"Счастье - это не станция назначения, а способ путешествовать" М. Ранбек
Жизнь это не фильм, где рано или поздно найдётся правильное решение и всё само собой разрешится. В жизни ждать помощи или хотя бы совета не от кого. Ты сам за себя в ответе. Но как быть, когда тебе только шестнадцать, а про любовь ты наслышан только из книг и фильмов и ещё по малой части от друзей-собутыльников? А чем ещё хуже реальность, так это тем, что если не решать проблемы вовремя, они накручиваются вокруг тебя, обвивают плотным коконом и медленно душат. В один из дней ты можешь проснуться и понять, что тебе крышка. Чимину казалось, что их отношения с Юнги выглядят именно так. И где можно было искать выход из этой ситуации? В том то и дело, что негде. Юнги сам ничего не пытался решать, а окрылённый любовью Чимин и подавно. На следующей неделе родители Чимина должны были уехать по делам. А это значило, что подросток снова предоставлен сам себе. И у него были грандиозные планы на ближайшие выходные. — Ну почему ты такой, Чимин? Пак встряхнул головой и посмотрел в сторону, откуда донеслась фраза. Чонгук сидел на парте, обнимая швабру и смотрел на него. Да ещё как-то жалостливо, словно побитый щеночек. — Что опять? — Ты меня игнорируешь. — В каком смысле? Чонгук наконец оторвал свой зад от парты и, таща швабру следом за собой, двинулся к Паку. Младший, как обычно шутил, но вот все эти шуточки со странным подтекстом Паку уже дышать нормально не давали. А Чонгук тем временем подошёл практически вплотную к парню и уткнулся носом ему в шею. — Я с тобой говорю уже минут десять, а ты даже не слушаешь меня. И хочется возразить, да не получается. Чимину становится ужасно неловко, он пытается как-то выкрутиться из сложившейся ситуации, а ещё попутно отпихнуть от себя младшего, ибо он сам пока толком не разобрался во всей этой любовной фигне, что творится в его жизни. — О чём ты всё время думаешь? — Чонгук наконец-то отходит в сторону и, как назло, смотрит прямо в глаза. Чимину кажется, что лучше бы он продолжал сопеть ему в плечо, нежели так пронзительно смотреть в глаза и ждать ответа. — О многом, — коротко бросает он в ответ и закидывает на плечо рюкзак. — У меня сегодня занятие по математике. Так что мне пора. Он пытается под шумок слинять, но его ловят в дверях. Чонгук хватает за руку и улыбается так привычно и тепло, что забывается вся муть, что в чиминовской жизни плотно обосновалась. — Я так понимаю, уборка класса отправляется в список «когда-нибудь выполнить»? — Именно. Они идут вместе по коридору, как ходили долгие годы до этого дня. Вот так. Ничего особенного. Только каверзные вопросы всё больше и больше напрягают бедного Чимина. — А о чём это «о многом»? — Мелкий, отстань ты уже, — закатывает на это глаза Пак, выходя из школы. — Хочешь, можем после твоих занятий поболтать у меня. Тебя же сейчас родители отпускают? Приходи! И чёрт дёрнул Чимина ответить да. Он видел, как сияет улыбка на губах Чонгука, а где-то сигналил красным цветом маячок, предупреждая о повышении уровня опасности. И пусть улыбка Чона выглядит обычно и дружелюбно. С ним явно что-то не то. Да со всеми ними что-то не то и, кажется, кокон всё плотнее сжимает Чимина.***
— Отец, — негромко прохрипел Чимин, присаживаясь возле родителя. Вокруг было полно народу, и потому на один вечер спокойствие дома Паков сменилось гулом тихих смешков и перешёптываний. Родители Чимина отмечали годовщину своей свадьбы, и, поскольку двадцать лет — это вам не пустой звук, они решили пригласить кого только смогли вспомнить. Музыка, конечно, не была слишком громкой, но приглушала голоса говоривших и всячески создавала благоприятную атмосферу для развития головной боли. Чимину было слишком неловко находиться среди взрослых тётенек и дяденек, которые знали откуда-то его самого, а вот он их видел впервые в жизни. Это так бесило. Отец наконец оторвался от поедания очередного салата и посмотрел на сына с каким-то измученным видом, словно тот уже чем-то успел ему надоесть. — Я всё понимаю, но зачем приглашать столько народа? — Ты что-то имеешь против? Вообще, да, Чимин был против того, что был обязан присутствовать на вечеринке для тех, кому за сорок, но кто его слушал вообще. И даже если бы и слушал, вряд ли бы погладил по голове за такие слова. — Нет, я не против, но просто… Просто тут слишком много незнакомых людей. И я говорю не только о себе. Вон там, — он указал в сторону тучной женщины, что болтала с себе подобной и над чем-то громко смеялась. — Вот кто это? Ты и сам этого не знаешь, ну, или не помнишь. — Сынок, пятнадцать лет бывает не каждый день, — попытался возразить отец, а затем продолжил, — кстати, тебе есть, с кем поговорить. Вон Юнги тоже скучно, а вы вроде как неплохо ладите друг с другом. У Чимина, казалось, в этот момент начал дёргаться левый глаз, а ещё жизнь укоротилась на пару лет. Потому что «неплохо» — это мягко сказано. И, если бы папаша хоть краем уха узнал то, чем занимается он с Юнги на сеансах, то прибил бы обоих. А вот сейчас, даже не догадываясь, что его сына растлевает взрослый мужик, он сам предлагает пойти к нему и пообщаться. Мир полон дураков. — Вот, кстати, зачем ты его сюда пригласил? — А ты против? — Я не о том, па, просто какое отношение он имеет к нашей семье? — В смысле какое? Он знает тебя буквально с пелёнок! На этих словах Чимин закатил глаза. Потому что тринадцать лет это не фига не пелёнки, но спорить с отцом себе дороже. — Он нас не раз выручал, когда тебе было плохо. Так что он часть нашей семьи. — Ладно, — Чимин кивает согласно на эту речь отца, желая поскорее свалить и уже тише, чтобы тот не услышал, добавляет: — Часть семьи слишком уж смелое заявление, папа. Он оставляет родителя наедине с гостями и тарелками еды, а сам осторожно подбирается к одиноко сидящему в кресле Юнги. Тот кому-то строчит сообщения в телефоне и, кажется, не замечает происходящего вокруг. Чимин со стороны выглядит, как девочка первоклассница, ибо мечется в клетке, которую возвёл сам себе, и не знает, как сейчас будет правильным подступиться к Юнги, с чего вообще с ним начать разговор, а главное понять, где та самая граница, которая делит территорию на пациент-доктор и парень-и-его-любовник. — Хён, — Чимин осторожно касается плеча старшего и быстро отдёргивает руку, когда сталкивается с его взглядом. С его усталым и измученным взглядом. И только сейчас Чимин замечает, что Юнги далеко не двадцать и даже не двадцать пять. Морщин на лбу, конечно, же не заметно, но взгляд такой строгий, серьёзный и, если внимательно приглядеться, то можно заметить неизгладимый отпечаток проблем и горестей, оставленных на лице судьбой. И чем больше таких тяжёлых моментов в жизни, тем серьёзнее и ещё чуточку старее выглядит человек. Хотя, может, у каждого по-своему. — О, Чимин, — не поддавая виду, что сильно удивлён, спросил Юнги. Он отложил в сторону телефон, а локтями упёрся в подлокотники кресла. — Прости, я тебя не заметил. Задумался немного. Чимин отмахивается, мол, я всё понимаю, а сам жутко краснеет по ходу дела то ли из-за своей собственной глупости и растерянности, то ли из-за чувства вины за то, что его отец притащил Юнги на такое скучное мероприятие. — Если хочешь, можешь уйти. Я не думаю, что мой отец сейчас что-то заметит. — Но это было бы невежливо с моей стороны, — Юнги слегка улыбнулся парню и, не разрывая зрительного контакта, поднял пока ещё наполненный каким-то коктейлем, скорее всего, алкогольным, бокал, залпом выпивая его. И кто ж его знает, что этим пытался сделать Юнги. Соблазнял ли он Чимина или же просто у кого-то фантазия слишком бурная — ответа не было. На фоне ещё не совсем окрепшего подростка с растрёпанными волосами и прыщом на подбородке Юнги казался очень взрослым и уверенным в себе мужчиной. Контраст был слишком велик. И почему этого раньше не замечал Чимин? — Давай просто выйдем отсюда, — Юнги немного поморщился, когда до его ушей долетел очередной приступ женского смеха, который был не нежный и воздушный, а громкий и надрывный, словно подыхающая лошадь припёрлась на праздник. — Можешь даже показать, где твоя комната. — Но ты и так знаешь. — Но это не значит, что ты не можешь её мне показать. Юнги наконец поднимается с кресла, и Чимин делает шаг назад, боясь лишний раз коснуться парня. Ему казалось, что даже такое невинное действие могло разоблачить их с Юнги отношения. А вот самого Мина, похоже, это не заботило вовсе. Как только парень поднялся из кресла, он тут же схватил подростка за руку, переплетая их пальцы вместе. Чимин попытался вырваться, но получил, о боже, шлепок по попе и грозный взгляд старшего. — Не переживай ты так, — тут же зашептал ему на ушко Юнги и потащил в сторону лестницы, — они уже все пьяные, никто даже не обратит на тебя внимание. А Чимину оставалось верить и надеется, что это действительно так и никто не будет вглядываться, куда Чимин ведёт Юнги или наоборот. В комнате Пака было непривычно тихо после такой долго действующей на нервы музыки. Свет здесь не горел, лишь одинокая гирлянда на стене отливала синим цветом. Этого освещения было достаточно, чтобы видеть лица друг друга. Чимин как можно быстрее запер дверь и на секунду расслабился. Наверное, так спокойнее хотя бы потому, что в случае неудачи у него будет время спрятать куда-нибудь Юнги. А потом паника снова накрыла его с головой. А что подумает отец, когда увидит запертую дверь в разгар праздника да ещё если он не найдёт Юнги. Может, это только его глупые догадки и призрачные страхи, но именно они сейчас заставляли сердце Чимина учащённо биться, а его самого думать о всякой ненужной ерунде. — Ты чего хоть так дрожишь? — усмехнулся Юнги, когда заметил состояние младшего. Он наконец-таки обнял парня, притянул к себе, в свои объятия, и положил подбородок на плечо. Чимин ничего не отвечал он всё ещё как-то нерешительно положил руки на плечи Юнги, а затем обвил его шею. На самом деле, эти объятия были необходимы и самому Чимину, просто весь вечер он боялся подумать об этом, а сейчас, когда Юнги сделал первый шаг и потянулся к Паку, внезапно полегчало, и какой-то невидимый груз свалился с плеч. С Юнги было привычно обниматься. Также привычно как и с Чонгуком, но об этом Пак решил не думать и сосредоточился на своих ощущениях. — Согласен, я тоже не очень люблю такие торжества, но порой они необходимы. — Для кого? — Ну, для твоего отца, например, для его коллег… — Ага, пожрать и побухать за чужой счёт — это приятное дело. Чимин почувствовал, как грудь старшего начала мелко дрожать от смеха, а потом его дыхание защекотало кожу подростка. Ему самому стало смешно, хоть и смеяться над своими шутками он не умел и не любил. Но вот Юнги смеялся, и поэтому было весело и самому Чимину. — Хотя бы так. Давай просто забудем о них. По-моему, этот вечер просто создан для того, чтобы я целовал тебя. Обычно Юнги так прямо не говорил. Ну целует и целует, но не говорит. А это было так, словно он перешёл на новый уровень отношений, наконец признался в своих чувствах и в том, что делает всё это сознательно и по собственному желанию. Со стороны это звучало довольно властно, в какой-то мере эгоистично, возможно бы, Чимин испугался, находясь он в такой обстановке с кем-то другим, а может, даже с Чонгуком. Но с Юнги было всё наоборот. Одна фраза заставляла Чимина улыбаться и податливо приоткрывать губы, когда Юнги вдавливал его в дверь, проникая языком в рот. Переходить границы дозволенного нельзя, но так чертовски хочется. Чимин без спросу лезет под рубашку Юнги, ему необходимо почувствовать тёплую кожу, такую мягкую, нежную, чувствовать это ладонями. Юнги не особо сопротивляется, возможно, немного алкоголя в его крови дали такой результат и немного стёрли рамки дозволенного. Сейчас он переходит за ту черту, переступить которую обратно никак не получится. За дверьми слышится, как какая-то тётенька мило хихикает с подвыпившим мужиком. Они идут неспеша, что жутко бесит и Юнги, и Чимина, который, кстати сказать, успел десять раз получить инфаркт от такого. Незнакомцы скрываются в другом конце коридора, и всё снова стихает, правда Чимин всё ещё выглядит напугано. Он в отличие от Юнги сегодня не пил. И, кстати, да, было бы неплохо сейчас сто грамм для храбрости накатить, но Юнги, словно знает наперед то, что скажет парень. — Не хочу повторять тот опыт в коридоре. Чимину не надо напоминать про тот-самый-постыдный-в-жизни-случай, потому что больше такого он никогда не делал и предпочёл бы это забыть, но увы, не получается. — Тебе не понравилось? — зачем-то решает спросить Пак, хоть самому вспоминать до ужаса стыдно. Но вот Юнги, похоже, что нет. Он улыбается и в его улыбке смешивается отчасти пошлость и какая-то насмешка, только не злая, а добрая. Усмешка Юнги — Чимин бы назвал это так. — Нет, ты всегда всё делаешь хорошо, Чимин, просто бы хотелось, чтобы ты всё это делал сознательно и помнил до мельчайших подробностей. А не так — урывками. Юнги снова целует, но уже более грубо, более настойчиво, кусая парня за язык, он мнёт бока подростка, с силой надавливая и чувствуя под пальцами выступающие рёбра. Чимин в ответ царапает его короткими ноготками и нетерпеливо тянет футболку вверх, потому что в этот раз Юнги не должен запретить. Все стоп-сигналы полетели к чертям, когда Юнги сказал, что хочет целовать Чимина, когда он чуть-чуть выпил и шлёпнул парня по заднице, пока поднимался в его спальню. Здесь было явно что-то нечисто или же просто это алкоголь так действует на Юнги. У младшего дрожат руки, когда он наконец стягивает ненавистную футболку с плеч хёна и кидает её куда-то в сторону, без разницы куда, лишь бы подальше. И это кажется странным — касаться голой груди Юнги, видеть его наполовину обнажённым. Чимин долго об этом мечтал, долго готовился, а сейчас всё кажется каким-то не таким, каким-то жутко нереальным. Юнги всегда казался каким-то недосягаемым, невозможно умным и холодным парнем, к которому фиг подступишься. Чимин все эти годы только мог вздыхать, тайно поглядывая на этого принца, не решаясь к нему подойти. Потому что Юнги был мечтой, идеальным объектом для любви: без вредных привычек, без тёмного прошлого, зато с широким кругозором, с манерами и чувством сострадания к таким, как Чимин. А вот сейчас вдруг недосягаемая звезда упала к нему прямо в ладонь и всё ещё продолжает гореть. Чимину хочется попробовать всего Юнги, только вот не знает, как он на это отреагирует, да и сам подросток чуть-чуть смущался. Уверенность ему предавала только вера в то, что Юнги слегка подвыпивший, и приглушённый свет, не дающий рассмотреть детали. Старший уже закидывает одну ногу парня себе на бедро, упираясь своим пахом в его, и Чимин стонет, потому что это так горячо и желанно. Он приникает губами к шее хёна, несильно покусывает кожу возле уха и прокладывает дорожку поцелуев вниз к плечу. У Юнги кожа другая, не такая, как у Чонгука. Почему-то именно сейчас Чимин вспоминает о нём, и это изрядно портит момент. Юнги, несмотря на свой возраст, такой же худой, как Чимин, кожа местами покрыта какими-то неизвестными Чимину шрамами, которые он смог нащупать у него на животе, а ещё парень был каким-то слишком холодным, словно внешность и характер повлияли на температуру его тела. Чонгук же был тёплым и мягким, он был таким краснощёким подростком, пышущим здоровьем и силой. Да и кожа у него была другая на ощупь. — С тобой всё в порядке? — обеспокоенно спрашивает Юнги. И вот тогда Пак понимает, что немного подвис, пока думал. Он стоит, прижавшись лбом к плечу старшего и трёт большим пальцем его сосок. Пауза как-то слишком затянулась. И вообще, думает тогда Чимин, какого фига в такой момент он думает о Чонгуке, если перед ним предел его мечтаний и горячих снов? Но что-то всё равно его не отпускает и это не только чувство вины. Он почему-то продолжает сопоставлять Юнги с Чонгуком и, кажется, если он так продолжит счёт будет явно не в пользу Юнги. — Я просто задумался, — улыбается ему в ответ Пак и несильно кусает парня за губу, не желая того, чтобы он спрашивал что-то ещё. Иначе он совсем бедного подростка с толку собьёт. Юнги не придаёт этому особого значения и тянет Чимина в сторону кровати. И Чимин, блин, снова думает не о том. Потому что там, внизу, куча народа. Куча знакомых его отца, сам отец и мать. И пусть у них там своё веселье, но совесть гложет, потому что Чимин нагло идёт против правил, нарушает все запреты и делает ошибки в доме родителей, буквально в нескольких метрах от них. Они не поднимутся наверх, Чимин в этом уверен на все двести процентов, но он знает, что они там внизу пьют, веселятся, горя не знают, а в это время на втором этаже их любимый одуван-сыночек отдаётся взрослому мужчине, который всё это время был тем самым другом семьи, знающим тебя с пелёнок. Чимин чувствует, что это жутко неправильно, он знал это и раньше, просто не так остро ощущал, поэтому и не хотел думать. А вот сейчас думает. Думает, когда Юнги расстёгивает его штаны, приспускает их чуть-чуть и гладит возбуждённый член подростка сквозь трусы. Чимин стонет не наиграно, стонет, как стонал раньше, когда Юнги вытворял нечто подобное, и двигает бёдрами навстречу старшему, прося о большем. Ну и пусть он не прав. Пусть они не правы. Кому вообще какая разница, сколько тебе лет и какого ты пола? Чимин ждал этого момента, кажется, вечность. И что вот сейчас из-за каких-то глупых стереотипов отказываться от желанного? Конечно же нет! Подросток вновь пытается выкинуть из головы дурные мысли и, кажется, это на время получается. — Чимин, что ты со мной сделал, — шепчет куда-то в пупок парня старший, гладит руками его бёдра, а потом кусает кожу чуть ниже, отчего Чимин не выдерживает и снова тихо постанывает. Ему жутко интересно, чего же такого он сделал Юнги, что об этом надо говорить именно сейчас. Но он молчит, желая услышать заветное продолжение. — Я столько лет мечтал тебя трахнуть и столько же лет мучился от собственной совести. Думал когда-то, что смогу с этим справиться, думал, что переболит, думал, думал, думал… — последние слова тонут в очередном поцелуе внизу живота Чимина. На этот раз Юнги старательно засасывает его кожу, сжимает её зубами до тех пор, пока Чимин не начинает тихо скулить, а затем отпускает, зализывая место укуса. Подростку нестерпимо жарко, он не знает, куда себя деть, хочется притянуть ещё ближе Юнги. Хочет его целовать и хочется одновременно, чтобы целовали его. Становится как-то слишком тихо, и Чимин слышит, как громко и сбивчиво дышит Юнги, слышит, как он громко чмокает его в губы, и это всё слишком громко в этой пугающей тишине. Чимин решает, что вот это и есть та самая точка невозврата и решает, что пора что-то менять. Хватит с него невинных поцелуев и ласк. Он желает большего. Пак обхватывает бёдра парня ногами, когда тот снова припадает к его губам, несильно трётся об его пах своим, а потом, уже не стесняясь, запускает руки под резинку трусов старшего. У того на секунду дыхание сбивается, он чувствует тёплые ладони Чимина и вспоминает тот самый вечер после которого всё начало стремительно меняться в их жизни. — Погоди, — шепчет ему в ухо старший, зубами сдавливает мочку уха и слышит очередное «ах» от подростка, — не торопись так, Чимин-а. Он касается нежно запястий парня, убирает его ладони со своих ягодиц, ловя растерянный взгляд, и резко дёргает его штаны вниз, полностью снимая их. Так же он поступает и с трусами Пака, а тот не сопротивляется, наоборот, он чуть приподнимается, чтобы Юнги было удобнее его раздеть. Чимину всё ещё чуть-чуть неловко, он в этом деле дилетант полнейший, а у Юнги опыт за плечами многолетний, но ведь Чимин готовился, он не может облажаться. Поэтому он набирается смелости приоткрыть глаза, чтобы увидеть такое же смущённое лицо Юнги. — Мне перевернуться? — решается спросить Чимин и, кажется, видит благодарность в глазах парня напротив. Он как-то неуклюже барахтается на кровати, ложится на живот и чуть приподнимает зад. Кажется, так говорил Чонгук. Чимин лбом утыкается в одеяло и просто ждёт. Он чувствует взгляд старшего на себе и от этого хочется умереть. Юнги не сразу решается продолжить, он смотрит на тело Чимина, смотрит на то, какой он изящный, не такой уж и взрослый и немного худой. Его тело подрагивает, особенно это видно по ногам, которые того глядишь подкосятся. Чимин прогибается чуть сильнее в спине, когда немного грубые пальцы Юнги проходятся между ягодиц и давят на вход. — Там, — еле выдавливает из себя подросток и тычет на комод, — там есть смазка, не тупи, пожалуйста. Юнги, кажется, стоит потом поговорить с Чимином об этом, но чуть позже, а пока он послушно открывает ящик комода и видит на самом видном месте небольшой тюбик. Пальцы давят на вход и Чимин заранее морщится, ибо знает, что это жуть как неприятно и больно. Первый палец входит только наполовину, а Юнги уже пытается протолкнуть второй. Кажется, он тоже не особый спец в этом деле. А Чимину не то что неловко, ему ужасно неприятно от ощущений внутри, на стеснение и стыд он уже давно забил. И ему, видимо, соврали, когда сказали, что после первого раза всё как по маслу пойдёт. Вот не фига. Убить бы этого наглого вруна. Юнги ужасно медлит и, может быть, он и ради Пака старается, но выходит всё наоборот. Чимину только в тягость ждать, уж пусть лучше он быстрее его растягивает, а не тянет кота за хвост. Подросток двигается навстречу пальцам, насаживаясь глубже, и глубоко выдыхает, от неприятного распирающего внутри чувства. У Юнги глаза на лоб лезут от того, каким непредсказуемым и местами наглым оказывается Чимин, и временами Мин сам ощущает себя неопытным подростком. У них обоих в голове крутится мысль, что ещё можно остановиться, что в принципе всё можно замять и жить дальше прежней жизнью, но нет. Чимин разводит ноги чуть шире и чувствует наконец, как Юнги осторожно входит в него. Пак затыкает себе рот попавшейся под руку подушкой, глухо стонет в неё из-за боли, а Юнги продолжает толкаться глубже. Он придерживает подростка за бока, замечая его крупную дрожь, и гладит по спине, желая хоть чуть-чуть успокоить. Ему приходится остановиться, опасаясь того, что своими резкими и необдуманными движениями он ещё больше навредит мальчику. Парень практически выходит из Чимина, а когда видит, что тот начинает ворочаться и всячески елозить, видимо, не совсем понимая, что случилось, снова поддаётся бёдрами вперёд, теперь уже входя полностью. Чимин снова стонет, только теперь из-за смешения боли и удовольствия. Юнги двигается медленно и плавно, стараясь не приносить большой боли младшему, но это чертовски плохо выходит, потому что секс у него был фиг знает когда, а сейчас ему слишком хорошо. Чимин сейчас стоит перед ним, выпятив вперёд зад, стонет от того, что член Юнги входит на всю длину и задевает простату, а Юнги кажется нереальным то, что он может вот так нагло пользоваться моментом, гладить его ягодицы, сжимать бедра руками, касаться члена младшего пальцами. За дверью снова слышатся голоса, кажется, та самая женщина возвращается с мужиком обратно, а Чимин пугается и хочет остановить Юнги, только вот кричать не вариант, да и не особо получится сейчас, плюс ко всему Юнги, кажется, наплевав на это и, не обращая внимания на голоса за дверью, на жалкие попытки Чимина остановить его, продолжает вбиваться в его тело. Голоса наконец смолкают, и Чимин снова расслабляется, позволять себе чуть громче, чем раньше, простонать. Юнги переворачивает Пака на спину, когда видит, что его ноги трясутся больше прежнего, грозясь окончательно подкоситься, и снова входит в него, всё быстрее двигаясь. Кажется, что сейчас они оба исполнили свои мечты. Они вместе, они любят друг друга и упиваются этой любовью. Но когда исполнятся мечта, внутри образовывается брешь, приходит не очень приятное чувство опустошения. И если другие находят себе новую мечту, то Юнги с Чимином пока не знали, чего хотят дальше. У них больше не было совместных мечтаний. Когда Чимина накрывает оргазм, он забывает, что родители внизу, и, не стесняясь, громко выстанывает имя Юнги. Тогда ему кажется, что он абсолютно счастлив. Опустошение приходит не сразу, но когда до ушей снова доносится музыка с первого этажа, когда сердцебиение становится спокойным и дыхание выравнивается, появляется противный привкус неправильности происходящего. И вроде всё было так задумано, вроде об этом мечтали оба, но в то же время что-то идёт нее так. Чимину внезапно взбредет в голову пооткровеничать с парнем. Господи, какой же он иногда бывает дурак. Юнги смотрит на Чимина такого уставшего и довольного, но видит какою-то тревогу в его глазах и напрягается чуть сильнее, когда тот произносит: — Юнги, мне нужно тебе кое-что сказать…