Гардаросс: Истории

Уже много лет треклятая зима полоскала своими холодными ветрами всегда тёмную часть планеты Набалу. Серо-голубое небо лениво перекатывалось комками над застывшим городом, сбрасывая хлопья пепельного снега — отголоска Великой Трагедии. Из грязных облаков то и дело появлялось днище огромного летающего корабля с громоздкими трубами, выбрасывающими отходы — среди которых особо удачливые люди иногда находили и полезный хлам — на вымершую землю. — Ис.ория…атся нами! — С перебоями вещал громкоговоритель на судне, плавно растворявшемся в небесной дымке, — Долг каждого за.щать и делать всё возможное для пр.цвет.ния наш.й страны — Га.д.росс! Крупная снежинка опустилась на нос мальчику, восторженно следящему взглядом за исчезающим в облаках, словно видение, кораблём. Смахнув рукавом с носа начавшую таять снежинку, он протяжно выдохнул и размяк, сидя на деревянном коробе, который, треща на морозе, изо всех сил старался не рухнуть. Мальчик подпёр подбородок кулаком и снова вернулся к тоскливому наблюдению за мимо бегущими, идущими и ползающими людьми — кому как везёт. Иногда, встречая знакомых, он стыдливо отворачивался, стараясь скрыть своё худое личико. Ему было неловко за то, что его мать отчаянно, ценой крови и унижений, старается, чтобы её семья выжила. Иногда, казалось, слишком отчаянно. Продажа «убоины» — одна из низших профессий в это время, но всё же она находила своих покупателей. Ветер крепчал, иногда с вызовом бросая горсть снега в лицо. Пальцы на ногах всё отчётливее чувствовали поступающий сквозь худые ботинки холод, и мальчик ежеминутно моляще посматривал на мать, стоявшую за самодельным картонным прилавком с товаром накрытым чёрным полиэтиленом. Другие люди — продавцы, уже поглядывая на чернеющее небо, сворачивали свои картонки и спешили уйти в более тёплое место. На этом месте некогда была большая торговая площадка с постоянно кипящей межнациональной речью, громогласно звучавшей наперебой разной рекламой и снующими веселыми покупателями, пришедшими отдать часть своей зарплаты в руки лучших зазывал. Теперь же тут не осталось ничего от прежнего: шум превратился в полумёртвую тишину, изредка нарушаемую хриплыми голосами продавцов, рекламирующих свой товар; веселые покупатели — в «ходячих мертвяков», вымаливающих — у кого нет денег — товар за бесплатно, давя на жалость и показывая обрубленные ноги, руки или же глубокие язвы на теле. — Мне можно чуть-чуть? Я очень хочу есть, — обессилевшим голосом сказала старуха, на коленях подползая к импровизированному прилавку. От неожиданности мальчик вздрогнул и слегка отпрянул, заметив гнойные рубцы на лице приближающейся несчастной. Сильный ветер, проносясь мимо, оторвал и со свистом унёс с собой небольшой кусок её прогнившей кожи с щеки словно победный трофей. Старуха поморщилась от боли, но не остановилась на пути к прилавку. — Пощадите… Только один кусочек, — протянула она костлявые руки в надежде на помощь. Мать, привыкшая к таким людям, озлобленно подняла лежащую позади себя дубину, и отчаянно ей замахала перед носом у прокажённой, словно отгоняя назойливую муху. — А ну пошла отсюда! Взгляд стеклянных глаз старухи замер, она устало рухнула на серый снег и завыла, то ли от боли, то ли от голода. Словно отвечая, закаркали пристально следившие за ней изголодавшие вороны, ожидая скорой добычи. Некоторые подлетали всё ближе и ближе к распластанному на земле телу, обдуваемому ветром. — Эй, — продавщица ударила палкой по вытянутой руке старой женщины, — не хватало ещё, чтобы ты тут померла! А то всех покупателей распугаешь! Пшла. И мать с новой силой ударила по и так поломанным рёбрам беспомощной. Старуха захрипела и, кровью плюнув сидящему мальчику под ноги, медленно поползла прочь, осыпая проклятиями обоих. Мальчик сидел неподвижно и наблюдал за столь привычной сценой, только герои — новые. Прокажённые, не получив помощи, убирались прочь, либо умирать, либо пытать счастья у других продавцов. И они никогда не возвращались. После такого, откинув стыд и сомнения, он снова думал, что, несмотря ни на что, лучше сидеть по эту сторону прилавка. Облизав иней с потрескавшихся губ, мальчик посмотрел на маму, взглядом прося поскорей начать закрываться, и получив отказ, плотнее закутался в дублёнку, спрятав нос. — Человечина! Свежая человечина! — воодушевлённо закричала мать прохожим, стараясь быстрее продать остатки, чтобы спрятаться с сыном от холода. А ветер всё крепчал, подгоняя снежную вьюгу со страшным, кричавшим от голода нутром к полуразрушенному Эргену.