Самый странный роман в жизни Дориана Павуса

Ночи в Минратосе всегда прохладные, после одуряющей дневной жары они кажутся благословением свыше. Парк разбитый за фамильным поместьем сейчас особенно прекрасен: в мерцании фонарей беззвездное небо кажется глубоким и полным тайн. В самом сердце парка — декоративный пруд, в центре которого находится маленький остров. Павус взбегает по хрупкому мостику, перекинутому на ту сторону, мельком осматривая в темной воде, едва-едва подсвеченной садовыми фонариками, собственное отражение. Хорош ли? Прическа не растрепалась? Дориан поправляет на шее шелковый платок, вздыхает и идет дальше. Три десятка шагов, поворот за зеленую изгородь и он на месте. Его ждут. Максвелл Тревельян по обыкновению не спешит поворачиваться к Павусу, делая вид, будто любуется замшелой статуей, одиноко стоящей в самом центре клумбы. Даже спустя столько лет он продолжает следовать принципам. Дориан думает, что Тревельян безупречен во всем. С самого начала. Возможно, что с рождения. Знатное имя, холеный подбородок и манеры, которым позавидовала бы искушенная тевинтерская знать. Поговаривали, что даже из разрыва, уничтожившего конклав и подарившего будущему Инквизитору метку, Тревельян выпал с изяществом и грациозностью лани. Павус не видел этого. Но охотно верил слухам. Широкие плечи, узкие бедра, копна ухоженных черных волос. Профиль — такие бы чеканить на монетах. Он совсем не изменился, будто застыл во времени в тот самый день, когда Корифей был повержен. Когда это было? Изумрудные пятна на небе, разрушение основ и зыбкость каждого следующего дня. Головокружительное бегство из родной страны: в заплечном мешке лишь запасная мантия, пара драгоценных камней и целая тонна саркастических шуток на все случаи жизни. С присущим тевинтерцам тщеславием Павус верил, что в новой жизни в суровых южных краях Ферелдена он готов ко всему. Он ошибался. Поначалу это было даже забавно — встретить в огромном мире Тедаса человека настолько похожего на себя самого. Привычки, мимика, речь. Даже магические умения. Буря на кончиках пальцев. Лиловые щупальца молний, вплетающиеся в тела врагов, заставляя последних биться в агонии. Когда Павус и Тревельян в пылу схватки, по чистой случайности, используют одинаковые заклинания на одного и того же противника — Дориан еще долго не может придти в себя от охватившего его внезапного возбуждения. Ловя насмешливые взгляды Инквизитора, он краснеет сильнее, чем молоденькая девочка на первом в своей жизни балу. Позже, оказавшись в покоях Тревельяна, Дориан радуется, что заранее втер в кожу мазь из глубинного гриба, используемую аристократками вместо белил. Так проще. Проще надменно улыбаться подкручивая усы, болтать чепуху о личной свободе и нежелании сковывать себя узами отношений. Будто общая постель — единственное, что ему нужно. Павус лжет. Бравирует витиеватыми афоризмами, поминутно прикладываясь к бутылке «Финального аккорда Массаада». Сбрасывает с себя смуглые тонкие пальцы, воображая, что у него есть право выбора. Тревельян не спорит. Он с самого начала знает правду. Наверное, из Дориана все-таки вышел паршивый притворщик, потому что… Он увлечен. Заинтригован. Практически влюблен. Он не отходит от Максвелла ни на минуту: суды, темные закоулки Вал Руайо, поросшие бурьяном тракты. Он идет в самое пекло, достаточно Инквизитору просто попросить. Впрочем, Вестник Андрасте с лихвой платит по счетам: беседой, вином, партией в шахматы… лунными ночами в самой высокой башне Скайхолда. Какое-то время Павус думает, что этого достаточно. Какое-то время… Однажды утром Дориан понимает, что несмотря на сходство с Тревельяном, он навсегда останется лишь одним из тех, кто стоит за спиной Инквизиции. Дориан не хочет быть вторым. Когда Павус запрыгивает на коня, направляя гнедого красавца из инквизиторской конюшни в сторону ворот, Максвелл провожает его улыбкой. Ему нисколько не жаль расставаться… Время. Время летит быстрее заряда молнии, пущенной с навершия посоха. Посольство, интриги, тайные заговоры. Редкая переписка: зашифрованные строчки посланий пахнут дорогими духами. И вот, наконец, ночь. Ветер запутался в цветах плюмерий, разомлев от пряного аромата. — Я уже отвык от путешествий. — Говорит бывший Инквизитор. — Выпачкался грязью, как ремесленник. На дорожном костюме Максвелла ни пятнышка. Щегольские начищенные сапоги, штаны из тонкого бархата, вышитый золотом камзол. Драпированные складки карминового плаща небрежно наброшены на левое плечо, скрывая от досужих взглядов протез, заменяющий руку. Протез делали орлесианские умельцы: имитация человеческой кожи, блестящие, будто лакированные ногти и добрая сотня заклинаний, позволяющих совершать новообретенной конечностью примитивные действия. — Маферат. — Мурлычет Инквизитор, кивком головы указывая на статую. Меняет тему, не дождавшись ответа со стороны собеседника. Многие покупались на этот трюк, принимая Тревельяна за очередного богатенького болвана. И многие платили за это жизнью. — Древняя эра, расцвет искусства у аламарри. Резкие линии, отсутствие деталей. Помнится, я читал, что такие вот идолы до сих пор можно отыскать в лесу Вендинг. Их ваяли уже после смерти Андрасте, полагаю, сотый год? — Девяносто шестой. — В тон ему отвечает Дориан. — Видишь насечки справа? Он робеет как мальчишка, враз забывая Магистериум, Ложу и собственное имя. Кажется странным, как при всем этом у него не дрожит голос. — Время зарождения Инквизиции. — Максвелл, наконец, поворачивается. Щурит лукавые глаза — зеленые, с яркими желтыми крапинками. — Представь себе, друг мой. Сколько лет прошло, а в мире все по-прежнему. Гонения магов, культы, расовая ненависть и страх перед древними богами. Однако, это даже скучно. — Не хватает приключений? — Дориан закладывает руки за спину. — Давно не лишался частей тела? Максвелл немного приподнимает брови. Намек на удивление, полуулыбка и вызов в глазах. — Кусаешься, Павус. Не рад видеть меня в собственном доме? Или… — Или? — Перебивает тевинтерец, провокационно нарушая правила этикета. — Что «или»? — Или твоя новая затея с реформистами сказалась на тебе не лучшим образом. Мне нашептали, что ты и твоя напарница…или напарник? Словом, вы много времени проводите вместе, эпатируя ортодоксальных мужей Тевинтера скандальными выходками. «Его сила в безрассудстве», — написано в шпионских докладах. «Мы не можем предсказать, что он сделает в следующий момент». Дориан растягивает губы в улыбке, обходя Инквизитора по кругу. Получается очень эффектно. — Мне нашептали, — Передразнивает Павус, сладко растягивая слова, — что моя сила в любовнике с юга. Бывшем Инквизиторе, могущественном чародее, стоящем на черепахе о пяти ногах. — Пяти? Почему пяти? — Верховная жрица, Королева Орлея, Серые Стражи, магия и фамильный герб над головой. — Чудесно. — Максвелл шагает вперед, поглаживая ладонью постамент статуи Маферата. — А что ты отвечаешь в ответ? — Я отвечаю, — Павус тянется навстречу, прикасаясь к многовековому камню идола, — что не стоит мне завидовать. Характер моего любовника совершенно несносен. Когда их руки соприкасаются на испещренном трещинами камне, Павусу кажется, что его ударило током. Пронзило от макушки до кончиков пальцев: закружило, заметало, размазало по миру. Одежда, словно живая, сама спадает с тела на землю. Безжалостно мнется вирантиумская парча, принимая на себя тяжесть тел. Смех, шепот. Не пойми откуда взявшаяся бутыль вина. Дориан пьет жадно, постоянно проливая на себя. Тревельян с любопытством наблюдает за ним, закинув руки за голову. Ночь, два мага и статуя. Павусу кажется, что потрескавшийся Маферат смотрит на него осуждающе. — Ты скучал по мне? — Спрашивает Максвелл, щуря кошачьи глаза. — Нет. — На выдохе отвечает Павус и холодеет от собственной дерзости. — Жаль. — Бывший Инквизитор пожимает плечами. — Это в твоих интересах. — Почему? — Тевинтеру не нравятся люцераны. Магистериум гудит раздраженным ульем. Месяц назад Вольная Марка получила впечатляющее предложение по сотрудничеству с Империей, в обмен на твою голову. Дориан покачивает в руке бутылку, изображая равнодушие. Он знает о предложении уже давно. — А ты? Согласишься? Тревельян смеется. — Ты всегда умел выбирать место встречи. — Наконец, говорит он, косясь на каменного идола. — Маферат, символ предательства. Полагаешь, я способен на подобное? — В былые времена сильные мира сего считали, что ты способен на все что угодно. Максвелл приподнимается на локтях. В Лунном свете его кожа кажется глянцевой, словно покрытой патокой. — Вынужден расстроить тебя, мой друг. Предавая Андрасте, Маферат не переставал любить ее. Полководец обрек жену на смерть, сохраняя ее наследие. А нас с тобой всегда хватало лишь на постель. Дориан кривит губы в улыбке. — Значит, ты отказал им. — Как и всегда. — Тревельян хватает его за плечо, заставляя лечь рядом. — В сущности, мы с тобой — заурядные люди, Павус. Мы живем ради удовольствий, ради собственного удобства. Купаемся в тщеславии, каждый миг рискуя захлебнуться. Ты как всегда прав: предательство в нашем случае было бы закономерным финалом отношений. — Но?.. — Ужасный Волк почти разрушил основу мира. Он хитер и упрям, и одному Создателю известно, как его остановить. Я предпочту пойти на войну с тем, кто прикроет мою спину. Что скажешь? Магистр отвечает не задумываясь. — Я согласен. И от чего-то ему становится легче. «Пожалуй, это самый странный роман в моей жизни», — думает Дориан Павус. Сбрасывает с себя смуглые тонкие пальцы, воображая, будто у него есть право выбора.