***
Хаджиме смотрит в грязное стекло, пытаясь уловить проплывающие слишком быстро картинки. В машине играет негромкая, но раздражающая музыка. Он не любит кей-поп. В его вкусах олдскульный рок, чтобы песни были харизматичные, запоминающиеся и узнаваемые. Иваиузми не считал таковой никакую поп-музыку. Дорога не заняла много времени, и вскоре новый жилец получил ключ от своих хором. Хаджиме проследовал по указанному адресу, поднялся на тринадцатый этаж, подошёл к нужной двери и замер, думая, как лучше поступить. Может, стоило позвонить, а не нагло ломиться со своим ключом? Ух, что за бред в голову лезет, стоило ночью спать, а не думать о херне всякой. Иваизуми справляется с замком легко, входит в помещение, затаскивая за собой два чемодана. Он оглядывает простенький коридор. Из одной комнаты уже показываются заинтересованные мордашки постояльцев. У одного тёмные кудрявые волосы, глаза похожего цвета, взгляд глубокий и умный. Кажется, он из тех, кого можно назвать бывалым, потрёпанным этой никчёмной жизнью. У него широкие густые брови и римские черты лица: прямой нос, широкая челюсть. Второй устроился чуть ниже, он ему — противоположность; волосы светлые, не отличаются длиной или кудрявостью, брови тусклые. Иваизуми сначала даже показалось, что у него их вовсе нет, кожа бледная, а глаза очень необычные. Они практически бесцветные, кажется, что задняя часть радужки видна. Они будто стеклянные, только не в том смысле, что пустые. У него и челюсть не такая выраженная, курносый. Норд, скорее. Первый вдруг подаёт голос. — Привет, ты Иваизуми, да? Хах, мы уже заждались тебя! — весело произнёс он, выходя из-за двери, а за ним и его друг поплелся. Меня кто-то ждал? Охереть… Хаджиме показательно улыбнулся, достав спасительный блокнот и записывая в нём свои данные аккуратно и разборчиво, после же поспешно протянул написанное ребятам. Они вдвоём наклоняются над книжечкой, светленький усмехается, поднимая взгляд своих стеклянных глазок и протягивая ладонь. — Ханамаки Такахиро. — А я Матсукава Иссей. Мы встречаемся, — он как-то очень уж гордо обнимает своего, оказывается, не друга, а возлюбленного, демонстрируя белоснежные зубы в улыбке. Хаджиме понимающе кивает. — Я не мог ходить, а Маки был слепым, но теперь мы есть друг у друга, и мы больше не побочные, — Иваизуми так и хотелось пренебрежительно цыкнуть. Очень интересно, прям только и хотелось послушать о чьих-то розовых соплях, вперемешку с блёстками. Вот же, будто издеваются, мол, нам хорошо, ну, а ты пока пострадай. — Но ты не беспокойся, тут у нас есть ещё один побочный, так что ты не один, будет, с кем поныть друг другу о трудной судьбинушке, — Такахиро указывает в сторону двери, что чуть дальше их, пытаясь внушить доверие своим видом. Открытый жест, не сутулится. Он так же, как и его избранный, относится к Хаджиме с некой уверенностью, что у него всё будет хорошо, а ещё, будто батька. Типа, сына, ну ты не переживай, ещё станешь нормальным, мы же стали. Все нормальные так относятся к побочным. — Тоору! Ты там где застрял! Он уже приехал! — подгоняет Иссей, а Иваизуми с любопытством наклоняет голову вбок, чтобы взглянуть за спины парочки. Не то, чтобы его интересовал сам человек, скорее то, что с ним не так. Наконец-то появляется ещё один жилец. Хаджиме не сразу понимает, в чём проблема, но когда тот подходит ближе и протягивает ладонь для рукопожатия, всё становится на свои места. Слепой. Интересно, и как мы будем друг другу ныть? — Я Ойкава Тоору, побочный, слепота. Будем знакомы, — Иваизуми всё же пожимает ладонь, правда, для этого ему приходится сделать шаг в сторону. Так. Все хорошо, но как ему ответить?! Если этот юноша слеп, то читать записки он не может. — Его зовут Иваизуми Хаджиме, — спасибо Матсукаве, который тут же поспешил на помощь. — Он у нас не особо разговорчив… — Ты немой, Хаджиме? — удивленно произносит Тоору. Представляешь?! Раз за меня говорят, наверное, я не слеп, как ты. Иваизуми в знак согласия издает невнятное «уху», спеша отдёрнуть ладонь. Ну вообще! Расклад прям десять из десяти. Итого мы имеем: «мамочка», две штуки, «чувак, с которым у тебя не выйдет подружиться, даже не пытайся», одна штука. Кайф. Иваизуми скользит взглядом по Ойкаве, стараясь уловить мельчайшие подробности. Он замечает серые зрачки, по которым тоже можно сказать, что со зрением явно не всё в порядке. Каштановые волосы растрёпаны, видимо, он недавно проснулся. Кожа светлая, но не настолько, как у Такахиро. Иваизуми думает, к какой народности бы можно было причислить этого индивида, но пока не подбирает нужной в голове, потому оставляет это на потом, решив, что разобрать чемоданы было бы сейчас куда уместнее, чем гадать: «а это что за покемон?». Хаджиме не считает полезным стоять, бесцельно глядя на соседей. Он достаёт из сумки мамины гостинцы, протягивая те новым знакомым, а сам, кивнув, уходит в свою комнату. — У-у-у-у! Спасибо! Сегодня будет пирушка! — довольно тянет Матсукава, забирая дары и относя их на кухню. — Нормальная еда! Ура! Это даже не лапша! Господи! Бог есть! — обрадовался его любовник, будто не ел «нормальной еды» месяца три, а Ойкава, ворча, чтобы его подождали, поплёлся за ними, боясь остаться без обеда. Мда, ещё та компашка. Дурдом какой-то. Хаджиме заходит в комнату, гулко вздыхая, и закрывает за собою скрипучую дверь. А тут неплохо. Стоило бы разве что обои переклеить, а то цвет больно яркий. Но квартира не его, так что позволить себе самовольничать юноша не может. По размеру помещение больше похоже на карцер. Удивляешься лишь тому, как здесь уместились кровать, рабочий стол и шкаф. И при том ещё можно пройти к окну, уставленному кактусами всех размеров и видов. Тут и ярко-зелёные с неестественно красными колючками, тёмные длинные с маленькими, кругленькие, будто в пуху, на одном даже красуется цветок. Неплохую коллекцию ему на шею повесили. Интересно, кто до этого за ними ухаживал. Хоть Иваизуми и хотел разобрать вещи, он тут же завалился на кровать, оценивая её комфортность. Металлическая, стонет, матрац явно дешёвый. На такой только и трахаться! Ты двинешься чуть-чуть, на весь дом: «Ви-и!», слышат все соседи вокруг, а ещё и сверху-снизу, наверняка! Хаджиме думал, что таких кроватей уже нет, но специально для него, кажется, отрыли эксклюзив. Пока что самостоятельная жизнь до оргазма не доводила, даже вкуса свободы не ощущалось на фоне маленькой душной комнатки и старинной кровати. Пиликает телефон, и Иваизуми не торопится читать сообщение. Наверняка это просто мама интересуется, как ему на новом месте. Хаджиме решает пролежать здесь до вечера. Не хотелось вообще вставать с этой кровати, хотя бы потому, что она отвратительно скрипит, но кто спрашивал у Иваизуми, чего он хочет?! Конечно же, никто! Раздаётся тихий стук, шумно открывается дверь, и в комнату заходит Ойкава. Ну вот, только тебя здесь не хватало для полного счастья. И что же сейчас будет? Дискуссия о смысле жизни? Или, может, обсудим политические вопросы? Нам с тобой только этим и заниматься! — Прости, если помешал. Матсу звал тебя есть, пока Маки всё не схомячил, — он выглядит так странно, кажется, будто ему неловко сообщать это. Что за чувства он испытывает? Недопонимание? Страх? Трудно сказать наверняка. Хаджиме был, во всяком случае, весьма неуверен в ответе. — Или ты не пойдёшь есть? — вот урод, нет, чтобы свалить, нашел причину постоять здесь ещё, нашёл причину остаться. — Ммм-ху-ху, — подтвердил своё нежелание есть новосёл, внимательно следя за изменениями в лице слепого. Он действительно был очень любопытен. Что с ним не так? Пытается понравиться? Показаться милым и пушистым? Часто такие ребята на самом деле ещё те тёмные лошадки. Не стоит ему доверять. — Ты, наверное устал. Новое место, новые люди. Я знаю, каково это, — у-у! Явно в доверие набивается, да ещё и так навязчиво. Мог бы Хаджиме говорить, уже послал бы. Жополиз ебучий, раздражаешь. Иваизуми только фыркнул в ответ, отворачиваясь от гостя к стене. Не было никакого, даже малейшего, желания слушать его. Слова фальшивые, натянуто искрение, такая же натянутая улыбка. Придурочный. Не то, чтобы Иваизуми был лицемером, не видел в людях ничего хорошего, или считал, что каждый второй — американский шпион. Нет, скорее, просто день не задался. Надо меньше себя накручивать, пытаться разглядеть во всём положительное. Бла-бла-бла. Трудно, будучи пессимистом, видеть хоть в чём-то хотя бы каплю этого самого хорошего. — Знаешь, мне всегда было интересно, как выглядит мир. Правда, я завидую всем. Это самый ужасный вариант — будучи побочным, быть без зрения. Ага, конечно, а ещё хуже, когда таким ублюдкам, как ты, не ответить колким словечком, — Хаджиме делал вид, что не слушает, когда же на самом деле пытался вникнуть. А если серьёзно? Что — самый худший вариант? Ему казалось, что хуже всего — паралич. Ты видишь, слышишь, но не имеешь возможности ответить. Если Иваизуми хотя бы жестом показать способен, написать, то в случае с таким недугом моргать даже не все могут. Рядом же с Ойкавой, он в какой-то степени чувствует себя на месте тех несчастных, кому судьбой было предначертано именно такое испытание. — А тебе как кажется? — Тоору продолжал упорно строить из себя невинность-дружелюбность, присаживаясь на край кровати. Немой чуть отодвинулся от него, ближе к стене. Я б тебе ответил, ушлёпок. — Молчишь, — тяжко вздыхает Ойкава, к радости Хаджиме таки освобождая его кровать, а после и комнату, от своего присутствия. Казалось, будто Тоору надеялся, что злой дядька Иваизуми его разыгрывает, и на самом деле молчит лишь ради забавы. Если бы. — Но ты приходи на кухню чай пить, окей? — Мхм.Глава 1
11 ноября 2016 г. в 10:27
Стрелки часов на стене уже прошли за отметку двенадцати и продолжали издавать монотонный «тик-так», не оставляя комнату в мертвой тишине. Глаза Иваизуми привыкли к темноте давно. Он лежал в кровати, мучаясь бессонницей и бесцельно дырявя взглядом потолок. Где-то он читал, что якобы, глядя в одну точку, засыпаешь. Видимо, он особый тип, раз с ним такие фокусы не проходят.
Вообще у него не было проблем со сном, но перед ответственными днями юноша всегда чувствовал себя неспокойно, а в эту ночь перенервничал настолько, что теперь был не в состоянии уснуть.
Покидать родительское гнездо — и вправду особое событие, самостоятельная жизнь впереди! Звучит заманчиво!
Хаджиме уже нашёл, где можно снять комнату на первое время. Устроится на работу по специальности, заработает на квартирку. Будущее кажется вполне себе определенным, вроде бы нечего париться, но он не может успокоиться.
Интересно, какие у него будут соседи? Хозяин квартиры говорил, что трое юношей. Они уже не побочные, или до сих пор в девках ходят? Было много догадок, но возможности подтвердить их прямо сейчас не наблюдалось.
Хаджиме думает о перспективе и самому перестать являться побочным. Как бы это было здорово — влюбиться. Он жаждал любви, он хотел её каждой клеточкой, ведь прекрасно понимал, что влюбившись, избавится не только от одиночества, но и от немоты.
Иногда ему даже казалось: вот! Влюбился! Но, судя по тому, что дар речи к нему не возвращался, это была не любовь вовсе.
— Почему ты не говоришь? Ты же меня любишь! Так? Почему ты молчишь?! Хаджиме-кун! Ты меня обманывал?
— Почему? Почему. Потому что.
Со вздохом немой в очередной раз переворачивается на другой бок, отрывая взгляд от потолка и переводя его на правую руку. Глаза сами по себе фокусируются на татуировке. Красными чернилами на коже выведены разомкнутые губы. Это его мечта.
Он еще в раннем детстве понял, что не уметь говорить — ужасно.
И вроде кажется, знаешь слова, открываешь рот, в надежде, что сейчас-то точно заговоришь, но ни звука не издаёшь. Только кадык бегает вверх-вниз. Сколько раз он пытался подать голос, сказать что-нибудь членораздельное, но получалось лишь гортанное мычание. Ладно, хоть что-то, хуже было бы, если б даже этого не мог.
Иваизуми грело душу лишь то, что это временно, да и каждый такое проходил. Не голос, так слух, зрение, подвижность, другие недуги. Всем судьба предначертала сначала помучиться, как бы намекая, что любовь нужно заслужить.
В детстве Хаджиме ходил в группы поддержки. Там были разные дети — кто-то не мог ходить, у кого-то не двигались пальцы, третий не слышал, четвертый был вовсе с общим параличом. Иваизуми ещё даже повезло, видимо.
Он бы и до сих пор посещал эти группы, но учеба в университете отобрала очень много времени. Юноша занимался семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году. Просто потому, что кроме учёбы нечем было заняться, да и он понимал всю важность образования.
У Хаджиме есть разве что пара друзей по переписке. В реальности трудно понять, чего хочет от тебя парень, который только и может мычать, потому мало с кем общается, а пытается любовь найти. Эх, даже смешно.
Думая об этом, Иваизуми и сам не замечает, как его мыслительная активность сходит на нет, и он засыпает.
Ему ничего не снится, а рано утром будит будильник. Немой не спешит вставать, щурясь от солнечного света, лежит в кровати, будто в ожидании чуда.
Ну, доброго утра, Хаджиме, сегодня тебя ждёт важный день, — говорит он про себя, валяется ещё недолго и рывком вскакивает.
— Сынуля! Я заказала такси на одиннадцать, как ты и просил, — женщина в возрасте входит в комнату, а Иваизуми кивает ей в знак благодарности.
— Ох! Даже не верится! Как быстро дети растут! А совсем недавно шёл в первый класс! — театрально вздыхала та, удаляясь, а Хаджиме лишь делал замученное лицо и мотал головой.
Ему хватило часа, чтобы помыться, позавтракать, проверить, всё ли собрал и остаток времени провести за телевизором, монотонно щёлкая каналы в поисках чего поинтереснее.
— Хозяин встречает у дома, даёт ключи от входной двери, от твоей комнаты, и ты заселяешься, — напоминая скорее себе, чем сыну, говорила женщина, отглаживая рубашку, а после садясь около своего чада.
— Будь молодцом, улыбайся, солнце, произведи хорошее впечатление на соседей. Я уверена, вы с ними найдете общий язык, а если и не найдете, то всё равно съедешь в конце концов, — действительно, только сначала нужно накопить хотя бы на маленькую студию где-нибудь в местных ветхих развалюхах. В таких страшно не то что жить, смотришь только, а уже задаёшься вопросом: «Как это здание до сих пор не обрушилось?». И это, как минимум, год качественной работы, а так и вправду ведь! Годик будешь избегать сожителей, а там уже и переедешь! Мда, всегда она мыслила больно позитивно, в отличии от Хаджиме.
Он подумал пару секунд, после скорее достал из кармана брюк маленький блокнотик и чиркнул там быстро: «Здравствуйте, я Хаджиме Иваизуми, мне 24 года, побочный, немота, скорее всего, с вами я не полажу. Но это ненадолго, помучаю вас год-два, а после съеду, так что вы не переживайте. Сойдёт?».
Быстро прочитав, мать засмеялась, ласково трепля волосы юноши.
— Боже, милый, ну чего сразу-то в штыки? Лучше написать так, — она забирает блокнот из рук сына и правит всё после «немота» на «Надеюсь, мы с вами поладим, я хотел бы подружиться». В конце она рисует улыбочку, заботливо целует ребёнка в лоб.
— Ну всё, я пока тебе приготовлю поесть, а то, чем ужинать-то будешь. Сколько вас там будет? — в ответ Иваизуми демонстрирует четыре пальца.
— Ну вот. Каждой твари по паре. Сделаю на всех, чтоб уж точно хорошее впечатление произвёл.
Он вздыхает. Очень смешно.