Глава 1. История давно минувших дней.
Огромный богатый особняк стоял на окраине города и как бы возвышался над ним. В этом особняке жили дворяне, состоящие из молодой семьи: мужа и жены — Озэму Тетсуо и Озэму Мэнэми, и двух дочерей — старшую звали Архелия, младшую же Коррайна. Супруги отлично подходили друг другу — нежная, тихая, любящая Мэнэми, которая видела радости в мелочах и строгий, жесткий, умный Тетсуо. Дети их тоже отличались как небо и земля. Старшая дочь пошла, что внешностью, что характером в отца — черные с глубоким синим отливом волосы, четкие, даже немного резковатые черты лица, и характер такой же строгий и острый как бритва, только глаза у нее были такими же, как и у матери — нежно-голубыми, что иногда вводило людей в иллюзию наивности. Младшая же была маленькой копией мамы — прекрасные, словно лепестки сакуры светло-розовые волосы, мягкие и плавные черты лица, наивные большие глаза, вот только цветом они были как у Тетсуо — карими. И характер Корри был тоже мягким, скромным, всепрощающий и наивный. Несмотря на свою наивность и мягкость, младшая была самым настоящим гением, как и отец. Все, что другим давалось с трудом, она схватывала налету и как-то играючи. Если Архелии понадобился целый год, чтобы бегло начать читать, то Корра освоила это умение за полгода, нет, не стоит забывать, что она была настоящей труженицей и если за что-то бралась, то доводила до конца. Коррайна достаточно быстро училась всему тому, что нравилось Хели и в чем она была хороша. Младшенькая боготворила старшую и всегда на нее ровнялась, поэтому с утроенным энтузиазмом бралась за все, за что и сестра. Корри хотела быть похожей на старшую сестру, и ей очень хотелось, чтобы Архелия взглянула на нее с похвалой, однако вместо похвалы малышка получала лишь полные презрения и раздражения взгляды. Малышка думала, что если она будет делать тоже, что и сестра, то та примет ее: если Хелии была хороша в игре на фортепиано, то и Корри занималась день и ночь игре на пианино и достаточно быстро нагоняла ее и даже перегоняла в умениях; если старшая танцевала, то и младшая брала уроки танцев и опять же достаточно быстро ее догоняла. Когда Корри не хватало гениальности, она брала упорством и тройным рвением, что в итоге давало положительные результаты. Коррайна была лишь в двух вещах недостижимо хороша — в игре на скрипке и в пении, именно в том, в чем хотела быть лучшей Хелия. Девочка была настолько лучшей, что иногда старшая сестра думала, что младшая не человек, что она демон, монстр, ведь люди не могут настолько великолепно петь, задевая все струны в душе. Не могут петь люди так, как не поют даже самые райские птицы, заставляя останавливаться, забывая обо всем на свете! Не могут люди играть так, что даже самые заледеневшие сердца вздрагивают. Поэтому неудивительно было, что Архелия со временем возненавидела лютой ненавистью свою сестру, и тихо, когда ее никто не слышал, она ее проклинала. Хелия еще помнила то время, когда она была лучшей во всем, когда в их доме собирались представители знати со всего Норт Блю и с нескольких островов Гранд Лайн. Она еще помнила, как блистала на сцене, поражая высокую публику своими умениями, как ей рукоплескали, как каждый считал своим долгом выразить ей свое восхищение. Это все кружило голову, заставляю зазнаваться, и желать еще большего внимания… А потом появилась эта козявка на три года младше нее и очень быстро нагнала и перегнала старшую во всем, в чем только могла. И теперь высокие гости собирались в их доме, чтобы поглазеть на младшую, а эта гадина еще смущалась, краснела и боялась выходить на сцену. Не сказать, что Хелия была плоха в этом, нет, она была очень даже хороша и в игре на скрипке, и в пении, но по сравнению с гениальной младшей сестрой ее таланты меркли. Так просто и ненавязчиво, она сначала начала недолюбливать Корри, потом презирать, а в конце она ее возненавидела, самой лютой ненавистью, на которую только способны люди. Как-то плавно и легко эта ненависть перешла и на родителей, которые уделяли больше внимания Коррайне, которые, по мнению старшей, больше любили ее сестру, а не нее. Хелия видела, что родители с куда большим восхищением смотрят на малышку Корри, что за столом они чаще обсуждают опять же младшую, куда более талантливую дочь. И это ее злило, пробуждало в душе самую жгучую ненависть, а потом она возжелала им всем смерти… Архелия не понимала, что родители любили детей одинаково, просто маленькой Корри из-за ее слабого с рождения здоровья, нужно было уделять немногим больше внимания. Да и что таить, она действительно была гением и неудивительно, что родители гордились ею и ставили в пример, и так же не удивительно, что они хотели не то чтобы похвастаться, но показать другим свое талантливое чадо. Вина родителей заключается лишь в том, что они неспособны были все объяснить старшему ребенку. Если они могли бы объясниться со старшим ребенком и старались бы уделять ему больше внимания, то возможно этой ненависти и не было, возможно и не произошло бы того, что произошло… Все началось с того, что репетитор Корри по скрипке сломала ногу, а десятилетняя девочка, не желая пропускать так ею любимые уроки, отпросилась у мамы с папой самостоятельно сходить к учительнице. Некоторое время родители сомневались, но потом отпустили, все же хоть это и был город, он был не слишком большим, поэтому все друг друга знали, да и дом Аяко-сенсей находился всего в десяти минутах ходьбы. Со спокойным сердцем они отпустили счастливую малышку саму. Корра радостно взвизгнула, быстро поцеловала любимых родителей, подхватила скрипку — подарок папы на прошлый День рождения, который был всего неделю назад — и убежала из дома. Такая активность вызвала улыбки у молодых родителей, даже Железный Правитель, как Тетсуо называли за глаза, не смог сдержаться. Всю эту сцену ненавидящими глазами видела Хелия и это еще больше ее убедило в правильности своего выбора. Да, так будет правильно, она сделала верное решение и скоро все это закончится. Коррайна же почти весь день провела у своей учительницы, старательно разучивая последнюю партию композиции, которую она хотела сыграть сестре на ее День рождения. В душе малышка уже мечтала, как ее сестра восхищенно произнесет слова благодарности и может даже перестанет, так страшно на нее смотреть. Сложив аккуратно скрипку в чехол, она уложила туда же ноты, которые ей надо еще повторить, распрощалась с учительницей и, выйдя на ночную улицу, побежала домой. Лишь на миг малышка удивилась, насколько она засиделась у сенсея, и то, что ее родители до сих пор за ней не пришли, но она быстро выкинула эти мысли из головы и побежала дальше. Корра была настолько погружена в свои счастливые мысли, как обрадуется сестра такому подарку, что не сразу заметила чересчур ярко освящённые улицы для такого позднего часа, и подозрительные крики, которые раздавались со стороны ее дома. Не придавала девочка внимания этому всему ровно до того момента, пока не вышла из-за дома и не увидела столб огня, который поднимался над тем местом, где был ее особняк. Коррайна сначала удивленно остановилась, а потом, сорвавшись с места, побежала к особняку их семьи, в душе же надеясь, что ее подозрения не оправдаются. Завернув на последнем повороте, тем самым обогнув последнее перед ее домом здание, она вылетела на достаточно широкую дорогу, которая заканчивалась ажурным забором, за которым полыхал неудержимым пламенем особняк ее семьи. В ужасе малышка закричала, не чувствуя как по щекам катятся соленые слезы, после чего кинулась к горящему зданию, но из-за пламени не смогла близко подойти, даже на крыльцо беспощадный огонь ее не пустил. Упав на колени перед домом, она громко закричала: — МАМА! ПАПА! — ее душераздирающий крик, наверное, смог услышать каждый из зевак и прислуги, которая безуспешно пыталась потушить огонь. — Это ты виновата, тварь! — раздался режущий слух визг и на Корри кто-то бросился. Не сразу, но сквозь соленую пелену слез малышка смола разглядеть свою сестру. — Хели? — удивленно просипела девочка. — Хели, ты жива?! — обрадовалась она. — А где… — но договорить ей не дала новая порция омерзительного визга. — Жива ли я? Жива?! А ты надеялась, что сможешь и меня убить, так же как и наших родителей?! — кричала она так громко, что ее слышала прекрасно собравшаяся поглазеть толпа. — Они мертвы? — тихо, не веря в собственно произнесённые слова, спросила Коррайна. — Я… я не могла… это не я, — бесполезно пыталась оправдаться она, при этом ее слезы все продолжали течь по нежной молочной коже. — НЕ ВРИ! Я все слышала, это ты договаривалась о ликвидации всех нас, чтобы завладеть состоянием семьи! — она кричала полный бред, но люди верили, люди всегда верят тем, кто говорит громче и увереннее. Корри настолько растерялась, что даже стала плохо понимать всю ту грязь, что на нее выливала ее собственная старшая сестра. Малышки все казалось это каким-то страшным и никак не кончающимся сном… кошмаром. Она даже не заметила, как глаза людей, смотрящих на нее, сменяются в разных эмоциях, а кто-то даже стал перешёптываться. Сначала это были неуверенные шепотки, которые не верили в вину такой маленькой девочки, ей-то всего десять лет было. Потом шепотки стали более уверенными, кто-то даже «вспомнил» о какой-то несуществующей встрече Коррайн Озэму с какими-то подозрительными личностями, а кто-то признался, что «видел», как малышка мучила собственными руками животное, а потом его убила. И таких «вспомнивших», «увидевших» или же просто откровенно придумавших несусветную чушь становилось все больше и больше. Кто-то уже смотрел на «демона», так они прозвали между собой ребенка, с опаской и откровенной ненавистью. Раздались неуверенные поначалу крики проклятий, которые вывели девочку из подобия транса, в который она впала, после того как ее собственная старшая сестра стала говорить о ней гадости. Малышка пришла в себя и увидела перекошенное от ненависти, презрения и зависти лицо сестры. Корри и сама не понимала, как раньше не видела всего этого, как она раньше оправдывала сестру. Нет, она и сейчас не верила собственным глазам и доводам мозга, оправдывала Архелию, говоря, что ей просто кто-то соврал, а она поверила. Девочка была уверена, что если скажет ей правду, что она целый день была у Аяко-сенсей, что она ни с кем посторонним никогда не разговаривала, может тогда Хели поверит ей. Однако все ее мечты и надежды рухнули, когда приблизилось к ней лицо ее старшей сестры, которую она, наверное, любила даже больше родителей, которую она боготворила, на которую хотела быть похоже. Губы Хели исказились в ненавидящей и какой-то торжествующей ухмылке, и она произнесла, тихо на самое ухо своей младшенькой: — Хочешь, раскрою тебе тайну? — задала она риторический вопрос, на который сама же сразу и ответила: — я всегда тебя ненавидела, с самого твоего рождения и родителей я наших презирала, которые разве, что тебе в рот не заглядывали. И это я убила их, — ее губы растянулись в еще более широкой ухмылке, которую никто не видел, кроме десятилетней вмиг осиротевшей девочки. — Но самое главное, ты никому не сможешь об этом рассказать, ведь тебе никто не поверит, — тихий мерзкий смех ударил по чуткому музыкальному слуху Корри. — А знаешь, я буду милостива и дам тебе сбежать, чтобы ты как последняя падаль цеплялась за жизнь, ведь будет не интересно, если тебя просто повесят за убийство знати, даже если ты и сама к ней принадлежишь. — Ты… ты… не могла… — шептала немеющими губами девочка, на ее лице был написан всепоглощающий шок и боль. Казалось, что маленькое, хрупкое сердечко вмиг разорвалось на миллиарды крошечных кусочков, которые больше никогда не собирутся воедино. Так и останутся валяться ошметки души Корри на этой пропахшей пламенем, пеплом и прахом земле, в которую так усердно втоптала ее старшая сестра все чувства, стремление и желание малышки. — А-а-а-а! — вдруг неожиданно Архелия закричала, откидывая от себя малышку, которая упала на твердую землю и больно поранилась. — Помогите, она хочет меня убить! — кричала старшая из оставшихся в живых Озэму. Люди еще громче зароптали и стали наступать на Коррайн, которая смотря с ужасом на приближающуюся толпу, прижимала бережно к груди подарок папы — скрипку. От страха и из чувства самосохранения, она подскочила на ноги, не обращая внимания на резкую боль в ноге, и побежала, куда глаза глядят. Сзади бежали люди, нет, монстры, в которых эти самые люди превратились. Она бежала, не разбирая дороги, с единой мыслью, что всю происходящие кошмар… ведь правда? Неожиданно даже для себя девочка добежала до дома учительницы и, не придумав ничего лучше, вошла в него. — Корра-чан? — удивилась женщина. — Что-то забыла? — Я не знаю, я не понимаю, — шептала как в бреду девочка. — Что же это с тобой? О боги, ты вся в грязи, да еще и коленка разбита, — продолжала удивляться женщина. — Проходи скорее, — помахала приглашающе ее войти вовнутрь. Коррайна послушно вошла и присела на высокий стул в кухне, в которую чтобы войти, надо было пройти от прихожей через уютную гостиную, где сегодня они разучивали партию для скрипки на День рождение сестры. От воспоминаний новая порция слез подкатила к глазам. Она так и не выпустила из рук скрипку. — Что же с тобой случилось? — встревоженно спросила женщина, ставя возле себя костыли и садясь напротив ребенка. Но ответить зареванная девочка не успела, так как в дверь кто-то постучался, с кряхтением учительница поднялась и пошла смотреть. Ее долго не было, но из прихожей слышался какой-то неразборчивый разговор. Корри не понимала, о чем они говорили, да и не прислушивалась особо. — Она на кухне, — вдруг совершенно отчетливо услышал ребенок, но детский разум снова отказывался верить в очередное предательство. Ведь этого не может быть! Ведь не может, да? Ее не могут предать во второй раз за несколько минут уже второй близкий человек. Аяко-сенсей была для нее если не второй мамой, то любимой и доброй тетей точно. Хрупкое детское сердце в очередной раз проткнули насквозь ножом. Корри как будто приросла к стулу, она понимала, что ей надо бежать, но не могла с него даже слезть. И только где-то глубоко внутри еще билась глупая надежда, которая, так же как и с Архелией, всего спустя миг рухнула. В кухню ввалились разозленные и ненавидящие ее жители города. Эти лица, каждое лицо она знала чуть ли не с рождения. Садовник Бруно, который всегда улыбался, когда она просила его помочь в собирании букета для мамы. Кухарка Ирма, которая всегда ее подкармливала, если она приходила раньше обеда на кухню и втайне от родителей давала ей сладости. Игнац — кузнец в их городе, хороший человек, который всегда помогал Корри чинить игрушки, если она их ломала. Лотар — городской страж. Таких знакомых людей было много, и у каждого из них горели в глазах незнакомые страх и ненависть. Ей хотелось крикнуть, что это не она, что их обманули, что… что… однако ее голос пропал, она открывала рот, как выброшенная на берег рыба и боялась сказать, ведь они не поверят, они верят ее сестре, это все бесполезно… Потом ее схватили и повели из дома учительницы, на которую она смотрела умоляющим взглядом, но та лишь отвернулась. Малышку выволокли из домика и куда-то потащили, она пыталась сопротивляться, но куда ей до взрослых людей? Только скрипку она не выпустила из рук, намертво в нее вцепившись, и клацая зубами, рядом с пальцами тащивших, если пытались отобрать инструмент. Это ее сокровище и она его никому не отдаст! Ее куда-то притащили, кажется, это место было недалеко от пристани. От нее что-то требовали, спрашивали, но из-за страха она ничего не понимала и звуки слышались как будто из-под толщи воды. Коррайна только и могла, что отрицательно махать головой и вжималась еще сильнее в стену дома. А потом кто-то не выдержал и первым ее ударил, из-за чего девочка упала на землю грязной подворотни и сжалась в комочек, ожидая побоев, которые незамедлительно последовали следом за этим. Корра никогда не ведала, что же такое побои, ее никогда не били родители, ведь она была тихой и исполнительной девочкой со слабым здоровьем. Поэтому когда ее стали жестоко бить она заорала на пределе голосовых связок, умоляла прекратить, кричала, что ее сестра врет, что это не она, что она не виновата, что их обманывают, но ее не слушали, думая, что врет как раз девочка, а не ее сестра. Она кричала, пока не сорвала голос, дальше же она могла только хрипеть, а потом и на это у нее не осталось сил, и только тело вздрагивало, после каждого удара, но, в конце концов, и оно перестало реагировать. — Умерла? — спросил кто-то. — Не знаю, но лучше пошли отсюда, я слышал, к нам на остров выслали корабль Дозора, — отварил кто-то другой. Толпа согласно покивала и быстро убралась из подворотни, уверенная, что «демон» все же мертв. Несмотря на то, что была ранняя весна, ночи были холодными, из-за этого Коррайна и пришла в себя. Она только с пятой попытки открыла затекшие глаза и с болью и страхом осмотрелась. Все тело болело и казалось было одной сплошной раной, поэтому-то она и не почувствовала боли в горле, которому тоже досталось своего. Кое-как разогнувшись, она с надеждой посмотрела на светло-коричневый футляр, и с трепетом открыла его, к ее безграничной радости скрипка не пострадала. Малышке не сразу удалось подняться с земли и, придерживаясь за стенку, куда-то пойти, не забыв взять футляр с музыкальным инструментом. Из-за сотрясения мозга у нее была нарушена координация движения и мутнело в глазах, но она все равно упрямо шла к порту, который был уже совсем близко. Не понимая, что она делает, она пробралась на первый же увиденный ею корабль и, стараясь, чтобы ее никто не увидел, залезла в трюм, спрятавшись за большими мешками и коробками. Она не понимала, что делает, но точно знала, что ей надо быть как можно дальше от этого острова и от предавших ее людей. О смерти родителей она запретила себе думать, говоря, что они живы, уехали днем раньше в загородный домик их семьи посреди леса, где они часто бывали летом. Мерное покачивание корабля быстро укачало и так слабое тело… Проснулась Корра ближе к следующему вечеру, когда судно уже давно отчалила от ее родного острова. В небольшом круглом оконце было прекрасно видно большое и бескрайнее синее море, темнеющее небо и лениво летевших чаек. Неожиданно в полной тишине раздался голодный бульк живота, девочка покраснела и полезла искать что-то съестное, но кроме двух яблок, которые разве что чудом оказались в трюме, она ничего не нашла, однако была рада и этому. Некультурно и быстро (за такое ее бы мама строго наказала) она съела их и с грустью обняла собственный живот, кушать все еще хотелось. А еще хотелось поиграть на скрипке или спеть — это ей всегда помогало. Когда что-то случалось, достаточно было спеть или сыграть и на душе становилось легко, а все проблемы забывались, но и этого ей было нельзя делать, иначе найдут. За неимением ничего лучшего девочка заснула, обнимая единственное, что у нее осталось от родителей. Проснулась она из-за каких-то криков и из-за того, что ее кто-то активно тряс. Кое-как разлепив глаза, она сразу зажмурилась, так как в них ударило яркое солнце. Когда же она привыкла к свету, то заметила, что ее держат за воротник ее некогда красивого и дорогого платья, которое сейчас было рваным и грязным, что даже последняя бомжиха постесняется в таком ходить. Вокруг же была толпа людей, которые смотрели на нее, из глубин души поднялся страх, малышка стала вырываться и попыталась закричать, но вместо этого из горла вырвался только какой-то непонятный тихий хрип, который и хрипом был с большой натяжкой. Еще больший ужас наполнил ее, прижав еще теснее к себе футляр, который даже во сне не выпустила из рук, она как загнанный в угол звереныш смотрела на людей, которые ей таковыми не казались, ведь она инстинктивно от них ждала боли. — Орти, что это у тебя за зверушка? — спросил один из моряков. — Да вот, спящего зайца в трюме нашел, — ответил человек, потрясая ею как доказательство своих слов. От силы тряски Коррайна прикусила язык, рот наполнился кровью и еще больший страх наполнил ее. — И что нам с ней делать? — спросил третий. — Смотрите, у нее вроде сумка есть, может там что-то будет, чтобы оплатить за проезд? — предложил еще один человек. Не ведая себя от животного ужаса и переживая за подарок папы, Корра вывернулась из хватки и окровавленными зубами укусила державшего за ладонь. Мужчина вскрикнул и выпустил ее, упав на пыльный берег, она сразу же подскочила и побежала без оглядки. Какое-то время еще слышались крики за спиной, но она не обращала внимания и бежала, пока силы ее не покинули окончательно, и она не свалилась в какой-то подворотне, потеряв сознание. Так и началась ее жизнь обычной бродяжки, на которую было всем наплевать. Она жила как придется: то в канаве, то под мостом, то в подворотне, а если совсем повезет, то в заброшенных или пустующих подвалах и сараях, хорошо, что на острове была постоянная теплая погода, даже зимой. Есть удавалось редко и плохо, никаких изысков утонченной кухни ее особняка, в лучшем случае это была корка хлеба или объедки, найденные на помойке. К такой жизни она была не готова, поэтому быстро сломалась, стала от всех шарахаться и даже от шороха вздрагивать, только скрипка ее спасала — и в прямом, и переносном смысле. Бывшая маленькая аристократка играла и ей за это давали хоть какие-то деньги. Однако на ее несчастье местная шпана и бродяги быстро это просекли и стали ее вылавливать, избивать, если она не хотела отдавать деньги, после чего они все равно ее грабили и убегали. Поэтому малышка стала играть возле магазинов, чтобы сразу же покупать что-то на те крохи белли, и быстро, особо не пережёвывая поглощать еду. Если бы ее только увидела сейчас мама… Грязная, в рваном и уже даже из-за грязи не похожем на одежду платье, с вечными синяками и ранами по телу, тощая, только и остались, что кости да кожа и грязными руками ест еду быстро, глотая, не пережёвывая, из-за чего после этого долго икает. Но самое ужасное — она онемела, не могла произнести даже звука, не то, что слова. Может все дело в том, что ее били и несколько раз попали по шее, или же из-за холода, на котором она пролежала, прежде чем очнулась, или же из-за страха перед сестрой и тем ужасом перед человеческой ненавистью. Скорее всего, будут верны все варианты. А иногда ей все же не удавалось поесть, да и еще более жестокие побои отбирали последние капли сил, из-за чего руки тряслись и даже с ее гениальностью звук исходил из скрипки ужасный, а из этого следовало, что и денег ей не стоит ждать, разве, что кто из жалости кинет пятак. Нет денег — нет еды — трясутся руки — плохая игра — нет денег… и так по кругу из раза в раз. Так прошли три года, Корри не раз удивлялась, как, несмотря на все трудности, смогла выжить и прожить так долго. Этот день тоже был самый обычный из всех до него в жизни когда-то дворянки, а сейчас обычной дворняжки. Было только одно различие — сакура зацвела, ее любимое дерево зацвело. Сегодня она решила, как и все жители города пойти на цветение сакуры, только те шли уже ближе к полудню, девочка же собиралась засветло, ей как раз удалось припрятать немного еды и бутылочку с чаем — не лучшего качества, но выбирать не приходилось. Одевшись в найденный на помойке почти что новый сарафанчик, взяв с собой пакет и потрепанный временем футляр со скрипкой, она пошла в центральный парк, где росли самые красивые сакуры. Путь был не близким, но она была даже… рада этой небольшой прогулке по пустым улицам, когда еще даже торговцы не открывали киоски. Она на миг могла представить, что одна в этом городе, что нет постоянно над ней насмехающейся и бьющей шпаны и бомжей. Что она сейчас идет не одна, а со своими еще живыми мамой и папой... и сестрой, которая ее не предавала. И вот Коррайна наконец-то дошла до места назначения и присела на мягкую зеленную травку под большим раскидистым деревом цветущей вишни. Некоторое время она наблюдала за падающими лепестками, потом поела своих припасов и, запив все холодным чаем, она поднялась с травы, отряхнула платьице, достала из чехла скрипку и заиграла ту самую мелодию, которую учила на День рождения своей сестры. Нежная мелодия полилась от соприкосновения смычка со струнами, она то ускорялась, то замедлялась, смычок ласково проскользывал по натянутым струнам, даря покой и умиротворение. Неожиданно музыка с каждой секундой стала ускоряться, становясь счастливой и какой-то веселой, пальцы на струнах подвижно зашевелились. А потом так же неожиданно мелодия замедлилась, стала плавной, тягучей и грустной. Девочка, прикрыв глаза, все играла, из-под закрытых век уже давно катились слезы, сердце от собственной игры разрывалось от боли и тоски. В голове же малышка вспоминала свое прошлое, свою семью, то счастье, которое приносил каждый новый день с ними. Прекрасные летние деньки в загородном доме, окруженном садом и лесом. А еще была река с озером и водопадом. Она очень любила вставать на камень чуть в отдалении от берега, почти посередине озера и играть, или же петь, воображая, что она русалка или мифическая сирена. Это было так прекрасно, хоть родитель и не одобряли этого ее странного пристрастия, но разве это имело значение? Как же ей нравилось, когда ее сестра, в редкие для нее случаи, садилась за пианино и аккомпанировала ей и пела. У сестры был очень необычный и чуть низковатый и твердоватый для девочки, уверенный голос, однако Корри он очень нравился. Коррайне хотелось кричать от той боли и смеяться, плакать и улыбаться, эти воспоминания вылились в новую мелодию, которая разносилась по всему парку, которую слышали все, кто пришел в парк. А некоторые, даже бегали домой и приводили близких, чтобы и они услышали это. Многие, особенно пожилые люди, не сдерживали слез. Кто-то улыбался, а кто-то зажимал губы, сдерживая всхлипы, но равнодушных не было. И последний аккорд был сыгран, рука с жатым в ней смычком, безвольно упала вдоль тела. Слезы все еще продолжали течь по впалым щекам, носу, губам, подбородку, и никак не прекращались. Картины детства все еще кружились, не давая девочке прийти в себя. Из подобия транса ее вывели громкие рукоплескания. Вздрогнув всем телом от резкого громкого звука, Корри в страхе посмотрела на огромное количество людей, которые стояли в парке и аплодировали ей. На лицах людей застыли разные выражения: некоторые улыбались, кто-то даже смеялся, другие наоборот украдкой стирали слезы с глаз. Людей было много, наверное, несколько сотен, совсем как когда в их особняке собиралась знать и приближенные к ней. Вот только сейчас она в отличие от тех встреч, боялась всех этих людей, ожидая от них побоев и ругани, а не дорогих подарков, пожатие рук и хвалебных речей. Но люди стали подходить к ней и класть в ее пакетик деньки, некоторые даже высыпали все содержимое кошельков, некоторые платили едой, видя бедный вид ребенка. Это было странно и необычно, но она на инстинктах от них шарахалась, когда кто-то хотел пожать руку. Когда толпа успокоилась, люди попросили, чтобы она еще что-то сыграла, и она играла снова и снова, периодически прерываясь поесть и попить вкусного сока, которым ее кто-то угостил. Наверное, этот день можно было бы назвать самым лучшим и счастливым за последние три года — она сыта и люди не бьют. Да, мог бы стать… К ее несчастью, ее игру услышал и знатный джентльмен, которому тоже приглянулась игра девочки, а еще он вспомнил, что скоро ему надо платить Теньрюбито. Эта девочка могла бы стать хорошим подарком или же просто развлечением на ночь — Мировая Знать не гнушалась никаких извращений, наоборот быть обычным и не иметь ни одной ужасающей склонности — было греховно. Хаган взмахом руки подозвал к себе охранника и быстро объяснил, что хочет, чтобы он любым способом привел девочку в его дворец. — Любым, — еще раз повторил мужчина, — но чтобы она была жива и желательно невредима. И да, не забудь ее инструмент взять. Сам же он забрался в карету, которая после приказа сира, направилась в замок. — Как скажите, Господин, — поклонился мужчина, после чего достал Ден-Ден Муши, кого-то набрал и стал ждать ответа. — Да, — ответили ему. — Собери отряд из трех человек и отправь в городской парк, — дал указание мужчина. — Есть, сэр, — ответили и повесили трубку. Спустя сорок минут пришли трое мужчин, так же как и первый одетые в черные классические костюмы. Рассказав о сути задания и раздав всем поручения, уже четверо принялись следить за Корри, которая весь день провела в парке — играя и отъедаясь. И только ближе к вечеру она, немного улыбаясь, засобиралась, люди в черном последовали за ней. Дойдя до небольшого заброшенного сарайчика, малышка нырнула внутрь него. Будущие похитители выждали для надежности еще два часа и только после этого прокрались вовнутрь убогого, стоящего только на честном слове, строения. Девочка спала на сене, и даже во сне прижимала к груди музыкальный инструмент. Люди переглянулись и один метнулся к Коррайне, приложил тряпку к лицу, подержал некоторое время, после чего взвалил на плечо и потащил наружу. Уже идя к дворцу правителя города, один из мужчин тот, что нес на себе ребенка, не выдержал и спросил: — Босс, Вы уверены, что мы правильно поступаем, ведь она еще совсем ребенок? — Приказы не обсуждаются, тем более ты видел, в каких условиях она спала? — дождавшись кивка, он продолжил. — Она — никому не нужная бродяжка, и может ей будет лучше житься в качестве игрушки Теньрюбито, — закончил он уже неуверенно, и сам не очень веря в свои же слова. — Мы Вас поняли, — кивнули сразу все. По сути, у них тоже не было выхода, все прекрасно знали, что тех, кто не выполнял или же плохо выполнял поручения Хаган-сама, больше никто не видел. А у некоторых из них дети, любимые или же больные старики, нуждающиеся в присмотре, да и, в конце концов, своя рубашка всегда будет ближе к телу. До замка они дошли быстро, и никому на глаза по пути не попались. У черного входа их уже ждала служанка, которая отвела их в комнату и холодным бесстрастным голосом сказала класть ребенка в ванную, а дальше она уже сама справится. Коррайну быстро и сноровисто помыли, с помощью еще одной служанки перетащили на стул, где причесали волосы, подстригли, привели в порядок ногти, да и, в общем, всю девочку. Смазали лечебными мазями синяки и раны, в огрубевшую за годы бродяжничества кожу втерли масла и крема. И уже спустя несколько часов усердного труда в Корри было невозможно опознать еще совсем недавнюю бродяжку. В своих бело-голубых платьице и шляпке она смотрелась даже не такой худой, и даже чем-то напоминала фарфоровую куклу умелого мастера. Пришедший Хаган-сан тоже оценил преображения ребенка. Да, теперь она была хорошим подарком для Мировой Знати… Отдав распоряжения, он ушел, а спустя несколько минут вошли несколько слуг, неся большой невероятно красивый и дорогой сундук в руках. Дождавшись пока придет врач, который вколол новую дозу снотворного, чтобы девочка проспала до следующего дня, они погрузили ее в сундук, рядом же легла скрипка, от дешёвого футляра они избавились, как и велел хозяин. Медленно крышка закрылась, спрятав за собой маленькую девочку. Уже на следующее утро сундук погрузили на корабль, который в сопровождении еще двух отправился на встречу с военным эскортом Дозора, который должен был доставить дань и дары Теньрюбито…_________________________________
Мэнэми — красота любви Тетсуо — ясный (думающий) человек, железный человек Озэму — правитель Архелия — начальница людей. Коррайна — дева Аяко — академический ребенок Бруно — коричневый Ирма — целая, универсальная Игнац — незнание Лотар — народный воин Ортвин — друг Хаган — высокий сын