***
Сердце замирало ежесекундно, страх сковал все тело — головы не повернуть. Настойчиво прислушиваясь к мирному стуку колес небольшого чемоданчика по камням мостовой, я пыталась всеми силами отвлечься и хотя бы минуту не думать о том, что ждет меня в новой петле. В новом доме. Хорошо еще, что я двигалась, а то стой на месте — совсем бы головушкой тронулась. Какой-то босяк-мальчишка во рванье и длинными, давно не стриженными волосами, торчащими в разные стороны, словно перья, щенячьим взглядом больших глаз уже второй дом следовал за мной, явно надеясь получить нечто большее чем нагоняй. Может, что-то съестное. Быстрым, немного дерганным движением, я присела на корточки и мальчишка за моей спиной опасливо отшатнулся. — Есть хочешь? — спросила я, уже зная ответ и полезла в недры чемоданчика. Оборванец интенсивно закивал и в какой-то момент я подумала, что если он продолжит так и дальше хоть секунду — патлатая башка покатится по асфальту. Нашарив в багаже шуршащую упаковку, я с победным возгласом, явила на свет божий два треугольных сэндвича в пластиковой измятой коробке; именно она издавала противный звук. Глаза ребенка засияли. Я всучила ему бутерброды из супермаркета, которые мне не пригодились в поезде и мальчишка уже хотел дать деру, когда я его остановила: — Подожди еще немного, — указательный палец, увенчанный странным спиралевидным кольцом, взмыл вверх, как предостережение. Я нахмурила брови, спеша скорее выудить из груды переворошенных вещей, пластиковую бутылку с натянутым на нее шерстяным носком. Там плескался горячий чай. Ее я тоже не открывала, перебившись предлагаемым в поезде сладким кофе. Я смущенно запихала носок обратно в ворох жизненно необходимых вещей, аккурат в середину чемодана, и протянула мальчишке чай. На холоде тара дымилась. Попрошайка, кивнув, запрятал за пазуху бутыль и убежал. Эх, резво бегает. Я улыбнулась, довольная своим маленьким героизмом, и с шумом застегнула крупную молнию. Значительно прибавив шаг, я поспешила туда, где мелькнул подол голубого платья и звякнул металл — в толпе меня ждала девочка и нетерпеливо махала рукой, переминаясь с ноги на ногу. Вокруг нее ужом вился парень и засыпал доставучими вопросами: — А это ты с Комик-Кона идешь? Кого косплеила? Как звать тебя? Откуда будешь? Я вот Майк. Слушай, а это вот твой натуральный цвет? Здоровский. Кого ждешь? Подругу? Парня? Постепенно понимая, что даже у меня от этого гомона в ушах звенит, я решила, что странную нужно срочно спасать, иначе вести в петлю меня будет некому. Я вдохнула, выдохнула, да поплотнее натянула на голову широкополую фетровую шляпу, и уверенно зашагала в сторону предполагаемой Эммы. — Мальчик, гуляй, она со мной, — выдала я, немного пьяно улыбаясь. Подхватила девушку под руку и зыркнула; в глазах бегущей строкой читалось большое «Подыграй мне». — А ты кто сама будешь? — дерзко вопросил парень и тут я поняла, что так вызывающе начинать беседу не стоило. Этот двухметровых великовозрастный лоб явно прикатился в Дартфорд из какой-нибудь деревни. Размажет по стенке и не задумается даже. Но раз начала общение в таком ключе, нечего тушеваться. — Дед Пихто, — огрызнулась я и начала движение. Эмма сразу смекнула, что хоть веду ее я, но куда идти в душе не знаю. Она ненавязчиво направляла меня— Девушка я ее. Иди отсюда, иди. Я поводила пальцами в воздухе. Юноша что-то разочарованно произнес себе под нос и поплелся прочь. Уверившись в том, что он больше не обернется и не докопается вновь, я отпрянула в сторону, многократно извиняясь. — Девушка? — спросила она удивленно. — А что мне еще оставалось? Ну да, я не бог импровизации, но, заметь, он свалил, — кажется, будь тут немного больше народу, своей жестикуляцией я кого-нибудь убила бы. — Ты ведь Эмма Блум, я ничего не путаю? — Да, да. А если бы не была — привлекла бы того парня обратно? — подняла бровь девушка. Красивая. Словно фарфоровая кукла, ей-Богу. — Ага, — рассмеялась я. — А ты значит… — Эмма замялась, смущенно краснея. Какие же они все в прошлом зажатые. — Ривер Голгарт я, — спрятав глаза за полями черной шляпы произнесла я. А никто и не говорил, что менять петлю и полностью свое окружение, будет легко. Девушка протянула задумчивое «М-м-м» и кивнула сама себе. — У петли нас ждёт Джейк, он сам настоял на этом, как только услышал о тебе. Может расскажешь почему? Киса, не ревнуй, он только твой. — Эйб представлял меня Якобу, как троюродную сестру, — немного помедлив поведала я. Сильнее сжала пальцы на ручке баула, чтобы ещё чуть-чуть и больно, нахмурилась. Девочка переменилась в лице, стала такой задумчивой и серьёзной, почти что суровой. — Сколько лет он тебя так представлял? — надломано произнесла она, уставившись в пол полубезумным взглядом. — Шестнадцать. Когда я оказывалась у Эйба, он мгновенно оповещал внука и моём приезде. А последние два года я провела в петле, — нехотя рассказывала я. Раскрывать перед почти что незнакомкой все карты не стоило, наверное, но я перед ней спасовала. Дальше расспрашивать меня Эмма может и хотела, — по глазам было видно как ее подмывало на это — но тактично промолчала, решив для себя, что последующие далее вопросы окажутся слишком лишними. Такие не задают в первые минуты разговора. Верно, конечно, но я бы ответила, сложив о девушке не самое лучшее мнение. Некоторое время мы шли молча и волнение секунда за секундой съедало меня, глодая потроха. Тишина, пусть и в толпе несмолкающих людей, становилась невыносимой. — Волнуешься? — тихонько спросила Эмма, заставив меня вздрогнуть. Ей подобная тишина тоже явно была не по душе. Я обрывисто кивнула и поправила вновь съехавший головной убор. — Ужасно, — честно призналась я. Эмма улыбнулась, что-то для себя в голове решая. — Расскажи, как там? — Знаешь, — это слово казалось для меня началом какой-то глобальной истории, которая утянет меня надолго. — Это очень сложно объяснить. Тем более тебе. Звучало обидно, но я ясно понимала, что подразумевала Странная. Я понимающе улыбнулась, и весь оставшийся путь мы шли молча, каждая думая о своем. Причём шли долго. Очень долго, пока не зашли за угол в спальный район с небольшими аккуратными домиками, палисадниками и бельевыми веревками на балконах. Я опасливо обошла канализационный люк и пошла вперед по ровной узкой дороге. — И куда ты? — нетерпеливо спросила девушка. Я обернулась и обнаружила, что она так и стоит у угла, периодически поглядывая на недоумевающего Джейка. Как только я не заметила его, прислонившегося к углу дома в позе, выражающей полнейшее недовольство: скрещенные на груди руки и одна нога носком упирается в пыльную землю. — А разве нам не сюда? — глупый вопрос. Я подбежала к парочке и получила гневный взгляд от парня. — И как долго еще ты собиралась от меня это скрывать? — злостно выпалил Якоб сквозь зубы. Я аж отшатнулась от подобного тона. Сейчас я, как никогда, чувствовала себя провинившейся девчонкой, хотя, отчасти, так все и было. — Столько, сколько понадобилось бы. Это все для твоего же блага, Джейк, — ласково произнесла я. Нет, конечно же этого мало. — Правда? Серьезно? — кажется, еще немного и «троюродный братец» окончательно выйдет из себя. — Да, да, я виновата, — в подобной ситуации согласиться — лучший выход. — Но ты не мой внук, а Эйбов, и я не могла делать что-либо связанное с тобой без его согласия. Примирительно-нежный тон и раскаяние (пусть и частично ложное) немного остудили пыл Портмана. Теперь же он сник. Эмма с интересом наблюдала за выяснением наших отношений, но, как ни странно, это ничуть не напрягало. — Ты ведь не моя сестра? — подавленно спросил он. Я тихонько кивнула. — А кто тогда? Его голос надломился. — Проводница, грубо говоря. Хорошая знакомая Эйба; когда пришло время, я должна была отвести тебя в Кэрнхолмскую петлю. Никто не ожидал, что так все закончится. Теперь коротко кивнул уже Джейкоб. — Мне… я действительно сожалею о случившемся, — смущенно произнесла я, но вряд ли я уже когда-нибудь смогу загладить свою вину. В последнее время все действительно происходило слишком сложно и настолько странно, что даже у многих syndrigasti в голове не укладывалось. Гибель Эйба многим спутала карты, в том числе и мне — годами выстраиваемый план по посвящению младшего Портмана в мир петель и тварей пошел крахом, а я об этом даже и не знала. Сидела себе в Шанхайской петле, уверенная в том, что до сложной операции осталось еще два года. Как известно, до петель всегда информация доходит с опозданием, а если бы не вышло то, что вышло, я бы вообще скорее всего узнала обо всем в последний срок. Временами так и хочется отказаться от своей странности и жить обычной жизнью, не опасаясь за сохранность своих глаз и позабыв напрочь все эти тайны за семью замками, которые я узнавала год за годом. Но назад ничего не воротишь, будь ты хоть десять раз имбриной. Я же ей и в половину не была. Джейкоб сделал невнятный жест головой, который я для себя разъяснила, как своего рода отмашку, и взял в руки кусок арматуры, который я прежде не замечала. Как оказалось, он все это время валялся у нас под ногами мусором. На это, кажется, и был расчет. Я поджала губы и одобрительно кивнула — умно. Юноша корячился над люком недолго и было видно, что все движения чуть ли не заученные до автоматизма: через минуту примерно плоский металлический блинчик был прислонен к кирпичной стене невысокого здания, у которого мы, как подозрительная группа, скучковались. Слава Птице никто за нами не следил. О том, что мы не диггерством заниматься собирались, а открывали вход в петлю, я поняла, когда светлые локоны Эммы скрылись в темноте подлючного пространства. То, что она все еще находилась в нашем веке выдавал стук металла о металл — девушка все еще спускалась вниз. Я робела. — Давай, Ривер, — услышала я девичий голос, искаженный многократным эхом канализационного подземелья. — Эта линия заброшена давным-давно. Давай. По правде говоря, она не очень-то меня ободрила. Сзади Джейк молчаливо подтолкнул меня к отверстию в асфальте раскрытой ладонью под лопатки. Я неуверенно сделала пару шагов, подгоняемая Портманом. Колесики чемодана жалобно скрипнули. Я обернулась к парню и встретилась с обиженным взглядом, плотно стиснутые губы — бескровная полоса. Выхода у меня особо и не было, ведь отказываться, когда ты уже больше чем на полпути, когда одним неверным движением можешь людей подвести — непозволительно просто. Поэтому я сперва опустила в люк багаж, который тут же поглотила тьма, а после, то и дело ударяя им о металлическую лестницу, и сама опустила ногу на ступени. Мисс Блум голоса больше не подавала, скорее всего исчезнув в своем времени. Лестница явно была очень старая, ручки, за которые я держалась, на ощупь шершавые, проржавевшие до самого центра и покрытые вязкой влагой. Крупицы рыжего от ржавчины металла оставались на пальцах и я очень надеялась, что одежду я все-таки смогу оставить в целости и чистоте. Спустившись всего на пару ступенек вниз, я поняла, что мне дышать темно и воздуха не видно; баул мотался где-то на уровне коленей и держалась за металл я одной только рукой. Чтобы глаза поменяли свой цвет с болотно-зеленого на желтый, а зрачки сузились и вытянулись в тонкие щели, не потребовалось особых усилий. Теперь-то я могла оглядеться и увидеть что-то дальше своего носа. Не очень живописный пейзаж в виде грязных стен, покрытых белой крошащейся от прикосновений известью, паутиной и еще чем-то не очень приятным, больше трех десятков лестничных перекладин, ведущих вниз, а дальше элементарно взгляда не хватает. Я послушно спускалась, а вслед за мной начал копошиться Якоб. Ему предстояло закрывать люк тяжеленной крышкой, поэтому когда я уже коснулась ногами пола и принялась активно отряхиваться от пыли, паутины и влажных металлических песчинок, юноша только начал спускаться. Я сделала пару шагов в сторону и едва не упала, но меня придержала невесть откуда взявшаяся девушка в металлической обуви. Казалось, температура вокруг возросла на добрых двадцать градусов и от резкого перепада заболела голова. — Добро пожаловать в сорок четвертый год, — воодушевленно произнесла Эмма, обводя грязную канализацию руками. Джейк с чертыханьем приземлился ногами прямо в вязкую лужицу чего-то не очень привлекательного. Мы с Эммой тихонько хихикнули. Махнув на нас рукой, мальчик полез обратно. Там люк уже был открыт, а я поняла, почему воспитанники мисс Перегрин не жаловались на холод, хоть и были в легких летних вещах. Это у меня сейчас под пальто баня будет. Я повела бровями и поправила шляпку, как только поднялась на поверхность. Солнце палило, словно мы не в Дартфорде были, а в какой-нибудь Флориде. Мне в очередной раз пришлось удивляться тому, как за меньше века сильно поменялась погода в Англии. И не только, кстати говоря. Я расправила плечи навстречу мягким солнечным лучам, по которым уже успела соскучиться за четыре месяца, но была оборвана недовольным возгласом блондинки. Акт наслаждения летним теплом закончился быстро, когда под одеждой едва ли не шипеть от жара начала. Тогда я быстренько стянула драповое пальто, вывернув его подкладкой наружу, чтобы не замарать, и бережно перевесила увесистый кожаный портфель на левое плечо. Из недр шумно громыхнули вещи. Сделать это все я успела до того, как Эмма вылезла окончательно, но пару раз я чуть не уронила сверток в пыль. Обошлось без значительных жертв. Полминуты, на которые я зависла перед неописуемым пейзажем, показались такой сладкой вечностью, что прислушиваться к зовущему голосу сопровождающей совсем не хотелось. Хотелось вглядываться в зеленый пейзаж без этих многоэтажных высотных домов и забетонированных парков, где деревце — редкость. Позади шумел базар, испуганно, словно боясь быть услышанным. Замеченным. — Нам пора, — мягко взяла меня под локоть мисс Блум, в ее голосе читалось сожаление. Искреннее сожаление. Оно вернуло меня в привычную колею — парой взмахов головы я пришла в себя. — Да, да, — отрешенно как-то вышло. Кажется, пара мне не поверила. Нам предстояло обогнуть небольшой холм и не заблудиться в редком, но тенистом лесу, — кажется, Мисс Перегрин нарочно выбирала именно такие пути до своего дома — и, чтобы хоть как-то убить время, Эмма, не останавливаясь, говорила. Когда у меня уже начинало фонить в ушах от монотонного, хоть и эмоционального, гомона девушки, Джейк вносил свою лепту и меня, если честно, радовало его постепенное «оттаивание». Я не хотела вражды с этим юношей. Шли мы не очень уж долго, но за это время я успела мало-мальски узнать что-то об обитателях Первой Дартфордской Петли и ее хозяйке. Мисс Перегрин любит курить трубку и контроль. Немного странная (Якоб поправил девочку словом «с безуминкой»). Вместе со мной, воспитанников у Птицы, как дети ее часто за глаза называют, будет восемнадцать, — когда за кронами деревьев я смогла разглядеть литой красивый флюгер и диковинный громоотвод, парочка уже галдела наперебой и что-то о конкретных учениках я выцепила лишь крупицы информации — пять из которых (не считая меня) прибыли со всех концов света за последний год. После того, как я услышала фразу, в которой упоминалась девочка со сквозной дырой в животе, мозг перестал воспринимать информацию, которая не дифференцировалась по имени «Сальма». Предстоящая встреча с этой девчушкой, за последние два с немногим года ставшей мне, словно младшей сестрой, достаточно затуманила рассудок. Для того, чтобы вернуть меня из мира грез, где я раз за разом прижималась к Сальме, проводила пальцами по ее ровным локонам, младшему Портману потребовалось пару раз щелкнуть перед моим носом пальцами. Хех, когда мы виделись в последний раз, мальчик бегал по Эйбовому дому и психовал от постоянных неудач в этом деле. Значит, старик все же снизошел до Джейка и «обучил юнца мастерству». Я этого делать не могла, то и дело скрываясь на хохот. Я наморщила нос и сфокусировалась на бледном лице перед собой. — Давай, приходи в себя, — все же немного сурово. Я и сделала, как Джейк велел, но только на пару мгновений, потому что дальше — больше. Правда, гораздо больше, чем я себе это представляла; это не дом — замок. Невозможно представить себе усилия, которые нужно прикладывать, чтобы такая громадная постройка оставалась незамеченной. Острошпильные крыши и своды, которым ещё немного — и башни, кирпичные стены, выложенные узорами из цветного камня (ну в точь лепнина!), окна с тонкими мутноватыми стеклами, некоторые из которых кто-то витражами раскрасил. И трава. Такая зеленая-зеленая, что в глазах резь, что кажется, будто мир перед тобой — картинка. Неправда потому, что слишком по-настоящему выглядит. Но так непривычно для меня, человека из времени, где природа умирает день за днём. Проследив за траекторией моего взгляда, Портман одобрительно угукнул, но его девушка сомкнула свои влажные от волнения, холодные пальцы на моём запястье, увлекая за собой. Вокруг то и дело возникали любопытные и незнакомые мне лица, которых то Эмма, то Якоб попеременно усмиряли и пытались прогнать. Да, я, скорее всего, не готова сейчас к тому, чтобы с кем-нибудь знакомиться. Но продолжала большими, словно два блюдца, глазами оглядываться вокруг и без остановки здороваться с незнакомцами, отвечать на их поточные вопросы своими шаблонными ответами. Если бы не мои сопровождающие, я бы просто осталась на растерзание любопытным детям, увязнув в высоком пушистом газоне.***
В кабинете Мисс Перегрин темно. Приглушенный свет едва пробивается сквозь плотные шторы, окрашиваясь в бордовый цвет, словно кровь по стенам разбрызгали. Я любопытно вертела головой, цепляясь взглядом за все предметы: кипа бумаг на громадном столе, кубики-полки с книгами, у которых цветные корешки и не различимые названия мелким почерком, бархатная софа, на которой я сижу, сделанная чуть меньше, чем напополам, в стиле «дорого-богато». Барокко, иначе, если я не ошибаюсь. Птица курит. Она не переставая курит трубку, не выпуская ее, порой даже не зажженную, изо рта ни на минуту. Кажется, у нее на губах уже выемка по форме мундштука образовалась. Завихрения сизые, пахучие до одури, уже не выветриваются из помещения, у меня и кожа этим запахом пропиталась — мочалкой нужно будет тереть долго и усердно. До красных пятен. Я испуганно кручу на пальцах многочисленные кольца. Шляпа почему-то стала раздражать — это странно. Никогда такого не было. Я волнуюсь за сохранность своих драгоценных вещей, хотя весь груз сейчас при мне: за спиной и перед коленями. Стараюсь не оторвать пуговицу от пальто, но с таким усердием ее колупаю, что потеря неизбежна. Вовремя себя одергиваю, пока не поздно. Из-за массивной двери доносятся приглушенные голоса — это имбрина что-то толкует своим детям. Всем. Для меня удивительно то, что она ничего не сказала им раньше, а делает это сейчас, заставляя меня сидеть здесь одну и сходить с ума от волнения. На лбу появляется холодная испарина, хотя в помещении достаточно душно — ветер из открытого окна не колышет тяжелые шторы. Для чего этой женщине такая темень в комнате? Она же вроде сокол и днем тоже хорошо видит. Меня терзают разного рода смутные сомнения, когда сама по себе напевается под нос незатейливая детская мелодия. Попытку что-либо разобрать в однообразном и монотонном голосе за дверью я похоронила почти сразу, решив не подслушивать то, что не следует. Раз это не для моих ушей, то и не стоит. Я еще больше ссутулилась, но не позволила себе подняться с уютного диванчика, увлеченно изучая потертости на его обивке и аккомпанировать себе песенкой. Жутко знакомый мотив, а откуда — не вспомнить. Когда я уже забыла думать о Мисс Перегрин и немного подрасслабилась, когда я ногтем, с которого только вчера вечером стирала черный лак, подготавливая себя к сороковым годам предыдущего столетия, второй раз колупнула особенно большую потертость, и собиралась повторить, двери стремительно распахнулись. Дернулась, адреналин застучал в висках и уши начали гореть от четкого осознания того, что спалилась. — Ну-с, — громогласно начала женщина, складывая ладони шпилем. Из-за тонких длинных пальцев он казался чересчур острым. — Мисс Голгарт, рада, что вы добрались до нас в целости, а то, знаете, всякое может случиться… Да, когда Джейк называл директрису странной, он ничуть не преувеличивал. — Я кратко введу вас в курс дела, правила оглашу, а дальше все комнаты вам покажет мисс Блум, — я кивнула; в груди клубком ворочалось странное чувство. — Так как вы прибыли к нам из настоящего, которое здесь навсегда остается будущим, то есть еще одно большое правило, которое, я надеюсь, вы будете соблюдать. Ривер, — имбрина заглянула мне в глаза и по спине пробежали мурашки, достигая самых корней волос на голове. Теплые пальцы на подбородке, не дающие опустить головы, напрягали едва ли не больше безумного взгляда. — Ты же понимаешь, что мы не говорим о будущем. Я не хочу, чтобы мои дети чувствовали себя ущемленными здесь. Я шумно сглотнула. — Да, Мисс Перегрин, я все понимаю. Не беспокойтесь, больше, чем нужно, информации они не получат, — пальцы сдавили подбородок чуть сильнее, а сама дама нахмурила темные брови. — Я не фанатка того, что сейчас происходит там, в двадцать первом веке и, если так нужно, буду высказывать свое мнение по этому поводу. — Да, — кивнула она больше себе, чем мне или кому-либо еще. Взгляд льдисто-голубых глаз устремился куда-то вниз и сквозь. Это женщина все больше и больше меня пугала. — Было бы очень мило с твоей стороны. Несколько минут Алма еще воодушевленно, но периодически отвлекаясь на нечто лирическое или темненькое, рассказывала мне о правилах поведения в стенах дома, который она пару раз назвала школой, так же зачитала то, чего делать никак нельзя, мои возможности в пределах петли и за ними (последнего, конечно, оказалось гораздо меньше), а после отправила на своеобразную экскурсию. Эмма ждала меня на первом этаже у самого входа, чтобы начать поход с начала, а мне предстояло самой найти лестницу и не заблудиться в многочисленных коридорах. Топографический кретинизм — штука, коварней тварей, пожалуй. Подведем итоги моей недолгой беседы с хозяйкой Второй Лондонской Петли: «нельзя» во много раз превышает «можно», зато в своей комнате можно хоть стены сносить — личное пространство, оно и здесь личное пространство; одеваться стоит немного сдержанней, чтобы внешний вид соответствовал времени действия (на этих словах Птица придирчиво окинула мой образ и поджала губы, явно оставшись недовольной увиденным), благо у меня с этим проблем не возникнет; категорически нельзя как-то оскорблять или унижать детей по причине их странности (а по-хорошему вообще стоит избегать ссор и перепалок в стенах и не стенах дома, но имбрина сказала, что, скорее всего этого сделать не удастся; я надеялась, что это не был намек на мой вспыльчивый характер), но можно — даже нужно — развиваться самому и всеми возможными способами развивать других. Я вышагивала неровно по гладкому деревянному полу, сзади катился плотно набитый чемоданчик, пыль подтирал за мной хвостом угол подола пальто. Здание будто вымерло, ни одного человека в коридорах, а ведь они мне сейчас не помешали бы — я в душе не знаю, куда идти. Вот что бывает, если по пути «туда» считаешь ворон и совершенно не заботишься о том, что будет, когда пойдешь «оттуда». Теперь лестницу, что должна была привести меня вниз, мне предстояло искать чисто интуитивно.