NEON

– Юджи, давай расстанемся? – спрашивает Саеко в среду. Терушима стоит, прижавшись спиной к закрытой дверце кабинки, в которой Саеко шуршит полиэтиленовой упаковкой прокладок. Он слышит, как она, сидя на унитазе с расставленными ногами, отклеивает защитную бумажку из силикона и прикрепляет тонкую ежедневку к своим хлопковым трусикам. – Расстанемся? – гнет бровь Терушима, пробуя на вкус это слово. Нижний слой прокладки, который клеится к белью, состоит из технического клея. В нем содержатся метанол, эталон и формальдегид. Терушима знает это, потому что однажды ему сказал об этом Куроо, а по какой причине ему понадобилась данная информация, Юджи не поинтересовался. – Угу, – тоненько мычит Саеко. – Подожди, мне еще надо пописать. Терушима размахивает ее маленькой кожаной сумкой с брелком из стороны в сторону и качает головой, неразборчиво напевая какую-то зарубежную песню на английском, которую нашел в телефоне Саеко. Нижний слой прокладки – это полимеры и синтетические смолы. Все эти вещества могут вызвать аллергию и нанести вред кислотно-щелочному балансу и микрофлоре. Саеко нажимает на скрипнувшую двойную кнопку на сливном бачке и просит Терушиму выпустить ее из кабинки. – Ты подумал? – почти шутя, спрашивает она, подойдя к раковине, и включает воду. У ее отражения в зеркале из-под майки выглядывает кружевная каемка малинового лифчика. – Подумал, – говорит Юджи, подойдя к ней сбоку почти вплотную, и заглядывает в складочку ее груди. – Почему ты просишь, чтобы мы расстались? Саеко задумчиво надувает розовые губы. – Ты еще мальчишка, а мне уже скоро тридцать через несколько лет, – говорит она, вспенивая мыло на ладонях. Малиновый цвет – это оттенок красного, смешанного с синим. Код цвета в таблице HTML – DC143C. Терушима поправляет перекрутившуюся кружевную лямку, от которой на плече Саеко остался красноватый отпечаток. – Ну и что! – громко произносит Терушима. – Ты совсем не старая, тем более сама говорила, что любишь тусоваться с плохими детьми. Саеко встречается взглядом с отражением Терушимы в зеркале и прячет глаза, улыбнувшись решетчатому сливу в углублении раковины. Она говорит: – Спасибо, что так думаешь. – Я действительно так думаю! – говорит Юджи и мягко касается ее лопатки, но быстро убирает руку, будто она — не Саеко Танака, а хрупкий музейный экспонат. Он выдыхает полушепотом: – Ты мне нравишься. Саеко выключает воду в кране, забирает у Терушимы свою сумку, повесив ее к себе на плечо, а потом наскоро вытирает ладони об одежду и касается ими щек Юджи. Он чувствует, как от ее рук приятно пахнет свежим запахом яблочного мыла. – Ты мне тоже нравишься, Юджи, – говорит она и тянет его лицо навстречу своему, чтобы поцеловать вытянутыми в трубочку губами. Незнакомая девушка, которая в ту же секунду появляется в дверях общественного туалета, застывает в проходе и растерянно глядит на Терушиму. Дверь медленно закрывается за ее спиной. Она говорит: – Эй, это женская уборная! Металлический шарик звонко бьется об алюминиевые стенки, размешивая краску внутри баллончика. Большим пальцем Терушима надавливает на кэп [1], и тотчас из распыляющего клапана выходит токсично-зеленый аэрозоль. Свежая краска влажно поблескивает на стене и постепенно засыхает, становясь матовой. Юджи убирает палец с колпачка, стирает пот со лба и бровей рукавом толстовки, а потом снова ведет рукой вдоль стены, оставляя на ней ровную полосу краски. Бетонная поверхность, в отличие от кирпичной, реже бывает пористой, а это значит, что краски для граффити понадобится меньше. На такие поверхности Терушима больше предпочитает наносить рисунок. Также он часто рисует на вагонах электричек, которые потом едут до самой станции Синдзюку, делает гравировку плавиковой кислотой на стеклах метро или маркером рисует быстрые изображения на окнах, пока едет за краской на торговую улицу Амейоко в Яманоте. Однажды ему даже удалось написать на полицейской машине четыре английские буквы «ACAB»*, чем он гордится до сих пор. – Эй, капитан, – зовет Кадзума с насмешкой, – долго еще будешь возиться? Терушима снимает крышку с баллончика и меняет ее на другую, с широким отверстием клапана, чтобы удобнее было расставить блики. На прорезиненный носок его усыпанного брызгами слипона падает свежая капля краски. Он опускает тканевый респиратор с переносицы на подбородок и кричит в сторону: – Арата, переведи вон на ту стену трафарет. – Ага! Потом он трясет баллончиком в воздухе, повторно размешивая краску, и шарик снова пронзительно звенит. Обычно Юджи прикрепляет на вогнутое дно алюминиевой камеры небольшой магнит, чтобы шарик внутри нее не шумел. Кадзума подходит к Терушиме и обнимает его за плечи. – Не боишься, что прямо сейчас сюда могут прийти рейдеры, и их собаки откусят нам зад? – вполголоса говорит он на ухо Терушиме. – Сам знаешь, что чем ближе к центру, тем опаснее, а мы почти около Накано. У нас нет времени вырисовывать тут мьюрал [2]. От Кадзумы пахнет жвачкой и сигаретами. Из-за концентрированного запаха краски рецепторы Терушимы немного притупились, но даже с временной аносмией он чувствует, как от того несет его любимыми вонючими «Mevius», которые он покупает в автомате за пятьсот йен. Недалеко от того места, где они сейчас рисуют, на асфальте обведен силуэт, которым с помощью мела обычно фиксируют положение убитого человека при экспертизе. Здесь он проведен белой аэрозольной граффити-краской, а судя по высокой пигментации, она какой-то дорогой фирмы, и Терушиме даже завидно, что эти ублюдки, которые портят их граффити, используют такую хорошую краску. – Дружище, если ты волнуешь за свою задницу, твой сенпай поможет тебе сохранить ее неприкосновенной, – в шутку говорит Юджи и выгибает уголок рта, подмечая, что какой-то странный оттенок приобретает их разговор. Бобата тут же поджимает губы. Юджи от этого становится немного не по себе, потому что его товарищ, похоже, совсем не настроен шутить. – Да брось, придурки просто развлекались, – с напускной беспечностью говорит Терушима и перед глазами снова всплывает почерневшее пятно крови рядом с силуэтом, которое он целенаправленно старается не замечать, а точнее просто не придавать этому какое-то особое значение. Кадзума шумно выдыхает через нос, обдавая ухо Юджи потоком воздуха, отчего у последнего чешется в слуховом проходе, и его рука падает с плеч Терушимы. Решив, что с их безалаберным лидером, который будто совсем не чувствует важности текущей ситуации, просто бесполезно спорить, он оттягивает респиратор, который до этого висел у него на одном ухе, и закрывает им дыхательные пути. Наклонившись, достает из сумки с общим инвентарем баллончик с узким распылителем и отходит к другой стене. Терушима отводит глаза и продолжает рисовать. – «Давай, выпей это! Ты любишь овощной сок, не так ли? Я решила, что ты должен, прямо сейчас!» – вдруг тихо начинает петь Футамата, искусственно сделав свой голос на порядок выше, а когда начинает петь вторую строчку, его подхватывает Хигашияма, после чего они вместе давятся от смеха, но их тут же затыкает Язака, рявкнув своим тяжелым хрипловатым басом. Не совсем подходящее время, чтобы голосить песни, но Юджи весело. За маской с круглым клапаном для выдоха его губы растягиваются в широкую улыбку. Краска шипит, выходя из распылителя. Терушима поет про себя: «Так выпей быстрее! Мой овощной сок стоит 200 йен». Эта херня не выйдет из его головы предположительно всю следующую неделю, что будет очень раздражать Саеко. Щелчок курка звучит будто зажигалка с кнопкой – так же второстепенно, что никто и внимания не обратит. Первый выстрел — как раскат грома. Пуля пролетает мимо, шкрябнув по углу дома. Эхо от выстрела прокатывается по стенам, будто кто-то ударил по медному кувшину и звук от удара распространяется с постепенной реверберацией. Терушима замирает, широко распахнув глаза. Ощущение времени замедляется, но мозг моментально начинает складывать образы и прогнозы, потому что Юджи знает, что первый выстрел — предупредительный. На темной витрине опустевшего универмага мелькает свет от мигалки. В зависимости от того, в какую сторону крутится лампочка в проблесковом маячке, она по-очереди окрашивается то в синий, то в красный цвет. Лицо Терушимы окрашивается то в синий, то в красный цвет. Полицейский командует: «Огонь!», после чего раздаются новые выстрелы. В их команде двенадцать человек, девять из которых находятся здесь, включая Юджи. Выпустив новую короткую очередь, несколько полицейских снова что-то кричат. В том месте, где пуля прошла на вылет, голова разлетается как разбитый арбуз, пачкая стену брызгами серого желеобразного вещества, смешанного с кровью, и кусками размозженного черепа. Если во время охоты животное падает сразу, пуля считается хорошей, но если зверь убегает, пуля — дрянь. Об этом однажды рассказали в репортаже на «Дискавери Ченел». В их команде одиннадцать человек. От ужаса конечности наливаются застывшим цементом. Оцепенение блокирует двигательную активность, напрягается жевательная мускулатура. Онемевший язык тяжело придавливает к нижнему небу, отчего Терушима даже не может пошевелить челюстью, чтобы что-то сказать. От проступившего вдоль спины холодного пота его вдруг передергивает, движение в скованные конечности возвращается подобно разряду электрического тока при дефибрилляции сердца. Он отшатывается от стены и кричит: – Бросайте краски! Все начинают бежать, побросав на пол свои баллончики, которые звонко ударяются об асфальт и укатываются. Десять, семь. Снаряд приходится куда-то рядом с желудком, отчего кровь начинает выходить наружу толчками, пропитывая собой черный пористый битум. – Скорее! – снова кричит Терушима. Окончание фразы он произносит громче, но его заглушает выпущенная кем-то из полицейских пуля, которая пролетает совсем рядом с его головой, разрезает кожу гладким и горячим свинцовым боком. Кровь начинает литься по виску. Она затекает в уголок глаза, заливая все глазное яблоко, отчего левой стороной Терушима видит будто через мутную стеклянную линзу красного цвета. Залитым белком Юджи чувствует, какая его кровь горячая. – Бегом! – вслед за Терушимой не своим голосом кричит Кадзума. Патрон обжег его кожу. От противного сладковатого запаха собственной подпаленной плоти к горлу подступает тошнота. Юджи сглатывает разъедающую слизистую его гортани горечь, отчего в носоглотке остается противный привкус, и под звуки полицейского оружия убегает прочь. – Юджи, давай расстанемся? – спрашивает Саеко в пятницу. Она сидит рядом с Терушимой на бортике ванны и промакивает его висок ваткой с антисептиком. Смотрит на него своими раскосыми карими глазами, увлажненными от слез. Сейчас на ней только нижнее белье и растянутая домашняя майка. Саеко не из тех девушек, кто бы стал плакать просто так. На внешней оболочке ее глаз трепещет тонкая слезная пелена. Она рассержена. От рук Саеко пахнет ацетоном со слабой цветочной отдушкой. Она берет новый ватный диск и смачивает его перекисью. Белый кусочек ваты окрашивается в красный, как только она подносит его к виску Терушимы. Он сильно сжимает челюсть и жмурится. На языке вдруг ощущается противный кислый привкус от одного только запаха перекиси. Терушима собирает во рту слюну и сплевывает в раковину. Перекись шипит и пенится на его ране. – Саеко-сан, – виновато говорит он, поморщившись от боли. Саеко приклеивает большой медицинский пластырь к его виску, закрепляет липкими тканевыми полосками к голове. Собрав в ладонь все пропитанные кровью ватные комочки, выкидывает их в мусорное ведро с открывающейся крышкой. – О чем ты думал, когда шел туда? Дурак. Тебе бы могли прострелить голову, стоял бы ты немного левее. Ты точно дурак. Она берет пачку сигарет со сливного бачка, прикуривает от своей бензиновой зажигалки и трясущимися пальцами подносит сигарету к губам. Со звуком опускает крышку унитаза и садится на нее сверху, скрестив ноги. Терушима забирает из пачки последнюю сигарету. Они курят, по очереди стряхивая пепел в раковину. – Это были обычные копы, – уточняет Терушима спустя несколько минут молчания. Брови на лице Саеко снова выгибаются в дугу. Она вдруг подскакивает со своего места. – Боюсь представить, что бы могло произойти, если бы на их месте были-, – громко начинает она и осекается. Через секунду ее голос становится тише: – Двое? – Да, – Терушима опускает глаза на уровень ее голых коленей. – Но я не очень хорошо знал их. – Это неважно! Тебя тоже могли застрелить. Саеко скуривает свою сигарету чуть ли не до горячего фильтра, а потом выбрасывает пустой бычок в унитаз. Ждет, пока Юджи тоже докурит и швырнет пшикнувший окурок в слив, и смывает пожелтевшую от табака воду. Терушима поднимается со своего места. – Но я выжил, чтобы бесить тебя, – с попыткой заигрывать говорит он и, подойдя к ней ближе, поправляет торчащие вихры на ее короткой взъерошенной челке. Просто рациональная хитрость, но действует она на Саеко так, как Терушима на то и рассчитывал, потому что она поднимает на него глаза и говорит: – Это точно. Саеко улыбается и притягивает его за шею. Какое-то время Терушима не может отвести взгляд, любуясь тонкими чертами ее лица, на котором нет абсолютно никакой косметики, а потом обнимает за талию и втягивает ее мягкую нижнюю губу к себе в рот. Упругая грудь Саеко, отделяемая лишь тонким слоем одежды, прижимается к нему. Ногти остро царапают кожу головы, когда она расчесывает волосы Юджи пальцами. Во рту чувствуется привкус сладковатого воздуха от ее духов и горьковатый табачный осадок, когда она посасывает его язык. Саеко приближает лицо Терушимы к своему, разъединив их губы, и громко шепчет: – Больше никогда так не делай. Юджи понимает — ее фраза не требует для себя ответа, но все равно утвердительно кивает и вслед за Саеко выходит из ванной. Ароматические палочки, расставленные Саеко по всей квартире, уже давно выдохлись, поэтому в комнате, как и от ее рук, немного пахнет ацетоном и затхлым запахом осевшего табачного дыма. На низком кофейном столике, провонявший травкой так, что невозможно отмыть, стоит бонг, через который они курят гидропонику. Стенки у него из прозрачного розового акрила. В нем еще осталась вода, в которой тонет кончик шлифа, и немного измельченного табака в чаше. – Болит? – спрашивает Саеко, проходя в комнату, и убирает со стола свой маникюрный набор и несколько высохших бутыльков лака для ногтей. – Сейчас не очень. Юджи тяжело заваливает себя на диван, Саеко присаживается рядом. – У тебя чистые руки? – Да. Она ложится на спину, голову кладет на мягкий подлокотник дивана, а ноги перекидывает через Терушиму. Он просовывает руку между ее мягких ляжек и отгибает пальцами трусики. Разводя указательным и средним половые губы, просовывает внутрь сначала один, потом второй. Саеко вздрагивает, вздыхает и начинает говорить: – Знаешь, ты не нравишься моему младшему брату. – Ему никто не нравится. – Не правда, он добрый мальчик. Саеко начинает дышать через рот, часто сглатывает, увлажняя пересохшее горло, а внутри нее выделяется еще больше секреции. Средний и указательный пальцы Терушимы скользят по влажным стенкам влагалища, а большим он массирует уплотнившийся клитор и набухшие малые половые губы, нащупывает сережку от пирсинга на складочке кожи над клитором. Второй рукой он гладит ее по выцветшей татуировке, набитой вдоль голени. Она сделала ее еще в старшей школе. – Почему ты говоришь мне это? – спрашивает Юджи. Саеко тихо и коротко смеется. – Просто так. На потолке над диваном, на котором они сидят, большое желтое пятно от сигарет. По нему ползут полосы света от фар, спускаются по стене и облизывают щеки и скулы лежащей на спине Саеко. Скользят по ее согнутым подрагивающим коленкам. Она сильно сжимает предплечье Юджи своими острыми, недавно подпиленными ногтями. Сейчас они похожи на карамельки. Накрашены полупрозрачным лаком бледно-розового оттенка как у слизистой желудка и бликуют подобно стекловидному покрытию на керамике. Саеко прочищает горло и говорит: – Юджи. – М-м? – Мне двадцать шесть, – говорит она. – Скоро мне будет тридцать, и позже я задумаюсь над рождением ребенка. Отросшая за сегодня щетина на ее лобке немного колется. Кончиком пальца Терушима нащупывает упругую шейку матки внутри и немного надавливает на нее. Саеко открывает рот и толкается навстречу руке Юджи. Ткань майки обтягивает ей грудь, отчего становится видно ее затвердевшие соски. – Ребенка? Отстой. Она поджимает пальцы на ногах и запрокидывает голову, меняя положение гортани, из-за чего ее вздохи ломаются и делаются прерывными. Кожа на вспотевших ляжках и груди ровным матовым сиянием блестит в темноте. Саеко сильно втягивает живот и дрожит. Терушима чувствует, как сокращаются ее мышцы перед оргазмом. – Именно поэтому я и думаю, что нам нужно расстаться, – смеется она и вдруг замолкает. Терушима вытаскивает из нее пальцы, скользкие от естественной влаги. Саеко насухо вытирает их краем своей домашней майки, а потом садится рядом с Юджи, убирает волосы за ухо и кладет свою горячую щеку на его плечо. Она закрывает глаза, глубоко и томно вздыхает и говорит: – Я тебя люблю, Юджи, прости. Терушима сидит на широком подлокотнике кресла, раскинув ноги в обе стороны, и дергает за торчащую из разрыва на шве нитку. – Мы с Саеко расстались, – говорит он. В ту же секунду Бокуто издает какой-то странный звук. – Что? Почему? – спрашивает он, округлив глаза и губы от удивления. Юджи обматывает нитку вокруг средней фаланги и пытается ее оторвать, отчего перетянутый палец краснеет и разбухает. – Она сказала, что в будущем захочет ребенка, – беспристрастно объясняет Терушима, – а для этого ей нужен постоянный партнер, а я, вроде как, не подхожу. – Вот отстой. – Ага, я ей то же самое сказал, – выдыхает Юджи, заваливаясь в продавленную подушку кресла. Котаро сидит напротив него в точно таком же потертом кресле из мутно-зеленой обивочной ткани и стрижет ногти себе на ногах. Щипцы откусывают его жесткие толстые ногти, и те отлетают куда-то в сторону. Терушима вспоминает, что Саеко называла такую штуку «книпсером», но сама редко пользовалась им и подпиливала свои ногти облупившейся мягкой пилочкой, у которой торчал уголок наждачной бумаги. Она в принципе называла все знакомые Терушиме вещи какими-то другими странными словами, которые он раньше не знал. – Получается, вы теперь друзья? – спрашивает Котаро и начинает тянуться за пультом от телевизора. Юджи пожимает плечами. – Если так можно сказать о человеке, с которым ты раньше трахался, то да. Терушима удобнее усаживается в кресле и кладет подбородок себе на грудь. Он смотрит, как Бокуто тянется за пультом почти через весь стол, задевает рукой пустую жестяную банку из-под пива, в которую они набросали окурков, и настраивает минимальную громкость, чтобы звук от телевизора шел фоном. Они попадают на эфир местных новостей. Ведущая с хорошеньким лицом, состоящим из цифровых элементов матрицы, рассказывает о каких-то событиях в Харадзюку. Саеко хотела съездить туда за новой одеждой на этой неделе, но они с Терушимой уже успели расстаться, поэтому она, скорее всего, поедет туда вместе с подругой или возьмет с собой своего младшего брата. Куроо морщится от яркого света, попавшего ему в глаза. – Что еще было в Накано? – отвлеченно интересуется он у Юджи, а потом обращается к Бокуто: – Выключи телевизор. – А ты попробуй, отбери у меня пульт! – буйно отвечает тот, убирая пульт к себе за спину. На Куроо нелепая красная гавайка с пальмами. Он почти лежит поперек дивана, закинув вытянутые ноги на низкий столик, хрустит чипсами из морской водоросли со вкусом анчоуса и листает свежий томик манги. Крошки от чипсов падают ему на грудь, прямо на его гавайку. – Эти придурки до сих пор зарисовывают наши граффити своими позорными каракулями, – говорит Терушима и продолжает: – Но хуже всего то, что я оставил сумку с красками в Накано. Считай, они уже бесследно пропали. Юджи сокрушенно выдыхает и уводит глаза в потолок. У них над диваном, в точности как и у Терушимы дома, желтое въевшееся пятно. Он вспоминает, что пока Саеко жила с ним, она все время говорила, что нужно закрасить это «чертово пятно». – Нет, – говорит Терушима и качает головой, – хуже всего то, что мне нужна новая краска, но у меня ни йены в кармане. Его бесит, что все, что он видит или слышит, напоминает ему о Саеко. Саеко повсюду. В палочках для еды, контактных линзах, быстрорастворимой лапше для рамена, абсолютно во всех столовых приборах. Саеко, Саеко, Саеко. Бокуто щелкает щипцами и спрашивает: – И что будешь делать, Теру? Подбородок и шея начинают ныть и затекать. Юджи задумчиво мычит, надувая щеки. Он нисколько не злится на Саеко. – Нужно рисовать там, где еще не было других райтеров, – говорит Терушима и в голове тотчас звучит недавняя просьба Саеко, будто к его уху поднесли рупор. Он начинает покусывать внутреннюю сторону губы, пытаясь зажевать ею чувство вины от того, что дал ей тогда обещание, но не собирался его выполнять. Вдруг он оживляется. – Может, займете мне денег? – спрашивает Юджи и тут же приводит к своей речи более сильный аргумент: – Бо, ты мне сотку долларов торчишь. – Не выйдет, Теру, хитрожопый Укай стрижет с нас деньги за каждую проданную партию, – сообщает тот и куксится. – Просто устройся на работу, Юджи, – предлагает Тетсуро, не отвлекаясь от своей манги, – притворись, что ты не законченный раздолбай. Глядишь, тебе даже понравится работать. Он перелистывает прочитанную страницу пальцами, которые только что облизнул от чипсовой крошки, а потом говорит в сторону: – Бокуто, сходи в комбини за пивом. – Не пойду! – Котаро складывает руки на груди. – Я просил тебя взять чипсы с солью, а ты что купил? – Я люблю морепродукты. – А я нет! – Тогда надо было самому тащить свой зад в магазин. Бокуто бросает взгляд на Тетсуро, яростно щелкнув щипцами. Его ноготь отлетает так далеко, что ударяется о плазму. Юджи понуро склоняет голову набок, вглядываясь в цифровое лицо хорошенькой ведущей, которая теперь говорит что-то про погоду в Токио. К вечеру наблюдается небольшое похолодание, температура воды — в среднем двадцать градусов по Цельсию. Предложение Куроо кажется ему отстойным. Терушима поправляет магнитный бейдж со своим именем на груди и разглаживает торчащий край футболки. На нижнюю часть спецодежды, как оказалось, для сотрудников действует свободный дресс-код, главное требование, чтобы она вообще была, но футболки выдаются. Терушиме даже разрешают выбрать цвет, и он забирает оранжевую. Когда Юджи выходит из раздевалки, его тут же встречает менеджер по бару и уводит к стойке, за которой размеренным голосом разговаривают между собой два бармена. Один в зеленой футболке, другой в голубой. – Футакучи-кун, – зовет менеджер одного из них. Голову поворачивает тот, который в зеленой, и менеджер приманивает его пальцем. Он стоит, облокотившись локтями на стойку и изломившись в бедре, и как только видит, как менеджер жестом подзывает его, сбрасывает с плеча сложенное вдвое махровое полотенце и подходит к ним, выйдя из-за стойки. Коротко поклонившись, окидывает Терушиму флегматичным взглядом с прохладцей. – Футакучи-кун, познакомься, это Терушима Юджи-кун, – говорит менеджер, представив ему нового практиканта (на этом моменте они кивают друг другу), – Терушима-кун хочет в нашу команду, ты будешь его стажировать. На лицо Футакучи тотчас наплывает странное выражение, будто образованный путем селекции гибрид удивления с раздражением, отчего сразу же становится понятно, что новое указание его начальника совсем его не радует. Тем не менее, когда менеджер оставляет их наедине, предварительно обговорив некоторые рабочие моменты, Футакучи ведет Терушиму за стойку вслед за собой. После того, как они оказываются внутри бара, он снова встает в свою позу: ладонь кладет на столешницу и деловито оттопыривает бедро. – Напоминаю, – начинает он, – твоя стажировка будет проходить от трех дней до недели, в зависимости от того, как ты будешь справляться. Это Макки, – он указывает на парня, протирающего стакан, и тот в знак приветствия показывает Юджи растопыренные два пальца, – ты выходишь на работу с постоянной сменой, то есть с нами, работаешь третьим барменом. Футакучи уводит взгляд в сторону и задумчиво почесывает свой висок, будто что-то вспоминая, и почти сразу же продолжает: – Ты должен будешь приходить за полчаса до начала смены, проверять остатки продуктов на складе и чистоту посуды. Терушима кивает. – И тебе нужно выучить барную карту. Терушима снова кивает. Футакучи недолго смотрит на него и говорит: – Вопросы? – на что Юджи быстро мотает головой из стороны в сторону, потому что еще не придумал, что можно спросить у своего новоиспеченного сенпая. Футакучи тяжело вздыхает: – Тогда пошли, покажу тебе рабочее место и схему столов в зале. Футакучи объясняет ему работу программного обеспечения, которое автоматизирует функции обслуживания посетителей, позволяет Терушиме самому потыкать в сенсорный экран. Показывает оборудование для разлива напитков, нажимая то на вентиль со светлым пивом, то на вентиль с темным, и говорит кучу новых слов, называя ими по очереди барные инструменты. Прямо как Саеко. В этот же день Терушима запоминает расположение бутылок и оборудования, осваивает программу автоматизации и учится готовить несколько несложных коктейлей, при этом почти не пользуясь памяткой, будто барменство у него в крови. Несколько раз за смену он подходит к Футакучи, чтобы что-то уточнить, и старается не казаться законченным раздолбаем настолько, насколько это возможно, но тот даже не делает попытку, чтобы скрыть свою неприязнь. – Я уже говорил тебе это, посмотри в памятке, – отмахивается Кенджи и гремит совком в контейнере для льда. В первый же день после работы Терушима в красках рассказывает Бокуто и Куроо о том, какой его сенпай высокомерный урод и провокатор. Во вторник Юджи заглядывает в свою памятку со следами сгибов на бумаге и пытается разобрать свои нечленораздельные пометки, которые он между строк нацарапал синей гелевой ручкой. Коньячный бокал предназначен для подачи бренди, коньяка и кальвадоса в чистом виде. Коктейльная рюмка — для охлажденных коктейлей среднего объема безо льда. В стопках и шотах подаются напитки, которые можно выпить одним глотком. Одна из обязанностей бармена — быть коммуникабельным. Это у Терушимы получается легко. Он без труда раздает дежурные улыбки посетителям и замечает встречный взгляд девушки у стойки. Искусственный загар, немного отдающий в желтизну, кое-где проступает на ее коже пятнами и скатывается рыжими полосками в складках на шее. Она просить сделать ей «Маргариту». Юджи смешивает в шейкере серебряную текилу, апельсиновый ликер, сок лайма и лед, а потом по ошибке выливает содержимое в бокал для Мартини. Это вовремя замечает Кенджи и ребром ладони ударяет его по макушке. – Не тот бокал, криворукий, – грубо выдает Футакучи и берется сам переделывать заказ. Терушима задыхается от злости. – Думаешь, я успел выучить весь список IBA*? – в ответ кричит он и думает, что слишком много себе позволяет этот наглый одногодка, и сопротивляется желанию придушить Футакучи его же собственным полотенцем. В среду после смены в раздевалке его находит Такахиро. – Эй, Плейбой, пойдешь курить? – спрашивает он, двигая закушенной в зубах сигаретой. Юджи соглашается, и потом они вместе топчутся у черного входа, заплевывая угол дома и промахиваясь бычками мимо урны. Терушима со вкусом затягивается сигаретой, которую предложил ему Ханамаки, и вместе они обсуждают Футакучи, отпуская в его адрес всякие плоские остроты. Он замечает, что у Такахиро хорошее чувство юмора, но смеется с его шуток ровно до того момента, пока тот не говорит, что на самом деле Кенджи отличный парень. После этого Юджи показательно сплевывает на землю густой комок слюны, который какое-то время держал во рту. За неделю у Футакучи находится удивительная способность не просто каждую неприятную подробность переводить в ругань, но и брать их из неоткуда. У Терушимы за неделю — долг в три тысячи йен за битую посуду и вечное недовольство своего сенпая. Электронная музыка забивается в гортани, сдавливая голосовые связки, и проступает там импульсами, отчего голос будто дребезжит. Играет какой-то монотонный нью-скул-брейкс, сильно пропитанный футуристическим драм-н-бэйсом. Технические сигналы накладываются друг на друга, синтезированный EDM засасывает в себя все остальные звуки, отчего они становится неразборчивыми. В какой-то момент в структуре аранжировки начинает преобладать визгливый вибрирующий звук и будто перекатывается из одного уха в другое, а потом перекрывается нарастающим синтезаторным проигрышем, постепенно набирающим высоту и громкость. Блики от стробоскопов скачут по металлическим воронкам, прикрученным к горлышкам бутылок, и ныряют в стаканы с алкоголем. Лазеры и прожекторы динамической световой системы, управляемой DMX-контроллером, мечутся во все стороны под музыку. Кружатся, замирают, а потом снова вьются восьмеркой. Кисловатый дым генераторов доходит до самого бара. Терушима разливает алкоголь по стаканам. Сначала хайбол, потом олд фешн, потом снова хайбол. В какой-то момент он даже забывается и начинает жевать свою жвачку, которую прятал за щекой. На рабочем месте бармену нельзя есть, пить, пользоваться одеколоном с сильным запахом и жевательной резинкой, но от последнего он не смог отказаться. Жвачка расслоилась на комки и потеряла вкус, поэтому Терушима снова скатывает ее во рту. Он готовит несколько простых коктейлей в качестве аперитива, а когда возится с охлажденным стаканом, вращая смоченную апельсиновым соком кромку в сахаре, на стойку ложатся сложенные друг на друга руки подошедшей к бару девушки. – Яблочную водку, пожалуйста, – говорит она. Терушима мгновенно поднимает на нее глаза. – Саеко? Девушка поворачивается к нему лицом, моментально расплывшись в улыбке, и ей действительно оказывается Саеко. От косметики, которую она нанесла на свое лицо, ее скулы мерцают как амальгама. На складке эпикантуса в уголке глаз поблескивают глиттерные блестки, а стройные бедра обтягивает черное коктейльное платье в пайетках, которое открывает вспотевшие влажные плечи Саеко. Тонкие лямки едва скрывают маленькую татуировку под ключицей, которую можно увидеть только в ультрафиолете. Она не узнала его. – Юджи, это ты? Ты здесь работаешь? – говорит Саеко, весело пытаясь перекричать музыку, и выправляет влажную прядь волос из-за уха. Он утвердительно кивает. – Да, недавно устроился. – Круто! Из-за танцев она вспотела. Лицо и шея блестят от пота, а ноздри раздуваются так широко, что, кажется, становятся в два раза больше. Саеко дышит часто, стараясь захватить легкими побольше кислорода, тяжело вздымает грудную клетку. Кулон, который по длинной цепочке спускается в разрез ее платья, шевелится от ее дыхания. Терушима наливает яблочную водку в маленький шот и наблюдает за тем, как двигается кожа на шее Саеко, когда она его выпивает. Юджи так внимательно вглядывается в ее лицо, что замечает, как в поры около носогубных складок забился тональный крем. – Ты молодец, – говорит она, слизнув с верхней губы остатки алкоголя и капли пота, скопившиеся в складке под носом. Терушима не знает, что ответить, поэтому говорит ей простое «спасибо». Саеко сильно наклоняется к нему и, ткнув пальцем в меню, кричит сквозь музыку: – Я хочу вот этот коктейль, – и какое-то время потягивает его у стойки, смеясь о чем-то с подругой, и в конце съедает кусочек ананаса, подцепив его зубами прямо с ободка стакана. Саеко быстро уходит обратно на танцпол. На протяжении всего вечера Терушима находит ее в неоновой темноте танцпола, выцепив взглядом в окружении других танцующих людей, но в какой-то момент теряет в толпе. Когда он снова находит ее, она уже сидит на кожаном кресле в вип-зоне и обдувает свое лицо коктейльной картой, будто веером. – Принеси апельсины со склада, – командует ему Футакучи, смешивая бурбон с сахарным сиропом и яичным белком в шейкере, и когда Терушима уже собирается сделать шаг в сторону подсобки, останавливает его своим вопросом: – Ты знаком с Саеко Танакой? Юджи немного опешивает. – Да, – просто отвечает он, едва заметно прищурив глаза, – а ты что, тоже? – Она часто здесь бывает, – объясняет Кенджи, – они с Акитеру начали встречаться недавно, это старший брат Тсукишимы Кея. Он часто приходит, когда тот диджеит. Саеко приходит с ним. Терушима с едва наигранным бесстрастием поводит плечом, не заметив, как Футакучи кидает в него проницательный взгляд, и отвечает ему обычным голосом: – Музыка и правда хорошая, особенно мне нравится последний ремикс. Он доделывает коктейль со свежевыжатым гранатовым соком, получает расчет и уходит в подсобку. Ему кажется несправедливым, что Саеко появляется тогда, когда он уже почти забывает о ней. В субботу появляется менеджер и подзывает к себе Терушиму, дергая в воздухе своим указательным пальцем, вспухшим от массивного перстня. – Терушима-кун, ты указал в своем резюме, что рисуешь граффити, так? – спрашивает он, на что Юджи утвердительно кивает. В этот же день ему на руки выдается несколько баллончиков аэрозольной краски не самой поганой фирмы и предоставляется целая кирпичная стена, которую за дополнительную плату Терушима должен будет разрисовать. Его нисколько не волнуют заморочки его начальства, потому у него впервые за долгое время появляется возможность порисовать. На следующий день Юджи приходит на несколько часов раньше до своей смены и принимается шипеть распылителем у стены. Он трясет баллончиком с краской, будто шейкером, и все время смотрит на вспомогательный набросок на стене, на который опирается, делая первый контур. Поправляет сползший с носа чистый респиратор, еще пропитанный заводским запахом. Его мечта — современный промышленный респиратор со сменными фильтрами и подсветкой. Но новый, выданный ему вместе с краской, точно такой же, какой был у него до этого. Юджи размешивает краску в баллончике с другим цветом и плотно заливает им все пространство внутри контура. Фон получается монохромным и одномерным, поэтому Терушима решает расставить блики, но насадкой с узким распылителем они получаются плохо. Он настолько погружается в работу, что не слышит, как вошедший в клуб Футакучи, который еще даже не успел снять с себя верхнюю одежду и рюкзак, гремит дверьми и со снулым шорканьем подходит к нему сзади. – Интересно, сколько мы будем после тебя проветривать? – говорит он совсем рядом с ухом Юджи, отчего тот шарахается. – Футакучи-сенпай! – Кстати, блики лучше рисовать другой насадкой. – Думаешь, она у меня есть, умник? Все, что мне выдали, это пять баллончиков с краской и респиратор, – быстро произносит Терушима, а потом недоверчиво косится на Кенджи: – А тебе-то откуда знать, чем лучше рисовать блики? Футакучи хмыкает. – Человеку свойственно получать информацию из разных источников и расширять свой кругозор, но тебе-то откуда это знать, да, Терушима? – с вызовом говорит он, намеренно повторяя фразу Юджи, и делает вид, что не замечает, как меняется его выражение лица. Он опускает взгляд на баллончик в его руке и говорит: – Дай покажу. Сначала Юджи не хочет отдавать ему краску, перекладывая ее из одной руки в другую, но по итогу она все равно оказывается у Футакучи, который умело расставляет ровные блики и дорисовывает линию, кое-где не доведенную Терушимой. – Неплохо, – резюмирует Кенджи, окинув взглядом результат их совместной работы, возвращает баллончик обратно Терушиме и уходит в раздевалку. Юджи провожает его взглядом до самого второго этажа, а потом смотрит на выведенные им влажные следы краски на стене, и ему вдруг кажется странным, что рука Кенджи так хорошо поставлена. На мгновение он начинает относится к нему лучше, чем обычно. Терушима сидит на коробке в подсобном отделении и с аппетитом грызет зеленое яблоко, которое взял с лотка с фруктами. Оно такое кислое, что у Юджи каждый раз морщится лицо и сводит скулы. Воскресенье, пять часов утра по токийскому времени. Ханамаки ушел еще двадцать минут назад, раньше всех закрыв смену, поэтому кроме них с Футакучи, которого Терушима бессовестно оставил убираться в одиночестве, в баре больше никого нет. Пять часов восемь минут по токийскому времени. Юджи разгибает колени, поднимаясь с запечатанной коробки с новым оборудованием, и доедает яблоко по дороге из подсобки. Капля сока, пузырясь, скатывается по его подбородку и падает на грудь. – Вытри стаканы от воды, – говорит ему Футакучи, протирая стойку салфеткой из микрофибры. Терушима облизывает пальцы, липкие от сока, и ополаскивает их в раковине. Пустота в клубе кажется неестественной. На столах в комнате для чил-аута чистотой поблескивают пустые пепельницы, обычно набитые окурками до краев, вип-ложу с кожаными креслами не застилает дымка от кальяна, стулья в зоне посадки подняты вверх ножками. Музыка неразборчивым гулом все еще звучит в голове, отчего кажется, что в звенящей тишине она эхом отскакивает от стен — как звук моря в ракушке, если поднести ее к уху. Во всех источниках света потухает неон. Терушима скрипит полотенцем, насухо протирая влажное стекло, а потом вдруг со стоном заваливается на стойку и роняет голову на свою вытянутую руку. Под конец смены его всегда сильнее всего подмывает удариться головой о какую-нибудь твердую поверхность. – Быть барменом не так весело, как я думал, – вздыхает Юджи и начинает водить пальцем по гладкой поверхности столешницы. Футакучи, полирующий стойку, останавливается и смотрит на него. – Хочешь повеселиться? – через какое-то время спрашивает он, возвращаясь к своему занятию. Терушима на выдохе издает короткий смешок. – Когда у тебя смены пять дней в неделю из семи, то конечно, – говорит он и еще больше размазывается по стойке. Юджи с нажимом проводит по лицу, растерев глаз, и держит веки закрытыми чуть дольше, чем положено. Открывает глаза на раз. Футакучи с тихим скрипом протирает черный бликующий пластик стойки. Закрывает на два и снова открывает на три. Рука Футакучи почему-то останавливается. Четыре. – Хочешь, я тебе отсосу? Пять. Терушима замирает, выпучив глаза, а потом медленно поднимает голову на Футакучи. Он чувствует себя так, будто ему только что дали увесистую пощечину. – Ты сказал...? – неуверенно тянет он, постепенно выпрямляясь. – Минет, – Кенджи выдыхает. – Я предлагаю сделать тебе минет. Но ты слишком туго соображаешь, поэтому забудь. Добавляет чуть тише: – Вдруг это передается половым путем. Терушима окидывает его взглядом с головы до ног. Футакучи выглядит чертовски спокойным и абсолютно вменяемым. Юджи вспоминает: коньяк, который они дернули под стойкой, уже давно рассосался, так и не оказав на них никакого действия. Это значит, что голова у Кенджи абсолютно трезвая, что еще больше пугает. Юджи сглатывает. – Я не против, – «бодрящего минета от засранца Футакучи Кенджи», додумывает про себя он и замирает. Кажется, Терушима даже перестает дышать, пялясь на Футакучи, который, шлепнув себя по плечу полотенцем (стандартный жест всех барменов), стоит на расстоянии двух раковин и одного кухонного комбайна от него и просто глядит ему в глаза. Выдыхает через ноздри. — Пошли, — быстро говорит он. — В подсобку. Терушима делает выпад вперед, но начинает идти за Кенджи только тогда, когда тот проходит мимо него и толкает дверь подсобки. Молча он наблюдает за тем, как Футакучи поворачивает дверную защелку, и как только она фиксируется с коротким металлическим лязгом, тот пихает его в грудь, отчего Юджи ударяется спиной о стеллаж. Сердцебиение поднимается к горлу и стучит так, будто Терушима проглотил рыбу, бьющуюся о стенки его гортани. Они с Футакучи впервые стоят на таком близком расстоянии друг к другу. Так близко, что Юджи даже может почувствовать исходящий от него странный химический запах, который кажется ему очень знакомым. Обычно так пахнут джанки [3], насквозь провонявшие краской. Эту мысль Терушима просто сводит к тому, что несколько дней в помещении пахнет аэрозолью, и запах от нее мог впитаться в одежду Футакучи. У него просто не получается думать о чем-то другом, когда Кенджи проталкивает свой язык в его рот, находит им шарик пирсинга из хирургической стали и зажимает его зубами, потянув на себя. От этого язык Терушимы начинает приятно саднить. Футакучи отстраняет свое лицо и говорит: — Не знал, что у тебя здесь пирсинг, — а потом добавляет: — Может, у тебя есть еще что-то, о чем я не знаю? От одной только этой фразы в животе начинает горячо покалывать. Терушима тычет кончиком языка в нижние зубы, смекая, что этот их разговор приобретает некий другой смысл. Он говорит: — Стоит проверить. Тогда Футакучи самодовольно улыбается и опускается перед ним на колени. Чтобы расстегнуть ширинку ему требуется две целых и семь десятых секунды. За это время Терушима с позором успевает осознать причину своего такого поразительно быстрого стояка. Его несносный сенпай, отыгрывающийся на нем на протяжении недели, вдруг вызывает в нем какой-то странный сексуальный интерес и прямо сейчас собирается ему отсосать. Слишком точные руки Кенджи начинают греметь пряжкой на ремне Терушимы, без колебаний расстегивают молнию на ширинке и двумя рывками спускают джинсы до коленей. Такое удивительное хладнокровие возбуждает. Юджи запрокидывает голову и сильно жмурится, когда Футакучи обхватывает губами его твердый член прямо через ткань белья. — Не думал, что когда-нибудь окажусь в такой ситуации с тобой, — шутливо говорит он, смотря вниз на Кенджи. Тот лишь усиленно вздыхает. — Просто закрой рот, Терушима. — Знаешь, — произносит Юджи с задержкой (пальцы Футакучи ныряют под резинку его трусов), — я могу сказать тебе то же самое. Его член начинает прохладно обдувать, когда теплые пальцы Кенджи стягивают нижнее белье с его бедер. Глазами Футакучи находит сережку в покрасневшей головке пениса и гнет бровь. — И почему я не удивлен? — говорит он и раскрытыми губами обхватывает головку, не давая Юджи ни секунды, чтобы что-то ответить. Тело тут же пробивает озноб. Терушима хватается рукой за полку над своей головой, свалив с нее запечатанную упаковку бумажных полотенец, и уводит закатившиеся глаза в потолок. Футакучи сосет аккуратно, без особого фанатизма и обильного слюноотделения. Сильно втягивает щеки, создавая во рту вакуум, плотно обхватывает влажными губами ствол и сжимает головку стенками гортани, а в какой-то момент достает из своего заднего кармана коробочку мятных леденцов с ксилитолом и кладет один себе за щеку. Ментол не охлаждает, а лишь создает иллюзию, делая рецепторы частично нечувствительными, после чего они посылают в мозг нервный импульс, как при воздействии низкой температуры. С таким же, но обратным эффектом, действует вещество капсаицин, который делает пищу жгучей и будто бы горячей во рту. От того, как ментоловая добавка воздействует на температурные рецепторы и прохладно покалывает кожу, Терушима чувствует, что приближается к оргазму. Он представляет себе сморщенную от воды кожу, кластерные отверствия, гнойные язвы от дезоморфина и вообще все, что угодно, лишь бы не кончить так быстро. От напряжения он закусывает серьгу в своем языке. Юджи вдруг понимает, что Футакучи Кенджи возбуждает в нем какие-то странные, веселые, сексуального оттенка эмоции, пока получает от него очаровательный вдумчивый минет. За закрытыми веками, как изображение с оптической иллюзией, двигаются разноцветные круги. Терушима облизывает высохшие губы. От того, как теплая влага обволакивает его член, его мышцы сокращаются и подрагивают. Футакучи сильно сжимает ладонями его бедра и цепляет зубами сережку в головке, осторожно оттягивая ее на себя. Блестящая жилка секреций протягивается между ртом Кенджи и головкой члена, когда он выпускает пульсирующую плоть Терушимы изо рта, чтобы тот смог кончить в свою руку. В том месте, где от пальцев Кенджи остались красноватые вмятины, кожа все еще пульсирует. Футакучи поднимается с пола, вытирая вспухшие губы основанием ладони, и обхватывает пальцами подбородок Терушимы. — Не благодари, — интимно выдыхает он ему в губы и с этими словами проталкивает теплый круглый леденец в его рот. Терушима прокатывает по зубам подтаявшую конфету, холодящую во рту. — И не надейся, — с опозданием произносит тот и продолжает следить глазами за Футакучи, который выпускает из пальцев его подбородок, поднимает с пола упавшие бумажные полотенца и, положив их обратно на полку, уходит из помещения. Несколько секунд Терушима, оттраханный не только физически, но и морально, стоит неподвижно с опущенными трусами и стучит мятной конфетой во рту. Ему удается опомниться только тогда, когда он вспоминает, что ему еще нужно закрыть смену. Терушима топчется у стены, на которой только что закончил рисовать последнее граффити, и с гордостью окидывает взглядом результат своей кропотливой работы. Прошло два дня, как кончилась его стажировка сроком чуть больше недели, и теперь он может считаться полноправным барменом из основного состава. От краски мутит в голове. Юджи снимает респиратор, небрежно сунув его в задний карман, и легким росчерком ставит рядом с последним рисунком тег. Так райтеры называют подпись со своим псевдонимом. Первое время, когда он только начинал рисовать граффити, он занимался теггингом и наносил свою подпись везде, где только можно, и только со временем начал подписывать свои полноценные рисунки. Когда Терушима в согнутом положении собирает укатившиеся баллончики с краской по всему полу, чтобы положить их в сумку к остальным, к нему подходит Футакучи. — И сколько тебе заплатят? — спрашивает он просто ради приличия и поглядывает то на Терушиму, то на граффити на стене. Тот только пожимает плечами. — Не знаю, — говорит Юджи, наклоняясь над сумкой так, чтобы взгляд Футакучи непременно упал на его задницу, — восемь тысяч йен, что-то около того. Он одним рывком застегивает сумку и собирается повесить ее к себе на плечо, но с грохотом роняет на пол. Кенджи вдруг хватает его за ворот футболки вытянутой рукой и с силой встряхивает. Он кричит: — Это ты, мудак! — Ты чего, сперма в голову ударила? — растерянно произносит Терушима, пытаясь шутить, но тот глядит на него такими безумными глазами, что шея Юджи сама вжимается в плечи. Они одновременно кидают взгляд на стену, но глаза Кенджи немного дольше задерживаются на ней. — Ты тот сраный байтер [4], — наконец говорит он. — Вы со своей командой в наглую копировали наши рисунки, — пауза. — При чем очень бездарно. Все куцые обрывки информации складываются воедино. Футакучи из какой-то местной команды райтеров, резюмирует для себя Терушима. — Прости, это было давно, — несерьезно произносит он, выставляя вперед ладони. На этом моменте его резко отпускают и отталкивают, заставляя пошатнуться. Кенджи возвращается за стойку и шумит водой в кране, наполняя ею первую попавшуюся под руку коньячную рюмку. Терушима выверяет каждый шаг, следуя за ним. — Боже, не могу поверить, что отсасывал тебе, — стонет Футакучи и театрально набирает в рот воды, полоща ею ротовую полость. Нижняя челюсть Терушимы свирепо выпячивается. Кенджи сплевывает в раковину, забрав кромкой зубов каплю слюны, которая потянулась за водой. — Должен признаться, — говорит он, — зарисовывать ваши граффити было приятно. Тотчас по лицу Терушимы прокатывается волна зноя. Его горло сдавливает так сильно, что кажется, будто дернувшийся кадык вот-вот разрежет кожу на шее. Он встает на носочки и хватает Футакучи за грудки, подтягивая к себе через стойку. Они молча смотрят друг другу в лицо. Белый электрический луч светодиодного прожектора подобно шару для боулинга прокатывается по всей поверхности стойки рассеянным пятном. На подиуме в зоне посадки, сидя за круглыми столиками, выпускает дым в зеркальный потолок непредвзятая публика. Толпа подпрыгивает, ловя каждый звук играющего ремикса. Сегодня из колонок доносятся самые свежие треки, возглавляющие музыкальные чарты всю последнюю неделю. Юджи с видом великого мученика счищает гладкую и глянцевую апельсиновую корку, будто бы сделанную из резины, и кидает дольки в прозрачную чашу блендера. Ханамаки, стоящий чуть поодаль, взбивает в шейкере «Желтую птичку», а потом отфильтровывает смесь в бокал. Название этого коктейля, как принято считать, происходит от гаитянской песни «Yellow bird». Он был придуман в США и входит в категорию напитков «новой эры». Терушима знает это, потому что он от начала до конца проштудировал список официальных коктейлей и успел выучить несколько рецептов оттуда. На шее под прозрачной пленкой чешется свежая татуировка, которую Юджи сделал на днях на заработанные с граффити деньги. Он водит по складкам на пленке кончиками ногтей, чтобы немного ослабить ощущение зуда, и наливает какому-то парню чистый виски в олд фешн. — Не забывай про улыбку, — напоминает ему Ханамаки, подергав пальцами уголки своего рта. Строчка из памятки: на рабочем месте бармену нельзя быть грустным, поэтому все проблемы остаются при себе. Терушима кивает и действительно старается улыбаться. Футакучи нет на месте уже несколько минут, поэтому они с Такахиро трудятся в четыре руки. Взбитые сливки, подобно снежной шапке на вершине Фудзиямы, горкой вырастают в стакане и начинают подтаивать на кубиках льда. Терушима гремит железными монетами в кассе и стучит костяшкой по сенсорному экрану терминала, принимая новый заказ. Такахиро заглядывает в ящик под баром. — Терушима, а где у нас кофе для кофемашины? — спрашивает он. Юджи ударяет себя ладонью по лбу. — Черт, я забыл принести его из подсобки. Подожди, сейчас сбегаю. Терушима загнанно прихватывает зубами кончик губы. Он совершенно забыл, что Ханамаки просил его об этом. Чувства впрессовываются и все время меняют пропорции в своем составе. Все те странности, произошедшие с ним недавно, начинают казаться ему каким-то неловким мокрым сном, после которого он проснулся в глубокой растерянности и с пятном на трусах. И как бы сильно ему не хотелось, у него не получается отключиться от всей этой квинтэссенции дерьмовых событий, потому что у него есть только два дня в неделю, когда он не видит Футакучи Кенджи. Как только он заходит в помещение и захлопывает за собой дверь, его взгляд встречается с Футакучи, держащим корзину с фруктами в руках. Терушиму моментально пробивает током. Он быстро разрывает зрительный контакт, проходя мимо Кенджи, и начинает рыться на совершенно другой полке. — Что ты ищешь? — ровным тоном вдруг спрашивает Кенджи, не отходя от двери и не оборачиваясь. Терушима разглядывает его спину. — А, — коротко произносит он, — кофе для машины. — Он на другом стеллаже. — Ага, спасибо, — говорит Юджи, слушая, как рука Футакучи опускает дверную ручку. Он набирает в грудь побольше воздуха и в ту же секунду останавливает его: — Кенджи. И моментально прикусывает себе язык, думая, что Футакучи прямо сейчас пошлет его. — Забыл, что я твой сенпай, Терушима? — говорит тот, стрельнув в него тонкой выгнувшейся бровью. Юджи не до конца осознает то, что хочет сейчас сделать, и изо всех сил старается думать мозгом, а не головкой своего полового члена. Получается плохо. За пару шагов он оказывается около Футакучи, а потом хватает за шею и смазано целует, разжимая его сомкнутые зубы своим языком. — Отцепись от меня, придурок! — орет Кенджи, отпихивая от себя Терушиму корзиной с фруктами, которую держит одной рукой. Сердечные сокращения учащаются до ста ударов в минуту. В клубе играет какой-то перегруженный синтезированный трек, который в подсобке звучит приглушенно, будто проходит через толстое стекло. Кровь пульсирует в висках Юджи. Он внимательно ловит каждое движение Футакучи, который ставит пластмассовую корзину на пол, а потом оказывается рядом и обхватывает его лицо ладонями. Под таким напором Терушима автоматически делает несколько неустойчивых шагов назад и тянет за собой повисшего на нем Кенджи, который больно кусает его за губы. Он ныряет руками под его зеленую (он бы сказал, скорее темно-бирюзовую) футболку, щипая за соски и оглаживая торс. Их поцелуй — просто очередное соревнование, где один нападает, а другой просто не может не нападать в ответ. — Предлагаю забыть, что было между нами в прошлом, — с одышкой произносит Кенджи, отстраняя лицо. Он быстро поправляет себя: — То, что касается граффити. Терушима намеренно затягивает с ответом, чтобы посмотреть, как смешно меняется выражение на лице Футакучи. — Согласен, — говорит он и снова целует его. Когда они возвращаются в бар, Ханамаки, обычно спокойный и собранный, готов взорваться. В руках у Терушимы корзина с фруктами, у Футакучи — упаковка растворимого кофе. Оба тяжело дышат. Вопросы Ханамаки отпадают сами собой. Они стараются вести себя так, будто у них только что не было страстных примирительных поцелуев в подсобке, чтобы только не вызвать подозрений. В ультрафиолетовой темноте Терушима видит Бокуто и Куроо, которые проталкиваются к бару через толпу и усаживаются на свободные, еще теплые стулья. Волосы Бокуто как всегда торчат вверх от пенки для укладки, а Куроо одет как подросток в период полового созревания и сильно пахнет гелем для душа. Терушима весело им улыбается и предлагает энергетик с концентрированным спиртовым привкусом. Для этих придурков можно не особо стараться. Все время, пока они разговаривают, Юджи по привычке бросает осторожные взгляды на Футакучи. — У тебя и другие клиенты есть, — в своей строгой манере говорит тот, когда Бокуто и Куроо уходят. Плечи Терушимы безнадежно поникают. Его нахальный сенпай-провокатор снова ведет себя так, будто ничего не произошло. Юджи не понимает, как один и тот же человек умудряется вызывать в нем такие разные чувства, похожие на уродливый результат кроссбридинга раздражения с симпатией. В этот момент, выбивая все прочие мысли из головы, Кенджи игриво шлепает его по заднице. — Один коктейль с персиковым пюре, пожалуйста, — говорит ему клиент, но Терушима улавливает только «коктейль» и «пюре», потому что оборачивается на Кенджи, который уже вводит что-то в программе и даже не думает на него смотреть. Юджи улыбается. Куроо был прав — теперь ему нравится работать. Короткие вспышки стробоскопов ломают движения, делая толпу единым шипящим сигналом из черных и белых точек телевизионных помех. Точки подпрыгивают, замирают в коротком промежутке между сведенными треками, а потом снова подпрыгивают. Музыка оглушает. Громоздкий сабвуфер глухими толчками выталкивает из динамика низкочастотные звуки, отчего пол вибрирует, как при четырехбалльном по шкале Рихтера. Источники света загораются всеми цветами, которые только есть в эмиссионном спектре. В помещении раздается первый выстрел.