Antiquus amor cancer est

      Я спокойно продержалась полчаса, а потом меня начало поедать любопытство. Хотелось хотя бы краешком глаза увидеть, что же там делают Вера с Кириллом. Я пыталась отвлечься от настойчивых мыслей: приготовила поесть, собственно, поела, покормила Сару, попыталась выцепить своего Муза, дабы написать новое стихотворение, но ничего не вышло.       Итог — я стою под дверью в ту самую студию, прижавшись к ней в попытке услышать, что происходит внутри. Бесполезно, естественно. Поэтому я, честно-пречестно закрыв глаза, осторожно переместилась внутрь.       А там… эти двое, которые Вера и Кирилл, сидели на подушках на полу и пили. И пели. И вообще выглядели очень счастливыми. Так и хотелось притянуть их друг к другу с неистовым криком «Целуйтесь!». И это в лучшем — точнее, самом приличном — случае.       — Серьезно? — не сдержавшись, пробормотала я, по-прежнему не открывая глаз. Испугалась, что мое присутствие могли обнаружить и все-таки подглянула: Вера и Кирилл все так же смотрели друг на друга и чему-то загадочно улыбались. И тут Гордеев поднял бокал и провозгласил:       — За нашу дружбу!       — И взаимопонимание, — дополнила девушка, после чего они снова как-то заговорщически переглянулись. Я поняла, что у меня с ними нет взаимопонимания и загрустила. Да и вообще как-то тоскливо стало — вот сидят они, такие вроде все счастливые, милые, выглядят как парочка молодоженов, но пьют за дружбу, да и вообще отрицают наличие каких-либо отношений. И вот что мне делать? В очередной раз верить им и опускать руки? Или снова и снова искать подвох и пытаться сблизить их? Шиппер внутри меня боролся с остальной натурой.       В итоге, я все-таки осталась с ними. Эти ребятки слишком долго водили меня за нос, пора было расставлять все точки над ї. Через десять минут они продолжали говорить о чем-то своем — вспоминали забавные истории, происходившие с их участием и на их глазах. Через двадцать минут я по-быстрому сгоняла к себе домой, где открыла бутылку вина и решительно отодвинув бокал, ибо могу нечаянно выдать себя звяканьем или еще чем-то, вернулась обратно. В другой руке был зажат очищенный мандарин, приготовленный в качестве закуски.       Через тридцать минут я съела мандарин, а вот вина в бутылке было еще предостаточно. Кирилл с Верой медленно, но верно начинали спиваться. Я отставила свою бутылку в сторону, чтобы ничего не упустить, и даже подсела ближе. Как оказалось, не зря…       — Знаешь, что? — спросил Гордеев спустя бутылку виски — ну вы же не думали, что я бы позволила им довольствоваться шампанским?       Вера не к месту хихикнула и приблизилась к мужчине и обхватила его за шею, подозреваю, чтобы ее меньше шатало из стороны в сторону. Медленно склоняясь к лицу Кирилла, она внезапно качнулась, вследствие чего их лбы встретились с громким звуком.       — Ауч, — прошипела девушка, потерла место удара и, посмотрев на скривившегося от боли Кирилла, чмокнула его в будущую шишку. — Так и что я должна знать?       — Очень важную информацию, — Гордеев округлил глаза и щелкнул Веру по носу.       — Иии?..       Поманив девушку пальцем — хотя куда уж ближе, — Кирилл прошептал ей прямо в ухо таким громовым шепотом, что его, пожалуй, и в соседней комнате было слышно:       — Я тебя люблю.

***

      Утром я проснулась почему-то на столе в той самой квартире, где проводила вечер. Тело нещадно болело, меня мучило похмелье, голова раскалывалась, зато я… все помнила. Ну или почти все.       По крайней мере, как мои любимые, восхитительные, чудесные конспираторы признавались друг другу в любви и целовались — точно. И как обнаружили, что у них нет колец на безымянных пальцах, а потому срочно бросились их искать. Потом одна из подушек, что использовались в качестве пуфов, случайно отлетела в сторону Кирилла. Тот возмутился и кинул в ответ мягкий снаряд в Веру. Я тихо отползла в соседнюю комнату, где сначала хотела спрятаться, на всякий случай, под столом, а потом залезла на него. Естественно, не забыв взять с собой вино. Дальше я пила и слушала крики бесившихся Кирилла и Веры.       Видимо, в какой-то момент я просто-напросто уснула там, где сидела.       Вспоминать внезапно тоже оказалось больно. Я поморщилась и перенеслась домой, где меня ждали душ и таблетки от головной боли. Спустя двадцать минут, чистая, изрядно посвежевшая и выпившая чуть ли не литр воды за раз, я вдруг поняла, что кое-кто сейчас, наверное, тоже страдает. А потому, захватив с собой аспирин, я поспешила вернуться. Шагнула сразу в гостиную, да так и замерла. Потому что картина, открывшаяся моему взору, и умиляла и вводила в ступор.       Погасшие свечи, чудом уцелевшая посуда с едой на столиках, разбросанные по всей комнате вещи и посреди на куче подушек, собственно, герои минувшего вечера, укрытые неизвестно откуда взявшимся покрывалом (кажется, вчера я драпировала этой тканью одну из стен).       На моем лице расплывалась такая довольная улыбка, что я поняла — грех ее скрывать. Поэтому, проявившись, я деликатно покашляла. Раз десять. И, наконец, добилась результата. Вера недовольно поморщилась, завозилась на груди у Кирилла и медленно открыла глаза. Оглядела «подушку», умиротворенно улыбнулась и хотела было снова заснуть, но тут я радостно пропела:       — Доброе утро.       Шок. Узнавание. Испуг. Рукалицо. А точнее — лицогрудь. В смысле, Вера осознала ситуацию и с размаху уткнулась головой в грудь Кирилла. Тот, естественно, резко подскочил и тут же упал обратно, сраженный страшным проклятьем — похмельем. Я, продолжая мило улыбаться, обронила:       — Ну вы это, приводите себя в порядок, а я пойду завтрак приготовлю. — И уже уходя, добавила: — Все-таки какое чудесное утро!       Кажется, вслед мне полетела подушка.