Самый странный роман в жизни Дориана Павуса

Его кабинет на вершине одной из башен в Магистериуме ярко освещен. Свечи повсюду — на полу, в канделябрах, на деревянных полках стеллажей с алхимическими реагентами. Письменный стол заляпан воском, завален бумагами и гусиными перьями, а на самом его краю чахнет в белом горшке герань: Дориан даже не помнит, откуда она здесь взялась. Посреди стола — початая бутылка «Глубинного Персика». Четыре точно таких же, но уже пустых, стоят вдоль стены. Павус пьян в лоскуты. Эдвик Кадаш, бывший Инквизитор, а ныне глава миротворческого корпуса, по обыкновению, возмутительно трезв. В глазах двоится от выпитого. Прикрыв один, чтобы лучше видеть собеседника, Дориан, к своему изумлению, обнаруживает, что Кадаш обрюзг и постарел: блестят ранней сединой каштановые, изрядно поредевшие волосы, борода, напротив, стала еще гуще и еще длиннее, сделав гнома похожим на разбойника с Имперского тракта. Вокруг глаз расползлись морщинки: сколько Павус его помнил, гном всегда щурился, предпочитая солнечному свету сумрак пещерных сводов. Дощурился. — Паршиво выглядишь. — Заплетающимся языком говорит маг, считая необходимым поделиться своими наблюдениями. — Уверен, что политика — это твое призвание, тактичный ты мой? — Отвечает гном и ржет сивым мерином. Остатки Инквизиции прибыли в Минратос вчера вечером: белые флаги и венки с пророческим лавром на сияющих благодушием физиономиях. Леди Монтилье творчески подошла к новым образам тех, кого еще недавно опасался весь Тедас, превратив бравых воинов в балаган блаженных святош. Стоя у балюстрады, выходящей к Центральной площади посольского квартала, Дориан изо всех сил старался выглядеть серьезным, наблюдая, как Кадаш гарцует на огромной (применительно к габаритам гнома) лошади. Неужели это тот, кто победил Корифея? Если бы Павус не видел все собственными глазами, то никогда бы не поверил. Духи, как же это было давно! Бегство из страны, гордость, амбиции, плещущие через край. В те благодатные времена Павус едва ли не каждое событие возводил в абсолют. Над одной только прической по утрам он колдовал больше часа. С тех пор, как он переступил порог Убежища, все изменилось. Его жизнью стала Инквизиция, во главе которой стоял совсем неправильный Инквизитор. Кадаш — недоразумение. Кадаш вызывал улыбку одним своим видом. Член влиятельного дома, головорез Хартии, наземник, презираемый собственным народом, бродяга, большую часть времени проживший в Вольной Марке, шутник, пьяница и сквернослов Эдвик Кадаш не пытался кому-то понравиться, однако в считанные дни стал для простых людей непоколебимым символом свободы и уверенности в завтрашнем дне. Кто, если не он? «Вестник Андрасте, ночующий в бочонке эля» — Приговаривает в кулак Варрик Тетрас. — «Чем не насмешка судьбы?» Кадаш нравился Варрику. Искренне, по-настоящему. К слову сказать, Тетрасу мало кто нравился, особенно из гномов. Каждый поход, каждая операция неизменно превращалась у них в разгульную вечеринку на открытом воздухе. Сэра умоляла Эдвика вступить в ряды «Рыжей Дженни», считая, что возглавив безликое братство, Кадаш создаст орден куда более могущественный, нежели нынешняя Инквизиция. — И без Соласа. — Добавляла разбойница, смешно морща маленький нос. — Пусть дергает себя за уши в другом месте. Кадаш бил себя в грудь, соглашаясь с каждым словом, с каждым предложением. Раздавал авансы, клялся всеми Совершенными мира, что ордену быть. А после поднимал с пола огромный невваритовый щит с гербом Инквизиции и шел на реальную войну. Всаживая топор в грудь очередному венатори он не улыбался. Никогда. Павус может поклясться, что по прошествии лет не помнит того дня, когда впервые попал в спальню Кадаша. Не помнит, что послужило причиной, поводом для этого. Кажется, даже тогда общение с Эдвиком воспринималось как одна затянувшаяся, но от того не менее смешная шутка. Вино, буйное пьяное веселье. Дориан, забавы ради, преклоняет колени, чтобы быть с гномом на одном уровне. В поцелуе нет ни захлестывающей страсти, ни привычного Павусу стыдливого желания. Просто это…забавно. Впрочем… Он увлечен. Заинтригован. Практически влюблен. Ему легко и просто: просыпаться по утрам, блуждать в глубоких пещерах, наполненных смертельными ловушками, сражаться с драконами. В голове больше нет страха. Рядом с Кадашем не существует ни одного абсолюта. Лежа рядом с Павусом на колоссально неудобной постели, доставленной из Орзамара, Эдвик, с легкой руки, называет их отношения — «путаться усами». Дориан хохочет до колик в животе. Ему кажется, что за одну ночь с Кадашем он веселился больше, чем за всю прошедшую жизнь. Он уезжает в Тевинтер, потому что у него нет выбора. Смерть отца, пустующее место в Ложе, обязательства, которые нельзя игнорировать. В день отъезда Эдвик устроил самую безумную попойку из всех, что Павусу приходилось видеть. По дороге на юг Дориана постоянно тошнило. Большую часть времени он шел пешком, ведя на поводу могучую рогатую зверюгу, по словам Кадаша, зовущуюся «Большой писпис». От хриплого смеха, желудок Павуса грозился выпрыгнуть через рот вместе с содержимым. Даже спустя годы, от одного воспоминания о путешествии, Дориана начинает мутить. Или это все из-за игры теней на стенах?.. Башня Магистериума, кабинет, герань. — А лихо все обстряпал этот Солас. — Задумчиво говорит гном. — Жаль, я не съездил ему по морде, когда можно было. Хоть какое, а утешение. Кадаш рассеяно почесывает висок объемистым стальным крюком, который теперь заменяет ему руку. В бою он крепит к нему щит, обтянутый кожей дракона. — Думаешь…война? — Голос Павуса вздрагивает, словно спотыкается на слове. — Думаю? — Эдвик хватает со стола бутылку и смачно прикладывается к горлышку. — Павус, я — воин. Мое дело махать топором, а не думать. Но когда я вчера уложил добрый десяток ушастых, устроивших засаду на Полях Валариана, даже в моей дубовой башке завертелась эта мыслишка. — Волчья стая… — Хмыкает Дориан, но усмешка получается донельзя фальшивой. — У вожака стальные зубы. — И стальные зубы можно обломать. — Кадаш сует руку за пазуху и достает оттуда объемистый сверток. — Вот. Павус недоверчиво моргает. Тянется, забирая его из руки гнома, всматриваясь в герб на сургучовой печати. — Ворон! — Выдыхает он, проводя пальцами по тисненому рисунку. — Неужели?.. Гном кивает. — Игра в Верховную жрицу необходима, но Лелиана не сидит на месте. — Эдвик подается вперед и понижает голос. — Мы будем готовы, слышишь? Инквизиция продолжает существовать. Нам плевать, что говорят чахлые лорды в Совете. Нам плевать на фиктивные статусы. Если нужно ломать эту комедию для трусливых идиотов — мы будем это делать. Мы рассеемся по стране, будем вербовать сторонников тайно. В Тедасе достаточно тех, кому небезразлична судьба мира. И тех, кто умеет хранить тайны. Дориан поджимает губы. — Рыжая Джени? Хартии? Отступники? Этого слишком мало. — Серые стражи, кунари, Ривейнские пираты. Сеть агентов растет с каждой минутой. — Перебивает бывший Инквизитор, загибая пальцы. — Может быть…партия люцеранов Тевинтера? — Люцераны не могут оказывать влияния даже на Ложу. Что уж говорить обо всем мире? — Пока не могут. — Кадаш поднимается, сноровисто подхватывая с пола щит. — Но люцеранов, во главе с магистром Павусом, отразивших натиск Ужасного Волка, нельзя игнорировать. Дориан прыскает в кулак. — Ты покупаешь меня. — Восторженно говорит он. — Обещанием власти, десятком возможностей изменить мир. Славой и приключениями. Наземник без дома, ничего не смыслящий в политике, ты покупаешь меня с потрохами с виртуозностью настоящего дипломата. Как это понимать? — Как предложение, которое может тебя заинтересовать. Как возможность. Как долг. Как хочешь. — Ни одного абсолюта… — бурчит Магистр себе под нос и сонно откидывается в кресле. Эдвик не отвечает. То ли не слышит его слова, то ли…что с этих гномов взять? Уже в дверях, поправляя венок, съехавший набок, бывший Инквизитор оборачивается. Смотрит: весело и легко, так что Дориан не может не улыбнуться в ответ. — Скорее всего, мы погибнем, Павус. Я хочу, чтобы ты понимал это, если действительно хочешь помочь. — Бросает он через плечо, оглаживая рукоятку топора. — Впрочем…знаешь? Если нам удастся выжить, я обязательно позову тебя на свою свадьбу. — Прости? — После такого можно и остепениться, понимаешь? Жена, детишки, парочка друффало на пастбище. Отличная бы вышла шутка. Он говорит это и уходит прочь. Рука Дориана, сжимающая горлышко бутылки, ощутимо подрагивает даже тогда, когда раскатистый смех Инквизитора на лестнице затихает. «Пожалуй, это самый странный роман в моей жизни», — думает Дориан Павус, закрывая воспаленные глаза. И еще о том, что ему совсем не нравятся такие шутки.