День гнева

— Я надеялся, что успею застать тебя сегодня, — произнес Архитектор. Следуя приглашающему жесту Корделии, вошел в небольшую уютную комнату, обернулся, ожидая хозяйку дома. — Должен был предупредить, прости. Корделия притворила за собой дверь, беззвучно опустилась щеколда, и едва ощутимым колебанием воздуха отозвались защитные чары. Внутри было тепло, каминное пламя мягкими бликами красило стены рыжиной. Многие начинающие маги считали, что огонь в родовых поместьях должен питаться Тенью, и лазурные отсветы признавались стилем аристократов. Тем не менее альтус из старых родов, и те, кто возвел свой дар в искусство и мастерство, никогда не опускались до подобного пустого бахвальства. Природное пламя было удобным, покорным и дружелюбным, не требующим постоянного контроля и силы. А еще оно согревало намного лучше Тени. — В извинениях нет нужды, — отозвалась магистр. Слегка улыбнулась, но эта улыбка была искренней. — Я рада, что ты пришел, Гай. Дела занимают нас обоих, и поэтому такое время действительно бесценно. Она пригласила его присесть; у камина стояли два кресла и небольшой столик из резного дерева. Корделия разлила по чашам янтарный ликер, что готовили на виноградных фермах в землях цириан; он обладал терпким приятным вкусом, и хмель не бил в голову, лишь согревал тело мягким теплом. Прекрасное завершение тяжелого дня и достойное дополнение к беседе. Гай Ранвий откинулся на высокую спинку кресла и, прикрыв глаза, сделал небольшой глоток. Изящные пальцы невесомо скользнули по тонкой гравировке чаши, отрешенно огладили витой узор на драконьем крыле. Корделия молчала, улыбаясь уголком губ и наблюдая за ним, художником и творцом, всемогущим магистром, подчинившим себе людей и духов — и все еще осмеливавшимся мечтать о недоступном. — Сетий пришел ко мне первому, — негромко сказал Архитектор, все еще не раскрывая глаз. — И я не знал, что ему ответить. Стоило прийти к тебе, спросить совета, но видит Уртемиэль, мне было лестно, что Корифей из всех нас обратился ко мне. Лесть… и я наивно думал, что она не властна надо мной. Корделия едва заметно пожала плечами. — Я не держу обиды, если ты об этом. Скорее всего, я поступила бы так же, окажись на твоем месте. Награда слишком высока, а награда, разделенная на семерых, теряет в привлекательности. Хмельное тепло приятно ласкало гортань. Прорицательница опустила чашу на колени, придерживая обеими ладонями — ей нравилось смотреть, как в зыбком расплавленном янтаре играют блики пламени. Чуть наклонился вперед Архитектор, встретился с ней глазами. Взгляд его был привычно спокоен, но какая-то тень затаилась там, и Корделия не смогла понять, что это — тоска? Горечь? Жажда? Вина? Она могла лишь догадываться, что такая же тень живет и в ней самой. — Я хотел отказаться, — проговорил Гай Ранвий. — Клянусь тебе, я просчитал наши шансы на успех, я взвесил жертвы, на которые придется пойти… я хотел отказаться. Но днем после нашего разговора была месса. Верховная Жрица Разикале неторопливо наклонила голову. Она понимала. Они могли взвешивать потери и выгоды, играть в дипломатию и войны, решать, кто достоин принять власть, и кто обречен на прозябание и забвение. И все это было правильно и разумно — до тех пор, пока их не касался бог. Тогда все остальное просто переставало иметь значение. Потому что любая цена будет ничтожной. Потому что любой жертвы будет недостаточно. Потому что любой риск будет этого стоить. И Корделия спросила то, о чем они никогда не говорили даже друг с другом, о чем лишь догадывался даже Ближний Круг, самые доверенные и преданные служители. Потому что лишь Голосу дракона позволено это знание, лишь воплощавший волю дракона мог соприкасаться с его сутью и силой. — Что такое Красота? Архитектор, Верховный Жрец и Голос Уртемиэля, смотрел на нее, и в его взгляде отражался огонь. — Это невозможно представить, — наконец, тихо произнес он. — Это мечта, воплощенный идеал, которого не существует в смертном мире. Все мы подсознательно жаждем его, стремимся к нему, но мы все здесь калеки, Корделия, ущербные и проклятые, нам неведомо даже, как может быть иначе. Мы не способны представить его, но я видел другой мир — наш и другой одновременно — абсолют пропорций и цвета, корреляцию сути, смысла и формы, перетекающую из одного в другое. И ее сила в ней самой, потому что в ней не осталось слабостей. Я видел свет, абсолют света — и остался зрячим, хотя здесь и сейчас мои глаза не вынесли бы подобного. Я видел тьму, и она была прекрасна, потому что рождала свет. Он замолчал на несколько мгновений, отрешенно смотря куда-то мимо лица Корделии, и та ждала, не осмеливаясь говорить сейчас. Потому что любое слово и любой жест могли оказаться лишними и неверными. — Наши гнев и ненависть рождены нашим уродством, — невыразительно проговорил Архитектор. — Но я видел мир, где этого нет; этот мир прекрасней всего, что только возможно представить. Я видел его чертеж, Корделия. И эта цель стоит всего, что мне только предстоит сделать. Выдохнув чуть резче обычного, он осторожно поставил недопитую чашу на столик и торопливо-привычным жестом свел ладони в известном всем со времен ученичества знаке баланса. Сила, уже почти что обратившаяся в воздухе колючими разрядами, покорно выровнялась, улеглась верным псом у ног. — Прости, — негромко и с едва заметной долей вины произнес Гай Ранвий. Завершил пасс, распустил плетение, выравнивая-разглаживая невидимые потоки Тени. — Обычно я бываю способен себя контролировать. — Обычно мы не говорим о таком, — отозвалась Корделия. Склонила голову. — Я ценю твои слова. Благодарю. Гай не попросил ее об ответном откровении, но Прорицательница знала, что в иной раз настанет ее очередь говорить. О способности видеть всебытие и внебытие, об умении знать — и знать еще, потому что знанию нет границ — даже для бога. О том, как это знание примут все люди, о мире, в котором невежество уступит мудрости. И ее цель тоже стоила всего, что ей только предстояло сделать. Гай беззвучно усмехнулся, устало провел рукой по волосам, распуская ленту. Пряди цвета белого золота растеклись-рассыпались по спине, словно бы впитавшие в себя свет равно луны и солнца. — Я слышал Сетия, — сказал Ранвий. Неопределенно повел плечом. — Его уверенность не может не подкупать, но Корифей не позволит себе сомневаться. Поэтому мне хотелось узнать твое мнение. Хотя бы в теории… у нас может получиться? Корделия поднялась, неторопливо отошла к стене, укрытой расшитым гобеленом. Там был изображен Думат, воспаривший над обреченным Бариндуром — и рыже-алые нити тянулись вверх языками пламени. Пробудившийся вулкан обрушил и стер древний город с лица земли — еще младшей жрицей, полной наивного восхищения, Корделия была там с экспедицией; она касалась ладонью серых, оплывших остовов, что некогда были богатыми домами, в причудливо-выгнутых валунах угадывала человеческие фигуры, которых настигла лава. В тайне ото всех она проснулась-во-сне и, любопытная, позвала к себе старую память — и это был самый первый страшный урок, который она получила. Ее спас один из проводников экспедиции, пожилой знающий маг из лаэтан, что повидал на своем веку достаточно, и владел даром не хуже многих аристократов. На то, чтобы вывести ее из Тени, кричащую от боли, от пережитого ужаса, прошедшего сквозь ее сознание, подобно разряду молнии, ушла едва ли не треть лириума всего отряда, и после того, как Корделия пришла в себя, она поклялась больше никогда не заглядывать дальше положенного. И, конечно же, нарушила эту клятву через несколько месяцев. — Прецедентов не было, — наконец, негромко отозвалась она. — По крайней мере, после Элвенана. Но я согласна с Сетием в его предположении насчет пантеона элвен — это выглядит слишком похоже на наши собственные ожидания и представления. К сожалению, как бы ни было прискорбно это признавать, многое из того, что было известно древним Элвенана, утеряно. И Арлатан исчез бесследно — и с ним его секреты. О, как много бы она отдала, чтобы хоть на несколько часов заглянуть в Великую Библиотеку, о которой до них дошли лишь бессвязные слухи. Но та пропала вместе с Арлатаном, и даже память Тени была бессильна вернуть ее эхо. Корделия посмотрела на Гая — тот встретил ее взгляд. — Но нас сошлось семеро, семеро лучших, аватары каждой грани сущего, — медленно проговорила магистр. — Если нам не удастся сделать это, если у нас не хватит силы и разума, чтобы перешагнуть эту грань, у кого среди смертных может получиться? Архитектор едва заметно улыбнулся. — Разве что разгадка очень проста, а мы ищем сложностей. В его ладони родился мягкий свет, крошечный и живой, лучисто сверкнул и прянул ввысь, метнулся пугливым светляком вдоль стены. Корделия усмехнулась в ответ — это были простейшие чары, которые доступны даже слабейшему из лаэтан, но с ними было связано хорошее воспоминание юности, один из тех мудрых и светлых уроков ученичества, что приходят, не требуя потерь и боли. Тогда ей было четырнадцать лет — тот отчаянно-прекрасный возраст, когда неопытность вполне уравновешивается дерзостью и азартом, когда тяжесть ответственности еще не давит на плечи и так важно ощутить пьянящий вкус собственных побед, чтобы потом всю жизнь продолжать стремиться выше. Задание, что дал ей ментор Круга, было вызовом ее способностям. Головоломкой, решение которой заслужило бы благосклонный взгляд Разикале. «Свет разгоняет тьму незнания», — сказали ей. Запертая шкатулка. В шкатулке — ключ и ответ, который надо было добыть. И она никак не желала открываться. Корделия перепробовала все известные ей чары, но охранная магия не отвечала на ее призывы и не подчинялась ее приказам. От заклятий поиска и сотворения она перешла к заклятиям разрушения, но на шкатулку не действовал ни огонь, ни лед, ни удары кузнечным молотом — в отчаянии юная жрица испробовала и это, заплатив рабочим за труд и за молчание. Во снах она пыталась разглядеть решение, раз за разом поднимая память Тени, но Тень молчала, и шкатулка оставалась запертой. Корделия не желала проигрывать. Мудрый попросит помощи, но за любую помощь есть своя цена, — учили ее. И она решила, что найденный ответ стоит платы, и обратилась к Гаю Ранвию, молодому магу из Круга Строителей. Дом Ранвий был дружен с домом Иллестов, и просьба ее была принята благосклонно. Гай, будучи на несколько лет старше ее, знал больше — но и его чары оказались так же бессильны перед загадкой шкатулки. Порой Корделия думала, что решения просто не было, что замок нельзя было открыть, и настоящий урок в том, чтобы потерпеть поражение. В такие минуты она уже была готова вернуться к ментору и признать неудачу, но каждый раз останавливала себя, стиснув зубы. Ведь может быть, именно сейчас она находится в шаге от ответа!.. Решение пришло случайностью — но, как много позже поняла Корделия, за любым открытием, за любой случайностью стоит упорный труд, порой исчисляемый годами, стоят многочисленные пробы и ошибки. И то, что кажется улыбкой удачи — лишь результат долгого пути. В тот день они заработались дотемна, и когда безмолвные слуги погасили огни в Главном Архиве Библиотеки, Корделия, не раздумывая, призвала «светляка», простейшие чары света. И его луч, скользнув в замочную скважину, прошел через скрытую внутри сложную систему зеркал и — отпер механизм. Шкатулка была открыта. Свет разогнал тьму незнания. Не все задачи сложны. Порой решение скрывается в простоте. И там же другой урок — не стоит пытаться сделать суть сложнее, чем она есть. — Да, — сказал Гай Ранвий, и глаза его смеялись, — было бы крайне… недальновидно умереть от старости. Он чуть наклонил голову, и Корделия кивнула в ответ, вернулась в свое кресло, вновь наполнила их чаши. Откинулась на высокую спинку, прикрыла глаза, сквозь ресницы наблюдая за танцующим огнём. Молчал и Архитектор, его сила, игристо-невесомая, ощущалась, словно дуновение весеннего ветра и касание листвы. Корделия позволила себе вслушиваться в ее переливы, переборы беззвучных струн Тени — и потом вступила тоже, вплела в узор свой дар, колючую сталь и пьянящую грозу. Раньше, когда они еще были учениками и подмастерьями, подобное занятие было хорошим уроком — объединение чар, тончайшая настройка силы, умение чувствовать другого мага еще до того, как вступит новый аккорд его дара — не приходит сразу, но достигается лишь упорными тренировками и опытом. Это было своеобразной игрой на мастерство и выдержку, и внимательность — кто из них собьется первым, кто разрушит плетение? Корделия была упряма и амбициозна, Гай был влюблен в сам процесс игры не меньше, чем в победу, и удовольствие получали оба. Сейчас же соперничество на таком уровне уже казалось мелочным и ненужным, да и способности их обоих уже давно превзошли этот рубеж. Сейчас можно было просто наслаждаться — изящностью узоров чар, покорных воле мастера, и ощущением от присутствия чужой силы, чужой — и равной. Сколько времени длилась игра, Корделия не знала; в какой-то момент она вдохнула Тень и повела глубже, в зыбкую полуявь иллюзий. Сновидец от рождения, для нее не существовало этой преграды между мирами. И тут же больше почувствовала, чем увидела, как мягко, но непреклонно Архитектор свернул собственную силу, не принимая. Подняла голову. — Я и так задержался, а уже давно ночь, госпожа, — негромко отозвался Гай на ее незаданный вопрос. — С твоего позволения я пойду, мне стоит вернуться к себе. Корделия передернула плечом. — Покои в гостевом крыле свободны. Оставайся у меня, Гай, вернешься завтра с утра; решения стоит искать на свежую голову. Она замолчала на мгновение и добавила: — Клятва и кровь, если ты хочешь. Архитектор вздохнул. С беззлобной усмешкой развел руками: — Не стоит, я верю тебе. Счастье, что мы теперь пусть до срока, но союзники, о Голос Разикале, не то скакать бы мне сейчас через весь Минратос, рискуя стать добычей воров и бродяг. Благодарю тебя и принимаю. Одновременным пассом покоя они распустили магию. Когда-то, юные и мятежные, они не могли и подумать о том, чтобы обеспечивать свою безопасность через ритуал чар, оставшись лишь на одну ночь в гостях у другого мага. Но слишком высоки были теперь ставки, слишком много врагов, очевидных и незримых, было у каждого из них — и кто бы мог дать гарантию того, кто отравленный кинжал не настигнет беспечного в чужой постели? Кто мог бы дать гарантию того, что назвавшийся другом не предаст за горсть серебра — или за благосклонность своего бога? Риск неуместен. Ритуал клятвы и крови связывал жизнь гостя с жизнью хозяина сквозь узы Тени — и первый мог быть спокоен. Но обязательство не равно доверию. Корделия подумала о том, смогла бы ли она сейчас положиться лишь на слово — пусть даже это слово Гая Ранвия. И не нашла прямого ответа. Архитектор Красоты, верховный жрец, второй магистр, Голос Уртемиэля. Он был равным ей — а значит, был равно опасен. Гай на мгновение остановился у двери, обернулся. — Ты придешь? Это было предложением и больше — предложением, сделанным искренне. Но Корделия слишком хорошо знала эту тень в его глазах, что не замечали непосвященные, слишком знакомы и близки ей были недавние слова того, кто увидел истинную красоту. Она не могла и не хотела идти против. — Нет, — магистр чуть качнула головой. — Раздели со мной завтрак перед уходом, я буду рада. Или же, если ты будешь спешить, увидимся через три дня. Он молчаливо кивнул — и в этом коротком жесте было чуть больше усталости, чем можно было показывать. И следуя какому-то внезапному наитию, Корделия шагнула ближе, легко придержала его руку, уже откинувшую щеколду. — Спроси же, — негромко сказал Архитектор, не поворачиваясь. — Как ты выдерживаешь? — тихо произнесла она. Он перевел взгляд на ее руку, что касалась его — тонкие изящные пальцы, чистая светлая кожа альтус; и Корделия выдохнула беззвучно. Но она должна была понять. — Как можешь ты смотреть на этот мир без упрека, зная его уродство, — прошептала она, — как можешь терпеть прикосновения других людей, если каждый из них отныне для тебя словно калека, словно прокаженный, обреченный на смерть? Гай Ранвий не обернулся к ней, но другая ладонь его мягко легла поверх ее руки, и в этом жесте не было отвращения. Лишь сожаление. — Потому что я сам — такой же калека, моя госпожа, — тихо отозвался Архитектор. Терес Авригий, управитель ее поместья, появился так быстро, словно ожидал в соседней комнате, поклонился степенно и учтиво — хозяйке, и следом — гостю. За его спиной молчаливыми тенями замерли две рабыни, юные и покорные, из тех, кому не давали тяжелой работы, и в чьи обязанности входило исключительно прислуживание почетным гостям. Корделия решила, что управитель, несомненно, заслуживает поощрения — обе отобранные им девушки были воистину прелестны; и легкий полупрозрачный шелк одеяний, струившийся по коже, почти не скрывал изящных стройных тел. Более чем достойное подношение Архитектору Красоты. — Лорд Гай останется у нас на ночь, — сказала Корделия, и Терес поклонился еще раз. — Распорядитесь, чтобы он ни в чем не нуждался. — Да, миледи, — негромко произнес управитель. — Прошу вас следовать за мной, милорд, ваши покои готовы. Корделия проводила их взглядом и, оставшись одна, потерла виски. Сказывалась усталость; уже который день она спала урывками, выкраивая себе на сон лишь несколько часов. Снохождение, активное снохождение, истощает не меньше, чем бодрствование, и даже сомниари требуется отдыхать. Она могла восстанавливать силы и в осознанной Тени, пропуская сквозь себя ее токи, но это была одна из техник медитации, расслабленного наблюдения, а не поиска. Корделия Иллеста считала, что жизнь и без того слишком коротка, чтобы тратить ее на подобные вещи. Она поднялась на второй ярус особняка, где располагались ее собственные покои и рабочий кабинет. Внутри ровно горели свечи; молчаливая девочка-прислужница, готовая выполнить любое ее желание, тенью скользнула к стене, едва Корделия вошла, и замерла там, не смея нарушить мысли магистра. Прорицательница отрешенно взглянула в окно. Стоявшие рядом на специальной подставке механические часы, дар Амбассадории, показывали уже далеко за полночь, тяжелая резная стрелка на горизонтальном медном диске неспешно сдвигалась к символу Лусакана. За окнами тянулась непроглядная темнота; тяжелые облака, предвестники завтрашней непогоды, пришли с моря и закрыли небо. Корделия опустилась в кресло, на мгновение прикрыла глаза, сосредотачиваясь на ждущих ее внимания делах. — Илинора ко мне, — ровно произнесла она. — И добавь больше света. Перо с едва различимым шорохом заскользило по листам пергамента. Корделия закончила писать, когда с мягким звоном механическая стрелка переместилась на следующее деление. Недовольная, чуть качнула головой — почерк в последнем сообщении был неровным, слишком острым, слишком выдавал усталость. К счастью, оно предназначалось ее архивариусам; те не станут искать подтекста. Под началом Корделии библиотеки Круга немало разрослись, а с тех Ищущих, что стремились лишь к исследованиям, она не требовала исполнения дополнительных повинностей, позволив им заниматься своими делами. Голос Тайны, она прекрасно понимала эту неутолимую жажду знаний, что заставляет забыть обо всем прочем. — Сургуч, — суховато произнесла Корделия. Илинор, беззвучно проскользнувший в кабинет почти час назад и безмолвно ожидавший приказов за ее спиной, шагнул вперед, склонился над свернутыми пергаментами, быстро и уверенно-осторожно скрепляя их края горячим сургучом. Корделия приложила свою печатку, одновременно вплетая в оттиск нити Тени, и ее воля сделала их прочней гномьей стали. Такую печать все еще можно было сломать силой — и бумага тут же сгорела бы в руках; но нельзя было подделать — воспроизвести эхо Тени вряд ли смог бы даже Дозорный Ночи. Герб дома Иллестов на созвездии Элувии. — Отдай гонцам, к рассвету все письма должны быть получены, — коротко приказала Корделия. Поднялась, зажмурилась, потянулась к силе, ощущая, как колючий разряд, точно иглы, поднялся вверх по позвоночнику. Пожалуй, в эту ночь она не станет исследовать Тень.