Служители вечности...

Джикел переступил порог собственного храма, когда тусклое северное солнце едва показалось из-за горизонта. Размашистым шагом он направился вглубь, минуя зал общей работы и тренировочные полигоны. Наставники отрывались дел лишь на мгновение, чтобы почтительно склонить голову, и снова возвращались каждый к своему занятию. Юноши поглощенные тренировкой не приветствовали его вовсе - отвлекаться в процессе обучения здесь считалось дурным тоном. Послушники освобожденные от занятий повествовали его так же, как и наставники, разве что головы склоняли чуть глубже и ждали пока он скроется из виду, прежде чем снова увлечься разговорами о юношеских переживаниях. Храмы подобные этому - отголоски тех далеких времен, когда Служители лично обучали людей и даэвов искусству войны. Сейчас такой необходимости не было, менторы отобранные лично им еще в незапамятные времена прекрасно справлялись сами, но все же Джикел любил наведываться сюда без предупреждения и наблюдать за тем, как продвигается обучение послушников, а иногда и лично участвовать в процессе. Однако причиной его частого появления здесь, особенно в последние годы были не только послушники. В самой глубине храма находился скрытый зал, доступ к которому имели только некоторые менторы и смотрительница. Этот зал был врезан в скальное ущелье и одной стороной выходил прямо под горный водопад. Часть ледяной воды попадала в специальные каналы, которые вели к центру зала, там она собиралась в неглубоких бассейнах из черного мрамора и из-за их необычной конструкции казалась неподвижной. Он любого неосторожного движения по водной глади шла рябь, но если стоять неподвижно, то можно увидеть свое отражение, будто в зеркале. Смотрительница безмерно любила этот зал, Джикел же его ненавидел. Иногда она опаздывала, и тогда ему приходилось ждать, всматриваясь в облик существа по ту сторону водной глади. Если очень захотеть, то в нем все еще можно узнать собственные черты. Вот и сегодня смотрительница опаздывала, а он рассматривал свои когти и думал о том, что за последний год они стали немного длиннее. Он давно не брал в руки меч. Асмодея несмотря на все былые невзгоды процветала. С оборотнями люди научились справляться сами, а делами столицы занимался в основном Асфель. Бывший Хранитель Башни рассудил, что ответственность за Асмодею и асмодиан в лежит только на его плечах. Асфель был строг со всеми, включая себя самого, поэтому в первые годы после Катаклизма отлучить его от Пандемониума - центра их нового мира - было практически невозможно. Только спустя несколько сотен лет, когда они окончательно утратили свой прежний облик, он позволил себя вздохнуть с облегчением и отдал часть своих обязанностей Триниэль и Маркутану. Джикел ничего не имел против того, что на его долю выпало претворение приказов Владыки в жизнь. Он знал истинную причину столь ревностного отношения Асфеля к правлению, хоть они и никогда не говорили об этом вслух. Разочарование - вот, что испытал Хранитель Севера, когда тонкая эфирная нить связывающая их разумы с сознанием Айона оборвалась. Это чувство преследовало всех Асмодеан. "Да хранит вас Асфель" практически заменило распространенное в былые времена "да хранит вас Айон". Бог уже давно покинул этот мир, если вообще когда то был с ними, а образ Асфеля занял его место в сердцах асмодиан. - Ты снова думаешь о прошлом, Владыка, - прозвучал из-за спины тихий голос смотрительницы, едва различимый из-за шума стекающей воды. - Почему ты так решила? Женщина обогнула его высокую фигуру и мягко улыбнулась, отчего на щеках прорезались пока неглубокие морщинки. Глаза привыкшие видеть нестареющие лица даэвов подмечали каждую новую деталь на ее лице. - Потому, что когда ты думаешь о прошлом, твой взгляд становиться печальным, Владыка. Теперь улыбнулся он сам. Смотрительница была человеком. Ее темные волосы, всегда забранные в невысокий хвост, уже тронуло серебро седины, серая кожа потеряла былую свежесть, но вот ее глаза по прежнему оставались неизменными - два синих омута. Слишком живописные, они неестественно смотрелись на ее сухом угловатом лице. Он не раз предлагал ей стать даэвом, но смотрительница всегда отказывалась. -“Я не хочу жить в ожидании смерти близких мне людей,” – говорила она. Смотрительница занимала в его сердце особое место. Она не боялась его, она его... любила? Возможно. Наверное так же, как матери любят своих сыновей. - И что же еще ты видишь в моем взгляде? - усмехнулся Джикел. - Сожаление и ярость, - серьезно ответила женщина, снова заглянув в его глаза. - Ярость на самого себя за то, что ты не в силах изменить. - Мы были другими, - сухо сказал Разрушитель. - А мы нет, - она обернулась и полы ее длинных одежд всколыхнули воду. - Мы родились такими. Мы не знаем, какого это - жить при ярком свете. Многие и не хотят знать. Джикел вымученно улыбнулся и ничего не ответил. Этот разговор не был первым, но ему было суждено стать последним. В тот день он покинул храм глубоко за полночь. Пандемониум встретил его шумом укрощенных горных рек, шелестом немногочисленной растительности и пустынными улицами. Он мог обойтись и без этого, но в ночной столице было некое очарование со временем покорившее даже далекого от размышлений о прекрасном Разрушителя. Асфель нашелся в своем кабинете. Он стоял вполоборота и наблюдал за тем, как утро вступает в свои права. - Пришел срочный доклад из Морхейма, - строго произнес он. - Несколько патрулей не вернулись из Соляной Пустыни. Джикел подошел ближе и взглянул на доклад. В нем говорилось о тем, что поисковому отряду, отправленному из крепости, удалось обнаружить несколько тел. Они были убиты с помощью древних заклинаний, узнать которые по характерным следам могли разве что те, кто застал Катаклизм. Среди тел так же было обнаружено несколько послушников его храма. Джикел сильнее сжал свиток. - Я отправлюсь туда лично, - уронил он, прежде чем раствориться в потоке эфира. Первым, что он увидел ступив на холодную землю Морхейма были тела. Тела простых людей - не даэвов. Это было небольшое поселение, коих тогда было много в Соляной Пустыне. Тревожный звон на периферии сознания: она жила здесь. Тело смотрительницы он обнаружил недалеко от центральной площади. Глаза, бывшие некогда синими, потускнели. Ничего не видящий взгляд был устремлен у небу. Джикел пошатнулся, его затрясло. Он взмыл в алое предрассветное небо. " Мы нашли их! " - прозвучал эфирный зов. Виновников резни окружили асмодиане. Их было не больше сотни. Они походили на даэвов древности: все светлокожие и белокрылые. Их лидер, нахальный мальчишка по имени Дальтрас, поведал, что на другом обломке процветает солнечный Элиос, которым правит Светлая Владычица Ариэль. Дальтрас говорил, а Джикела пожирало пламя ярости. - Я позволю вам жить, - наконец произнес он и в тот момент его глаза пылали так ярко, как никогда раньше. - Если ты отречешься от своих богов, по чьей вине погибла прежняя Атрея! Среди белокрылых даэвов прошел шепот негодования. Дальтрас с минуту молчал, потом обернулся к своим людям и произнес: - Спасибо, что следовали за мной все это время. Я буду отстаивать свою честь, а вы любыми путями выбирайтесь из этого места и сообщите обо всем в Элизиум, - потом, он снова повернулся к нему, гордо вкинул голову и с вызовом бросил. - Я останусь верен своим богам, Владыка Разрушения! Джикел ничего не ответил. Он вскинул руку и смертоносный вихрь из лезвий отправил наглеца в поток эфира. - Убить, - скомандовал он своим. Впервые на асмодианскую землю пролилась кровь белокрылых даэвов. Они все сложили бы крылья, если бы не появление Ариэль. Хранительница Юга бросила на него странный взгляд, исполненный не то сожаления, не то печали и исчезла вместе с теми, кого еще можно было спасти. Асмодиане ликовали, возмездие свершилось. Он не слышал их одобрительных выкриков. Перед внутренним взором стояли тусклые глаза смотрительницы храма. Джикела трясло. Трясло сильнее чем в день заключения злосчастного перемирия. Он мог скрыться от этого в эфирном потоке, мог перестать чувствовать хотя бы на время, но не стал. Это было бы оскорблением ее памяти. По щекам текли слезы ярости. Никто не увидел их кроме Асфеля. Никому другому он не позволил бы это увидеть. Асфель выслушал его рассказ молча, хмуро кивнул и позволил ему остаться в одиночестве. Вспоминая об этом сейчас, он задавался вопросом был ли это на самом деле он? Больше он не позволял себе привязываться к людям. Что-то в тот день изменилось. Он стал резким и нелюдимым. За свою жизнь Джикел видел множество смертей. Многие он принес сам, многим был безмолвным свидетелем. Он не запоминал людских имен, они стирались из памяти за бесконечно долгую жизнь Служителя. Имени той смотрительницы он тоже не помнил. Но он навсегда запомнил ее слова: Ярость на самого себя за то, что ты не в силах изменить. Он не был в силах вернуть ее к жизни. И единственное, что он мог, это иногда навешать то место, где она погибла. Сейчас там пустыня, холодная и пустая... как и его душа.