Веня

«а мне приснилось миром правит Любовь а мне приснилось миром правит Мечта и над этим прекрасно горит Звезда» «просыпаюсь озноб и легкая жуть спасибо тебе за поездку бери меня чаще прошу»

* На голову легко приземляются четыре теплых подушечки, шуршат волосами, наполняя теплом, радостью, трепетом и покоем. Леша выворачивается назад и чуть вверх – Веня (сидит выше на ряд, головой упираясь в кулак, кулаком в стол) держит над ним ладонь, как венец, улыбается и зовет: – Пойдем, покурим? * Леша едет в троллейбусе, уткнувшись в стекло, холодный зимний вечер чайно расцвечен желтыми фонарями и красными светофорами. Снег крошится, мерцая. Машина рвано скользит, замирая на остановках, потом, вздрагивая, трогается и плывет-ползет дальше… Через три остановки входит Веня. Леша улыбается. Не ему. Он – не видит. А вообще. Пух помогает кондуктору оторвать билет, у нее что-то путается в бумажках, они обмениваются короткими репликами и улыбками, расходятся: она на место, на котором лежит газета, он – к длинному поручню. Ставит чехол с гитарой к себе на ноги – хоть есть куда сесть – трет глаза прямо так, в перчатке, зевает – в нее же. Вене кто-то звонит, он достает телефон, смотрит на него и не берет, отключает звук и снова сваливает в карман. Вот козлик. Леше дико и глупо хочется набрать и проверить – не его, может быть, а себя. Но он так не делает. Поступает проще, честнее, разумнее. Подходит. – Привет. – О, привет! И тут же попадает в широкое полуобъятие-полузахват. Одной рукой. Прижимает к сердцу. – Ты откуда? – С работы. А ты? – С репы. – Ну и как? – Да хрен знает. А у тебя? – «Аналогично, шеф». – Пива выпить бы. Заскочим в магаз? – Лады. * Леша болеет. Третий день. Температура у него за тридцать восемь. Сопли рекой. Горло с иголье ушко. Он спит у себя на лице, когда слышит звонок. В дверь. В голову. Может, нах? Но мама открывает кому-то. – Здрасте. Блядь. – Здрасте. Чуть удивленно отвечает и повторяет она. – А Леша дома? – Да, только он болеет. – Можно? – Не знаю, он вроде спал, сейчас посмотрю. Леша, ты спишь? К тебе тут пришли. Ты как? – Норм. Пусть на кухню проходит. Я щас. – Хорошо. – Тебя как звать-то? – Веня. – Веня, значит. Ладно. Проходи. Только у нас не очень прибрано. Да и не приготовлено. Этот не ест ничего. Дашка тоже. Чаю могу заварить. – Да не надо. Я могу и сам что-нибудь приготовить. – А ты умеешь? – Немного. – Ну не знаю. Вроде и не из чего, не была я еще в магазине. – Да не берите в голову. Я не совсем с пустыми руками. Веня Лешиной маме обескураживающе легко улыбается и быстро примеряется к шкафчикам, в миг просекая: где – что. – Суп сварю? Куриный, как раз на такой случай, когда болеют. – Ой, сомневаюсь, ты в него ничего не запихнешь. Леша в этот момент гнусаво гыкает в ванной и отчаянно сморкается. Веня же, как-то по-детски подворачивая руку, молча чешет большим пальцем начало левой брови, опускает глаза и отворачивается. Берет нож. Леша выходит и плюхается на стул. После умывания и чистки зубов. Ему как-то до нелепого стыдно за свой покоцанный вид, красные глаза, облупившийся нос, который еще и не особо работает. А хочется, за хрена-то, нравиться ему. Даже в соплях. Но лучше, конечно, без. Веня, шеф-повар, мать его, все что-то ловко шинкует, режет, моет, снова шинкует, снова режет, жарит, варит. Кашу из топора. Леша ворует из миски уже наструганный желтый перец. Тот прохладно, сочно и неопределенно хрустит на зубах. Вкуса не разобрать и глотать противно. Молчат. Один стучит ножом, другой челюстью. – Ты как? Спрашивает Веня, повернувшись как будто надолго. – Хреново выглядишь. Вот дерьмо. – Да вроде все не так плохо. Тихий настороженный медведь подходит к нему и кладет лапу, которая всегда была горячей, на лоб, а она – холодная. Остыл? Веня: – Горячий. Леша: – Да не то слово. Пух усмехается, склоняясь к этой двусмысленности. – Не боишься заразиться-то? – Поздно бояться. Момент пиздецки портит Дашка. – Че, бацилла, ожил? Веня отворачивается, принимаясь что-то помешивать, как будто его тут нет. Или – их. Леша показывает сестре старый добрый средний палец, и продолжает подпизживать цветные хрусткие полоски. – А ты кто вообще? Обращается барышня к чужаку таким тоном – любой бы растерялся. Но Пуха с нахрапу не возьмешь и не растеряешь. Он пожимает плечами. – Веня. – Не густо. Она заглядывает в кастрюлю. Принюхивается. Сменяет гнев на милость. – Даша. Выходит. – Вот такая у меня сестренка. – Вы похожи. Только она порешительнее. – Че? Батя просачивается на звуки, а главное, на запахи движухи. За ним – спасать от него – мать. – О, супец, уважаю. Протягивает ладонь. – Владимир Сергеич. Счастливый папаша, так сказать. – Веня. – Накатим? – Можно. – Тань, можно? – Да ну тебя, ты уже и так нас всех укатал. – Так ведь за здоровье – грех не выпить. Тем более друг зашел к Леше, давно я такого не видел. И она соглашается. Подбирает тарелки, режет хлеб, суетит слегка… Леша закрывает глаза пальцами, Дашка приносит кота, садится к маме, гость выключает газ, улыбается. – Извини, – говорит Леша в комнате, – они все очень непосредственные. – Да прикольные. – Вот и познакомились, блин. – Только что руки твоей все равно не попросишь. Переезжай так. – Куда? – К черту на рога, куда-куда? Ладно, спи пока, тебе надо спать больше. Пойду я. * И потом однажды – он поет ему. Одну за другой. Красивые грустные песни. Тихонечко. Когда они уже почти спят.