Рукопись, найденная в Смолевичах

8 августа 18… года Залив Маунтс, в виду побережья Корнуолла Время к рассвету Кают-компания тонула в сполохах яркого зеленого света, волнами плещущего из хрустальной сферы — она, казалось, вот-вот лопнет под напором бьющей изнутри энергии. Стах оглянулся. В помещении, кроме него и доктора, не было никого, но эмиссару казалось, что за ними из каждого угла неотрывно следят чужие и недобрые глаза, а судя по тому, как нервно и совершенно не по-докторски озирается по сторонам пан Вениамин, казалось не ему одному. — Итак? — спросил эмиссар, изо всех сил стараясь не ухватиться за рукоять фамильного кинжала — просто так, для спокойствия. — Где вас, черт подери, носило? Пан Вениамин закатил глаза: ох, Сташек, ничему ты не учишься! Никакого политесу. Разве можно так с Мари? Такое нежное, можно сказать, хрупкое создание — надуется сейчас, а потому ему, доктору, снова с нею возиться!  — Я уходила в астрал, — сказала Мари без привычных жеманных ноток. Но в голосе ее не было обиды; она говорила деловито, как человек, у которого не слишком много времени. — Я же оставила вам записку, вы не могли ее не видеть. — Да, видели, но… — Ну вот. Мне необходимо было кое-что уточнить, потому что… Неважно. Мне нужны были сведения, на которые я могла бы всецело полагаться. — Ну-ну, — Стах присел к столу и глянул на доктора. — Садись, Веня, и ты. Разговор обещает быть долгим. Мари, я жду объяснений! К кому же вы отправились за достоверными сведениями? — Я же говорю — в астрал! — нетерпеливо ответила Мари. — Поболтать со звездами — они знают больше, чем вы можете себе представить, нужно только понимать, к кому обратиться. В Зодиак и соваться нечего. Эти зодиакальные так избалованы людским вниманием, что ничего вокруг себя не видят. К тому же я не в ладах с Девой — повздорили как-то из-за пустяка пару тысяч лет назад, с тех пор она мне и слова не скажет. Даже если и знает. Идти нужно дальше, но там тоже не все просто. Кассиопея, к примеру, ужасная сплетница, доверять ей значит не желать себе добра. А Волопас так тот вообще одичал среди своих коров, мычит чего-то себе под нос, и не разобрать. Пришлось дожидаться Андромеды. — И что же Андромеда? — Стах тоже понемногу терял терпение, но старался этого не показывать. Подобрал с шахматной доски пару фигур, перекатывал их в ладони. — Что говорит-то? Повисла долгая пауза. Волны света чуть посветлели, густая сочная зелень сменилась бледным оттенком бутылочного стекла. Постукивали деревянно фигурки в руке эмиссара. Стах посмотрел на хрустальный шар. Внутри него пылала иголочным острием яркая точка белого пламени. — Капитан, — сказал наконец дух-хранитель, и голос его зазвучал сухо и бесполо, — я прошу вас верить мне. — Я верю. Точка белого пламени вспыхнула ярче, вытянулась тонкой нитью. — Капитан. Нам нужно как можно быстрее пристать к берегу. Времени у нас мало, но пока оно еще есть. Я не могу объяснить всего подробно — таковы условия моего нынешнего существования. Дух, заточенный в непроницаемую сферу, подчиняется внешней силе, владеющей его обиталищем. Поэтому я скажу лишь то, что могу. Нам нужно как можно быстрее пристать к берегу. — Погодите-ка, — Стах отставил фигурки и навалился на стол, подперев голову обеими руками. — Почему это вдруг такая срочность? И как это мы пристанем к берегу, если нам даны четкие инструкции ожидать делегации на рейде? Шар полыхнул ослепительной изумрудной вспышкой, выжигая все тени и заливая кают-компанию беспощадным непереносимым светом, так что доктор отшатнулся, зажмурившись, а капитан, глядевший на темную столешницу, прикрыл глаза рукой. — Вы обещали мне верить! — хрустальный голос рассыпался звенящими нотками отчаяния. — Просто — верить. И не задавать вопросов, на которые я не могу — не смею! — отвечать. — Я верю, — упрямо повторил Стах, осторожно открыв один глаз. — Но не задавая вопросов — не могу! Поймите, Мари… — Погоди, Стах! — вмешался доктор. Он поднялся со стула и склонился над шаром, пытаясь смотреть прямо и не моргая. В зеленом призрачном свете круглощекое его лицо приобрело неожиданно четкую скульптурную лепку, остро выделялись обычно незаметные скулы, и глаза горели сумрачно. — Если наша добрая Мари не может ответить на некоторые неловкие вопросы, то мы не имеем права допытываться. Но иногда молчание бывает красноречивее любых слов. Особенно, если вопрос задан — правильно. А? Свечение шара приутихло, успокоилось слегка. Доктор протянул руку и с некоторой опаской похлопал шар по хрустальному бочку — словно по плечу старого друга. — Ну вот, — сказал пан Вениамин своим обычным успокаивающим тоном, — главное — не волноваться. И тогда мы обязательно найдем возможность договориться. Верно, Сташек? Стах промычал что-то неразборчиво и согласно кивнул. Все-таки Венька удивительный вампир. К любому подход найдет — всегда таким был, и до обращения, и после. Талант, что тут скажешь! И ведь вот как выходит — что в человеке от природы заложено, никаким обращением не искоренишь и до конца не изменишь. Невозможно — и все тут!

***

В груди лилового кролика бушевала буря. Если бы кролик был чуть более образован, то определил бы ее не меньше, чем на одиннадцать баллов по Бофорту, каковые, как известно, обозначают жестокий шторм, предполагают большие разрушения на значительном пространстве и наблюдаются, к счастью, очень редко. Но поскольку кролик был дик и о шкале английского адмирала ничего и никогда не слыхивал, то и чувства свои определял проще. Кролик страдал. Кролик не знал, что ему делать. Две страсти терзали бесстрашного грызуна, разрывая сердце на равные части — кролику вроде даже послышалось, как оно слегка потрескивает под могучим напором, не в силах отдать предпочтение какой-то одной. Правая половинка сердца требовала быть верным Хозяину и тем, кто Хозяину друг. А левая велела сделать все, чтобы быть рядом с белоснежной маленькой лисичкой, защитить ее и покарать любого, кто осмелится ей навредить. Но по несчастному стечению обстоятельств, навредить ей могли именно те, кому Кролик изо всех сил хотел быть верным. Выбор был слишком сложен для простого, неискушенного морского кролика, который до этой ночи и не предполагал, что у его сердца есть какие-то там половинки. Пытаясь примириться с самим собой и найти верное решение, Кроля, топоча и цокая когтями, метался взад-вперед по палубе по невидимой линии, разделившей команду «Дмитрия» и ее незваных гостей. Гости — или пленники? — стояли небольшой кучкой посреди палубы спиной к грот-мачте. Против них столпились вампиры. Чуть впереди остальных возвышался насупленный рулевой. Сразу было видно, что настроен он весьма решительно и сдерживает его только приказ капитана («Не трогать без меня! Лендер, вас в первую очередь касается!»). Вровень с ним располагался задумчивый штурман, а за ними топтались, перешептываясь, все три барышни-пассажирки. И только плотник как ни в чем не бывало так и остался под сенью мачты фок, спокойно продолжал начатое дело, восстанавливая из светлых дощечек порушенное кроликом ведро. — Хорош мельтешить, Ушастый! Рулевой выставил вперед ногу. Кролик замер, уткнувшись бархатистым носом в квадратный носок ботфорта, и некоторое время сидел недвижимо, только усы нервно подрагивали. От ботфорта пахло ваксой. Запах этот, такой обыденный, такой обыкновенный и даже немного грубый, внезапно ворвавшись в возвышенные кроличьи страдания, слегка грызуна отрезвил. Хозяин был прав. От бессмысленных скачков и прыганья толку не прибудет. Кролик пошевелил ушами и перевел робкий взгляд на Укушенного. Белая лисичка по-прежнему лежала на плечах незваного гостя, красиво выделяясь на фоне красного сукна, но при этом — вот досада! — кажется, она спала. Спала, не обращая никакого внимания на страдающего лилового кролика, а длинные зеленые листики загубленного ради ее красоты хозяйского чеснока давным-давно разметал по доскам палубы не стихающий свежий ветер. — Что, брат, — спросил Хозяин, и в голосе его явно слышалось сочувствие, — не клеится? Кролик опустил уши. — Ну, ты, главное, не горюй, — Хозяин отодвинул ногу с кроличьего пути, а потом и вовсе присел и почесал кролика меж поникших ушей. — Ты, главное, пойми, что как бы оно ни повернулось, ты всегда — в выигрыше. Потому что, коли дело выгорело, то… В общем, выгорело обоим. А вот коли не вышло — так ей же хуже! Такого красавца мимо глаз пропустить! Кролик стоял, понурясь, и тихонько пыхтел. — Ты вот что, — Хозяин подтолкнул лиловый бок и развернул кролика мордой к пленникам, — займись-ка лучше делом. Посторожи их пока! Кролик попыхтел еще немного. Хозяину легко говорить! Знал бы он, каково это — когда тебя раздирают страсти, и ни одна не может победить. Но где-то через минуту кролик вдруг понял, что ему полегчало. Видно, страсти, подобно многим мудрым и сильным противникам, решили между собой договориться и заключить перемирие — теперь кролик мог вдоволь насмотреться на белую лисичку на вполне законных основаниях. Хозяин сам велел. Вот и посторожим, а дальше видно будет! — Ну вот, другое дело, — рулевой ободряюще ткнул кролика пальцем, и кролик заурчал в ответ. Лендер постоял, задумчиво рассматривая своих подопечных. Странные они какие-то. Приперлись к вампирам в гости. Может быть, ненормальные? Хорошо, что через кровь это не передается. Вот только чужой дури рулевому и не хватало. А еще, похоже, с ними придется повозиться, ну, когда капитан и доктор, наконец, вернутся и можно будет уже перекусить. Ну что же, повозиться мы не прочь, так даже интереснее. Плененные гости и впрямь вели себя не так, как положено — не шептали отчаянно молитвы, не спешили накрутить на шею всю имеющуюся под рукою одежду в бесплодных попытках защититься от первого, самого пугающего укуса и при этом бездумно оголить прочие части тела, хотя вот, к примеру, сгиб локтя или запястье для вампира с точки зрения доступности, а главное — питательности, ничуть не хуже. Нет, ничего такого гости не делали. Стояли смирно, даже спокойно. Капитан Сакаи, лишенный двух своих клинков, время от времени поглаживал белую шерстку дремлющей на его плечах зверушки. Девушка Джилл с нескрываемым любопытством рассматривала всю вампирскую братию, то и дело поглядывая в сторону фок-мачты, где возился плотник. Здоровяк-рулевой Винсент Черноу так вообще бесстыже и откровенно пялился на мадемуазель Полину, и с лица его не сходила наглая ухмылка. И только тощий носатый матросик с куцей и жидкой косицей вел себя как положено — время от времени выглядывал из-за спины своего капитана, бросая полные ужаса взгляды в сторону перешептывающихся Марьи Сидоровны и Натальи. Лендер примерился к каждому из пленников. Да, не совсем то, что хотелось бы… Вот этот, к примеру, белобрысый. Другой бы на его месте лужу пустил от страха, а этот, ишь ты… Хорохорится! Еще и барышень рассматривает, подумайте-ка! Белобрысый стоял, прочно расставив ноги в высоких сапогах, и руки его были сложены на груди — поди-ка, подступись! Лендер усмехнулся, обнажив заострившийся клык. Белобрысый даже бровью не повел, только чуть сморщился — дескать, попробуй тронь! Так они и стояли, друг напротив друга, в одинаковых позах. Лендер соскучился первым. — Вот что, Кроля, — сказал он, не сводя глаз с нахального пленника, — сторожи. Если что — куси его! А мы тут, рядом. Штурман, пойдем-ка присядем, пока капитан с Мари разбирается. Что-то они, кстати, не торопятся там. Как бы наш обед не заветрился. Мужчины отошли и устроились у противоположного борта. Лиловый кролик не двинулся с места и даже не шелохнулся, когда приблизились любопытствующие барышни. — Ну что, голубчики? — по-свойски спросила Марья Сидоровна, уперев руки в боки. — Попалися? Ты, Наташка, как хошь, а я пухленького себе беру. Чую, родная кровь… Нос Марьи Сидоровны зашевелился самым невероятным образом, вытягиваясь, истончаясь и явно направляясь в сторону так и стоящего истуканом Винни. — Ты, служивый, не боись… — приговаривала Марья, потирая враз ставшие пухлыми и короткопалыми ручки, — больно не сделаю… И нечего на Польку-стервь пялиться, оно тебе уже того, без надобности. Што это? Никак, медвежатинкой припахивает? А и ничего, нестрашно. Сытее будет! Не боись, служивый! Она говорила, говорила, то и дело со свистом втягивая воздух краем рта, и служивый, не убоявшийся прямого взгляда Теодора, как-то сник, скис, вроде даже став меньше ростом, зевнул один раз, другой… — Винни! Поди-ка сюда! — голос капитана Сакаи был почти спокоен. Джилл бесстрашно выскочила вперед и за рукав подтянула ослабевшего Винни поближе к капитану. — На-ка, — Сакаи осторожно снял с плеча пробудившуюся лисичку и сунул ее в руки осоловелого рулевого. — Кажется, она по тебе соскучилась. Приободрившийся Винни поглаживал белую шерстку, Патрикевна чутко поводила ушами. — Так-то лучше, — Сакаи завел руку за спину и выудил прижавшегося к гроту Фумагалли, — Фрэнки, теперь ты. Прекрати трястись! Раз сразу не сожрали, договориться сможем. — Да как же, капитан… Это же… Это она, капитан… — на Фрэнке лица не было. — Это она поймала меня со своими записками… Фумагалли изо всех сил старался не смотреть на трех вампирш, но против воли то и дело косил на них глазом, каждый раз вздрагивая и плотнее скрещивая пальцы на обеих руках, хотя было ясно, что с этими дамочками такие штучки не работают. — С какими еще записками? — Роджер невольно отступил еще на шаг к борту. Патрикевна особого беспокойства не проявляла, но кто их знает, этих кровососов. Какие-то они… нетипичные. Нет, чтоб накинуться на гостей сразу — тогда ясно, что делать. Когда начинается драка, всегда ясно, что делать. А вот когда начинаются всякие дипломатические фигли-мигли… — Она была там, внизу, когда мы с Винни разделились. Стояла посреди палубы и пялилась на меня, а потом вдруг бац — и мы оказались в каюте. И она… — голос Фрэнка задрожал, — она… — Накинулась на тебя и обесчестила? — Винни, судя по всему, уже пришел в себя. — Вот эта вот тетка? — Х-хуже… Она… Она начала… — Фрэнк замялся, словно стесняясь произнести что-то неприличное, — декламировать. — Что-что? — Читать мне вслух какую-то муть… Да еще с выражением. И читала, читала, и все спрашивала — а каково оно, не слишком ли смело, достаточно ли верибельно, не чересчур ли коротко и это… Как оно? А — поверхностно! А сама глазом светит и клыком блестит… Лучше бы сразу укусила! — Это вон та, наверное, — шепнула Роджеру Джилл, — та, что повыше — вон, у нее тетрадка. Она и сейчас что-то пишет! Бедный Фрэнки! И правда, одна из вампирш держала в руках раскрытую тетрадь в плотном переплете и задумчиво покусывала остро заточенный карандаш, пристально разглядывая при этом, кажется, в этот раз — Роджера Сакаи, и капитану вдруг стало тоскливо, как в детстве, когда приходилось зазубривать наизусть целые страницы из древней истории и заранее знать, что ничего из этого ты не запомнишь и стоять тебе голыми коленками на сухом горохе… И чтобы убежать от нежданных воспоминаний, Роджер перевел взгляд на третью девицу. Третья девица, кроме излишней бледности лица, ничем вампиршу не напоминала. Всем хороша была девица — смотрела прямо, зубом не цыкала, в руке держала их собственный гарпун. — Ну что, капитан, — спросил Винни, не понижая голоса и даже не беспокоясь, что его слышит не только команда. — Я вот все смотрю, смотрю… Вот он, гарпун-то! Целехонек! Она сразу его подобрала, как старшой их в трюм убёг. — Слышь, барышня, — внезапно обратился Винни к девице, — ты это… Барышня перевела на рулевого ясный карий взгляд, и Винни окончательно осмелел: — Отдала бы ты мне эту штуку. Это моё! — и протянул к гарпуну руку. Кролик привстал и так грозно рыкнул, что Винни застыл на полушаге. — Она не отдаст! — крикнул в ответ Лендер. — Мы уже пробовали, так что брось это дело и стой смирно, пока капитан не придет. Капитан все не шел и не шел, только из-под досок палубы то и дело пробивались вспышки холодного зеленого огня — видно, разговор с блудным духом был не из простых. — И вообще, — Теодор не отказал себе в удовольствии слегка позлорадствовать — обгрызенный Кролей чеснок взывал об отмщении, — откуда это мы знаем, что это ваш гарпун? На приличных судах весь инвентарь подписан, от шлюпок до боцманской дудки. Правда, штурман? — обернулся он к молчаливому Воронцову. — Ну, его же с их борта метнули, — рассудительно ответил штурман. — А вообще — да, должна быть гравировка. — Во-о-от! — Лендер назидательно поднял указательный палец, увенчанный острейшим и длинным когтем, — должна быть! А то — мало ли, может, вы его с чужого борта попятили, а теперь — наш гарпун, наш гарпун… Где доказательство, милейшие? Имя где? Как там ваше корыто зовется — «Секьюри»? — «Сигуре», — сквозь зубы процедил Винни, хотя ясно было, что долговязый упырь просто треплется. — Что означает — «Осенний моросящий дождь», — ни с того, ни с сего добавил вполголоса плененный капитан Сакаи. И все замолчали. Пленники потому, что сказать было нечего, а Теодор — потому что вдруг задумался. Мысль его потекла свободно по причудливым закоулкам тайных смыслов и значений и окольными путями пришла к названию их собственного судна. — Слушай, а что за Дмитрий за такой? — спросил рулевой внезапно. Штурман удивленно уставился на него: — Какой еще Дмитрий? — Ну, в честь которого наша лоханка названа. Воронцов пожал плечами: — Понятия не имею. Имя как имя. А тебе зачем? — Да нет, ничего. Интересно же. Если это просто имя, то уж могли бы и попышнее выбрать, для шхуны-то! Штурман усмехнулся: — Например, «Теодор»? Ну, не всем так везет. А может, назвали в честь любимого сыночка первого хозяина? — Да, может быть, — пробурчал Теодор, почесывая затылок. — Шут его знает, что там был за Дмитрий. Вот если бы, скажем, кэп сам выбирал нам название… — и тут он прыснул, представив себе на борту шхуны золотистые чеканные буквы «КУРВА МАТЬ»… А что, можно было бы сократить как-нибудь… До пары букв, по одной с каждого слова. — Ты чего? — спросил Воронцов, потому что Лендер сидел молча и улыбался во все клыки. — Да ничего, представил тут себе… Пустяки. Имя — оно не главное, особенно для судна. А вот на ходу старушка наша хороша, это да. Так что пусть зовется, как назвали. Тут из-под палубы полыхнуло еще раз, как-то особенно ярко, а потом заскрипели натруженные ступени внутреннего трапа. — О, кажется, капитан идет! Договорились наконец! Ну, держись, штурман, сейчас начнется дело!