Память Саши

Шипкинский перевал, несомненно, всегда был очень красив. Его величественные горы невольно внушали гордость и волнение тому, кому посчастливилось покорить их, и заставляли трепетать тех, кто стоял у подножия. Самой высокой горой перевала была, собственно, Шипка; именно на неё смотрел сейчас Александр Гайфудинов, младший унтер-офицер одиннадцатой роты 55-го Подольского полка. Несмотря на то, что Саша стоял на соседней горе — Кадийской Стене — он всё равно был вынужден смотреть на Шипку снизу вверх. «Такой красивый перевал — думал он — а люди терзают его взрывами!» — Посторонись, унтер, тут сейчас его Превосходительство пронесут! — отвлёк Сашу от его мыслей какой-то офицер. Саша поспешно отступил в сторону, но всё же остался поблизости; не каждый день удаётся увидеть генерала! Любопытство Саши было вознаграждено: ему удалось сквозь толпу увидеть носилки, которые несли двое солдат; в них лежал командир дивизии генерал-майор Драгомиров, которого Сашу приучили знать в лицо во время обучения. Бинты на правой ноге генерала запеклись кровью. Генерал здоровался с окружившими его офицерами и давал им указания, как вдруг резко зафиксировал взгляд на Саше. Он приказал носильщикам остановиться и сделал Саше знак подойти. Не понимая, как генерал его заметил (в толпе он стоял в третьем ряду), Саша медленно подошёл. — Тебя… зовут… Александр… — генерал сказал это очень низким, сипящим и хрипящим голосом. — Точно так, ваше Превосходительство. — сказал Саша, робея. — Это… хорошо… — генерал улыбнулся и протянул руку к Саше. Юноша хотел было подойти, но вдруг генерал резко соскочил с носилок и кинулся к нему; Сашу обуяла паника, но… — Саша, Саша, просыпайся давай, турок опять на гору лезет! — тряс Сашу за плечо его друг и подчинённый, Гриша Стегарнюк. — Как ты еще от канонады-то не проснулся?! Саша резко вскочил. В темноте и тумане не было видно ни зги; где-то в стороне громыхали выстрелы. — Гриша, чего ты? Где турки? — До нас не дошли еще, но скоро могут быть здесь! Саша схватил винтовку. — Взво-о-од, приготовить винтовки! Всем встать! Приготовиться к отражению атаки неприятеля! Увидев Сашу, к нему подбежал командир роты, поручик Прокопович. — Старший унтер-офицер, все ли у вас готовы? — Так точно, ваше Благородие! А дозвольте узнать, откуда турок лезет? — Их заметили недалеко от позиций второй и третьей роты! Им на помощь двинулась двенадцатая рота, но турки крепко держатся, наши могут не сдюжить! Последние слова Прокопович договаривал уже на ходу — ему нужно было точно знать, что вся рота готова к бою, особенно в такой темноте. — И кой бес меня заставил проспать начало атаки? — корил себя Саша. — я же взводный унтер!.. — Вздумал еще беспокоиться из таких мелочей! Ты же Егорием жалованный, почти благородный, тебя и выпороть нельзя! — усмехнулся услышавший его Гриша. — Тебя тоже, между прочим. Вглядываясь в темноту, Саша вспомнил о своём сне. Почему генерал вёл себя так странно? Почему этот сон казался таким реальным? Причём здесь его имя? Саша хорошо помнил, как в действительности видел раненого генерала несколько недель назад; тот не только не говорил с ним, но даже и не заметил. Из дум Сашу вырвали несколько силуэтов, появившихся из темноты. Он вскинул винтовку; его примеру последовали еще несколько солдат. — Стой! Кто идёт? — Свои! Пришельцы подошли ближе к окопу, и Саша заметил, что это действительно свои. На руках они несли раненого офицера; его голова была разбита в нескольких местах и представляла собой кровавое месиво. — Вы откуда, ребята? — Из двенадцатой. Прапорщика Семёнова порубили ятаганами. — пояснил один из пришедших, заметив, как Саша смотрит на их окровавленную ношу. — Покуда живой. В окоп одиннадцатой роты запрыгнул ротный фельдфебель, Осип Микасюк. — Привет, Сашка! Ну что, готов бить турка? — Здравствуй, Осип! Да уж ждём с нетерпением, надо же их наказать за то, что двенадцатую обижают. — Я слышал от командира, что турок к Орлиному Гнезду лезет, к нам пока нейдёт. — Чудно. Досидимся тут в окопе, басурмане всех побьют и с тылу зайдут к нам. — проворчал Гришка. — Гришка, цыц! Минуты ожидания до вражеской атаки тянулись медленно; Саша невольно задумался о своём. Он вспоминал, как не хотел уезжать из Воронежа, когда отец вздумал отправиться на строительство железной дороги в Бессарабию; как долго не мог прижиться на новом месте; о первом стоге сена, который разделил с местной крестьянкой. Когда он, наконец, почувствовал себя в Бессарабии своим, уже пришло время отправляться в армию. От мыслей о доме Саша перешёл к воспоминаниям о первых днях в армии — о том, как его учили перезаряжать винтовку, как учили маршировать, как обучили грамоте. Несмотря на то, что Саша успел пробыть в армии не так уж долго, а грамота плохо давалась и более опытным солдатам, он постиг её очень быстро. Он даже раздобыл было свою первую книгу и с успехом начал её читать, но началась война, и стало не до чтения. — Слушай, Сашка, там хлопцы из соседней роты бают, что один турок флажок притащил к Орлиному Гнезду и ну размахивать! А наши командиры посмотрели-посмотрели, да и показали ему кукиш! Саша вздрогнул — возгласы Гришки застали его врасплох. Светало; первые лучи солнца тщетно пытались пробиться сквозь туман. Саша высунулся из траншеи и стал рассеянно осматривать склон горы св. Николая. Вдруг какое-то движение привлекло его внимание; Саша разом стряхнул с себя сонливость и задумчивость и внимательнее глянул на склон. Так и есть — к третьей батарее пробиралась колонна турок! — Тревога! Турки! — крикнул Саша. Откуда ни возьмись, к нему подскочил ротный. — Где? — Да вот, по склону лезут! Ротный куда-то убежал; Саша продолжил наблюдение за турками. Те подползали всё ближе, как вдруг раздался страшный грохот. — Батарея работает! «Князь» проснулся! Пушечные снаряды смели первых продвигающихся турок; залп пришёлся им прямо во фланг. Турки вынуждены были остановить продвижение и открыли ответный огонь. В ответ заговорили русские винтовки. Саша по праву считался одним из лучших стрелков в роте; вот и сейчас каждый его выстрел повергал какого-то из турок. «Выстрел — укрыться — перезарядка — выстрел» — разум Саши с точностью часов выдавал несложные, но четкие и такие важные команды — «Выстрел — укрыться — перезарядка…». В пылу боя он даже не расслышал, что сзади раздался страшный треск и скрежет, и что-то полыхнуло. — Ребята, турок с тылу бахнул, батарея выбита! — закричал кто-то неподалёку от Саши. Саша обернулся — кричавшим оказался один из рядовых его взвода; он в панике метался по окопу и махал руками. Саша подскочил к нему, остановил, схватив за плечи, и сунул ему его же винтовку. Рядовой непонимающе взглянул ему в глаза. — Батарея выбита, «Князь»... погиб. — Бери винтовку и стреляй! Стреляй, слышишь? — чтобы привести рядового в чувство, Саша сопроводил эту команду оплеухой. — Да. Да… — кивнул рядовой, взял винтовку и прицелился. Саша осмотрелся и заметил, что другой рядовой палит из винтовки очень часто, не глядя. Он подскочил к нему. — Целься внимательно, не трать патроны попусту! Ты что, хочешь порку получить? Турки ненадолго отхлынули, но затем предприняли новый штурм; стрельбой по русской батарее их поддержала их собственная артиллерия, и огонь русских больше не мог их сдержать. Пришло время для главного оружия. — Примкнуть штыки! — закричал Саша во всю силу своих лёгких, услышав, что в некотором отдалении от него соответствующую команду отдал ротный. Солдаты едва успели последовать команде, как в траншеи ворвались турки. Этот урок Саша тоже выучил хорошо. «Отвести винтовку противника — укол; отвести винтовку противника — удар прикладом — укол». Прокопович большое внимание уделял подготовке штыковому бою, часто повторяя суворовскую фразу — «Пуля — дура, штык — молодец». В результате каждый боец одиннадцатой роты отлично умел фехтовать штыком. Очередной турок выхватил ятаган и занес его над Сашей; Саша заблокировал удар винтовкой и разбил турку голову прикладом. Винтовка оказалась повреждена, но для штыкового боя еще годилась. — Саша, поручик Уриилов тяжко ранен, нужно прикрытие — вытащить его из-под огня. — подбежал к Саше Микасюк. — Нужно — значит, будет! Гриш, как твоя команда? Запыхавшийся и забрызганный кровью Гриша опёрся на ружьё. — Держимся пока, воевать можем! — Пойдёте с Микасюком! — Будет сделано! Турки снова отступили. Усталые ноги Саши подогнулись, и он свалился в окоп. Каждый третий в его взводе был ранен или убит; но склон горы был усеян турецкими трупами. — Саш, Уриилов в порядке! Микасюк благодарности передаёт! Кстати, табачку не найдётся? — неунывающий Гришка подошёл к Саше. — Какой тут табачок… Ваше Благородие, как считаете, это была последняя атака сегодня? — спросил Саша проходящего мимо Прокоповича. — Как знать, унтер. Будьте готовы ко всему. Обстрел батареи прекратился. Саша подумал было, что на сегодня боя с него хватит, как вдруг произошло худшее. Артиллерия турок стала работать непосредственно по русской пехоте. — Саша, ложись, твою мать, накроет же! — Гриша сбил друга с ног. Положение одиннадцатой роты стало критическим; обстрел турецких пушек погубил многих бойцов, но следующий штурм турок сорвался — пришла помощь. — Смотри-ка, наши идут! Наши! — с этими словами Прокопович вскочил на бруствер. — Рота! За мноой! Марш! Общим ударом бойцы роты опрокинули турок; многие из них побежали. Остатки взвода Саши вышли из окопов вместе со всеми; они смели турок, пытавшихся обойти основные силы роты. Саша осмотрелся на поле боя и увидел Прокоповича. Тот сражался сразу с тремя турками и уже заколол двух из них, но вмешался четвёртый турок, который выстрелом из винтовки в упор убил его наповал. Саша помедлил. «Офицеров не осталось — подумал он. — значит…» — Осип! Оосиип! — закричал Саша, заметавшись по полю боя. Меж тем, контратака русских срывалась — рота пребывала в замешательстве из-за убийства командира, а из-за того, что именно она возглавляла контратаку, остановились и бойцы Волынского и Житомирского батальонов, подошедшие на выручку. Наконец, Саша нашёл Микасюка; тот сцепился с одним из турков. Саша проткнул турка штыком и закричал: — Осип, командир погиб! Ты за старшего! Веди нас дальше, а то мы тут все погибнем! Осип, не моргая, посмотрел на Сашу, подмигнул, выскочил перед всеми и закричал: — За мною, братцы! Вперёд, ура! Рота вновь устремилась вперёд; турки в полном беспорядке побежали. Осип нашёл Сашу, похлопал его по плечу: — Как временный командир роты, поспособствую второму Георгию! — Спасибо… — сказал Саша. Он обвёл рассеянным взглядом склон горы: повсюду лежали вперемешку тела своих и чужих, окопы были изрыты снарядами; среди русских солдат было уже мало знакомых лиц — одиннадцатая рота потеряла более половины своего состава, и позицию продолжали удерживать солдаты других подразделений. Саша отошёл назад в окоп, куда больше никто еще не вернулся. Ноги были как ватные, в голове шумело. Саша упал на колени и понял, что не может шевельнуться; попробовал повернуть голову — и не смог; попытался просто посмотреть перед собой — и понял, что не видит ничего, кроме бесконечного тумана. — Тебя… зовут… Александр… — раздался как будто внутри головы Саши низкий, сипящий голос… Где же он его слышал? — Это… хорошо… Во сне, где же ещё?! Из туманной дымки проявился силуэт. Силуэт был прозрачный, но в целом его форму можно было разобрать — вытянутая, тонкая, извивающаяся. У силуэта была «голова» — тоже продолговатой формы. Когда голос зазвучал еще раз, на «голове» проявилось отверстие — вроде человеческого рта, но без зубов. — Александр… Ты мне нужен… Я долго, очень долго тебя искал… И теперь… Я… снова… Буду жить… А значит… Кто-то… Должен умереть… Яркая вспышка света была последним, что увидел Саша. Он не видел, как силуэт разделился надвое; не видел, как разделённые части влетели в его помертвевшие глаза. Не видел, как его тело вновь начало дышать.