как сжались в тонкую полоску его губы, как от прежней нежности не осталось и следа. Он был холоден, как ледовый пласт, изрешеченный бороздами шрамов, которые на катке обычно умело выравнивают замбони, чтобы поверхность вновь стала гладкой и сияющей. Только вот его шрамы были на месте, лишь присыпаны снегом, чтобы никто не разглядел. Но кататься по сугробам, не спотыкаясь, не умел никто. Даже Виктор Никифоров.       — Виктор… — в попытке развеять образовавшуюся тишину, прошептала Женя и осторожно протянула руку к лицу мужчины.       Тот, к её облегчению, не отверг прикосновение, напротив, прижался к мягкой ладони, кротко улыбаясь.       — Прости… разговоры об этом всегда выбивают меня из колеи. Не хочу, чтобы ты волновалась.       — Ерунда, главное – чтобы тебе было комфортно. Я не заговорю об этом снова, если это так тяжело.       Виктор на секунду затравленно сжался, застигнутый врасплох внезапно накатившим чувством вины. Ему претили мысли, что между ними будут какие-то тайны или недомолвки. Он знал, что хотел связать с женщиной, сидящей рядом, всю свою жизнь, а вот так трусливо скрывать факты своего прошлого казалось ему банальным неуважением к ней и проявлением недоверия.       — Отец ушел из семьи, когда мне было десять. Мама говорила, что они разошлись полюбовно, но я хоть и был мелким, но точно не слепым. Он уже продолжительное время не проявлял особого внимания к нам, пусть и пытался это скрыть, откупался подарками, например. Вначале мама старалась как-то идти ему навстречу, сглаживала углы, но потом тоже остыла. Я словно жил в доме с двумя незнакомцами, которые из последних сил держались, чтобы не начать друг друга ненавидеть.       Виктор прилагал немало усилий, чтобы говорить ровно и спокойно. Ему было комфортнее абстрагироваться от рассказа и делать вид, что это не он был его непосредственным участником. Но Евгения все равно ощущала напряжение в его взгляде и позе, однако же не перебивала и не мешала продолжать.       — Причина банальная донельзя. У него появилась другая, правда вскоре вскрылась, мама простила его, но их отношения больше не могли оставаться такими, как раньше. После… и она кого-то нашла. Я уж не знаю, была ли это такая месть, а может действительно ей понравился другой. До сих пор не знаю. И не хочу.       В какой-то момент голос Виктора стал тише, надломленнее, но он не останавливался.       — Это был тяжелый разрыв. Крики, скандалы, разбитая посуда, многочисленные, но тщетные попытки сойтись, угрозы развода, споры о дележке имущества… и меня. Честно, мне не нравилась идея остаться с отцом и его новой женщиной, но я любил его. Правда любил. Но и маму я любил не меньше. В то время я уже занимался фигурным катанием, и это было моей единственной отдушиной. На катке не существовало этой огромной катастрофы в мире одного маленького ребенка. Там я мог выпустить наружу свой гнев, боль, разочарование, страх. Все те эмоции, которыми я был не в состоянии поделиться с родителями. Сейчас я думаю, что, возможно, тот талант, который во мне тогда разглядел Яков, им не являлся. Это была просто горькая обида мальчика, решившего поделиться ею с окружающими.       Женя не могла подобрать нужных слов. Ей казалось, что они здесь вообще излишни. С ней никогда не происходило того же, что и с Виктором, его опыт был лишь его. Её семья всегда была дружной и сплоченной. Родители любили её и брата. Они любили друг друга. Даже после трагедии они оставались с ней, несмотря на все протесты Евгении. Навещали в больнице. Выхаживали после выписки. Помогали с деньгами. Возили на реабилитацию. И ни разу не упрекнули или обвинили, пусть и были убиты горем не меньше нее.       Ведь семья должна быть рядом не только в моменты радости, но и тогда, когда тебе плохо настолько, что хочется умереть.       Вот и вопрос: станет ли ему лучше, выскажи она свое сочувствие?       — Наверное все-таки стоило обговорить это с психологом несколько лет назад. Сейчас это, считай, целый незакрытый гештальт. Ужас какой, в моем-то возрасте, — с напускным недовольством сказал мужчина, раздосадовано покачав головой.       — Снова шутишь, — улыбнулась Евгения, обнимая того за шею, — А сейчас ты… общаешься с отцом?       — Не особо. Так, созваниваемся по праздникам, иногда он пишет мне поздравления после соревнований. Трудно это нормальным общением назвать.       — Но ты больше не злишься на него?       — Я злюсь больше на него прошлого, чем на нынешнего. А еще мысленно злорадствую, потому что в итоге с той женщиной у него ничего не вышло. А мама не позволила ему вернуться обратно.       Женя на время замолчала, обдумывая услышанное.       — Спасибо, что рассказал. Ты был не обязан…       — Обязан. Ты ведь тоже рассказала, — он поцеловал девушку в губы, — Зато теперь, зная прошлое друг друга, мы можем с чистой душой двигаться в будущее, как считаешь?       — Фраза прям из какой-нибудь книги по саморазвитию.       — Ну, у психолога я может и не был, но самолечением заниматься пробовал. Неплохо же вышло, да?       — Не очень.       — Ой, да чья бы корова мычала.       Так они и заснули, убаюканные тихим дыханием друг друга и без груза прошлого за плечами. Спокойно и умиротворенно. Счастливо.

***

      — Приветствуем вас на финале Гран-При по фигурному катанию! Сегодня определится новый чемпион мира! Первое место сейчас у Юрия Плисецкого из России с высшим баллом за короткую программу. Отабек Алтын из Казахстана занимает второе место в финале. Третье место – Кристофф Джакометти после крайне выразительного выступления. Кацуки Юри, асс Японии, рассчитывает подняться с четвертого места на призовое. Пхичит Чуланонт, первый фигурист из Тайланда, – пятое место. И, неожиданно для всех оказавшийся на шестом месте, Жан-Жак Леруа.       Женя стояла у ограждения со сложенными на груди руками, нервно дергая ногой по полу. Ей не стоило ожидать, что после страстной ночи и целого дня, проведенного в тревогах, сегодняшний станет менее тяжелым. Скорее наоборот. Она могла поклясться, что даже перед собственными выступлениями она так сильно не нервничала, как сейчас.       — Будешь так ногой по полу стучать, люди от тряски с трибун падать начнут, — сказал подошедший к ней Виктор, успокаивающе поглаживая ту по спине.       — Я думала, ты это Юри говорить должен…       — Да Юри в отличие от тебя просто буддийский монах, достигший просветления. Глянь, у него над головой чуть ли не нимб мерцает.       — Это просто лак для волос и софиты. Игра света.       — Ну хоть в этой ситуации не язви. Смотри, мы с Юри абсолютно спокойны, да, немного на взводе, но в целом спокойны. И ты расслабься.       — Легко сказать…       Никифоров ехидно улыбнулся и кокетливо чмокнул Евгению в шею, заставив ту ойкнуть и стыдливо раскраснеться.       — Можем ускользнуть в укромный уголок на пару минут. Помогу тебе немного выпустить пар…       — Ты мне в прошлый раз уже очень сильно помог, спасибо. Это у меня от этого, если что, до сих пор так ноги трясутся.       Тот уступчиво, как бы ретируясь, поднял руки вверх. На льду шла разминка, и Женя с Виктором, словно два коршуна внимательно следили за фигуристами, вероятно, в неком злобном предвкушении ожидая, что кто-нибудь налажает прямо здесь. К счастью или сожалению все прошло спокойно.       Вскоре к ним подошел Кацуки. Как и говорил Никифоров, выглядел он довольно неплохо, разве что казался немного взбудораженным. Но в данный момент это было скорее плюсом, чем минусом.       — Ты как, Юри? — почти синхронно спросили они, на что услышали добродушный смешок парня.       — Со мной все хорошо. Правда, отлично себя чувствую, — ответил тот, осторожно поправляя волосы и стирая пот со лба.       — А мандраж?       — Ну… и мандраж. Немножко, — не стал лукавить он, — Но это приятный мандраж. Больше предвкушение.       — Притворюсь, что поверила. Но только потому, что мне это выгодно, — сказала Евгения, но тут же отвлеклась на объявление о начале финала.       Первым по жеребьевке шёл Жан-Жак Леруа.       — Я буду слишком сукой, если скажу, что не хочу смотреть на его выступление?       — О, просто супер сукой, — поддел её Никифоров.       — По-моему вы слишком агрессивные, — неловко добавил Кацуки.       — Это не агрессия. Просто с его текущим счетом, он сможет победить, только если остальные выйдут на лед с поломанными ногами, а это невозможно.       — Не факт. Проверь, вдруг там у бортиков стеклянные шарики разбросаны? Так один раз поскользнешься на одном и привет больничка.       — Думаешь, кто-то станет вот так бессовестно устранять конкурентов у всех на виду? Ох уж эти коварные канадцы. Прям партизаны.       — Вы серьезно сейчас… ? — окончательно растерявшись, пролепетал японец, и все же мельком глянул на пол, будто действительно ожидая там что-то увидеть.       — Это мы от нервов так шутим, — обнял его за плечи Виктор, — Хотя Женя, по секрету, просто токсик…       — Я все слышу.       В итоге номер Жан-Жака Евгения смотрела лишь мельком, в основном отвлекаясь на крайне эмоциональные трибуны канадской сборной. Такая искренняя поддержка даже почти растрогала её, пусть и радостные вскрики фанатов, после чисто выполненного Леруа четверного риттбергера, скорее раздражали.       — Баллы за произвольную программу – 213,41! — произнес голос диктора, и Женя, подталкиваемая Виктором и Юри, нехотя хлопала вместе с ними.       А вот при выходе на лед Пхичита девушка уже оживилась. Даже не иронично поддерживала, надеясь, что тот войдет в тройку победителей. Она знала, каких усилий тайскому фигуристу стоило попасть сюда, чтобы гордо представлять свою страну в финале.       Несмотря на ошибки, вроде падение при тройном акселе, его номер был живым и энергичным, веселым и задорным, словно ты вдруг оказался на настоящем празднике. Для Пхичита фигурное катание значило так же много, как и для других, но помимо всего прочего он еще и находил в нем искреннюю радость, которой жаждал поделиться чуть ли не со всем миром. Такая самоотдача не могла не восхищать, и, по мнению Евгении, была обязана дать свои плоды.       И вот, наконец, решающий момент. Внутренне содрогаясь от волнения и стыдливо пряча потеющие ладони в карманы, девушка взглянула на уже готового выйти на лед японца. Тот, уверенно и прямо, с легкими смешинками в глазах, смотрел на нее в ответ.       — Мне кажется, или ты волнуешься даже больше меня?       — А ты волнуешься?       — Конечно, — улыбнулся он, — Было бы странно, будь я спокоен.       Ей хотелось совсем уж по-детски повиснуть у него на шее и никуда не отпускать. Всеми силами остановить. Ведь позволить ему сейчас ступить на каток, означало дать старт концу. Концу их истории. А при наихудшем раскладе, о котором, честно, даже думать не хотелось, и его карьеры.       Пока Виктор давал Юри последние наставления, Женя находилась чуть ли не на грани обморока. Она даже перед собственными выступлениями так сильно не нервничала, как сейчас. Её сердце билось о ребра с такой силой, что начинало мутить, но приходилось сдерживаться, стараясь вернуть лицу здоровый оттенок незаметной дыхательной гимнастикой.       — Пообещай мне, что этой ночью я засну в обнимку с золотой медалью, — крепко обнимая Кацуки, сказал Виктор.       — Неужели своих мало? — дрожа то ли от нетерпения, то ли от легкого смеха, спросил парень, беззастенчиво прижимаясь к тому в ответ. — Тем более, что Женя заревнует.       — Уверен, мы найдем компромисс.       После этого Никифоров по-отечески поцеловал парня в лоб и добродушно потрепал по макушке, пока Юри, смущённо улыбаясь, вновь не повернулся к Евгении, протягивая к ней руки. Та бросилась к нему без раздумий, вышибая последний кислород из легких. Кацуки бережно погладил её по спине, пока она сама, совершенно растерянная, испуганно сопела ему в шею.       — Я хочу, чтобы ты знала. Даже если я не займу первое место, я никогда в жизни не пожалею о времени, проведенном вместе с вами. Это вы привели меня сюда и дали возможность еще раз гордо выйти на лед Гран-При. Так что не бойся и смотри, как я заставлю его растаять от своей любви.       Женя не ответила и лишь покрепче, до цветных искр, сжала веки. Затем, пару раз глубоко выдохнув, уже без прежнего страха посмотрела ему в глаза, глубокие и спокойные, и оставила на щеке легкий поцелуй, давая другу последнее напутствие:       — Заставь трибуны скандировать свое имя. Заставь их любить себя до безумия. Так, чтобы они никогда о тебе забыли.       Тот кивнул, уже стоя к ней спиной. Музыка, несмотря на то, как много раз они её уже слышали, все еще пробирала до костей. Это была мелодия их жизней. Мелодия, объединившая их истории в одну. Композиция «Юри на льду».       Кацуки Юри много думал о своей жизни. Возможно слишком много для того, кому только недавно исполнилось 24 года. У него были и взлеты, и падения, часы мучительного отчаяния и моменты такого неописуемого счастья, что спирало дыхание. У него была семья, любившая его безусловно и бескорыстно, друзья, что были рядом, стоило лишь позвать на помощь. Его мир был обыденным, но совсем не плохим. Простым, возможно, для кого-то скучным, но спокойным. До того, как в него не постучались два человека.       Виктор и Женя стали для него путеводными звездами, но вместе с тем словно землетрясением, расшатавшим его мысли и чувства. Это было сродни аномалии, катастрофе, но не настолько ужасной, чтобы сожалеть об этом. Они были как кошки, ворвавшиеся в птичью клетку, чтобы поиграть.       Эти люди не перевернули его жизнь с ног на голову, но дали взглянуть на нее с другой стороны. Показали, что она может быть совсем не страшной и не скучной. Не течь медленным потоком, как патока. Не пугать внезапными поворотами судьбы. Они дали ему увидеть, что несмотря на пережитые события, несмотря на травмы, сожаления и сомнения, в будущем всегда нужно видеть что-то хорошее. Ведь чем дальше ты заходишь, без страха смотря вперед, тем больше возможностей перед тобой открывается. Бросая себе все новые и новые вызовы, не думая заранее о провалах, можно добиться всего, чего только пожелаешь. И никогда нельзя отказываться от помощи. Потому что именно поддержка самых близких и дает такой мощный толчок вперед, ибо если падение неизбежно, внизу всегда будут стоять те, кто сможет тебя поймать.       Юри хотел передать все эти мысли через танец, показать, насколько он вырос и изменился. Доказать, что даже без помощи Виктора и Жени сможет кататься и добиваться успехов, и что им больше не нужно волноваться за него.       Его путеводные звезды продолжат указывать ему путь, даже если будут далеко.       Зал замер в молчании, боясь прервать происходящее на льду. Атмосфера, что создавал Кацуки Юри, не позволяла людям отвлекаться. На него хотелось смотреть. Им хотелось восхищаться.       Юри улыбнулся про себя. Он любил фигурное катание, пусть иногда и казалось, что недостаточно. Любил не так сильно как Виктор, для которого лед уже давно стал неотъемлемой частью жизни. Не так сильно как Женя, которая видела в катании и путь, и цель. И не так сильно как Юра, для которого этот спорт был чем-то гораздо более сакральным, чем многие думали.       Для него это было… им самим. Чем-то таким же неотделимым, как и голова на плечах. Пусть изначально это выглядело больше как гонка, попытка угнаться за чужими достижениями, хотя бы немного приблизиться к их уровню, стать таким же блистательным.       Но не теперь.       Он был благодарен, что Виктор и Женя привели его сюда, но с этого момента он пойдет вперед самостоятельно, с гордо поднятой головой.       Ведь Кацуки Юри наконец-то понял, зачем был рожден.       Чтобы сотворить свою собственную историю.       И он делал это прямо сейчас, исполняя свою произвольную программу, больше не в попытке догнать Виктора Никифорова или доказать свои достижения Евгении Дементьевой. Не чтобы обойти Юрия Плисецкого. Не чтобы заставить гордиться свою семью.       А чтобы открыто, без сожалений и страхов, окончательно полюбить себя и эту жизнь. Чтобы продолжать кататься на льду хоть целую вечность, если потребуется.       После тройного флипа Юри мельком заметил у бортиков фигуры своей подруги и тренера, но он не хотел отвлекаться на них сейчас. Пока выступление не будет закончено, он не сможет посмотреть им в глаза с той самой уверенностью, что бурлила сейчас у него в сердце. А они должны её увидеть. И все понять.       Женя, прижавшись к руке Виктора, в нетерпении теребила край его кофты, пока тот, нежно гладя её по голове, внимательно следил за Кацуки.       — Не отводи взгляд, Жень. Он хочет, чтобы мы смотрели. Видишь, у него уже четыре четверных в программе. Чем не повод глазеть, не отрываясь?       — Я вижу. И знаю, чего он хочет добиться…       — Хочет вернуть меня на лед. Стать моим соперником, — с широкой улыбкой ответил мужчина, — Мелкий негодник.       И в этот самый момент, Кацуки Юри исполнил четверной флип. Прыжок, который долгое время был личной визитной карточкой Виктора Никифорова. Евгения тут же посмотрела на мужчину, услышав его заливистый смех, и с добродушным смешком смахнула непрошеные слезы в уголках его глаз. Подобное говорило о намерениях Кацуки красноречивее любых слов.       Казалось, что весь стадион рукоплескал ему, будь то фанаты или соперники. Шум аплодисментов отдавался гулким эхом в ушах, сбивая привычный ритм сердца, заставляя его звучать в унисон с именем фигуриста.       «Юри» – вот что сейчас билось в груди у каждого.       Кацуки вернулся на скамейку, дрожа всем телом от усталости, но с улыбкой, зажатый в объятиях своих друзей и наставников. Ожидание результатов заставляло всех троих нервничать до изнеможения, но близость друг другу немного помогала держать себя в руках.       — Результат Кацуки Юри в произвольной программе – 221.58! Он побил рекорд Виктора Никифорова в мужском одиночном катании! С результатом в 319.41 в общем счете на данный момент он находится на первом месте!       Не в силах выговорить ни слова, японец уронил голову на колени, обняв себя за плечи, и тихо заплакал от облегчения и радости. Да, расслабляться пока было еще рано, но, по крайней мере, он показал миру все, что хотел и сделал все, что мог. И даже больше.       — Надо же, оба Юрия побили мои рекорды. Как тренер, я безумно счастлив. Но как соперник, конечно, немного огорчен.       Парень тут же встрепенулся, уставившись на него широкого раскрытыми глазами, словно увидел восьмое чудо света.       — Значит… ты все-таки вернёшься в спорт?       Никифоров лишь таинственно улыбнулся, а затем вдруг раздосадовано покачал головой, сложив руки на груди.       — Нет, ну с этим именем явно что-то не так, — недовольно заключил он и повернулся к притихшей Жене, — Может сына тоже Юрой назовем? Так, на всякий случай.       — Да ты меня задолбал уже.       — А можно я тогда буду дядей? — видимо, прочитав ответ на свой вопрос в поведении Никифорова, присоединился к шутке чуть расслабившийся Юри.       — И ты туда же? — охнула девушка, — Сговорились против меня. И когда только успели?       — Ментально. Так работает мужская солидарность.       — Вот пусть эта солидарность тебе сына и рожает.       Следующим в жеребьевке шел Кристофф Джакометти, и как бы сильно Евгения не хотела поддержать друга, чувствовала она себя сейчас крайне измотанной, не способной даже прямо стоять на ногах. К счастью, перед выходом фигуриста на лед, она успела поймать его взгляд и ободряюще улыбнуться, подняв вверх большой палец. Тот в ответ послал ей воздушный поцелуй и жестом показал идти отдыхать, помахав рукой в сторону общей зоны.       Виктор эту пантомиму, кстати, тоже заметил, а потому, подхватив под руки Юри с Женей и лишь мельком стрельнув глазами в сторону бывшего соперника, поторопился внутрь.       Номер Джакометти девушка смотрела с экрана телевизора, устало привалившись к стенке и медленно попивая принесенный возлюбленным кофе.       Крис как всегда был самодоволен и уверен в себе, но новость от только что побитого японцем рекорда Виктора Никифорова явно всколыхнула в нем давнюю обиду. Женя лучше других знала, как сильно он мечтал о признании от своего кумира. Впрочем, это желание не мешало ему спокойно жить, не заставляло рефлексировать днями и ночами, не вгоняло в депрессию. Он просто… хотел победить, вот и все. Как ребенок, немного наивно, без злости или брошенных в спину проклятий.       — Не любуйся им слишком сильно, пожалуйста, ты меня с ума от ревности сводишь.       — Может мне еще шоры на глазах носить, чтоб только прямо на тебя смотреть? — беззлобно спросила Женя. — А где Юри?       — Дает интервью. Он же сейчас на первом месте. Все хотят урвать кусочек его популярности.       — И что, не нервничает?       — Да мне кажется он там скоро стоя уснет, настолько вымотался. Ему микрофоны чуть ли не нос суют, а он хоть бы лоб нахмурил для приличия. Нет, стоит, шатается, благо хоть моргать не забывает.       Пока они разговаривали, пришло время для выступления Отабека Алтына, но тут Виктор, резко вскочивший со скамейки, словно что-то внезапно вспомнив, начал внимательно оглядываться по сторонам.       — Ты чего? — удивилась девушка.       — Мне срочно нужно найти Якова. Я должен рассказать ему, что возвращаюсь в спорт.       — А это подождать не может? У него сейчас Юра на лед готовится выходить.       В ответ Виктор лишь растянул губы в одной из своих знаменитых, коварных усмешек, пробуждающей у всех людей, мало-мальски с ним знакомым, непреодолимое желание выбить ему все зубы.       — Вот поэтому я и должен сообщить ему об этом без промедлений.       — Хитрый ты лис, совести у тебя нет, — притворно бурча, сказала Женя, но даже не попыталась его остановить, — Но ты ведь понимаешь, что после такой новости Юра просто с ума сойдёт?       — Конечно. Я хочу увидеть этого ребенка по пике своих возможностей. Все 100 процентов от того, что он может показать, на меньшее я и не рассчитываю. А ради достижения такой высокой цели не грех и немного спровоцировать.       Евгения закатила глаза, а Никифоров добродушно рассмеялся, поцеловав насупившуюся девушку в уголок губ.       — Не дуйся. Только подумай, две новые звезды фигурного катания восходят на пьедестал в одно и то же время. Это же чудо. Мы с тобой лицезрим историю, дорогая.       — А с твоим триумфальным возвращением это вообще чудо в квадрате. Иди давай, только не доведи старика до инсульта.       — Пф, на такое только Барановская способна.       Он нашёл Фельцмана довольно быстро. Тот, вместе с Лилией и Юрой, уже направлялись к выходу на лёд. Максимально собранные и готовые ко всему. Ровно до того момента, как их не окликнул Виктор.       — Яков, важная новость! — радостно подбежав к мужчине, улыбнулся он. — Я возвращаюсь!       — В Россию? — непонимающе спросил тот, растерянно смотря то на бывшего подопечного, то на нынешнего.       — Это тоже, но я про фигурное катание! Чемпионат России отлично подойдет для этого. Хочу взять золото вместе с Женей. После такого не грех и предложение сделать! Прямо на пьедестале!       — Эй, значит этот поросенок больше не будет выступать? — наконец встрял в разговор Юра, понимая, что сам Яков от такого заявления немного выпал в прострацию.       — Ну, это уже ему решать. Он сказал, что определится после финала.       Лицо Плисецкого максимально точно отображало всю ту бурю эмоций, что он сейчас испытывал: смятение, гнев, воодушевление, радость… Смотря на это, Виктор не удержался от очередной улыбки и молча обнял его.       — Я горжусь тобой, парень. Не забывай о своей мечте. Сейчас самое время для достижения целей. И не опозорь страну, пока я не вернулся, хорошо?       — Да пошёл ты! — воскликнул Юра, отпихивая от себя смеющегося мужчину. — Сам только попробуй облажаться на Чемпионате России, я тебя размажу!       И ушел, оставив своего тренера и кумира позади. Те, оказавшись наедине, вдруг в нерешительности замолкли.       — Ну так… скажешь мне что-нибудь?       — Кроме того, что ты придурок? Так это ты и сам знаешь.       — А поконструктивнее?       Яков тяжело вздохнул, потер переносицу, казалось, ему хотелось поскорее уйти, но в итоге он все-таки, пусть и немного неловко, но решился коротко обнять своего самого лучшего, но самого дурного ученика.       — Спасибо, что возвращаешься. Пусть я и знаю, что не ради меня или российской сборной, но все равно спасибо. Я горжусь тобой.       Виктор почувствовал, как у него непроизвольно защипало в глазах. Он был эгоистом, вот так бросив своего тренера, который ни на минуту не переставал думать о нем. Он наклонился, уронив голову на плечо Фельцмана, и позволил нескольким предательским слезам упасть на его пиджак.       — Ты же знаешь, что заменил мне отца, да? Я могу называть тебя папой, когда мы наедине?       — Да не дай бог мне такого сына, — пробурчал Яков, и добавил, но уже тише, — Только если твои дети будут называть меня дедушкой…       — По рукам, — рассмеялся Никифоров, — Считай, приглашение на свадьбу уже у тебя в кармане.       — Ты ж еще даже предложение не сделал. Знай, если Евгения откажется, я её только больше зауважаю.       — Напомни-ка, чем там твой брак закончился?       Яков вместо ответа или попытки хлестко парировать, только махнул рукой и ушел готовиться к выходу Юрия. Но Виктор видел, что на губах у того застыла улыбка, а у самого мужчины на сердце стало немного легче.

***

      — И последний за сегодня фигурист на льду, с завершающий Гран-При произвольной программой – 15-летний Юрий Плисецкий из России!       Зал аплодировал ровно до момента, как Юрий не вышел на лед. Стоило ему встать в начальную позицию, как все замолкло. Лишь оглушительным аккордам музыки было позволено звучать в этом момент.       Виктор был прав, когда говорил, что провокация станет для него не преградой, а толчком вперед. Что кипящие в душе эмоции помогут ему раскрыть свой потенциал на максимум, подарят крылья за спиной, что позволят ему взлететь на пьедестал.       Это было завораживающе. Пугающе, резко, энергично, но вместе с тем невероятно нежно и плавно. Плисецкий удивительным образом сумел сочетать в себе, казалось, несочетаемые вещи. Полные противоположности. И построить на этом противоречии свой собственный, неповторимый стиль катания.       — Просто безумие, — в полной прострации прошептала себе под нос Евгения. Она с трудом узнавала в этом парне того самого буйного подростка, готового порвать всем глотки, лишь бы вернуть Виктора Никифорова на родину. Того, кто был готов на все, что угодно, лишь бы кумир его заметил и взял под свое крыло.       Теперь же перед ней была личность. Независимая, гордая. Конечно, он остался таким же нетерпеливым и взрывным, но при этом стал гораздо… мудрее. Настолько, насколько это вообще возможно для того, кому всего 15 лет.       Музыка закончилась.       Весь зал видел, как Юрий Плисецкий, тяжело дыша, упал на колени и, спрятав лицо в ладонях, расплакался. Но каждый знал, что это были не слезы отчаяния. А слезы того, кто сделал невозможное. Того, кто вошел в историю одиночного мужского катания. Слезы того, кто взял золото на Гран-При.       Женя до последнего не решалась посмотреть на трибуны, где, она знала, стоял Юри. И только подошедший со спины Виктор, мягко, но настойчиво развернувший её лицом к зрителям, позволил ей разглядеть еле заметную улыбку на лице Кацуки. Он не смотрел на турнирную таблицу. Его взгляд, ясный и живой, был прикован к Юрию Плисецкому.       Их разница в счете составляла всего лишь 12 сотых. Для кого-то она была мизерной, просто смешной, а оттого невероятно обидной. Но не для Юри. После его сокрушительного поражения на предыдущих соревнованиях, где пропасть между ним и другими спортсменами была просто колоссальной, эти 12 сотых были доказательством того, насколько он вырос и насколько он на самом деле близок к победе. Пусть и не в этот раз.       Во время награждения японец держался уверенно. Смотрел на рукоплескавшую толпу, улыбаясь и зная, что эти овации были и для него тоже. Что он тоже был победителем. И на данный момент этого оказалось достаточным для счастья.       Юри вернулся к друзьям и дрожащими от волнениями руками протянул им серебряную медаль, смущённо опустив глаза в пол.       — Не золотая, конечно, но…       — Но на зубок все равно попробовать можно, — тут же разрядил обстановку Виктор, надевая эту медаль на шею Кацуки, — Хотя привкус так себе.       Японец непроизвольно усмехнулся, расслабляя плечи и, еле держась на ногах, проваливался спиной к бортику. Стоявшая рядом Женя молча протянула ему бутылку воды, но стоило парню сделать глоток, как следующая реплика Никифорова ту же заставила его поперхнуться, заходясь глухим кашлем.       — Ну так что, позволишь мне побыть твоим тренером еще немного?       Стирая с лица воду, полившуюся у него через нос, Юри в полном смятении уставился на мужчину. Евгения же при этом даже ни на йоту не выглядела удивлённой.       — Т-тренер?! А-а как же твое возвращение? Я же сказал, что хотел бы все закончить…       — Так я и не отказываюсь от своих слов. Я действенно вернусь. Но это же не запрещает мне попутно кого-то тренировать.       Кацуки силился выдавить из себя хоть что-то мало-мальски членораздельное, но наружу из горла рвались только короткие заикания.       — Я-я не знаю, т-то есть это было бы здорово… н-но только если это не навредит твоей карьере…       — Не навредит, обещаю. Но с условием, что ты переедешь в Россию.       — Ч-чего?       Казалось, еще немного, и у Юри случится сердечный приступ от стольких внезапных, шокирующих новостей, обрушивавшихся на него, как лавина. Даже попытка найти поддержку или хоть какие-то объяснения у Жени не дали результата.       — Я тебя, конечно, очень люблю, Юри, но тут моя будущая жена. Не могу же я её оставить, а самому уехать в Японию еще на год?       — Я тебя силком не держу вообще-то.       — То есть то, что ты моя будущая жена, уже не отрицаешь?       — Да тебя попробуй переубеди, нервов никаких не хватит.       Кацуки, понимая, что уже окончательно потерял суть происходящего, шатаясь, еле доковылял до скамейки и присел, замерев, как каменное изваяние. Рядом с ним почти сразу же приземлилась подруга, до сих пор не разъяснившая ему, что вообще тут творится. Более того, только добавляющая ему сомнения, что все это не просто их очередная глупая шутка.       — Ты меня извини, что не могу предложить тебе того же, что и Виктор. Я все-таки еще не настолько старая, как он, чтобы с головой уходить в тренерство.       — Что-то я не слышал от тебя жалоб на свой возраст пока мы занимались сек…       Евгения быстро, наотмашь, будто давая пощечину, накрыла рот Виктора рукой, будучи пунцовой, как вареный рак, и шипя на мужчину, как дикая кошка.       — Я за тебя не выйду, пока ты не научишься держать язык за зубами.       — Но это же не распространяется на спальню? Иначе ты многое потеряешь во время медового месяца.       — А мы можем к предыдущей теме вернуться? Что-то я ничего не понимаю…       Оба тут же повернулись к парню, делая вид, что предыдущих компрометирующих диалогов просто не существовало.       — Все просто. Виктор слишком преисполнился в своем создании и хочет продолжать тебя тренировать, при этом продолжая развивать собственную карьеру.       — Но это бред какой-то…       — Я ему так же сказала, хотя, честно, буду только рада, если ты приедешь в Россию.       — Вот-вот, неплохой ведь план, да?       Юри молчал, пожалуй, слишком долго. Настолько, что тишина начала становиться неловкой.       — Если ты против, то просто откажись, я не принуждаю…       — Н-нет, мне просто нужно подумать. Я устал за сегодня, а такие решения надо принимать с ясной головой. Я ведь могу дать ответ позже?       — Конечно, — улыбнулся Виктор без тени обиды, — Тогда предлагаю всем пойти спать, а то еще немного, и я сам усну прямо здесь.       Согласившись с этим решением, они разошлись. Однако далеко не в отель. Никифоров заметил, как Кацуки направился поздравлять Юрия, а Женя отошла в сторону, к уже ожидающему её Кристоффу. Сам же он, глуша в себе ревность, пожал плечами и решил, пока было время, поболтать с прессой, раз уж для этого еще было подходящее настроение.       Однако, через несколько минут закончив отвечать на вопросы, единственного, кого он не заметил в своем поле зрения, была Евгения. Они с ней почти не разговаривали серьезно после награждения, так, вскользь перебрасывались шутками, да общими фразами, но мужчина видел, что внешнее спокойствие возлюбленной было напускным и внутри её явно что-то тревожило.       В итоге ему не понадобилось много времени, чтобы отыскать её. Та стояла на балконе своего номера с маленькой бутылочкой виски из мини-бара в руках. Уже со спины она выглядела чуть осунувшейся и потерянной, и это было так непривычно, что Никифоров поёжился. Её тонкая фигура в легкой кофточке казалось слишком беззащитной и уязвимой, совершенно не похожей на саму себя. Подходя ближе, мужчина с ужасом представлял, что сейчас увидит слезы на её лице. К счастью, её плечи не дрожали, а голос был ровным, пусть и тихим.       — Сильно расстроена? — спросил он, укрывая девушку своим плащом.       — Не уверена… кажется, будто в глубине души я уже знала исход и была к нему готова. Но от этого не легче, понимаешь?       — Ха, лучше всех, — совсем уж невесело ответил мужчина, хотя сам выглядел при этом довольно безмятежно. Почти умиротворенно. Словно он уже тоже давно догадался, чем все закончится, пусть и до последнего старался быть оптимистом.       Несмотря на все старания, тренировки и занятия, Юри потерял почти год, отдаваясь рефлексии. Где-то половину их подготовки перед Гран-При было потрачено на возвращение прежних навыков на былой уровень. Борьбу с комплексами. Преодоление психологических барьеров. И только в последнюю очередь на оттачивание техники.       У Юрия Плисецкого все было проще. Он изначально делал все, чтобы победить. Неустанно. Не прерываясь. Каждый день. К тому же, никто не отменял природный талант, которому сложно противостоять простым упорством и желанием.       Они молчали. Смотрели вниз, на город, который, даже в такой поздний час, был все таким же буйным и энергичным. Шумели автомобили, разговаривали и смеялись люди, играла музыка. Земля не разверзлась под ногами, солнце и луна не перестали светить, жизнь не остановилась. Все так же шла своим ходом, словно ничего и не случилось. И ведь действительно, в масштабе вселенной сегодня не произошло ничего выдающегося.       Победа одного. Поражение другого.       Конец. Занавес.       — Ну хотя бы не Леруа. Победи он, было бы совсем тошно, — в итоге заключила Женя.       — Да чего ты так пристала то к нему? Не зная тебя, начал бы ревновать.       — Не люблю выпендрежников.       — Ага, — усмехнулся Виктор, — Предпочитаешь нарциссов. Мне повезло.       Девушка в ответ слабо улыбнулась. Чувство какой-то неведомой тоски все еще тяжелым камнем лежало у нее на сердце. Но, наверное, так бывает всегда, когда что-то заканчивается.       — Не грусти. Если что-то закончилось, значит начнётся что-то новое, — прошептал ей Виктор.       — Мысли мои читаешь?       — Да у тебя на лице все написано, — приобнял её тот, уткнувшись носом в рыжую макушку, — Всегда было.       Женя не считала, сколько именно они так простояли на балконе, тихо переговариваясь о каких-то незначительных мелочах, будто стараясь отвлечь друг друга от гнетущих мыслей о будущем. Казалось, что поражение Юри они воспринимали как собственное, пусть и не так остро. Лишь с некой меланхоличной обреченностью. И кроткой надеждой на лучшее.

***

      Женя так долго смотрела на лежащее перед ней на кровати платье, что, казалось, скоро прожжет в нем дыру. Спокойно поправляющий на себе галстук Виктор, лишь поинтересовался, почему же она медлит с переодеванием.       — Флэшбеки словила. Тебе не напомнить случайно, чем в прошлый раз у нас закончилась вечеринка после Гран-При? Или опять будешь делать вид, что забыл?       — Можешь сколько хочешь в мою сторону колкостями кидаться, но у меня есть беспроигрышная причина, почему мы пойдем туда.       — И какая же?       — Ради Юри, — чуть ли не нараспев ответил Виктор, ехидно улыбаясь, — Неужели ты хочешь оставить его одного наедине со всеми этими развратными фигуристами? Он взял серебро, так что на волне успеха в такой отрыв может уйти, ищи его потом по всей Барселоне по борделям.       — В Барселоне есть бордели? — решая подыграть этому глупому театру одного актера, спросила Женя.       — Вряд ли, но, зная пьяного Юри, он их найдет.       — Главное – это чтоб ты их не нашел.       — Как мило, что ты все еще считаешь меня моральным уродом.       — Это самое невинное, кем я тебя считаю, дорогой.       — Ну просто без ножа меня режешь.       Благодаря стойкому желанию Евгении до последнего противиться неизбежной поездке на вечеринку, на банкет они приехали чуть ли не позже всех. Об этом красноречиво свидетельствовали чересчур громкие и явно уже далеко не интеллигентные разговоры между спортсменами и приличное количество пустых бокалов для шампанского на столиках.       Юри, которого хитрый Никифоров предусмотрительно отправил вперед, уже вовсю веселился, свободно болтая о прошедших соревнованиях в компании Пхичита и других финалистов.       Наконец-то позволив себе расслабиться, он даже не сразу заметил присутствия их двоих на празднике. Лишь после того, как вокруг Виктора с Женей скопилась уже приличная толпа желающих побеседовать с ними на всякие отвлеченные темы, Кацуки спохватился. Вскочив со стула, он неудачно приложился коленом об столешницу, но, несмотря на боль, все же доковылял до друзей, заставляя оккупировавших их людей естественным образом отступить.       — Так-так, только глянь. Штаны на месте, галстук все еще повязан на шее. Это прогресс, я считаю. Даже на столе еще не танцуешь, — не удержалась от подкола Женя, ожидая увидеть смущение на лице японца, но тот лишь добродушно пожал плечами.       — Крис предлагал, но я решил для начала вас дождаться. По крайней мере будет кому меня остановить в случае чего.       — О, я этого точно делать не буду, — в предвкушении улыбнулся Виктор, — В прошлый раз это привело к такой пикантной развязке, что мне даже интересно, чем же все закончится на этот раз…       Успев вовремя парировать резкий удар спутницы по своим почкам, мужчина только еще самодовольнее ухмыльнулся, однако уважительно прекратил провокацию. Ведь с таким успехом ему скоро все внутренние органы отобьют.       — Я бы хотел вам кое-что сказать. Выйдем ненадолго? — внезапно предложил Юри, на что его собеседники охотно согласились.       На улице было прохладно, но компания, уже успевшая выпить бокальчик-другой, явного дискомфорта от этого не ощущала. Разве что Виктор, чувствуя ответственность перед своей дамой, галантно предложил той свой пиджак. Они простояли так еще минуту, прежде чем японец наконец осмелился озвучить свои мысли.       — Я подумал над тем, что ты сказал мне недавно. И решил, что… что хочу, чтобы ты стал моим тренером…       — Правда? — резко оживился Никифоров, до этого внимательно разглядывая что-то на крыше соседнего дома, но тут же был огорошен следующей фразой.       — Но не сейчас.       — … Чего?       — Не сейчас. А после того, как мы встретимся на льду, как соперники. Только после того, как ты сделаешь все, чего хотел добиться в спорте. После того, как у тебя больше не останется сожалений… потому что тогда их не будет и у меня.       Виктор оторопел и явно не спешил отвечать на такое предложение. Только теплая ладонь Жени, аккуратно взявшая его за руку, заставила того прийти в себя.       — Это… имеет смысл, но…?       — Да. Я буду в порядке, — опережая его вопрос, ответил Кацуки, — Теперь я точно буду в порядке, несмотря ни на что. Хотя это и не помешает мне ужасно по вам скучать.       Евгения молча потянулась к другу, а тот охотно обхватил её за талию, уткнувшись носом ей в шею. В этом жесте не было подтекста, лишь искренняя любовь между двумя близкими людьми. Друзьями, ставшими друг для друга членами семьи.       — Я люблю вас. И буду очень сильно ждать приглашения на свадьбу, — явно со временем переняв привычки своих наставников постоянно подкалывать собеседника, сказал Юри, — Надеюсь, вы уж с этим не станете затягивать.       — О господи, еще один приколист на мою голову! Иди уже, повеселись от души. Но если вдруг почувствуешь, что тебя непреодолимо потянуло на пилон, противься! Или найди нас на худой конец…       — Ой, не слушай ты её, один раз живем! — прервал мужчина этот бесконечный поток наставлений. — Не волнуйся ни о чем и расслабься. Да, и на заметку, насчет борделей…       В этот раз, увы, парировать прямой тычок под желудок он не успел, а потому, сложившись в три погибели и держась на живот, он не нашел ничего лучше, чем просто тихо смеяться над своей недостаточно быстро реакцией.       — Эй, Жень, — неожиданно серьезно обратился к ней Виктор, от чего та даже невольно напряглась, забеспокоившись, что слегка не рассчитала силу удара.       — Д-да?       — Мне кажется, я не дотерплю до Чемпионата России. Можно я сделаю тебе предложение раньше? Прямо сейчас, например?       Женя замерла в непонимании, а затем облегченно рассмеялась.       — Тебя действительно это так сильно волнует? Ты же знаешь, что я все равно отвечу «да».       Виктор расцвел в по-глупому счастливой улыбке и нежно заключил девушку в объятия. Он больше не представлял свое будущее без нее. Без фигурного катания, хотя это и было тяжело признать, – да. Но только не без нее. Он знал, что как только они вдвоем вернуться в Россию, то начнут, пусть и не сразу, но строить совместное счастливое будущее.       — Я люблю тебя, ты ведь знаешь?       — Знаю, — ответила Женя, чувствуя, как сердце бьется в радостном волнении, — Потому что я тоже тебя люблю.       Теперь пришло их время творить свою историю.