***
Светает рано. За окном лениво двигаются фигурки взрослых, школьников, студентов. Все они куда-то идут, кто куда, это уже не так важно. У Матсукавы с Ханамаки тоже сегодня работа. Они встают куда раньше Ойкавы и Иваизуми, готовят завтрак вместе, потому что это якобы быстрее. На самом деле, может, только чуть веселее, но времени занимает уж точно куда больше, чем если бы кто-то один был занят этим важным делом, а не вдвоем они пихались, смеясь у плиты. — Ох, яица кончились, — сонливо вздыхает брюнет, тут же жалостливо глядя на Ханамаки, мол, «на улицу идти я не хочу, сходишь?». — Окей, — он вздыхает, понимая посыл и без разъяснений. Времени была еще уйма. Они всегда поднимались заранее, так что можно было пять раз в магазин сходить. Делать было нечего, Ханамаки пошёл в магазин за яйцами. Конечно, он успел пригрозить возлюбленному, что ему придётся постараться, чтобы расплатиться за такую услугу, на что Матсукава лишь посмеялся, соглашаясь с условиями, а где-то во сне перевернулся Ойкава. Приятная утренняя прохлада бодрила и последние остатки сонливости забирала долой. Посланный за покупками просто не мог удержаться от похода по скверику, где зелёная листва спасала от ещё слабых, но припекающих солнечных лучей. Тоору надеялся поспать подольше, ему всё равно торопиться некуда, но мастер-шеф-повар Иссей ему сделать этого не дал, разбив кружку. Тонкий слух слепого никогда не подводил, даже во сне, чёрт его дери. Он испугался, услышав, как сломалось что-то, и последующую ругань, про себя уже ворча, что его разбудили. Матсукава ждал долго, и, когда время начинало поджимать, юноша занервничал. Странно. Он ждал до последнего, в конце концов плюнув на завтрак, и ушёл на работу. Опаздывая, он бежал и печатал Ханамаки сообщение. — Всё в порядке? Куда ты делся? — гласили строки. Брюнет перечитывал их вновь и вновь, будто искал ошибки. На работе спокойно не было. Иссей то и дело доставал мобильник, проверяя, нет ли ответа. Не было. Нервы сдавали. Позвонить было вполне логичным решением, он так и сделал, но, кроме долгих гудков, ничего не услышал. Не отвечает. Экскурсовод то и дело отвлекался, напрочь вылетели из головы заученные давно даты. Матсукава был сам не свой, неудивительно, куда делся Ханамаки?! Он не отвечает на звонки, ни слуху, ни духу. Ладно, теперь стоит позвонить к нему на работу. Завершив очередную экскурсию, юноша скорее бежит туда, где потише, с легкостью связываясь и умоляя всех богов, чтобы Такахиро был на работе, но как же он был разочарован и напуган, когда услышал, что потерявшегося нет там. Теперь шла очередь Тоору, ему дозвониться было чуть труднее, долго пришлось ждать ответа, да и неудивительно, почему. Будучи слепым, куда сложнее ответить на обычный телефонный звонок. Иссей несвойственно слабым ему голосом умолял Ойкаву, чтобы тот сказал, что Такахиро дома, что с ним всё в порядке, но шатену его пришлось расстроить ещё больше. Раздраженный, на взводе, в ужасе, самом настоящем ужасе, Матсукава не мог работать. Он ушёл домой на пару часов раньше, чтобы разобраться с тем, где же, чёрт его дери, этот придурок! Иваизуми хотел пойти погулять, как тут в квартиру влетел Иссей. Выглядел он удручённо, даже слова не сказал, убегая в комнату. Хаджиме остался в легком недоумении. А вот и Тоору выскочил. — Матсу, что случилось? — слепой зашёл в комнату за юношей. Так что-то случилось? Иваизуми передумал идти гулять, кажется, что-то серьёзное. — Я не знаю, где Маки. Он с утра ушёл за продуктами, так и не вернулся! На работе его нет! Боже, где он? Никогда такого не было! — он буквально сходил с ума, судорожно хватаясь за телефонную книгу, листая ту, уже не знал, кому звонить. Можно попробовать узнать у матери Такахиро, мало ли он решил ту навестить. Иваизуми встал в дверях, молча наблюдая за его беспокойством, Ойкава же, нащупав соседа, стал пытаться успокоить его ласковыми прикосновениями, обнимая и обещая, что всё будет хорошо, что ничего не могло случиться с Ханамаки. Как же он ошибался. — Может, трубка села? — предположил Тоору, пытаясь оставить последние крупицы веры в лучшее живыми. — Нет, гудков бы не было. Надежда умирает последней. Сейчас она на смертном одре. Матсукава перебрал в голове все варианты произошедшего, лишь сильнее подавляя самого же себя. Он буквально тонул, погружаясь всё глубже и глубже, до тех пор, пока не будет видно света, до тех пор, пока вокруг не будет лишь ледяная тьма. Она поглощала, мерзкими, склизкими щупальцами окутывая тело. Иссей сидел на кровати и не мог пошевелиться, он не замечал ничего вокруг: ни Тоору, который припадочно его успокаивал, ни Хаджиме, застывшего в дверях. В эти страшные минуты для него ничего не стало. Иваизуми не умел утешать, просто не знал, как. Он стоял у входа в комнату чисто для вида, мол, я с тобой, держись. — Бля-я-я-я-я, — Матсукава хватается за голову. Сгибаясь под натиском эмоций, он был на самом краю обрыва. Стоит сделать один шаг вперёд, и всякое трезвое мышление сойдёт на нет, уступая место истерике: тупой и бессмысленной, с криками, от которых глотка болит, руганью, разбитыми тарелками, перевёрнутыми стульями, беготнёй по дому. — Матсу, ты себя накручиваешь, уверен, всё в порядке, — речь Ойкавы уже не звучала так уверенно, потому что ситуация и вправду внештатная и пугающая, у него самого ком в горле, а страх обостряется так, что слепой его чувствует кончиками пальцев. Трудно сказать, что хуже: находиться в неведении или знать о произошедшей беде. Скорее, всё же первое. Не зря ведь говорят, что чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Вдруг телефон завибрировал, а Иссей, как ошпаренный, схватился за него. Ну вот, слава богу, Ханамаки. Ух, сейчас тебе достанется. — Господи, какого хера, чувак? — Иссей говорит слишком строго, Тоору даже отпрянул, а то, мало ли, под горячую руку попадёт. — Маки, мать твою, какого хуя ты теперь молчишь-то? Блять, ответь, а! — Матсукава в гневе вопит в трубку, но пока не слышит никаких намёков на ответ. — Не смешно! Где ты был всё это время! Хватит молчать! Ты меня разыгрываешь?! — Абонент выключен или находится вне зоны действия сети, — голос незнакомый, пугающий, смеется в трубку. Он резонирует в голове Матсукавы, который не просто опух, он чуть трубку не выронил. — Ма. Ма. Ма. Ма. Маки? — он стал заикаться, а Ойкава тут же прильнул к нему вновь, чтобы слышать, что там говорят такого, что у Иссея, кажется, сейчас сердце разорвалось. — Ма-ма-ма-маки! — безумец стал верещать в трубку, вслед смеясь навзрыд. Послышался громкий «бцт», будто по микрофону чем-то ударили, и быстрые, как пульс Иссея, гудки тихо отдавались, пока ослабевшая ладонь юноши опускалась вниз. Весь мир рушился вокруг, прямо вокруг него. Следующие два часа были самыми тяжелыми, как показалось Матсукаве, в его жизни. Втроём ребята сидели молча, уставившись в телевизор на кухне и затаив дыхание. Сообщили, что в парке нашли изуродованный труп юноши. Когда Иссей убедился, увидел своими глазами столь родное, полюбившееся ему лицо с написанной баллончиком на лбу римской «шесть», то разучился дышать на несколько секунд. Немного погодя, он сделал с десяток громких вздохов, перерастающих в скулёж, а после вовсе в вой.Глава 3
25 ноября 2016 г. в 10:31
Источники и вправду расслабляли. После них тело превращалось в одну большую мышцу, которая вообще не желала двигаться. Иваизуми и не помнил, как доехал до дома, зато прекрасно сохранил в памяти то блаженство, которое испытал, когда завалился в кровать. Его примеру, по идее, лучше бы было последовать и остальным, но вот нашим идиотам было не до сна.
Если Хаджиме прибывание в теплой водичке успокоило, то Матсукаву с Ханамаки наоборот.
Когда они оказались в кровати, то начали соревноваться, кто кого защекочет. Спать не давали никому, громко смеясь, шутливо угрожая друг дружке.
— Какой плохой мальчик! Тебя определенно стоит наказать, — своим необыкновенно взрослым, а оттого сексуальным голосом говорил Иссей, заставляя возлюбленного лишь с большей прытью пытаться его завалить и вновь начать щекотать.
— Аха-ха-ха! Хва-хватит! Я больше не могу! — хохотал Ханамаки, в попытках высвободиться из хватки партнёра и наконец-то ему «отомстить».
Бедный Торру, которому уж больно часто приходилось слушать звуки их личной жизни, начинал беситься, потому что ему не давали спать, и в конце концов заявился к парочке, показательно распахнув дверь и пытаясь выглядеть злобным.
— Если у вас брачный сезон, то прошу съехать на это время от моих ушей куда подальше!
Двое явно не ожидали, что к ним припрутся с такими заявлениями, потому замерли, хлопая глазищами. Они проводили Ойкаву взглядом, и, как только слепой скрылся из зоны видимости, снова засмеялись, только куда тише.
Забавно получилось.
— Ну всё, малыш, поиграли и будет, — Матсукава заваливается рядом с Ханамаки, и светленький вплетает пальцы в его кудри, пододвигаясь поближе. Он очень любит эти тёмные локоны. Они всегда чистые, от них пахнет приятно, а на ощупь мягкие. Похожи на шерсть овечки.
— Солнышко, — шепчет, целуя партнера в уголок губ. — Котёнок… Зайчик… Медвежонок.
— Фу, это мерзко, чувак, — откликается Иссей, и оба они вновь находят причину поржать. — Весь зоопарк собрал?
— Нет, ещё птенчик, дельфинчик, рыбка, ну и совёнок, может.
— Боже, меня сейчас вырвет, — усмехается Матсукава, оглаживая выразительные скулы Ханамаки.
Какое-то время они соблюдают абсолютную тишину, наслаждаясь друг другом, но вдруг Такахиро подает голос.
— А ты помнишь, как перестал быть побочным? Я почему-то вдруг вспомнил тот день, когда проснулся утром и, открыв глаза, увидел свет. Он мне тогда показался таким ярким, что я боялся ослепнуть вновь. Это было непередаваемо. Вскоре я стал ещё и очертания предметов видеть, а после и вовсе понял, что зряч. Знаешь, мне было тогда очень страшно, в какой-то момент я даже подумал, что умер, но ты… Боже, как же я тебя люблю, Матсу, спасибо тебе, солнце.
— Ох, начал за здравие, а закончил за упокой, — Матсукава уворачивался от поцелуя, чтобы просто-напросто ответить на вопрос. Помнил ли он?
— Хах, конечно помню, — ему слегка неловко от слов любви, но сколько раз приходилось слышать, что тебя любят? Тысячи поцелуев, миллионы признаний в чувствах, сотни объятий. За годы совместной жизни те не потеряли сласти первых дней. — Я тогда сидел на кухне, и вдруг подумал: «Я встану, я могу это, хватит сидеть». И я встал. Был сам не в себе, счастлив. Ты тогда ещё прибежал, потому что я закричал.
— Да, да! Аха-ха! Ты такой смешной был тогда.
— Хах, будто ты не был смешным, когда верещал, что видишь мир вокруг себя. А ещё в этом только твоя заслуга, — Матсукава позволяет себе в тысяча первый раз поцеловать юношу, после тихо шепча ему в губы.
— Я так счастлив, Маки.
Может показаться, что их жизнь всегда была мила и прекрасна, но это далеко не так. Скорее они обручены не счастьем, а болью. Ни один из них не может назвать свое детство безоблачным.
Если спросить Иссея, что для него детство, он ответит: «Бедность».
Его семья была не просто бедной, чуть ли не нищей. Отец — психически неуравновешенный человек, то и дело бил сына за малейшие провинности. Мать работала в детском доме и всегда брала маленького Матсукаву с собой на работу, чтобы уберечь от мужа.
Именно там Иссей на инвалидной коляске познакомился со слепым, проклятым, как его звали, мальчиком.
Ханамаки не то чтобы был рождён в неблагополучной семье, нет.
Как только он родился, начались проблемы. Члены семьи по разным причинам погибали.
Его мать умерла при родах, бабушка скончалась от сердечного приступа, дядя покончил с собой, отца сбила машина, когда мальчику было три. Сестра умерла от пневмонии, и так он остался совершенно один в четыре года. Попал в детский дом, а там ему уже и дали кличку «проклятый ребенок». Ребята боялись мальчика, считая, что его белые глаза — лишь доказательство того, что он проклят. Только Матсукава не побоялся глупых баек про «все, кто были близки ему, погибли!». Они довольно легко поладили, поступили в одну начальную, среднюю, старшую, окончили один университет, только на разных факультетах, и их жизнь уже не была столь ужасна. Вместе они добились столь сладкого и желанного счастья.
Конечно, детские воспоминания не сотрёшь, они въелись в голову хорошо, но жить прошлым — тоже не вариант. Вместе парни научились бороться с детскими страхами, и Матсукава не был в ужасе перед своим отцом, посетил его в психбольнице, попросил прощения и в свою очередь простил сам, а Ханамаки перестал бояться знакомиться.
Жизненные трудности их свели, не раз проверяли отношения на прочность, а дружба, как прекрасный цветок, распустилась в любви: крепкой, настоящей, той самой, что и нужна для становления нормальным.
— Пошлых снов, цветочек, — Матсукава, блеснув улыбкой, целует возлюбленного на ночь, обнимая его бережно, будто тот хрустальный.
Они очень дорожили друг другом, они были, скорее всего, даже больше, чем обычные влюбленные. Иссей не знал ничего хуже, чем потеря Ханамаки, а Такахироо — Матсукавы. Как попугаи-неразлучники.