Сахарный язык

Что-то идёт не так. Чимин, громко хлопнув дверью, уходит из дома. Его нет час, второй, третий. Когда часовая стрелка достигает отметки десять вечера, Юнги не на шутку пугается. Наверное, он всё же погорячился, когда так бесцеремонно ввалился в комнату к подростку и решил перерыть его вещи в поисках сигарет. Он отчётливо помнил его растерянный и испуганный вид. Он помнит, как тогда посмотрел на него младший, так, словно его предали. И впервые за всё время он чувствовал себя реальным гадом. Внезапно Юнги сам превратился в мерзавца, который, наплевав на чувства Чимина, доказывал своё превосходство над ним. На часах почти двенадцать. Юнги не знает, где искать Пака. Потому что он часто непредсказуем и нелогичен. Потому что это Пак Чимин и, если он что-то вбил себе в голову, то это тяжело и надолго. Телефон оказывается вне зоны доступа, наверное, где-то после двадцатого звонка, а сам Юнги готов тоже оказаться где-то в этой самой зоне, потому что у него внутри всё дрожит от бессилия. Конечно, он тешит себя мыслью, что Чимин пошёл ночевать к Чонгуку. Это ведь лучше, чем на улице или в клубе… Однозначно, что нет. Одна мысль о том, что Чимин оказался в логове этого мелкого извращенца, заставляет его до побеления костяшек сжимать подлокотник дивана. Ему уже кажется, что даже клуб безопаснее и приличнее, чем личная, пропитанная пороком и развратом, обитель Чон Чонгука. А стрелки часов неумолимо продолжают бежать вперёд, показывая почти два ночи. Нет, Юнги был абсолютно не прав! Чимин слишком нежный, он же не боится ведь Юнги, правда? Всё это его глупые мысли, абсолютно ничем не подтверждённые. Что вообще на него сегодня утром нашло? Юнги уже готов броситься на поиски Чимина по ночному Сеулу, набрасывает куртку на плечи и представляет, как будет умолять простить его, когда наконец отыщет Пака. Но уже у двери на него почти падает уставшая и явно подвыпившая тушка Чимина. Он бесцеремонно вваливается внутрь, желая поскорее скрыться у себя в комнате, но не тут-то было. Ноги у парня заплетаются, а сам он дрожит. Юнги сначала не понимает, как можно было замёрзнуть в слегка подвыпившем состоянии, но потом до него доходит. — Чимин, господи, ты где был? — Юнги прижимает к себе совершенно не сопротивляющегося парня. — Я так волновался, прости, — выдыхает почти в самое ухо он и попутно гладит одной рукой младшего по голове. Чимин молчит, только дышит громко, а потом его мелкая дрожь переходит в более крупную. — Я погорячился сегодня утром, правда, давай потом с тобой нормально поговорим, а? Но снова ответа не следует. Возможно, ответом на его вопрос служат руки Чимина, которые обхватывают его за шею и крепко прижимают к себе. Теперь, кажется, слов и у Юнги не хватает. Эти объятия самые искрение, самые тёплые и нежные, они выражают чувства Чимина даже больше, чем его слова. У младшего в голове какая-то пустота и лёгкость. Ему кажется, что он парит над землёй и даже не замечает, как его крепко удерживает Юнги, пока тот безвольно болтается на нём. У Мина, подмечает подросток, когда дышит ему в самое ухо, нереально крутой запах и тёплая нежная кожа. Чимин тихо-тихо хихикает, чем пугает и без того растерянного Юнги, прикусывает его ушко и тянет за мочку, а потом проводит по его уху языком. И плевать Чимину сейчас на реакцию Юнги, который сам еле на ногах стоит. Как же сейчас охота сорваться… Юнги пытается свалить всё то, что творит с ним Пак, на обычное опьянение, но ведь совсем недавно он делал нечто подобное будучи абсолютно трезвым. Бог знает, что на уме этого развращённого подростка творится! Что если один раз поддаться своим желаниям? Может, оно не так страшно, как представляется бедному возбуждённому Юнги? А Чимин скользит своими горячими губами по шее старшего, неумело прикусывая кожу и зализывая собственные укусы. Юнги почти стонет в голос, его как-то само собой отбрасывает к противоположной стене и он буквально вжимается своим телом в тело Чимина. Парнишка виснет на нём, уже желая закинуть свои ноги ему на бёдра, но, слава богам, он слишком пьян для такого. Ярые попытки Чимина обвить всеми конечностями старшего пугают не на шутку Мина. Юнги боится упасть и окончательно потерять грань, которая ярко выделяет пункты, входящие в список дозволенного и выходящие за его пределы. Потому что с Чимином как-то не выходит быть хорошим и правильным. Особенно это тяжело, когда он льнёт к тебе всем телом, дышит в изгиб шеи и сладко целует чувствительную кожу. Юнги надеется, что это просто минутное помешательство, и Чимин придёт в себя, если попытаться ему помочь. А может это просто Юнги поддаётся… Он решает дать предупреждающий сигнал Чимину, что так играться нельзя, что это опасно. Но внезапно понимает, что, кажется, всё совершенно наоборот, ибо его никто не просил так пытаться оттолкнуть парня. Да и не способ это остановить его вовсе… Юнги пугается стона Чимина, когда укладывает свои руки на его зад и сжимает его крепко руками. Кажется, младшего это не напугало, а только раззадорило. Руки мелкого бессовестного подростка лезут под одежду Юнги, касаются голой груди, а он понимает, что начинает проигрывать бой. Юнги возбуждён до крайности, ему жутко хочется Чимина всего и полностью. Кажется, что алкоголь каким-то неведомым образом оказался и в крови старшего тоже. Прикосновения подростка становятся всё более смелыми и горячими, он уже, не стесняясь, стягивает футболку Юнги, который, стоит сказать, и не особо сопротивляется, обводит языком остро очерченные ключицы, а потом почти падает на колени, когда ведёт дорожку из поцелуев вниз до кромки домашних штанов Мина. Сверху слышится тяжёлый вздох, Юнги боится следующих действий парня, а в его голове остаточный здравый рассудок молит остановиться. Не стоит совершать таких ошибок, о которых, скорее всего, пожалеют они оба. Но пока он об этом думает, упираясь руками в стену, Чимин стягивает резким движением вниз штаны, а затем и трусы старшего, тут же обхватывая своей ладошкой его напряжённый член. Сверху слышно, как глухо ударяется лбом Мин о стену, а затем стонет как-то надрывно и болезненно. — Чимин, — сипит Юнги, даже не пытаясь опустить взгляд вниз. Он понимает, что тогда вряд ли остановится. — Прекрати, ты вообще что творишь? Но тот его либо не слышит, либо не желает слышать. Он водит довольно уверенно рукой по плоти старшего, а потом высовывает кончик языка, чтобы коснуться головки. У Юнги ноги в этот момент подкашиваются, он давится воздухом, когда чувствует, как вокруг собственного члена смыкаются эти чёртовы губы Пак Чимина. Ему хочется прокричать «Прекрати!» и в тоже время хочется умолять не останавливаться. Чимин заглатывает его плоть даже больше, чем мог предположить до этого момента Юнги, уверенно и так быстро двигает головой, что кажется старший сойдёт с ума от такого кайфа. Пак замедляется, почти выпуская из плена рта член Мина и, кажется, снова тихо хихикает, проводит языком от самого основания до головки, не торопясь посасывает её, а Юнги не выдерживает. Это происходит само собой, когда он хватает за волосы младшего и резко подаётся бёдрами вперёд, чувствуя, как упирается в стенку горла парня. Чимин сдавленно мычит и, кажется, начинает кашлять, но почему-то он не сопротивляется, а наоборот замирает, словно разрешая Юнги делать с ним всё, что тому заблагорассудится. На свободу наконец вырвался внутренний зверь Юнги, парень хрипит, почти что рычит, когда буквально трахает рот младшего, а тот сидит спокойно на коленях, лишь только сильно сжимает бёдра Мина. Чимин слишком податливый и разгорячённый, Юнги входит больше, чем на половину, чувствуя, как Пак умело расслабляет собственное горло. Юнги обязательно задумается над тем, откуда Чимин столько знает и умеет, но только не сейчас. Он даже не успевает подумать, когда кончает в рот младшего, а он всё так же сидит на полу, не шевелясь, сильно жмурясь и сбивчиво дыша. Кажется, они только что поставили точку в прошлых отношениях. Вот только новый чистый лист, который должен стать для них чем-то новым, пугает Юнги сильнее, чем исписанный вдоль и поперёк предыдущий: с кучей ошибок, ссор и обид. Тут было всё проще и понятнее, а там — пустота. Там — глухая неизвестность, которая отдаётся в ушах Юнги тихим скулежом и голоском Чимина.