***
Кататься по мокрым доскам на животе оказалось не так забавно, как кролик рассчитывал. Палуба довольно быстро подсыхала и уже на втором забеге стала цепляться за свежеподстриженное пузо, выдирая из него крошечные клочки шерсти. Неприятно! И кто его знает, что сделает хозяин, если ему снова, второй раз за ночь придется делать приборку. А ну, как он после такого решит побрить корабельного питомца налысо? Представив себе эту картину, кролик с перепугу подпрыгнул и, приземляясь, зацепил край так и стоявшего, где оставили, ведра. С гулким громким звуком ведро опрокинулось на бок и прокатилось по палубе, забирая к правому борту. Грохочущий деревянный звук кролику понравился. Было в нем что-то эдакое. Залихватское. Бодрящее, словно рокот победного барабана. Кролик подскочил поближе и сильно толкнул ведро передней лапой. Оно покатилось, покатилось немного, да и остановилось. Кролик наморщил нос — слишком быстро остановилось. А что, если?..***
Когда Полина, цепляясь древком трофейного оружия за верхние ступени трапа, выбралась на палубу, все остальные уже выстроились там молчаливой и озадаченной шеренгой. Даже мадемуазель Натали оторвалась от своей бесконечной писанины и стояла, приоткрыв от удивления рот. На левом клыке повисла тонкая синяя щепочка с золотистыми буковками KOH-I… — дальнейшее было откушено. Полина ахнула и выронила свою драгоценную добычу — гарпун упал, и удар эхом разошелся по шхуне до самого трюма. По палубе, бодро грохоча и мелькая сосновым донцем, катилось деревянное ведро. Докатившись до бизани, нырнуло оно под покров тумана и дальше грохотало уже невидимым, но недолго — звук немного изменил тональность, и вскоре ведро вынырнуло из тумана и снова подкатилось к изумленной публике, в этот раз повернувшись к зрителям другой стороной, и причина столь странного поведения корабельного инвентаря стала всем очевидна. Внутри, сжавшись в большой пушистый мяч, сидел лиловый кролик. Он шустро перебирал передними лапами, от чего ведро двигалось и двигалось вперед с довольно-таки приличной скоростью. По крайней мере, никто из смотрящих не успел произнести ни слова, а ведро уже угрохотало в сторону фок-мачты и снова пропало из виду. Капитан глубокомысленно потер рукою подбородок и посмотрел на доктора. Доктор развел руками и посмотрел на рулевого. Рулевой же был настолько захвачен необычным зрелищем, что не сразу заметил обращенные на него взгляды. Воронцов слегка толкнул его локтем, и тогда Лендер, отмерев, произнес: — Охренеть можно! Капитан хмыкнул: — Точнее и не скажешь! Натали, уже уткнувшаяся в свою драгоценную рукопись, стремительно покрывала очередной тетрадный лист косыми летучими строчками, торопясь запечатлеть драгоценные наблюдения с натуры. Дописав до конца страницы, она поправила кончиком карандаша спускающийся с виска локон и спросила словно между делом: — Что же, он так теперь и будет грохотать? Уймите же его кто-нибудь, господа. Лендер непонимающе глянул на нее, на капитана. — А. Ну да, конечно. Эй, Кроля! — и он свистнул коротко и звонко. Ровный рокочущий звук прервался, на носу раздался гулкий удар. И стало тихо. Лендер подождал — ничего не происходило. Тогда он снова свистнул, дольше и протяжнее. — Кроля, а ну, давай сюда! Послышались странные звуки — не то пыхтение, не то сопение, потом какая-то неясная возня, а потом — треск и скрежет, будто кто-то пытался выдернуть из очень твердой доски засевший в ней ржавый гвоздь. И следом из туманной пелены донеслось печальное: — УУУУУУУУ! Вой протек над палубой, переполз через планшир и потянулся по-над водой, искажаясь и меняясь по дороге, пока не достиг четырехвесельной шлюпки, только-только отвалившей от крутого борта стоявшего неподалеку на якоре двухмачтового судна без каких бы то ни было опознавательных знаков, флагов и вымпелов.***
— М-да… Как это вы, Лендер, верно заметили — охренеть можно! — сказал капитан, склонившись над стоящим на баке деревянным ведром. Вокруг столпились все, кто в этот момент бодрствовал, включая Марью Сидоровну — услыхав жалобный вой, она не усидела в капитанской каюте и выскочила на палубу, на всякий случай прихватив с собою верную метелку. Лиловый кролик, свернувшийся клубком, чувствовал себя прескверно. Стыд и срам. Услышав призывный посвист рулевого, он подпрыгнул, предполагая одним махом оказаться у хозяйских ног, но не тут-то было. От резкого движения ведро дернулось, подпрыгнуло вместе со своим необычным содержимым и встало на донышко, как и полагается приличному ведру. А содержимое вдруг ощутило, что не может шевельнуть ни лапой, ни ухом, ни даже хвостом. Он, боевой морской упырь, удостоенный алого платка Теодора Лендера, застрял в поломойном ведре. Позор. Просто позор. И поделать с этим ничего было нельзя — свидетелями позора стали все, и Вожак, и хозяин, и рыжий хозяйский приятель. Кролик закрыл глаза и изо всех сил пожелал сию же секунду развоплотиться прямо тут, на месте. Но чуда не произошло. Он по-прежнему прочно, словно пробка в бутылке, сидел, упираясь носом в подушечки собственных задних лап, плотно обмотанных длинными бархатистыми ушами. Попытки вытащить кролика из западни ни к чему не привели. Вытряхнуть его не получилось. Вытянуть за что-нибудь — тоже. За это что-нибудь его еще нужно было ухватить, но когда Теодор попытался всунуть руку между деревянной стенкой ведра и пушистым кроличьим боком, он и сам едва не застрял — выдернуть пальцы обратно получилось только с помощью капитана. — Ну, Кроля, ты попал… — Теодор задумался. Будь Кроля жив, можно было бы подождать пару дней. Без еды и питья узник быстро спал бы с боков и выскочил из ведерка как миленький. А так… — Может, одолжить у Михалыча стамеску? — неуверенно спросил Теодор у штурмана. Воронцов ответить не успел — вмешалась Полина. — Да вы что? Стамеску! Еще предложите сразу багром его оттуда выковыривать! Или вот - гарпуном! Кролик приоткрыл обращенный наружу глаз и тихонько пискнул. — Вы разве не видите? — продолжала мадемуазель, воинственно уперев руки в бока. — Ему же страшно! Кролик пискнул снова — конечно, страшно. А что, если он так и останется сидеть в этом окаянном ведре до скончания веков? И даже с тоски не помрешь — не получится! — Ну что ты, Кроля, — барышня присела возле ведерка и погладила короткий сиреневый ворс. — Мы что-нибудь обязательно придумаем! А кстати, — она повернулась к рулевому, — где же его кудряшки? — Состриг, — лаконично ответил Теодор. Объяснять девице, что стамеска нужна для того, чтобы разобрать ведро на доски — когтями несподручно — он не собирался. И вы подумайте — она знает, что такое стамеска! А барышня и не ждала объяснений — она самозабвенно ворковала над злосчастным грызуном, почесывая его доступные части: — Как же ты так неосторожно, бедненький? Ну не горюй, не горюй, никто не посмеет тебя — стамеской. Вот еще! Пусть только попробуют — мы тогда тебя себе заберем! Насовсем! И вот тут кролик испугался по-настоящему. От ужаса он сжался еще сильнее, хотя, казалось, дальше некуда. Почуяв некоторую свободу, уши отцепились от задних лап, ноги напряглись и неожиданно для самого кролика и даже, кажется, независимо от его воли выпрямились, разнося в щепки ни в чем не повинное ведро, верой и правдой служившее шхуне «Дмитрий» с начала предыдущего плавания. Лиловым пушечным ядром вылетел кролик из своей разрушенной темницы прямо в объятия мадемуазель Полины, снеся ее с ног. Обломки ведра разбросало во стороны, и с громким стуком рассыпались они по всей палубе. Кролик же, оказавшись на свободе и не испытывая ни капли признательности к Полине, тут же метнулся куда-то вбок, только его и видели. Судя по скрипу снастей и ожесточенному пыхтению сверху, он поспешил в свое надежное укрытие в «вороньем гнезде», где и затаился. — Ну, так… — сказал Стах, чтобы сказать хоть что-то, и огляделся. Кажется, все было в порядке. Никаких непоправимых разрушений нет. Полина уже стояла на ногах, спокойно поправляла платье – падение не причинило ей серьезного ущерба, только шелк новой широкой юбки слегка помялся. Слегка пострадали и остальные дамы. Марье Сидоровне разметало в паклю недавно навитые на папильотки букли, а Натали от неожиданности проткнула карандашом насквозь свою тетрадку. Но оно было и к лучшему — обе барышни поспешили убраться с палубы, одна — срочно восстановить бесценные записи, вторая — поправить куафюру, да и глянуть, как там магистр. Не пробудился ли. Из тумана вышел расстроенный плотник, неся небольшую охапку струганых желтоватых дощечек — все, что осталось от ни в чем неповинного ведра. — Дык! — сказал плотник, укоризненно глядя на рулевого. — Непрдк! — Да ладно тебе, Михалыч, — Теодор взял одну дощечку, повертел в руках. — Ну, не убрал я ведро. Ну, виноват. Но потеря-то не так чтобы очень велика, а? Плотник возмущенно вскинул брови, борода его распушилась, он хотел что-то сказать, но, видно, не находил слов, одновременно и подходящих к случаю, и не нарушающих приличий. Так и исчез, прижимая к себе останки погибшего ведерка и негодующе фыркая. — Послушайте-ка, Лендер, — ругаться Стаху не хотелось, но спускать вторую подряд провинность было нельзя — иначе какое же он начальство? — Что нужно сделать, чтобы у нас на «Дмитрии» был порядок? Вот что мне нужно сделать — с вами? Рулевой промолчал. Ну что тут скажешь? Не нарочно же он все это затеял? Ведро не прибрал, это верно. Но кто же знал, что Кроля так разгуляется — наверное, если б не туман, его и на берегу было бы слышно. А может, и было. А может, и не только на берегу. — Ну, — спросил капитан, не дождавшись ответа, — молчите? — Молчу, — ответил Теодор. — А что говорить-то? — И я не знаю! Но скажите на милость, почему, за что бы вы не брались, превращается в катастрофу? — Ну, уж и в катастрофу, — не сдержался Теодор, но поймал взгляд доктора и продолжать не стал. — Да, в катастрофу! — Стах посмотрел вверх. — Вы обещали, что кролик не создаст нам проблем. И что мы видим? Форменный бардак! И снова рулевой промолчал. — Вот как, — продолжил капитан, — как вам удалось превратить в балаган такое простое занятие, как мытье полов — вот для меня загадка! Вчера вы самовольно отлучились с судна — еще неизвестно, каковы будут последствия вашего необдуманного поступка. Сегодня не без вашего содействия кролик устроил нам тут сущий погром. А чего мне ждать завтра? Визита епископа с причтом? Вот честное слово, я бы, пожалуй, предпочел епископа, чем еще одну такую приборку! Теодор повесил голову. Возразить ему было нечего. Из-за спины капитана отчаянно махал руками доктор. Стах повернулся к нему: — Пан Вениамин, прекратите подсказывать. Полагаю, Лендер прекрасно помнит, как произносится «Извините, капитан». — Извините, капитан, — послушно повторил рулевой. — Извиняю, куда ж деваться. Кролик этот ваш существо внезапное и не всегда управляемое. Ступайте. И — очень вас прошу - найдите себе какое-нибудь мирное, тихое и, желательно, общественно полезное занятие. — Это какое же? — спросил рулевой капитану в спину, не слишком надеясь на ответ. Стах обернулся: — Не знаю! Займитесь чем-нибудь! Вон, говорил вам уже, принудьте кроликов к размножению! Раз уж вы у нас такой умелый кроликовод. Только чтобы вас не было слышно на всю Европу! — Да ладно, кэп. Вы серьезно, что ли? — Серьезнее не бывает! — ответил Стах и добавил вполголоса, так что услышал его только доктор: — Обормот!***
Дождавшись, покуда все разойдутся, мадемуазель Полина тихо вынырнула из тумана. Ей было бы очень любопытно посмотреть, какие такие загадочные действия совершит над выжившими кроликами рулевой, чтобы выполнить приказ капитана. Но сначала она подберет оброненный где-то тут гарпун. Ага, вот и он. Красивая вещь! Вот бы научиться его метать… На корме возле клеток неразборчиво о чем-то говорили рулевой и штурман. Странно, но сейчас ей не хотелось немедленно бежать узнавать, что там происходит. Хотелось немного побыть одной. Она так давно не бывала одна — все время кто-то толокся рядом, то магистр с диктовкой, то барышни-сослуживицы. Как это их капитан называет? Колежанки. Волос коснулось дуновение свежего морского ветра — словно кто-то погладил мягкой ладонью по голове. Приятно иногда остаться наедине с собой. Тем более на легком свежем ветерке… Может быть, наконец, и туман развеется? Да вот он уже и начал развеиваться. Барышня вдруг поняла, что впервые за последние несколько ночей видит плещущее за бортом море. И не только море — невдалеке от борта она заметила на воде небольшую шлюпку. И шлюпка эта медленно, но верно приближалась к «Дмитрию».***
— Ты чего, Сташек? — спросил вдруг пан Вениамин. Они стояли на баке, слушая плеск невидимой воды. — А чего — я? — удивился Стах. — Ты что, действительно злишься на этих охламонов? Всерьез? Ветер вон поднялся, это неспроста! — А это не я, — капитан огляделся, поднял голову. — Неужели погода меняется? В разрывы туманной пелены заглядывали пока еще тусклые звезды, и тонким желтым ломтиком смутно проглядывала старая луна. — Хм, действительно ветер. И туман редеет, — с удовольствием сказал капитан. — Ну, значит скоро и загадки наши найдут решение. Прекрасно! С кормы доносились какие-то неразличимые звуки. Там что-то явно происходило. Неужели рулевой и вправду попытается выполнить неисполнимое? Доктор усмехнулся и покачал головой: — Ну ты, друг мой, конечно… Мастер давать задания! Принудить кроликов к размножению — это же надо было придумать! Стах засмеялся: — Ну, может быть, хотя бы час тишины мы отвоевали? А то ведь ни минуты покоя в этом твоем оздоровительном вояже! — Дался тебе этот покой. Зачем он тебе — окончательно в покойники записаться? Вспомни, на кого ты до нашего вояжа похож был — снулый, вялый, безразличный. Стыдно сказать — мальчишки прямо в склепе костры разводят да репу в углях пекут, а тебе и дела нету. А сейчас — любо-дорого смотреть. Глаз ясен, клык востер! Ой! Что это? Прямо по штиблетам доктора прошмыгнул какой-то неприметный серый зверек. — Сташек, что это было? — Та-а-ак! — протянул капитан. — Я вижу, занять Лендера чем-нибудь без тяжких последствий хотя бы на час — это утопия! Пойдем-ка, посмотрим-ка! Но никуда пойти капитан с доктором не успели — из темноты возникла женская фигура. — Капитан, — взволнованно сказала Полина. — Там шлюпка! Идет к нам! Стах сжал кулак: — Ну, пан доктор, кажется, мы дождались! Отлично! Идем встречать.***
Рулевой стоял в нерешительности над кроличьей клеткой. И что это за ночь нынче выдалась? Сплошные кролики, живые и не очень. С неживым все ясно — вот он, жмется у ног, спустился с мачты сразу же, как почуял, что гроза миновала. А вот как быть с живыми-то? — Слушай, брось ты это дело, — штурман стоял рядом и с сомнением разглядывал сквозь прутья решетки двух последних уцелевших зверьков. — Думаешь, все же шутил? — Ну хочешь — пойди и переспроси, — ответил Воронцов. — Ну вот еще, — меньше всего Лендеру хотелось нарваться на очередную нахлобучку. — Слово капитана на судне — закон. Так что… — Нет, ну, а как ты собираешься их… принудить? — Да почем я знаю? — Теодор нагнулся к дверце, и в клетке началась форменная истерика — кролики, прячась один за другого, старались забиться в самый дальний угол, пихаясь, вереща и даже кусаясь. — Ну… Это ты у нас мастер соблазнения… Может, ты с ними поговоришь? — То есть… я должен их соблазнить, что ли? Ты вообще в своем уме? — рулевой с подозрением покосился на штурмана. Тот был по своему обыкновению серьезен: — Ну не живым примером, конечно! Попробуй методом убеждения? — А если они оба — самцы? Воронцов поперхнулся: — Тогда тем более — не живым примером! Проверь, кстати. — Да? — рулевой, сдвинув косынку, почесал затылок, но мыслей в голове не прибавилось. — Ну ладно. Эй, ты, ну-ка, иди сюда. От откинул хлипкую решетчатую дверцу и запустил руку в клетку: — Да иди сюда, тебе говорят, скотина. Не смей брыкаться! Эй, рыжий, лови его! Один из кроликов, отчаянно рванувшись, проскочил вперед прямо по протянутой к нему руке, распластавшись по ней, протиснулся под край решетки, брякнулся на пол, подпрыгнул очумело и прыснул в туман. — Ну? — продолжая шарить по клетке, насмешливо спросил рулевой. — Что же ты его не ловил? С кем он теперь будет… размножаться? Воронцов, однако, остался невозмутим: — Никуда он не денется. Разве только что магистру подвернется, тогда точно — пиши пропало. Сожрет и хвоста не оставит. Рулевой хотел было что-то ответить, но тут рука его нашарила и ухватила за загривок последнего оставшегося зверька. — Ага, попался! Маленький серый кролик, смирившийся с судьбой, обреченно висел, зажатый в крепкой ладони рулевого. Теодор пытался пристально смотреть в глаза несчастного грызуна, но тот то ли закрыл их от страха, то ли просто был в обмороке. — А ну-ка, животное, — сказал рулевой, стараясь не рассмеяться, — повинуйся! Смотри мне в глаза. Кролик дрогнул и приподнял голову. — Размножайся! — провыл Теодор, явно подражая магистру Вольдемару. — Заклинаю тебя! Размножайся… Размножайся… Кролик висел неподвижно. Теодор улыбнулся, сверкнув клыками. Кролик шевельнул носом. — Ну что ты будешь делать? Размножайся, кому говорю! — и рулевой, потеряв терпение, тряханул грызуна за шкирку. Маленький серый кролик, поникший тряпочкой, внезапно напрягся, качнулся и со всей кроличьей силы шибанул рулевого задними лапами прямо в нос. Не ожидавший нападения безропотной жертвы, рулевой не удержал равновесие и завалился спиной на опустевшую клетку. Деревянная клетка, тяжелая и неповоротливая, неожиданно легко качнулась, разбрасывая остатки сена и неровные шарики помета, и с грохотом и бренчанием свалилась на палубу, придавив не успевшего отскочить Воронцова. Маленький серый кролик отлетел к самой двери капитанской каюты, шлепнулся на палубу, тут же подскочил как ни в чем не бывало — да и был таков.