Импровизация

Перед ним нерешительно топталась девушка. Её руки были сцеплены в замок, сама она старалась смотреть куда угодно, только не на Аято, однако, когда он вышел из комнаты отдыха, заметно оживилась. Вариант, что ей нужен был кто-то другой, почти сразу же отпал. — Братик… — девушка запнулась, поджав губы, и поправила себя, — Учитель попросил позаботиться о твоих ранах. — Мне не нужна ничья помощь, — бросил в ответ Аято и попытался обогнуть девчонку, хотя с каждым движением боль усиливалась. Послышался тихий вздох. — Это не обсуждается. Что ж, он был несколько удивлён. В ней не было заметно уверенности или решимости, но после он наконец сообразил, кто был её учителем [а кто ещё в принципе мог отдать такое поручение?], и его невольно передёрнуло. Канеки со всеми так поступал или же Аято просто оказался невероятно удачливым человеком? Пришлось ли девчонке испытать то же, через что только что прошёл он, или же всё это в самом деле было просто наказанием за «бунтарское поведение»? Она привела его в просторный кабинет и сразу полезла за медикаментами, перед этим убедившись, что Киришима уселся на койку рядом, а не решил втихую сбежать. Всё это было странно. Слишком странно и непонятно, а ещё рука превратилась в сплошную пульсирующую рану, что сильно мешало думать и анализировать. — Удивительно, что ты ещё держишься на ногах, — тихо произнесла девушка, изрядно чем-то намазав его руку, забинтовав её всю, словно собираясь превратить Аято в мумию, и поднесла сложенные указательный и средний пальцы к бинтам, закрыв глаза и принявшись что-то нашёптывать. Под её пальцами засветились символы, складываясь в пентаграмму. Её элементы смещались, двигались по кругу, они будто пытались найти своё место в этом заклинании. У Киришимы всё выглядело проще, символы всегда сразу будто вплетались в свои места, будто сразу знали, где они должны быть. Это особенность магии лекарей? Или же всё дело в мудрёных учебниках? Заклинание медленно растворилось, и Аято только в этот момент понял, что не чувствовал боли от прикосновений. Вроде радоваться надо, а непрошенная мысль залезла в голову, из-за чего его снова передёрнуло. Как часто можно ломать кости непослушным «ученикам» с такой медициной? — Учитель на самом деле добрый, — едва слышно произнесла девушка, словно прочитав его мысли. От взгляда в её сторону Киришима почувствовал такую жалость, что сам удивился. Брови нахмурены от волнения, губы поджаты, она явно готова была вот-вот расплакаться, если её слова кто-то попытается опровергнуть. — Ты увидишь это, как только он начнёт с тобой заниматься. Просто… наверное, твои действия действительно очень сильно его разозлили. — А то я не заметил, — проворчал Аято и хмыкнул, легко качнув головой. — Никак не могу дождаться. Девушка опустила взгляд. — Хинами. — Что? — переспросил Киришима, отвлёкшись на собственные мысли. Его куда больше сейчас волновала его дальнейшая судьба, чем разговор с какой-то девчонкой, любившей едва ли не обожествлять Шестёрку, как и все остальные «нормальные» маги. — Моё имя. Фуэгучи Хинами. Аято что-то утвердительно промычал. Он всё дожидался, как с минуты на минуту явится ещё кто-нибудь и вышвырнет его прочь, но никто не приходил. И это заставляло его дёргаться ещё больше. Хинами же явно не знала, о чём с ним заговорить. Так и сидели: один постоянно поглядывал на дверь, другая вперила взгляд в пол. — Он… знаешь, — вновь попыталась привлечь внимание она, и тонкие пальцы взволнованно сжали плечо противоположной руки, пытаясь обеспечить себе дополнительную защиту от неприятных воспоминаний. Фуэгучи казалась ему слабой и беззащитной, и это раздражало тоже. Он всё никак не мог понять, как ей вообще удалось попасть в ученицы к одному из верховных. Слишком мягкая. Такие не выживают. — Он спас меня однажды. Незаинтересованный взгляд в её сторону, и брови слегка поднялись, выдавая удивление Аято. Она улыбалась. Легко и как-то болезненно, но улыбалась. Так выглядят, когда говорят о дорогом человеке, когда кто-то, несмотря на всю жестокость реальности, становится защитной оболочкой, ограждающей кого-то другого от всех бед и несчастий. Киришима буквально смог ощутить эту её оболочку. Почему-то ему стало не по себе. Сердце кольнула мысль, что у него никогда такой защиты не было. И не будет. — Моя мать умерла, когда я была ребёнком. Её тело не выдержало того количество магии, которым она обладала, и буквально разрушилось у меня на глазах. Как повреждённая статуя, кожа покрылась красными трещинами. Они слабо светились, будто что-то яркое хранилось внутри. А потом… Хинами вновь замолчала и сжала руки в кулаки, сложив их на коленях. Аято не понимал, зачем она это рассказывала. Тем более, если эти воспоминания причиняли ей боль. Глупая. Ему-то плевать. — Учитель нашёл меня, помог справиться с утратой и предложил обучаться магии. На самом деле он как заботливый старший брат, для которого твоё благополучие — это всё. И не одна я так считаю. Поэтому, — Хинами подняла взгляд и — Аято был готов поклясться — действительно искренне и дружелюбно ему улыбнулась. Она как бы говорила: «Теперь ты — часть нашей семьи. Мы позаботимся о тебе». Киришима неловко дёрнул плечами, сгоняя с себя это ощущение. В груди кольнуло. Глупость какая. Он не собирался никому больше позволить подобраться к нему по-настоящему близко, — пожалуйста, просто присмотрись и немножко потерпи. Он перестанет злиться. Он всегда очень быстро отходит. Предложение Аято всё ещё не нравилось. Киришима весь ссутулился, сжимая пальцами край кушетки, и уставился в пол, недовольно нахмурившись. Его методы не собирались признавать. Его не собирались признавать, а значит — делать здесь ему было нечего. Эти зазнайки отказывались видеть дальше собственного носа. А Аято понимал, что мог открыть для себя ещё очень многое, продолжая в том же духе. Нет, конечно, чужое признание не было для него самой важной задачей… Но он вдруг почувствовал себя совсем ещё маленьким ребёнком, которого не похвалили. Разве можно быть хуже остальных, просто от них отличаясь? Бесит. — Вы уже закончили? Киришима вздрогнул и посмотрел в сторону приоткрывшейся двери. Одно чувство сменилось другим, и он будто ощутил себя испуганным кроликом, замершим перед хищником. Все чувства обострились, тело напряглось, Аято вперился в Канеки взглядом. Тело сковал страх, проник в каждую клеточку и после заморозил её, лишая возможности двигаться, пока голос разума отчаянно вопил о спасении. Бежать. Ему нужно было бежать оттуда как можно скорее. Тёплая ладонь накрыла его руку, и ему пришлось моргнуть и повернуть голову. Паника медленно отступила. Хинами улыбалась Кену, уверенно сжимая ладонь Киришимы пальцами. — Да. Хотя ещё около суток ему лучше не использовать эту руку. Ему показалось, или плечи верховного действительно опустились, расслабившись? Светлый не улыбался. Аято даже показалось, что утверждение, будто он всегда держит эту маску, — правда. Но появилось что-то невероятно тёплое в его взгляде, когда он смотрел на Хинами. И Киришиме даже немного завидно стало. Неосознанно. Где-то в глубине души. Канеки Кен был мерзавцем и подонком, но у него явно был как минимум один человек, которого он стремился оберегать. Аято же все покинули. Что за чёртова шутка. — Тогда давай покажем Киришиме-куну нашу часть здания. Тут его внезапно осенило. — Здесь нельзя колдовать. Кен чуть склонил голову. — Что, прости? Киришима прищурился. — Тогда ты сказал мне, что в этом здании нельзя колдовать. — Ох, это, — верховный легко пожал плечами, всем своим видом давая понять, что тема поднята совсем незначительная. — Это относится к гостям. А ты пока официально не был назван ничьим учеником, так что не можешь воспользоваться своими способностями. Что и к лучшему. Аято старательно сделал вид, что не услышал предупреждения в его голосе. Ему и так приходилось тратить неимоверное количество усилий, чтобы не попытаться наброситься на этого урода с кулаками ещё раз. Или хотя бы не показать поселившийся в груди страх перед ним. Ужасно несправедливо, обидно и больно, но он был абсолютно беззащитен перед ним. В очередной раз пальцы Фуэгучи сжали его руку сильнее. Она чувствовала его тревогу? Кем была она в этом цирке уродов? Хорошо. Стоило признать — эта девчонка его выручала. И имела влияние на Канеки. Это могло пригодиться в будущем. Импровизированная экскурсия по зданию Шести ясно дала понять, что выгонять Аято никто не собирался и, несмотря на угрозы, его чему-то всё-таки собирались обучить. Но Киришима был слишком уставшим и злым, чтобы чувствовать что-то кроме тупого раздражения, потому особого удовольствия от насыщенного дня получить не смог. Но устало тащить своё тело за верховным пришлось, краем уха слушая его объяснения. Ничего важного. Комната справа с массивными дубовыми дверями — библиотека. Дальше по коридору, если свернуть направо и подняться по лестнице, — ванные комнаты. По левой стороне подъём в гостиные и спальные комнаты. Напротив библиотеки — рабочая зона для возни с какими-то теоретическими заморочками. Внизу — общая столовая. Второй этаж — территория Шестёрки, туда без допуска попасть нельзя. Аято сразу про себя отметил, что там может находиться что-то интересное. Также зашла речь про тренировочный зал, зал практик, сад и ещё кучу бесполезных комнат, на которые Киришиме на данный момент было абсолютно плевать. Он хотел завалиться на кровать и уснуть. Желательно — не проснуться. Или проснуться совсем другим человеком. Но мысль, что Канеки он всё равно отомстит рано или поздно, Аято предпочёл сохранить и спрятать пока подальше. Сейчас ему с ним тягаться не удастся. Затем ему удалось наконец добрести до спальни и исполнить желаемое: кровать оказалась мягкой и на удивление очень удобной, отчего Киришиму сразу же начало клонить в сон. Краем глаза он отметил, что вещи уже чемоданом расположились у изголовья кровати, но разбирать их сейчас сил не было. Наплевав на то, что в комнату его привели Кен с Хинами и что они всё ещё её не покинули, Аято раскинулся на заправленной кровати и устало потянулся. Вот бы они уже свалили. В очередной раз явно почувствовав его настрой, Хинами вежливо поклонилась, попрощалась и ушла. В комнате повисла тишина. Аято закрыл глаза, веки вмиг стали невероятно тяжёлыми, и он понимал, что вот-вот провалится в сон. Казалось даже, момент, когда ушёл Кен, он пропустил, уже погрузившись в сладкую дрёму. Но кровать прогнулась под новым весом, и стало ясно, что верховный никуда уходить пока не собирался. Киришима напрягся, но глаза открывать не стал. — Ты за что-то очень не любишь нас, Киришима-кун. — Ну я даже не знаю, — лениво огрызнулся Аято, накрыв рукой глаза, будто это помогло бы ему спрятаться от верховного. — Может быть это потому, что из-за вас вся моя жизнь покатилась к чёртовой матери? — Ты не умеешь отпускать прошлое. На этот раз он промолчал. — Мои слова не были ложью. Ты можешь стать могущественным магом, если не будешь пренебрегать правилами. Ты пока не осознаёшь этого, но одна твоя ошибка может стоить жизни не только тебе, но и многим людям, если не всему миру. Киришима раздражённо фыркнул. Чужая ладонь мягко прошлась по покрывалу. — Нам не обязательно ненавидеть друг друга, Киришима-кун. Ему не хотелось с ним разговаривать. Аято всеми силами старался игнорировать этот лепет. Даже не так: тихие слова вгоняли его в ещё более сильную сонливость, отчего можно было с чистой совестью не пытаться улавливать в них смысл. Сил на ненависть сейчас не было. На раздражение тоже. Только всепоглощающая усталость, мягкость кровати и тихий голос, что словно укачивали его. Разум наплевал на то, кто сидел рядом с ним, и позволил телу расслабиться. Ему ничего больше не хотелось. Только уснуть. Но Канеки всё ещё не позволял это сделать, заставляя разум слоняться где-то на границе реальности. — Когда-нибудь ты поймёшь, что я имею ввиду, — верховный замолчал на некоторое время. Послышался тяжёлый вздох. — Не перенапрягай руку. До занятий ты пока допущен не будешь. Сначала церемония. И много теории. До практики ты ещё не скоро дойдёшь, чтобы не было соблазна использовать приёмы, которые ты использовать не должен. Нужно научиться основам и только потом переходить к таким серьёзным вещам. Теперь и слушать его тоже не хотелось. Значит, до практики его не скоро допустят. Хорошо. Он будет подбираться исподтишка, будет тих и незаметен, но магию не оставит ни в коем случае. Нужно только придумать, как именно выкрутиться. И как можно использовать его новую «подругу», чтобы свести все подозрения к минимуму. Но сначала придётся посидеть в тени. Пока что светлый будет к нему присматриваться, тут и гадать было нечего. Бесит. Аято всё ещё бродил где-то на границе между реальностью и сном, а Канеки продолжал сидеть на его кровати и молчать. Может, он ожидал чего-то. Какой-то реакции или подходящего момента. Чёрт знал, что творилось в голове этого ублюдка. Но он продолжал молча сидеть, может даже напрочь забыв о присутствии Киришимы. Открывать глаза, подавать голос и прогонять его не хотелось. Просто потому, что тогда придётся проснуться и метаться по комнате от бессонницы. Ещё чего. — Доброй ночи, Киришима-кун, — раздалось где-то совсем близко, и матрас снова прогнулся, после чего вернулся в прежнее положение, в то время как верховный поднялся с кровати. Он не понимал этого человека. Не хотел и не мог понимать, и лучше было прекратить в самом начале, иначе дальше придётся провести не одну ночь в попытке разобраться в его личности. Глупо и абсолютно бессмысленно, потому что Аято это не надо. Аято не хотел заводить новую семью, не хотел играть в неё и — тем более — не хотел, чтобы в этом принимал участие Канеки Кен. Наигрался уже. И остался один. В который раз. Спасибо, с него хватит. Послышались тихие шаги, и Киришима наконец смог провалиться в долгожданный сон, забыв обо всём на свете.