NEON

Когда Акааши подходит к железной двери с табличкой «205», в ушах начинает звучать музыка, доносящаяся из квартиры. Притупленная бетонной стеной, она глухо отбивает электронные биты, похожие на стук, с которым резиновый увесистый мяч падает на землю. Кейджи проверяет время на телефоне, после чего недолго топчется на пороге, а потом нажимает ладонью на ручку и опускает ее вниз. Как только он открывает дверь, в лицо ему бьет волна спертого воздуха, смешанного с запахом горелой конопли. Этот запах моментально забивается в пазухах и начинает щекотать слизистую, отчего крылья носа немного подергивает. В комнате играет замиксованная «Sweet Dreams». Несвежие гости, разойдясь по тесному пространству, отпивают из красных пластмассовых стаканчиков и перекидываются бестелесными репликами. Некоторые лениво покачиваются под музыку, еще несколько человек снуют из стороны в сторону, преодолевая короткие дистанции из точки «А» в точку «Б» — до кухни за выпивкой и обратно на диван. Акааши разувается, поставив кеды в кучу чужой обуви, и проходит дальше в квартиру, разрезая собой рассеянный белый дым, накрывающий пространство ровной полупрозрачной поволокой, будто тонкая пленка белок куриного яйца под скорлупой. Глазами он ищет Кенму, а когда в полутьме замечает его плечи и голубую макушку, которые выглядывают из-за спинки дивана, делает шаг вперед и тут же сталкивается с кем-то плечом. — Прошу прощения, — сухо говорят ему. Брови Акааши приподнимаются от удивления. — Тсукишима? — Здравствуйте, — произносит Кей, отвешивая флегматичный поклон. Акааши коротко кланяется в ответ. — Ты тоже здесь? — Да, но если честно, я не знаю, что я здесь делаю, — говорит он и тускло полуулыбается. Кей отвлеченно поправляет очки, сползшие с переносицы. Акааши мысленно соглашается с ним, потому что он сам не до конца понимает, почему он здесь, но отказываться от приглашения Кенмы было бы грубо. На клуб, в котором они работали, недавно совершили рейдерский захват. Домашняя вечеринка — как временная замена места дислокации, пока новый клуб еще не найден. — Хорошего вечера, — произносит Тсукишима, снова поклонившись, и уходит на кухню, условно отделенную от комнаты лишь продолговатой столешницей на манер барной стойки. Акааши с небольшой заминкой, наконец, подходит к дивану, на котором сидит Кенма рядом с какой-то светловолосой девчонкой, которая обдувает свое лицо маленьким переносным вентилятором. Голубые волосы, смывшиеся у корней в зеленоватый цвет, собраны в хвостик, а короткие ногти Козуме желтым светящимся лаком мелькают в темноте. Они светятся как огоньки дорожной разметки и оставляют после себя короткие полосы света, подобно отпечатанным на матрице фотоаппарата рисункам при светографике. Когда он видит Акааши, присевшего в соседнее, нагретое кем-то кресло, Кенма убирает одну руку с портативной консоли, чтобы махнуть ему. На низком столике, рядом с обветренными закусками и одноразовой посудой, толкаются банки с алкоголем. В центре стола стоит круглая пепельница, в которой горой громоздятся бычки, потушенные пивом, и пахнет это так же, как и выглядит. В полукруглых выемках лежат недокуренные тонкие сигареты со следами красной помады и все еще тонко дымят. Пепел, просыпанный мимо пепельницы, на поверхности стола и в тарелках. — Ага, его вырвало прямо на себя! — говорит кто-то недалеко от Акааши. Он только сейчас замечает, что с другой стороны от Козуме сидит уже порядком выпивший Тетсуро, одетый в красную гавайскую рубашку с пальмами. Его жесткие торчащие волосы собраны ободком, который представляет из себя изогнутую пружину, а на ногах болтаются резиновые тапочки для бассейна. Он что-то увлеченно рассказывает двум барменам, с которыми Кейджи работал в одном клубе, громко смеется и постоянно жестикулирует рукой, просыпая пепел с сигареты, зажатой в пальцах. В его собеседниках Акааши узнает Футакучи и развалившегося у него на коленях Терушиму. С Куроо он знаком лишь по рассказам Кенмы. — Вся футболка и джинсы в коричневой херне, — говорит он и поворачивается к Козуме: — так ведь, Кенма? — Куроо, меня там не было, — ровным голосом отвечает тот, не отвлекаясь от своего PSP. Девчонка, которая сидит рядом с ним, поправляет свою прядь, собранную яркой резинкой для волос, и что-то шепчет ему на ухо. Кенма кивает. Тетсуро берет со стола горсть фисташек и начинает вынимать их из скорлупы. — Проехали, — все так же весело бросает он. Очистив орехи, кидает их к себе в рот и тут же заедает сухими листами нори. Когда двигает челюстью, чтобы что-то сказать или посмеяться, на языке у него перекатываются фисташковые крошки и пережеванные темно-зеленые комки нори. Окинув плавающим взглядом стол, на противоположном конце он замечает жареные сухари и начинает тянуть к ним руку, не оценив расстояние. Акааши непринужденно подталкивает упаковку сухарей поближе к Тетсуро, встретившись с ним глазами. Куроо макает сухарь в соевый соус и откусывает от него. — Ты ведь Акааши Кейджи, да? — спрашивает он, пережевывая во рту этот странный микс. Акааши кивает. — Знаешь, ты должен заплатить мне моральную компенсацию, — с серьезным видом говорит Тетсуро и замолкает, заставляя Кейджи напрячься. Выдержав паузу, он продолжает говорить: — Бокуто постоянно говорит о тебе. Я уже не могу слушать про то, как ты ему нравишься. В голове Акааши, подобно серии снимков из фотобудки, проскальзывают несколько малознакомых ему людей, которые теоретически могли бы иметь фамилию Бокуто. На ум вдруг приходит словосочетание «рогатая сова». Точно — тот парень из клуба, который совершенно нелепо поблагодарил его тогда за секс и пригласил на свидание, даже не взяв номер. — Тебе лишь бы деньги с кого-нибудь содрать, — говорит Футакучи со сплющенным от недовольства лицом, а потом обращается к Терушиме: — Может, ты слезешь с меня наконец? — и для того, чтобы его просьба имела хоть какое-то воздействие на Юджи, начинает дрыгать ногами. Тотчас Терушима начинает трястись, как на американских горках в Ханаяшики, что несколько веселит Кейджи. — Мне очень жаль, что так произошло, — отвечает он, поддерживая шутку. Куроо вынимает из-под себя заныканную бутылку теплого пива и пытается открыть ее жетоном, который висит у него на шее, но та не поддается, поэтому он пробует ее зубами. Потом он раскручивает пробку на бутылке саке и мешает себе «ерш». Терушима, который совсем не собирается вставать с Футакучи, вдруг замирает, уставившись в сторону входной двери, а потом тихо говорит: — Это, что ли, Дайшо вон там? С этими словами Тетсуро резко приподнимается со своего места и начинает размахивать пустой бутылкой саке, которую схватил со стола. — Пусть попробует подойти, и я разобью эту бутылку ему об голову! — вопит он, озираясь по сторонам, но его тут же вжимает обратно в диван надавившая ему на плечо рука Кенмы. — Куроо, успокойся, — вкрадчиво говорит Козуме, а потом поднимает глаза от узенького экрана консоли прямо на Акааши: — Извини, он не всегда такой буйный, когда напьется. Кейджи молча кивает. Ему, на самом деле, ровным счетом все равно. Он утирает пот над верхней губой и несколько раз отдергивает футболку на груди, чтобы пустить под нее немного воздуха. Веки от кожного жира становятся тяжелыми и липкими. Сегодня в Токио очень жарко. В углу еле слышно шумит старый кондиционер. Красная полоса ртути в термометре, приделанном к двери балкона, показывает двадцать восемь градусов по Цельсию. Людей, как в переполненной утренней электричке. «Станция Окусава, квартира «205», пятый этаж. Следующая станция — Мидоригаока». Девушки в коротких топах небольшой группкой толпятся возле кондиционера, подставляя голые плечи под струи холодного воздуха. На кухне смеется какая-то пьяная компания. Их лиц не видно из-за густых испарений электронных сигарет, сладковатый пар от которых доходит до самого дивана. Посреди комнаты, как в американском подростковом фильме, стоит раскрашенная краской для граффити металлическая кега, окруженная со всех сторон. Пространство сдавливает, как гидравлический пресс спрессовывает жестяные банки и всякий другой мусор. Плотный воздух тяжело оседает на коже, отчего поры закупориваются от сальных выделений и телу становится еще жарче. Акааши откидывается в кресло, придавливая крупную каплю пота, которая ползет вдоль спины, как какое-нибудь насекомое. Кто-то говорит: — Я знаю клуб, где в вентиляцию пускают галлюциногенное вещество, чтобы посетители ловили кайф. Следом ему отвечают: — А я знаю место, где в алкоголь подмешивают наркотики, если попросишь. На подлокотнике дивана рядом с креслом Акааши сидит какая-то «кислотница» в разного цвета чулках и попивает из пластикового стаканчика. В нем клубится туман сухого льда, который вываливает за ободки тонкими струями и обвивает ее желтоватые пальцы. Она подтягивает свой леопардовый чулок и закидывает ногу на однотонный ярко-розовый. Если хорошо приглядеться, на вид ей тридцать с небольшим, но из-за макияжа и одежды она выглядит моложе. Хорошая фигура, круглое лицо с чересчур тонко выщипанными бровями явно не на азиатский манер и голубыми линзами в глазах. Стоит на нее посмотреть, сразу думаешь, что она работает где-нибудь в линжери-клубе, светит перед мужиками своим нижним бельем. Девчонка рядом с ней, на вид малолетка, вполне возможно занимается эндзё-косай (субсидированными знакомствами) и за деньги ходит на свидания все с теми же мужиками, которые на порядок старше нее, и поет с ними в караоке. Хорошенькая. На миленькой еще детской ручке болтается плетеный браслет из красных ниток с бусинами. Скорее всего, подарок от какой-нибудь подружки. Зарабатывает она от пяти до двадцати тысяч йен за одно такое свидание. Следующее, что говорит работница линжери-клуба: «Этот клуб расположен в Комаэ, недалеко от станции Китами. Пошли, заглянем туда на этой неделе?» и снова отпивает из стаканчика, вместе с алкоголем глотая пары сухого льда. Ей отвечают: «У меня мама живет на Китами». В комнате начинает играть «Shake That Monkey». На лице Акааши подрагивает голубоватый свет от экрана. Домашняя стереосистема работает как единый живой организм: по телевизору крутят клипы из ночного чарта, а в такт играющей песне на массивных громыхающих колонках вздрагивают несколько миниатюрных фигурок из аниме, составленных в ряд. По периметру колонок мелькает светодиодная подсветка. В голове Акааши сравнивает эту систему с прозрачной лягушкой, у которой с нижней стороны видно пищеварительный тракт. Он наконец наливает себе в стакан теплого виски сантиметра на три-четыре и начинает процеживать его сквозь передние зубы, разглядывая на стене плакат из фильма «Роки» со Сталлоне, несколько плакатов с японскими рок-группами и фотографии из пурикуры [1], но его внимание быстро переключает на себя Тетсуро. — Слушай, какого хрена он сюда приперся? — не успокаивается он, неизвестно к кому обращаясь, и прикуривает вторую сигарету подряд. — Что-то я не заметил на двери табличку «Приглашены все, кроме Сугуру Дайшо», — язвит Кенджи, уворачиваясь от Терушимы, который вот-вот врезал бы ему своей макушкой по подбородку. В лавовой лампе вверх-вниз плавают пузыри красного парафина. Акааши медленно следит за ними глазами. — Хорошая идея, повешу в следующий раз, — говорит Куроо, выпячивая нижнюю челюсть и выдыхая дым струей. Футакучи раздраженно фыркает. — Просто признайся, что ты в тайне мечтаешь о нем. Тотчас Куроо начинает что-то кричать. Он затягивается сигаретой, округлившимися губами выдыхает дым и вдавливает окурок в пепельницу, а потом с оттяжкой собирает слюну, сплевывает ее в пластмассовый стакан и велит отнести это пиво Дайшо. Кенджи кривится: — С чего ради мы должны лезть в ваши брачные игры? И тогда Куроо начинает кричать еще больше. Акааши почти чувствует, как алкоголь всасывается в стенки его желудка. Следующий стакан он выпивает быстрее, накинув сверху рюмку клюквенной настойки, и пальцем показывает Кенме, что собирается пойти на балкон. Получив от Козуме утвердительный кивок, вынимает из внутреннего кармана пачку, в которой болтается последняя сигарета, и выходит на балкон. Из-за того, что двери балкона весь вечер открыты настежь, уличный воздух закупорил собой пространство квартиры. Снаружи, как и внутри, так же душно и нечем дышать. Акааши сует себе в рот сигарету, прикуривает от зажигалки и кладет руки на теплые перила. Рядом с ним по левую сторону разговаривает компания человек из пяти, где двое из них японцы, а остальные трое — американки с наманикюренными ногтями. В последние годы в Японии развелось слишком много гайджинов [2], а так как большинство из них американцы, получилось так, что доллар постепенно вошел в оборот почти наравне с йеной. Как только Акааши выходит на балкон, парни-японцы спрашивают, есть ли у него выход на шмаль, на что Кейджи отрицательно качает головой, после чего становится им абсолютно неинтересен. С правой стороны от него кто-то громко разговаривает по телефону. — На днях попробуем потолкать на Кабуки-тё, — говорит «кто-то», перекладывая телефон с одного уха на другое. Акааши затягивается плохо тянущейся сигаретой «Hi-Lite». Это недорогие японские сигареты, которые он недвно купил в универмаге на станции метро, потому что на какие-то другие денег просто не оказалось. — Укай-сан сказал вести себя тихо, пока это собачье мясо ходит в рейды, — говорит тот и слушает, что говорят ему из динамика телефона. — Подожди, вышла новая «Devil May Cry»?! Кейджи снова затягивается, сильно втягивая щеки, и наблюдает за тем, как парень, в домашней футболке tie-dye и плюшевых тапочках, оживленно болтает по телефону. На ум вдруг приходит словосочетание «рогатая сова». — Не могу поверить, что она вышла еще весной. Скачал? — говорит он и, дослушав собеседника, через какое-то время прощается с ним и сбрасывает звонок, опуская телефон в глубокий карман домашних шорт. На второй половине сигареты дым начинает попадать Акааши в глаза и щипать ему ноздри. Затягиваясь, он даже прикрывает глаза, чтобы те не слезились от дыма. — Всего три игровых персонажа и переработанная система боев, но особо чего-то нового не жди, потому что механика игры не поменялась, — сообщает он, наблюдая за тем, как на лице Бокуто меняется несколько выражений подряд. Ночной Токио, будто облитый кислотой, пестрит светодиодными вывесками и рекламными щитами. Над дорогами висит спутавшаяся в клубки на фонарных столбах черная сеть проводов, круглосуточные комбини через витринные стекла выедают глаза стерильным ярким светом, напоминающим свет операционных светильников. За низкими зданиями жилых кварталов стоят высотки в стеклянной чешуе и подмигивают красными заградительными огоньками на крыше. Бокуто зависает, еле подрагивая, как искусственные тропические рыбки в аквариуме, а потом за пару шагов оказывается около Акааши. — Неро все еще красавчик? — спрашивает он, весело боднув Кейджи плечом. Акааши улыбается. — Как и всегда. Недалеко пронзительно скрипят по асфальту колеса машины и сливаются с остальным ночным шумом. Котаро какое-то время молча мнется на месте, а потом снимает с ноги один тапок и чешет тыльной стороной ступни лодыжку, после чего сует ногу обратно. — Акааши, — вдруг говорит он, выбрасывая бычок за перила, — помнишь я как-то пригласил тебя сходить куда-нибудь? Его сигарета летит на асфальт и гаснет около колес припаркованной темно-синей «Сузуки». — Помню. В этот момент лицо Бокуто оказывается слишком близко с лицом Акааши, будто он хочет ткнуть его своим носом в висок, и с намеком смотрит на Кейджи. — В Макдональдс не пойдем! — быстро заверяет Котаро, выставив ладони вперед. Акааши складывает руки друг на друга на перилах и кладет на них свою щеку. То, что и как говорит ему Бокуто, забавляет его, поэтому он согласно кивает. Тотчас Бокуто влетает обратно в квартиру, чтобы переодеться, и выходит из комнаты в еще более дурацкой футболке с каким-то выстиранным рисунком. Уже в прихожей он снимает с крючка чью-то джинсовую куртку, проверяет карманы на наличие сигарет и звякнувших в кармане ключей от квартиры и накидывает на себя. Ныряет ногой в свой ботинок, находя другой на противоположном углу коридора. — Куроо, я надел твою черную джинсовку! — кричит Котаро куда-то в комнату и выходит за дверь. — Нам недалеко идти, это в соседних домах, — говорит он Акааши. Они проходят мимо неприметного коктейль-бара и небольшой неосвещенной парковки, сворачивают направо за аптеку, возле которой тусуются несколько зашуганных торчков, и через пару домов оказываются около станции подземки, ногами чувствуя, как под землей проезжает последняя электричка. Практически вплотную со станцией стоит маленькая палатка-ятай в традиционном стиле. Бокуто ныряет под ярко-красный тент, приподнимая его рукой, и заводит вслед за собой Акааши. Посетители, в основном дядьки в классических костюмах с перекинутыми через плечо галстуками, сидят вокруг прилавка и отхлебывают из своей посуды. Бокуто и Акааши присаживаются рядом с мужчиной плотного телосложения, у которого в тарелке плавают несколько яичных белков, и Бокуто, даже не заглядывая в меню, заказывает себе удон с говядиной и рис. Акааши заказывает ячменный чай и суп-мисо. В помещении жарко и приятно пахнет горячей едой. Как только им приносят заказ, Котаро громко желает Акааши приятного аппетита и спешно накручивает лапшу на палочки, после чего запихивает ее в рот. — Слушай, Акааши, — говорит он, не прожевав до конца лапшу, — я начну с серьезных вопросов, если ты не против. Какой твой любимый кайдзю? Кейджи делает маленький глоток чая, ошпаривая им небо и кончик языка. — Наверное, Годзилла. — У меня тоже. Но Гамера тоже крутой, хотя не такой крутой как Годзилла. Бокуто округляет щеки и сложенными в трубочку губами дует на свою лапшу; когда она оказывается у него в ротовой полости, он шумно пропускает воздух сквозь зубы, чтобы немного ее охладить. Отправляет в рот то комочек риса, то лапшу, и систематически слизывает языком росу от испарины вокруг носогубных складок. Подставив лицо под горячий пар, который поднимается от еды, Бокуто начинает часто шмыгать носом, но капля влаги, выскользнув из его ноздри, все-таки падает в его чашку с лапшой. Акааши тихо посмеивается. — Кстати, Бокуто-сан, — говорит он, выдержав паузу. — М-м? Он вылавливает в своем супе белый кусочек тофу. — Этому, наверное, не стоит удивляться, но... где вы достали кегу? Бокуто ладонью утирает нос и промакивает лицо от пота футболкой. Компания мужчин за соседними сидениями, переговаривась о чем-то своем, начинают покатываться со смеха. Девушка в красной кепке-тенниске улыбается консервированной улыбкой из-за кассы. — Готовы сделать заказ? Бокуто, залипнув на цветное изображение игрушки из детского набора, щурится от жесткого света цифрового меню над диспенсерами для напитков и витринами с горячими бутербродами, обернутыми бумагой. Он говорит: — Да-да, два гамбургера, пожалуйста, и два пива. Куроо, острый соус к котлете, да? — Ага. — И положите побольше сыра во второй. Девушка кивает козырьком свой кепки и быстро вбивает заказ в электронный монитор, стуча по нему шариковой ручкой, которую достала из кармана на груди. Она повторяет: «Два гамбургера, острый соус к котлете, побольше сыра во второй, два пива», и снова стучит по экрану, когда Бокуто просит еще среднюю картошку фри. Куроо выглядит как гангстер в своих темных солнцезащитных очках, которые не снимает даже в помещении, но на деле они нужны лишь для того, чтобы скрыть последствия вчерашней домашней вечеринки, на которой он в слюни надрался. Бокуто считает в кармане мелочь, а потом вдруг замечает в углу гасяпон-автомат и отходит к нему, оставив бледного полуживого Тетсуро у кассы. Кидает в автомат монету, крутит металлический кран и с упоением слушает, как механизм внутри него прокручивает его монету. — Хоть бы Кьюбон попался, — шепчет Бокуто и тянет ладонь к металлической заслонке, о которую стукнулся пластмассовый шар с его игрушкой внутри. — Ну что там? — спрашивает Тетсуро, подойдя к Котаро сзади. Бокуто катает в ладонях пластиковый шарик размером с небольшое яблоко, а потом раскручивает эту мутноватую полупрозрачную капсулу, вытащив фигурку вместе с глянцевым сложенным вкладышем. — Вот дерьмо! — стонет он, разглядывая игрушку на своей ладони. — У меня уже есть два Чармандера. — Вряд ли в этом автомате будут редкие игрушки, это нужно ехать на Акихабара, — говорит Тетсуро, рассматривая что-то в своем телефоне. Жёлто-зелёный цвет его лица ярко выражает собой симптом тяжелого похмелья. — Давай я заберу третьего. В помещении пахнет картофелем, зажаренным во фритюре (обычно, когда его ешь, под ногтями остается соль), приплюснутыми котлетами и горячими булками, посыпанными кунжутом. Кстати, в продуктах с высоким содержанием влаги, таких как хлеб, её испарение изменяет структуру продукта. Спустя какое-то время молекулы белка объединяются между собой и уплотняют структуру, которая становится более твердой и грубой. Поэтому свежие бургеры такие пухлые и разбухшие. Круглые и мягкие, как женская грудь. — Заказ готов! — кричат им с кассовой стойки, после чего они забирают бумажные пакеты с едой и выходят на улицу. Они выходят на парковку, глазами выискивая свою тачку. Бокуто болтает ключами с резиновой головой Дораэмона (его он тоже вытянул в гасяпон-автомате) и легкомысленно мотает рукой, в которой держит подставку со стаканчиками с пивом, будто это бумажный самолетик. — Бо, тебе что, десять? Не разлей, — убедительно просит Куроо, а потом зажимает пакет с едой подмышкой и прикуривает обеими руками, сгорбив плечи. Он успевает всосать в себя половину сигареты, пока они идут до машины и вместе садятся на капот, поставив рядом пакеты с едой. Куроо докуривает, поднимает свои очки на лоб и разворачивает гамбургер с острым соусом из бумаги. Бокуто роется в своем пакете. — Ого, бро, ты видел, нам по ошибке еще и соус положили, хотя я не просил, — говорит он, открывая зубами упаковку с соусом, и макает в него картошку. — Будешь? — спрашивает он у Куроо. — Давай, конечно, тут половина моих денег. — У нас общий бюджет! Тетсуро вытягивает самую длинную немного поломанную картофельную палочку и собирает ею кетчуп со своего бутерброда. Запивает ее пивом. — Ну что, — говорит Бокуто, — как твое похмелье? Проходит? Я думал, в тебя после такого и пиво не влезет. — Не стоит меня недооценивать, Бо, — шутливо произносит Тетсуро, слизывая пенку с губы. — Лучше расскажи, как прошло твое свидание и насколько сильно ты втрескался в этого Акааши. — Не втрескался, — быстро выдает тот, напряжённо застыв. — Гонишь. Все мозги мне выел, а теперь застеснялся. Котаро снова начинает шуршать бумагой и добавляет: — Не сильно. Они переглядываются. Бокуто начинает ныть. — В жопу твою проницательность, — бросает он перед тем, как вгрызться в горячий гамбургер с двойным сыром. Тетсуро тоже откусывает и сразу же набирает в рот немного пива, пережевывая вместе. — Знаешь, Бо, можешь не говорить. Акааши, по всей видимости, очень классный, раз ты так смущаешься после одного безобидного свидания, которое даже не закончилось сексом, как в первый раз. — Тетсу, ты такой мудак, а я ведь даже хотел предложить тебе сходить на гокон [3], но теперь я передумал, — обиженно тараторит Бокуто. Мизинцем опускает нижнее веко и высовывает язык. Они доедают гамбургеры и картошку, допивают пиво. Бокуто пытается убрать кунжутную семечку с губы и закусывает ее зубами. Еще раз покурив, но теперь уже после еды, Куроо сминает бумагу в комок и встает с капота. — Кстати, как тебе те резинки? — спрашивает он, открывая правую дверцу. Бокуто задумчиво мычит. — Это похоже на то, будто ты намазал член пенкой для бриться с охлаждающим эффектом. — Интересно, откуда же такое сравнение, Бо. Они садятся в машину, Куроо поворачивает ключ в зажигании и заводит мотор. Тут же включается радио. — Слушай, Тетсу, а включи «Nightcall». Будто мы в «Драйве», ха-ха! — Окей, только найди этот диск. Тотчас Котаро начинает с усердием рыться в бардачке, разгребая руками хлам, и все-таки находит нужный сидибокс, на котором корявыми английскими буквами написано «Nightcall». Выезжает дисковод. Бокуто опускает CD в круглую выемку и задвигает его пальцами, после чего проигрыватель проглатывает блеснувший в темноте гладкий диск. Тишина длится секунды три, после чего будто самой простой ассоциативной цепочкой друг за другом идут звуки. Звенит монета, опущенная в телефонный автомат в будке, стук клавиш и гудки, а потом песня, похожая на заставку какого-нибудь телевизионного шоу из восьмидесятых. Бокуто снимает наручные часы у Тетсуро с руки и цепляет их на руль, прямо как Райан Гослинг в фильме. После этого он через плечо кидает смятую бумагу куда-то на заднее сидение — к их с Куроо оружию, которое лежит в спортивной сумке. — На Кабуки-тё? — спрашивает Котаро. — Ага. Тетсуро открывает окна, запустив немного уличного воздуха в салон, а потом надавливает на педаль и выезжает с парковки. Мимо пролетают дорожные указатели, вывески, аптечные кронштейны и рекламные щиты. С грохотом переворачиваются сегменты гигантских призматронов недалеко от обочин. В ушах дребезжит въедливый синти-поп, и от этого даже кажется, что под такую песню машина ползет по асфальту, как крокодил. По крыше и лобовому скользят неоновые полосы света. По дороге до Кабуки-тё они ловят почти все зеленые светофоры.