Импровизация

Ветер разжигает огонь. Повсюду бушует пламя, весь остров объят его горячими языками, медленно пожирается, истлевает. С неба должен падать снег, но в воздухе лишь удушающий пепел, что пытается осесть на землю, но уносится прочь с очередным порывом. Медленно и по крупицам он рассеивается, пока догорает то, что ещё догореть не успело. Это место напоминает один из кругов ада, это место похоже на нескончаемый кошмар, только крики грешников не пытают уши, не сообщают о своём присутствии. Их просто нет. Наверное, на этом острове вовсе больше нет никого — кто успел сбежать, а кто нашёл здесь свою усыпальницу. Только один вопль, скорее даже — рёв, разносит ветер в самые дальние уголки острова, пусть никто его и не услышит. Аято едва ли не рвёт на себе волосы, впивается онемевшими пальцами в голову и изо всех сил надрывает глотку. Он кричит что есть мочи, будто это как-то поможет, он позволяет ярости вырваться наружу, и пламя распаляется, разрастается и пожирает. Аято падает на колени от бессилия, сгибается пополам, а глаза застилает пелена подступивших слёз. Силуэт перед ним размывается, но так, может быть, даже и лучше. Он не хочет верить. Он не хочет касаться бездыханного тела, окружённого слоем такого же холодного снега, до сих пор не растаявшего только из-за того, что заклинатель слишком близко, а такая магия, пусть и вовсю разбушевавшаяся, не может ему навредить. Аято скулит, оставляет пальцами борозды на рыхлом слое почвы и загоняет землю под ногти. Он задает много вопросов, он пытается их задать, задыхаясь, но все они бессмысленны, все они едва формулируются, а ответы так и останутся невысказанными висеть в воздухе. Ему больно. Его грудь разрывается на части от ужасной боли в области сердца, и кажется, что ничто и никогда уже не сможет это чувство подавить. У Аято нет матери, которая могла бы прижать его к своей груди и убедить, что всё обязательно будет хорошо. У него нет отца, который мог бы всё ему объяснить и подсказать, что не надо бояться, не надо напрасно лить слёзы. Потому что взрослые всегда знают куда больше, чем их совсем ещё юные дети. Но девушка на земле не шевелится, её грудь не вздымается от дыхания, она застыла подобно изваянию, поломанной куклой раскинувшись на снегу. И рядом нет родителей, которые положили бы свои руки Аято на плечи, которые поддержали бы. Рядом нет никого. Аято четырнадцать. У него больше нет семьи.

***

На него с балкона взирали шестеро судей. Шестёрка верховных магов, возомнившие себя законом, помогающим поддерживать баланс в мире. Шестёрка напыщенных индюков, что подобно стервятнику дожидалась смерти своей добычи. Они испепеляли его мысленно, он видел это по глазам, но Аято держался уверенно. Взгляд сместился вправо, остановившись на девушке в белых одеяниях. Киришима незаметно прикусил губу с внутренней стороны и уставился прямо в глаза старшей сестре, умершей практически у него на руках, казалось — вечность назад. Он мог видеть тень беспокойства на её лице, но в целом она держалась подобающе верховному — сдержанно и непредвзято. — Начни с основ, — впервые с его появления, голос подал предводитель «светлых» верховных. Голос был тих, но Аято отчётливо слышал каждое слово. На лице его застыла маска равнодушия и беспристрастности. Он был даже слишком светлым с этой своей внешностью и этими проклятыми одеяниями, и Киришиме очень хотелось скорчить гримасу. Аято выдохнул, закрыл глаза и сконцентрировался, и слова потоком полились в его голову и заполнили его мысли, одно за другим. Каждая из стихий поочерёдно, начиная с огня и заканчивая пятым элементом — эфиром. Указательный и средний пальцы машинально сложились вместе, рука поднялась и принялась вычерчивать магические пентаграммы. Это было сродни дыханию, Аято никогда не зазубривал заклинания из учебников, он даже не пытался это делать. Повинуясь необъяснимой тяге, сопровождаемой упёртостью, Киришима выдумывал собственные пентаграммы и приводил заклинания в действие, умудряясь держать их под контролем. С каждым новым, казалось, взгляд Канеки Кена, главного «светлого», становился всё тяжелее, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Губы «тёмных», включая их предводителя, растянуты в усмешках, они откровенно забавлялись происходящим, и это вынудило Аято одарить сестру надменной ухмылкой. — Четвёртая ступень. Киришима скосил взгляд на Канеки и принялся выполнять более сложные заклинания, продолжая без особых усилий контролировать вырывающиеся стихии. Чистая импровизация. Заклинания, рождённые мгновением раньше, которые никогда больше не будут использованы. Он плевал в лицо верховным с их законами, запрещающими использовать магию подобным образом, и все присутствующие прекрасно это понимали. Зрителей, если так посмотреть, было немного. Они занимали места вокруг арены, в центре которой стоял сам Аято, и тихо перешёптывались между собой. Медленно рождались сомнения в компетентности избранных магов или ставились под вопросы устоявшиеся законы. Очень медленно, но Киришима был рад уже этому. Хотя, быть может, они просто обсуждали его наказание за свою вольность. Сокрытая злоба рокотала внутри него с того самого момента, как он узнал, что его сестра переродилась несколько лет назад. Но никто даже пальцем не пошевелил, чтобы сообщить ему об этом. Ему просто сломали жизнь и теперь заставляли проходить чёртов «тест на профпригодность», будто ничего не было. Он для них — всего лишь мусор. Аято завершил серию заклинаний, выполняя те, что так же тихо называл голос верховного, нахально поклонился и снова принял изначальную позу, во все глаза уставившись на судей. — Юноша насмехается над нами, — протянула одна из тёмных, Это, продолжая растягивать губы в ухмылке. Она подпирала кулаком голову, облокотившись о перила балкона, и пристально разглядывала Киришиму. — Он нарушает закон, — подчеркнул Арима, стоявший сразу за Канеки. Аято удивился, что тот вообще подал голос. Со стороны тёмных послышались смешки. — Я нарушаю свод законов, который давно уже устарел и несёт за собой только пустую трату времени, — огрызнулся Киришима, с вызовом глядя на Шестёрку. Те переглянулись. — Аято, — он был готов поклясться, что слышал в голосе сестры раздражение и беспокойство за шкуру её бедного брошенного всеми младшего брата. Это бесило неимоверно. — прекрати. Ответом ей послужило игнорирование. Он сказал бы, что не может ненавидеть Тоуку. Но она оставила его одного, ни разу не появилась за эти годы, не дала о себе знать, абсолютно никаких вестей, вынуждая его год за годом желать подохнуть на том проклятом острове в тот же самый день. Где-то в груди защемило от мысли, что на самом деле его сестра действительно давно умерла. — Что же нам с тобой делать? — поинтересовался предводитель тёмных, прислоняя ладонь к подбородку и картинно поднимая взгляд к небу. Но только Фурута собрался выдать что-то, как Канеки поднял ладонь, жестом прося его остановиться. — Позвольте мне, — произнёс верховный и окинул взглядом остальных, дожидаясь их согласия. Его взгляд буквально приковал Аято к месту, но он лишь стиснул зубы, прогоняя подступившую к телу дрожь. Ему не нравился этот человек. Ему не нравился его взгляд, ему не нравилась его сдержанность. Что-то подсказывало, что всё куда сложнее, чем кажется. Киришима понятия не имел и даже не мог попытаться различить, о чём этот тип думал. Дальше непроницаемой маски его взгляд пробраться не мог, и Аято чувствовал себя бессильным, что раздражало ещё сильнее. Потому что в то же время он ощущал, что его видят насквозь. — Киришима-кун, несомненно, продемонстрировал нам наплевательское отношение к законам природы, которые мы чтим, за что должен понести определённое наказание. Однако нельзя не отметить, что перед нами подающий большие надежды маг, и рано или поздно ему будет суждено занять место одного из нас. Недостаток воспитания и отсутствие хорошего учителя сослужили свою службу, но ещё не всё потеряно. Мы займёмся тобой как следует и научим вещам, которые самостоятельно изучить ты будешь не в состоянии. — Что за чушь?! — оцепенение спало, и Аято чувствовал себя очень странно. Он был в замешательстве, потому что ожидал чего угодно, но только не этого. После совершённого его собирались взять в ученики? Серьёзно? — Кто-то нашёл себе любимчика? — проворковала Ризе и прыснула, прислоняя костяшки пальцев к губам и косясь в сторону верховного. — Уж от тебя я подобного не ожидала. — Вполне разумное решение, — Фурута выглядел задумчивым, немигающим взглядом сканируя Киришиму. — Рано или поздно нам придётся покинуть наш пост, и на смену придёт новое поколение, которое будет в состоянии поддерживать баланс, даже несмотря на их специфический подход к магии. Затем тёмный кивнул собственным мыслям и потёр ладонью шею, всем своим видом выражая утомлённость. — Давайте уже покончим с этим. И они разошлись, не проронив больше ни слова. Все, кроме Канеки Кена, ещё какие-то мгновения взиравшего на Аято сверху вниз с балкона, а затем принявшегося медленно спускаться. Он остановился напротив, всё также молча, начертил в воздухе пентаграмму, символы засияли и образовали переход в какое-то другое место, Киришиме незнакомое. Жест рукой, и всё ещё ничего не понимающий Аято сделал шаг вперёд. У него ведь, вроде как, и выбора-то не было. Тоука задерживаться тоже не стала, ему не с кем было обменяться взглядами, чтобы окончательно убедиться в реальности происходящего и того, что никто не затеял какую-то глупую шутку. Но это ничего. Он привык действовать в одиночестве. Секундное искажение восприятия, и Аято очутился в тускло-освещённой комнате. Несколько мягких диванов, торшер, камин и забитый книгами шкаф. Пара картин разбавляла однотонные обои. Шторы плотно задёрнуты. Киришима не был уверен, что это место действительно могло принести уют и покой, но вполне сходило для какого-либо разговора. Понял, что разговаривать с ним никто и не собирался, он слишком поздно. Повёлся на их уловку, ничего не заподозрив. И теперь дрогнувшие в ухмылке уголки губ с напущенным на себя серьёзным видом Фуруты не показались всего лишь плодом его воображения. Он знал. Холодные пальцы сжались на его горле, в то время как тело буквально вбили в стену, вынуждая Аято зашипеть и зажмуриться из-за удара головой. Перед глазами заплясали яркие пятна, хватка не ослабилась, а голос верховного был всё так же равнодушен. — Значит, ты у нас — обладатель бунтарского духа, Киришима-кун? — Канеки несколько отодвинулся, чтобы взглянуть на его лицо, и Аято попытался вырваться, но вместо этого пальцы на горле сжались сильнее, оставляя на бледной коже расплывающиеся отметины. Он вцепился руками в чужие ладони и попытался высвободиться, царапая их и открывая рот в попытке сделать вдох. В глазах мутнело, но Киришима продолжал сопротивляться. Пальцы сами сложились для создания пентаграммы, но, к его ужасу, ничего не произошло. Тогда последовала попытка просто вмазать верховному. Опять-таки, безуспешная. Вместо удачи Аято получил лишь удар в солнечное сплетение. — В здании Шести невозможно использовать магию, Киришима-кун, — бесцветно продолжил светлый и — он готов поклясться — разжал пальцы, чтобы позволить ему нанести один размашистый удар в челюсть. Но за этим последовала череда ударов в обратную сторону. Под дых, вынуждая согнуться пополам, коленом в челюсть, и он повалился на колени, после его резко схватили за волосы и потянули вверх, задрали голову, чтобы Аято мог увидеть лицо-маску этого ненормального. Он попытался плюнуть в верховного, избавляясь к тому же от крови во рту, но промахнулся и в очередной раз зашипел, когда хватка усилилась. — Ты хоть понимаешь, к чему может привести твоё ребячество? — поинтересовался светлый, склоняясь над ним. — Законы были созданы не для того, чтобы их нарушать. Мы здесь не для того, чтобы впустую кичиться своей властью и двигать пафосные речи. Мы поддерживаем баланс этого мира. Однако если я прикажу тебе облизать подошвы моих ботинок, то ты сделаешь это, и плевать я хотел, что ты думаешь по этому поводу. Аято не напрягала его уверенность в себе. Его не напрягала также и угроза, сказанная в его адрес. Ему не понравилось, как это было произнесено. Было во всём этом что-то такое, заставляющее прогнать по телу нервную дрожь. — Да пошёл ты к чёрту, — прохрипел Киришима, стискивая зубы и буквально испепеляя верховного взглядом. Тихий вздох, Канеки резко потянул его вниз, и голова ударилась об пол. Нога упёрлась в грудь, Аято повалился на спину, чувствуя невыносимое давление в том месте. — Видимо, придётся всё-таки преподать тебе небольшой урок. Верховный потянул на себя его руку, возникла короткая пауза, а затем его буквально оглушил мерзкий хруст, разнёсшийся по комнате. Руку пронзила острая боль, Аято попытался выгнуться и сильнее стиснул зубы, изо всех сил стараясь не закричать. Вот они — люди, на которых все рассчитывали. Блюстители баланса в мире. Чтоб они сдохли все. Кости предплечья, запястье, пястные кости, фаланги. Плечо. Мучительно и нарочито медленно чужие пальцы скользили по коже, касались её и замирали, после чего раздавался характерный хруст. Его ломали, и Киришима ничего не мог поделать с этим. Ему казалось, на него наложили какое-то заклятие, несмотря на слова о невозможности использования магии. Он был слишком беспомощным, и сначала эта неимоверно бесило, но вскоре боль вытеснила все мысли. И Аято, не в силах сдерживаться, рвал глотку и вздрагивал всем телом с каждой новой поломанной костью. Методы воспитания Шестёрки верховных оставляли желать лучшего. Он потерял счёт времени, надрываясь и предпринимая слабые попытки остановить чужую руку, но боль становилась невыносимой. Раз за разом, словно эта пытка продолжалась вечно, а все нервы были сосредоточены только там. Одна лишь рука, но Аято уже не мог ничего, валяясь на чёртовом полу в болевом шоке. Он был готов ко многому, но не к такому. Гореть им всем адским пламенем. — Ты очень хочешь умереть, Киришима-кун? — полюбопытствовал светлый, отпуская руку и позволяя ей удариться об пол. Аято было очень сложно цепляться за слова и формулировать мысли, он только глядел невидящим взором в точно такое же пустое и безразличное лицо. Кем должен быть человек, так хорошо держащий маску? Насколько сильно этот ублюдок сросся с ней? — Я надеюсь, теперь ты понимаешь, к чему в итоге приводят твои маленькие шалости. Фигура снова склонилась над ним, лёгкое прикосновение холодных пальцев ко лбу, и Киришиме показалось, что он вполне способен держаться на ногах, несмотря на то, что боль не намеревалась утихать, а желание так и остаться лежать очень хотело быть услышанным. Силуэт исчез из поля зрения, раздались тихие шаги в сторону, по всей видимости, двери, затем на несколько мгновений наступила тишина. — Ещё одна такая выходка — и я лично позабочусь о том, чтобы однажды утром ты не проснулся. Неприятный скрип двери, Аято медленно сел, здоровая рука тут же потянулась к переломам, но он вовремя одёрнул себя. Ещё минута, и Киришима поднялся на ноги, пошатываясь. Дверь снова открылась, и в комнату поочерёдно вошли остальные верховные. — Наш юный босс действительно ненавидит, когда к магии относятся с таким пренебрежением, — насмешливо проконстатировал Фурута и уселся на один из диванов, закинув ногу на ногу и сцепляя руки в замок на колене. — Ну и кому теперь тут убираться? — Это прошла мимо него, Аято очень остро ощутил, какое отношение к нему испытывали присутствующие. Просто пустое место, недостойное даже взгляда. Только Ризе остановилась на мгновение, но от презрения в её глазах к горлу подступила желчь. — Слабак. И Киришима направился к выходу, остановившись только потому, что на его пусти стояла сестра. Ему хотелось убраться отсюда как можно скорее. Это было мерзко, он чувствовал себя последним мусором, которого унизили у всех на виду и заклеймили позором. Хотелось содрать с себя кожу, лишь бы не чувствовать этого ощущения. — Аято… — голос Тоуки надломлен, он видел, как сестра нерешительно стиснула руки в кулаки, борясь с тем, чтобы поднести их к губам. Она же чёртова верховная, она должна быть прилежной и непредвзятой. Она же наплевала на их родство и предпочла ему другую семью. — мне… так… Киришима резко шагнул вперёд и врезался в неё плечом, едва удержав равновесие и чуть не повалившись назад. Острый укол боли обездвижил его на мгновение, но он упорно продолжил идти. К двери, не оглядываясь. — Исчезни.